Czytaj książkę: «Чёрная мадонна»
К этой церкви Святого Блеза она вышла совершенно случайно. Она где-то вычитала, что именно рядом с этой церковью есть пристройка с очень красивыми витражами из художественного стекла. Действительно, эти витражи были настоящим шедевром эпохи ар-деко. Они не могли не поражать воображение. Когда она перешла из этой галереи в стоящую рядом старую церковь, то увидела маленькую хрупкую статую из тёмного дерева. У её подножья было множество сувениров и писем. Письма были от тех, чьи желания она уже исполнила. Все они начинались с обращения к той, кого они именовали «Чёрной мадонной»
Она стояла рядом с этой мадонной и чувствовала, что с ней что-то происходит. Ей было трудно понять и осознать, что же это с ней? Её пробирала дрожь. Руки и ноги стали ледяными. Всё её существо было пронизано каким-то ощущением потерянности. Она плохо помнила, как добралась домой. Муж потом рассказывал ей, что она пришла смертельно бледная, дрожащая то ли от холода, то ли от внутреннего озноба. Он напоил её горячим чаем и уложил спать. Проснувшись утром, она пошла его искать. Он был в гостиной.
Она села рядом. Подумала о том, что за всё то время, что она замужем, вряд ли он слышал от неё за один раз больше, одного предложение, как правило, оно состояло из трёх-четырёх слов. Обычно, после слова «пожалуйста» она произносила «дай, принеси, помоги, сделай…». И всё. Она окружила себя некой бронёй. Панцирем, отгородившим её от всего и вся. И от него тоже. Была рядом, но в то же время мысли её были далеко-далеко, равно как и всё её существо.
Впервые ей захотелось ему что-то рассказать. О своём детстве. О своей семье. О своей первой любви. О своём верном рыцаре. О тюрьме. Конечно, не всё сразу. Но хотя бы что-то. И по мере того, как она говорила, боль, окаменевшая внутри неё, не дающая возможности дышать, отступала. Конечно же, ей нужен был не один день, чтобы выговориться. Но ещё ведь ей надо было растопить этот холод внутри себя. Суметь превратить его в слова, в слёзы, в какие-то эмоции, способные заполнить собой ту пустоту, которая жила в ней всё это время.
Ещё вчера она была мертва. Сегодня она уже не была трупом, но ещё не ощущала себя живым человеком. И тогда она попросила мужа отвезти её ещё раз к «Чёрной мадонне». С тех пор у неё не было и дня без того, чтобы мадонна не присутствовала в её жизни. И неважно приходила ли она в церковь или просто разговаривало с ней. Она стала частью её жизни. Поселилась в её душе. Да и всю её жизнь можно было бы смело разделить на две части: до встречи с «черной мадонной» и после неё.
Втайне от всех, она называла себя «Мадам Трифе». Эти три «фе» были самыми обычными словами: фиктивная, фальшивая, формальная. Всё это время, начиная с тюрьмы и до встречи с «Чёрной мадонной», всё в ней было ненастоящим. Она была фиктивной женой. Она была вся пронизана чувством вины перед мужем, который столько сделал для неё и дочери, не получив взамен ничего. Кроме её равнодушия.
Она была фальшивой женщиной. Настоящую женщину в ней уничтожила тюремная камера. Она была уверена, что уже никогда и никому не удастся вернуть к жизни её женскую сущность. Теперь же она могла смотреться в зеркало и видеть в нём прежнюю себя. Почти прежнюю. А раньше это была лишь оболочка. Внутри неё слишком долго царили мрак и холод. Она вышла из тюрьмы, но сама тюрьма поселилась в её душе полновластной хозяйкой. За решёткой, под надёжным замком находились все её чувства и эмоции.
Она была формальной матерью. Да, она заботилась о дочери, гладила свою малышку по голове, целовала. Но разве ребёнка обманешь внешним проявлением чувств?! Дочь её, