Czytaj książkę: «Эра великих географических открытий. История европейских морских экспедиций к неизведанным континентам в XV—XVII веках»
John Parry
THE ABE DF RECONNAISSANCE
DISCOVERY, EXPLORATION AND SETTLEMENT
1450–1650
© Перевод, ЗАО «Центрполиграф», 2019
© Художественное оформление, ЗАО «Центрполиграф», 2019
Введение
Между серединой XV и концом XVII в. европейцы научились думать о мире в целом и обо всех морях как об одном. Уроки были почерпнуты из опыта и отчетов очевидцев. За эти два с половиной века европейские исследователи посетили большинство обитаемых регионов земного шара; почти до всех из них в действительности можно было добраться по морю. Они обнаружили обширные территории, ранее неизвестные им, и сделали приблизительные наброски очертаний мира, который мы знаем. Этот период, особенно его первая половина, обычно называют эпохой Великих географических открытий – и на это есть основания. Однако географические исследования являются лишь одним из многочисленных видов открытий. Эта эпоха была свидетелем не только самого быстрого расширения географических знаний на протяжении всей европейской истории, но и первых крупных побед практических исследований над авторитетами, зарождения той тесной связи чистой науки, технических и прикладных наук и каждодневной работы, являющейся неотъемлемой чертой современного западного мира. На протяжении этого периода, особенно его второй половины, европейские ученые сделали наброски очертаний физической вселенной, которые, в общих чертах, признаны обычными образованными людьми нашего времени, и сформулировали законы, выведенные из движения и взаимодействия ее частей. Все открытия в любой форме, все оригинальные мысли в любой форме некоторым образом связаны, хотя и отдаленно: вполне естественно видеть связь между этими конкретными формами. Моряку, исследовавшему не нанесенные на карту моря, была нужна помощь знающих людей, особенно сведущих в математике, астрономии и естествознании, а также – хотя это пришло позже – в медицине. Естествоиспытатель, видя успехи географических исследований (самые практические из всех форм исследований и самые разрушительные по чисто априорным соображениям), естественно, получал стимул к дальнейшим исследованиям в избранной им области. К обоим видам открытий побуждали труды философов, стихи поэтов и произведения памфлетистов.
Связь, безусловно, была; но ее природа была и сложной, и неуловимой одновременно. Современный историк, привыкший делать в результате поисков открытие как плод исследований, подвержен искушению и преувеличивать, и предвосхищать его. В настоящее время все с уверенностью ожидают, что каждое десятилетие будет приносить новые важные дополнения к растущей сумме человеческих знаний. В XV и XVI вв. люди – даже образованные – не были в этом так уверены. Интеллектуальный настрой XVI в. был особенно консервативным и полным почтения к авторитетам. Даже имея перед глазами доказательства того, что мореплаватели находят земли, о существовании которых они не знали и не подозревали, ученые мужи медленно проводили аналогии в других предметных областях. Мысль о том, что за горизонтами классических представлений, древней философии и религиозных учений лежит некая Америка – бездна знаний, которую предстоит изучить и понять, в те годы была еще нова и удивительна; ее разделяло сравнительно небольшое число людей. Естествоиспытатели в меньшей степени были озабочены исследованиями, а в большей – попытками дать точное и непротиворечивое объяснение известным явлениям. Важно, что Коперник – наверное, самая незаурядная личность в науке XVI в. – приходил к своим важным умозаключениям благодаря смеси рассуждений и интуиции и почти не делал попыток проверить свои гипотезы путем реальных наблюдений. В Европе первое большое астрономическое исследование, основанное на тщательных и подробных наблюдениях на протяжении большого периода времени, было предпринято в конце XVI в. – начале XVII в. несговорчивым и неуправляемым энтузиастом Тихо Браге и Иоганном Кеплером – гениальным математиком, в руки которого по счастливому стечению обстоятельств попала масса сырого материала от Тихо
Браге. До конца изучаемого нами периода – безусловно, до периода, когда жили и работали Браге и Кеплер, научные исследования в целом имели тенденцию оставаться гипотетическими и умозрительными, быть больше связанными с умозрительными построениями, чем с точными наблюдениями и экспериментами. Более того, ученые все еще должны были быть осторожными, чтобы не подвергнуться обвинениям в ереси – опасность, которой они обычно избегали, придавая форму гипотез выводам, которые они в некоторых случаях на самом деле считали доказанным фактом. У Галилея трудности с церковными властями возникли главным образом из-за его пренебрежения элементарными мерами предосторожности. В таких обстоятельствах науку и технику, интуицию и опыт, эксперимент и повседневные умения можно было лишь очень и очень постепенно соединять воедино, чтобы они озарили друг друга.
В настоящее время бытует распространенная точка зрения, по крайней мере среди образованных людей, что знания не только могут бесконечно расширяться, но и все такие расширения потенциально полезны – все новые знания так или иначе рано или поздно будут использованы на практике. С другой стороны, сравнительно многие полагают, что технический подход не должен тормозить фундаментальные исследования; наоборот, он может оказаться плодотворным при рассмотрении проблем чисто теоретического характера. Он может помочь исследователю в естественных или общественных науках при решении фундаментальной задачи выбора тем исследования и дисциплинирует его склонность к теоретизированию, заставляя его подчинять свои теории определенным критериям четкости и проверяемости. Эти идеи и предположения тоже были чужды интеллектуальной атмосфере рассматриваемой эпохи. Тогда наука была очень далека от того, чтобы ее использовали в целях развития техники, как о том иногда говорят в наши дни или как это должно быть, по мнению некоторых. Возможно, благодаря именно этому она приобрела самобытность и интуитивную силу, но непосредственная польза от нее была ограниченной, и еще меньше от нее ожидали люди-практики. Научные открытия, обладавшие явно практической ценностью, были второстепенными, часто случайными. Система взаимных ограничений и стимулов между чистой наукой и техникой – обычное подчинение теорий критериям четкости и проверяемости – действовала лишь в очень ограниченных областях. Географические исследования со связанными с ними искусством навигации и картографией были не просто главной сферой человеческих устремлений, в которой научные открытия и каждодневные технические приемы оказались в тесной смычке еще до середины XVII в.; за исключением искусства ведения войны и военного инженерного искусства и (в очень ограниченной степени) медицинской практики, это была почти единственная сфера их приложений – отсюда и их огромное значение в истории науки и научной мысли. Даже в этой области связь устанавливалась медленно и трудно. Моряки и исследователи получали лишь жалкие крохи со стола философов и ученых. Элементарные действия арифметики, естественно, были одними из первых, которым они научились и которые применяли. Арифметика, освободившая человека от зависимости от абака (счетной доски), стала практичной благодаря арабским цифрам, впервые появившимся в Европе в учебнике арифметики Леонардо Пизанского в начале XIII в. Леонардо был выдающимся человеком, он много путешествовал, будучи родом из купеческой семьи и думал о практических нуждах людей. Его книга вела читателя до тройного правила. Он услужливо написал также и учебник по геометрии и ее применении к измерениям. Позднее дошла очередь и до тригонометрии плоского прямоугольного треугольника – простого и необходимого инструмента для навигационного счисления пути, но который медленно находил свое регулярное применение в жизни. Влияние астрономии началось еще позже. Сначала долгое время считалось, что лишь простейшие небесные явления – явная неподвижность Полярной звезды и движение Солнца относительно Земли – имеют какое-то практическое значение для людей, путешествующих по океану. И лишь в XV в. развился метод их использования. Долгое время после этого великие открытия продолжали ограничиваться миром науки. Влияние Коперника на развитие астрономии было огромным. Его влияние на развитие искусства мореплавания было ничтожно мало. Галилей сделал огромный косвенный вклад в развитие мореходства, но – по крайней мере в наши дни – не благодаря своим астрономическим рассуждениям и наблюдениям. Именно его труд в области оптики, способствуя изготовлению инструментов, в конечном счете, упростил и уточнил задачу мореплавателя. Тот факт, что изобретение телескопа, давшее возможность оценивать относительные расстояния между небесными телами, произвело революцию и в астрономии, с точки зрения моряков того времени, был несущественным. Точно так же мореплавателей едва ли – и то лишь косвенно – коснулось громогласное заявление Кеплера, прозвучавшее во введении к «Новой астрономии», о том, что Земля «круглая, населена антиподами самой незначительной величины и быстро летит среди звезд».
Если открытия и гипотезы ученых лишь иногда и случайно оказывались полезными для моряков, то большинство моряков – иногда даже бороздящие моря исследователи и составители учебников по навигации – со своей стороны были скептически настроены и невосприимчивы к научным идеям. В те времена моряки в гораздо большей степени, чем в наши дни, были обособленной породой людей, практичных и консервативных, применявших традиционные приемы и полагавшихся на накопленный опыт. Но это не означает, что мы преуменьшаем их умения или опыт. Гидрография и лоцманское дело развивались в позднем Средневековье постепенно. Задолго до XV в. у моряка имелись морские карты и лоции хорошей точности для известных торговых путей в Средиземном и Черном морях и у берегов Западной Европы, а также инструменты – рихтовальная линейка и циркуль-измеритель, компас и лотлинь – достаточно точные, чтобы прокладывать курс и идти этим курсом по таким картам. Карты, средневековые лоции и инструменты, однако, годились лишь для ограниченного пространства и относительно коротких переходов по привычным торговым путям. Информация о мире, находящемся за пределами этого пространства, и советы, как плыть по широким просторам океана, можно было почерпнуть только из книг. И моряки, традиционно с недоверием относившиеся к книжным знаниям, впитывали их очень медленно. Даже арифметика, элементарная арифметика Леонардо Пизанского, если привести простой пример, очень медленно приживалась в их среде. Для коротких, уже известных отрезков путей в ней не было необходимости. В середине XVI в. отчеты о корабельных запасах, записи о пройденных расстояниях все еще часто велись с помощью римских цифр. Более того, большинство моряков, естественно, не горели желанием уходить со знакомых торговых путей, на которых они зарабатывали себе на жизнь, если только не видели в этом явных преимуществ. Даже великие первооткрыватели XV и XVI вв. не имели своей главной целью сделать открытие ради открытия. Их главная цель и главная задача, возложенная на них пославшими их правителями и инвесторами, состояла в том, чтобы связать Европу или конкретные европейские страны с другими регионами, которые, как было известно или считалось, имели большое экономическое значение. Открытие далеких неведомых островов и континентов, подобно многим научным открытиям, происходило случайно, зачастую неожиданно. Иногда оно было явно нежеланным. В XV и XVI вв. таким в некоторой степени случайным путем был накоплен огромный объем географических знаний; но эти знания, несмотря на (или по причине) свой огромный объем, были по-прежнему приблизительны и схематичны. По большей части они охватывали только береговые линии, исследованные в общих чертах, и гавани. Знаниям не хватало точности и единства; оставалось много пробелов, и продолжали существовать некоторые долголетние мифы. В истории открытий в широком смысле слова изучаемый нами период был периодом осторожных, прощупывающих, хотя и выдающихся, начинаний. «Эпоха разведывательных исследований» – такое название кажется для нее самым подходящим.
Даже желая обратиться к книгам за помощью, первые первопроходцы-разведчики этой эпохи имели мало таких руководств. Книги о мире за пределами Европы, доступные европейцам в начале XV в., можно грубо поделить на две категории: научные трактаты и рассказы путешественников. Рассказы путешественников включали как отчеты настоящих путешественников, так и придуманные небылицы. И те и другие повествовали главным образом об Азии и очень поверхностно об Африке. Первые походы скандинавов в Гренландию и Северную Америку оставили даже в Скандинавии лишь смутную память, сохранившуюся в эпических сказаниях. В других местах о них не было известно, и они не оказывали влияния на развитие разведывательных исследований. Путешествия в Африку были записаны чуть лучше. Отчеты великих арабских путешественников – Масуди, Ибн Хаукаля, аль-Бакри, Ибн Баттуты – были неизвестны европейцам в оригинале, но следы их влияния появлялись в Европе время от времени. Идриси (ал-Идриси), который писал, находясь на норманнской Сицилии в XII в., передал обрывки арабских знаний в Западную Европу. Большая часть этой информации была не только неточной, но и с точки зрения морехода-исследователя явно обескураживающей. Масуди, например, достаточно точно описывал посещенные им места, но в отношении всего, что выходило за эти рамки, полагался на слухи и догадки. Он полагал, что «зеленое море тьмы» (Атлантический океан) не судоходно, а холодные и знойные регионы Земли необитаемы. Этой его точке зрения следовали и многие авторы более позднего периода – как мусульмане, так и христиане. Каналом более реальной информации была школа еврейских картографов и мастеров-инструменталыци-ков на Мальорке во второй половине XIV в. Иберийские евреи занимали удачное положение посредников между христианским миром и мусульманским, а у евреев с Мальорки были особые преимущества благодаря связи через Арагон с Сицилией и своим торговым связям в Магрибе. Им были знакомы рассказы и арабских, и – уж какими бы они ни были – европейских путешественников об Африке. Знаменитый Каталанский атлас, созданный на Мальорке Авраамом Крескесом приблизительно в 1375 г., был, наверное, самым лучшим и точным и уж, безусловно, самым красиво оформленным собранием средневековых морских карт в практике мореходного дела. Оно представляет собой первую и на протяжении долгого времени единственную попытку приложить средневековые гидрографические методы к миру за пределами Европы. В добавление атлас содержит и значительный объем информации о территориях, удаленных от морей. В него входит тщательно выписанный портрет Мансы Мусы – верховного правителя из династии королей народа мандинго XIV в. В атласе Тимбукту (Томбукту) находится приблизительно на правильном месте, и рядом с ним изображено озеро, из которого вытекает одна река – явно Сенегал, которая течет на запад к морю, а другая река – очевидно, Нигер – течет на восток, чтобы соединиться с Нилом. Этот предположительно непрерывный водный поток был замечен в атласе португальскими вдохновителями исследований в последующих веках.
В отношении Азии европейцы меньше зависели от арабских источников; рассказы путешественников, имевшиеся в их распоряжении, были более многочисленны и подробны. Однако они были даже еще более устаревшими. Большинство из них были написаны в конце XIII – начале XIV в. во время самой длинной передышки в противостоянии христианского мира давлению мусульман на его восточной и южной границах между VII и XVII вв. Этой передышкой он обязан не усилиям армий крестоносцев и не вмешательству пресвитера Иоанна из средневековой легенды, а завоеваниям Чингисхана. Быстрые и опустошительные походы монгольской конницы на огромных просторах привели к возникновению империи, которая охватила Китай, большую часть Центральной Азии и Восточной Европы. Преемники Чингисхана – монголо-татарские ханы были терпимы в религии, желали торговать, интересовались миром, лежавшим за пределами их обширных владений. Их власть была в достаточной степени эффективной, чтобы путешествие было безопасным для тех, кто находился под их защитой. На протяжении чуть более ста лет европейцы могли путешествовать на Дальний Восток, и некоторые это делали. В 1245 г. францисканский монах Джованни Плано Карпини был отправлен папой римским с миссией к великому хану в его стан – столицу Каракорум в Монголии. Другой монах, Гийом де Рубрук, предпринял аналогичное путешествие в 1253 г. Венецианские купцы Николо и Маффео Поло отправились в 1256 г. в путешествие, которое в конечном счете привело их в Пекин, который незадолго до этого монгольские ханы сделали своей постоянной столицей; в 1271–1273 гг. они возвратились туда с сыном Николо Марко и пробыли там до 1292 г. В начале XIV в. другие священнослужители – Джованни из Монтекорвино, Одорико Порденоне, Андрей из Перуджи, Журден де Северак, Джованни Мариньоли, если упоминать только самых известных, посетили Китай (некоторые попали в него с побережья Индии) и написали рассказы о своих путешествиях. Существование справочника купца середины XIV в., содержащего подробное описание средне- и дальневосточных торговых путей, наводит на мысль о том, что значительное число переезжающих с места на место купцов, которые не оставили сохранившихся записей, совершали аналогичные поездки. Все эти приезды и отъезды европейских путешественников резко прекратились в середине XIV в. «Черная смерть» (эпидемия чумы), пронесшаяся по Азии и Европе, временно положила конец большинству дальних путешествий. Нашествие еще одной конной орды грабителей – турок-османов, которые приняли ислам и начали священную войну против христианства, воздвигло еще одну преграду между Востоком и Западом. Наконец монгольская империя распалась. В 1368 г. потомки Хубилай-хана были свергнуты с их трона в Пекине, где их сменила местная китайская династия Мин1, представители которой вернули традиционные официальные нелюбовь и презрение к «западным варварам». Монголо-татарские ханы, со своей стороны, в основном приняли ислам2 и не предпринимали попыток восстановить разрушенные связи. Так что в XV в. Европа почти полностью полагалась на труды авторов XIII в. и их знания Дальнего Востока.
Из всех повествований об Азии, написанных средневековыми путешественниками-европейцами, «Путешествие» Марко Поло самое лучшее, полное и информативное. Его долгое проживание в Пекине, привилегированное положение, которого он достиг как доверенное лицо на службе Хубилай-хана, миссии, которые на него возлагались во многих отдаленных друг от друга уголках владений хана, – все это, вместе взятое, дало ему уникальную возможность собирать информацию. Он был старательным, хотя и не очень проницательным наблюдателем; обладал хорошей памятью и талантом описывать то, что видел, просто, доходчиво и подробно. Когда он писал о том, что слышал, но не видел, то сохранял в целом здравый скептицизм. Его рассказы основаны на фактах, не сфальсифицированы и, насколько можно судить, точны. Они в достаточной степени лишены абсурда и чудес, которые доставляли удовольствие средневековым читателям и составляли основу литературы о путешествиях того времени. «Путешествие» читала широкая публика, с нее делали копии. Без сомнения, эта книга была источником информации об Азии, представленной в Каталонском атласе, который был одним из совсем немногих сборников карт, предназначенных для использования на практике, типа портулана, чтобы включать такую информацию. Однако превосходство «Путешествия» над другими произведениями того времени на аналогичные темы не было повсеместно или немедленно признано. «Путешествия» Одорико Порденоне пользовались такой же популярностью в XIV в. Одорико лучше, чем Марко, описывает обычаи китайцев, и его произведения чаще оживляют рассказы о чудесах и диковинках. Важно, что по своей популярности обе книги уступили знаменитому сборнику выдуманных рассказов о путешествиях «Приключения сэра Джона Мандевиля». Ничто не иллюстрирует географическое невежество европейцев лучше, чем неспособность читающей публики в течение долгого времени проводить различие между рассказами Марко Поло как рассказами очевидца и ложными чудесами Мандевиля как между источником серьезной информации и развлечением. Описания Марко Поло черных камней, которые китайцы жгли как топливо, было принято не с большим и не меньшим доверием, чем описания Мандевилем людей с собачьими головами. Мандевиль сыграл свою роль в разведывательных исследованиях, так как, наверное, ни одна книга не возбудила большего интереса к путешествиям и открытиям и не сделала больше для популяризации идеи о возможном кругосветном путешествии. Однако постепенно, по мере того как начались серьезные поиски морского пути в Индию, уникальная ценность «Путешествия» Марко Поло как надежного источника информации стала общепризнанной среди более проницательных любителей географии. Эта книга повлияла на большинство первопроходцев эпохи разведывательных исследований. Португальский принц Энрике Мореплаватель (Генрих) читал ее в рукописи. Она была напечатана в Гауде в 1483 г. и не раз еще после. У Колумба имелся ее печатный экземпляр. Описание Марко Поло огромных, тянущихся с востока на запад просторов Азии и его упоминание Японии, расположенной к востоку от китайского побережья, возможно, способствовали формированию географических представлений у Колумба; по крайней мере, она оказала им сильную поддержку. Во времена Колумба это по-прежнему было самое лучшее повествование о Дальнем Востоке, доступное европейцам; но так как в нем описывалась политическая ситуация, которая давно уже изменилась, оно неизбежно вводило в заблуждение, равно как и воодушевляло.
Марко Поло и путешественники вообще имели очень небольшое влияние на ученых-географов и космографов в более позднем Средневековье, настолько широка была пропасть между теорией и знанием. Научные трактаты, доступные европейцам, распадаются, как и рассказы путешественников, на две большие группы: трактаты, написанные в чисто схоластической традиции, черпающие информацию главным образом из библейских источников и произведений отцов церкви и горстки древних авторов, давно принятых и уважаемых; и трактаты, которые использовали недавно открытые труды древней науки, попавшие в Европу главным образом путем перевода с арабского. О первой группе нечего сказать; ведь как «Путешествие» Марко Поло и аналогичные книги о путешествиях имели свои картографические аналоги в Каталонском атласе и других картах типа портелана, так и схоластические географии имели свои аналоги в огромных mappae-mundi (картах мира), таких как Херефордская и Эбсторфская карты, с центром в Иерусалиме и симметрично расположенными континентами – всеохватные по масштабу, великолепные в исполнении и бесполезные для практических целей. Симметрия и ортодоксальность, а не научная достоверность вообще были руководящими принципами этих трудов. Самым важным – на самом деле почти единственным – отходом от этой традиции до начала XV в. была географическая часть трактата Роджера Бэкона Opus Majus 1264 г. Для своего времени – Бэкон был необычайно широко знаком с арабскими авторами. На основе литературных данных он полагал, что Азия и Африка простираются на юг за экватор и (в противоположность утверждениям Масуди и его последователей) зона с жарким климатом обитаема. И в своих специфических географических воззрениях, и в своем объективном подходе к научным проблемам в целом Бэкон был почти единственным среди ученого сообщества. Однако не совсем единственным, так как он оказал очень сильное влияние на последнего великого географа-схоласта, труд которого не только подводил итог лучших идей Средних веков, но и устанавливал важную связь с более поздними событиями. Книга Imago Mundi кардинала Пьера д’Альи – ведущего географа-теоретика своего времени – была написана приблизительно в 1410 г. Это обширный кладезь знаний Библии и Аристотеля, имеющий небольшое отношение к опыту путешествий – автор этой книги не знал ничего, например, о Марко Поло. Д’Альи был плодовитым писателем на многие темы; его труды пользовались огромным авторитетом среди ученых. Книга Imago Mundi оказывала широко распространенное влияние на протяжении всего XV в. Она была напечатана в Левене (Лувене) приблизительно в 1483 г. Экземпляр этой книги Колумба с его собственноручными пометками на полях хранится в библиотеке Коломбина в Севилье. Как и все теоретики, с которыми был согласен Колумб, д’Альи преувеличивал протяженность Азии с востока на запад и соотношение суши и моря на земном шаре. Часть его трактата на эту тему была скопирована почти слово в слово с трактата Бэкона Opus Majus. Помимо влияния на Колумба, главный интерес д’Альи состоит в том, чтобы познакомиться шире, чем его предшественники, даже Бэкон, с арабскими и малоизвестными классическими авторами. Он сравнительно мало использовал их труды; он хорошо был знаком, например, с Almagest Птолемея, но там, где возникали противоречия, он ставил выше авторитет Аристотеля и Плиния. Тем не менее, несмотря на весь свой схоластический консерватизм, д’Альи был вестником возвращения ряда новых волнующих произведений классики и географических трудов, на написание которых они вдохновили.
На протяжении эпохи разведывательных исследований обычный образованный человек считал, что древние были более культурными людьми, более изящно себя вели и выражали свои мысли, были более дальновидными при ведении дел, чем его современники; за исключением религиозной сферы (большим исключением, надо сказать), он считал их более образованными. В начале рассматриваемого нами периода, в середине XV в., эта вера была общепринятой и в целом обоснованной, но еще больше она была такой в изучении географии. Древние действительно лучше знали географию и космографию, чем европейцы в XV в. Верно то, что некоторые древние авторы – Плиний и Макробий, например, произведения которых широко читали в Средние века, пересказывали информацию чуть более достоверную, чем информация сэра Джона Мандевиля. Но в начале XV в. читателям было так же трудно различать Плиния и, скажем, Страбона, как и Мандевиля и Марко Поло. Для ученых путь к более ясному пониманию, естественно, вел к более всестороннему изучению, более осторожному толкованию всех относящихся к делу древних произведений, которые могла открыть наука. И на самом деле в области географии изучение в XV в. забытых или до сих пор неизвестных классических авторов было щедро вознаграждено. Оно открыло Европе краткий географический справочник Страбона о мире того времени и, что более важно и оказало большое влияние, «Географию» Клавдия Птолемея.
Птолемей писал свои произведения в середине II в. нашей эры. Во времена наибольшего расширения Римской империи было естественно появление спроса на полное описание самой империи и «ойкумены», главную часть которой она, как казалось, составляла. Птолемей намеревался в своих произведениях суммировать все географические и космографические знания своего времени. Сам он не был ни первооткрывателем, ни каким-то особенно оригинальным мыслителем, а просто старательным компилятором. Он унаследовал и использовал труды немалого количества греческих географов, математиков и астрономов, многие из которых жили и работали с ним в одном городе – Александрии. Его слава покоится на двух трудах: «Географии» и «Астрономии», известной обычно под своим арабским названием «Альмагест» («Величайший»). Обе книги были хорошо известны и высоко ценились в Средние века среди арабских ученых, которые были самыми прямыми наследниками классических греческих знаний. Это была книга для ученого-практика, служившая скорее эзотерическим целям астрологии, нежели удовлетворению научной любознательности вообще, а еще меньше – помогавшая ориентироваться в море. В ней была подробно изложена простая и прекрасная картина прозрачных концентрических сфер Аристотеля, вращающихся вокруг Земли и несущих на себе Солнце и звезды, и добавлена чрезвычайно замысловатая и своеобразная система круговых траекторий и эпициклов, чтобы объяснить необычные движения планет и других небесных тел относительно Земли. В XII в. «Альмагест» был переведен на латинский язык Герардом Кремонским, увлеченно изучавшим арабские научные знания в Толедо. В течение XIII в. книга стала известна и получила признание научного мира схоластов, хотя ее меньше понимали и гораздо меньше переворачивали с ног на голову, чем собственные произведения Аристотеля, большая часть которых достигла Западной Европы приблизительно в это же время и теми же путями. Система Аристотеля – Птолемея с ее небесными сферами и эпициклами оставалась, хотя и во многих вариантах, общепринятой академической картиной мира до тех пор, пока Коперник, не доверяя ее чрезмерно напряженной сложности, не начал в XVI в. ее разрушать.
Однако косвенное влияние «Альмагеста» не ограничивалось учеными. Краткий обзор перевода Герарда Кремонского был сделан приблизительно в середине XIII в. Джоном Голливудом или Сакробоско – английским ученым, читавшим в то время лекции в Париже (который, кстати, также составил один из самых первых европейских учебников арифметики, появившийся чуть позже, чем знаменитая «Арифметика» Леонардо Пизанского). Маленькая книга Сакробоско De Sphaera Mundi стала и на протяжении почти трех веков оставалась самым известным учебником для начальной школы. Разумеется, это не был учебник по навигации, хотя позднее его часто связывали с учебниками по навигации. Его значение состояло в его широком распространении. Он дошел до наших дней в более чем тридцати первопечатных изданиях, помимо многих рукописных изданий. Ее прочитали, вероятно, большинство студентов университетов в период позднего Средневековья. Сакробоско сделал больше, чем любой другой автор, чтобы дискредитировать фундаменталистов – сторонников теории о плоской Земле, таких как Космас Индикоплеустес, который оказывал огромное, хотя принимаемое не без возражений, влияние на космографическую мысль на протяжении семи веков. Благодаря Сакробоско, по крайней мере среди образованных людей, в XV в. бытовало знание, что Земля круглая.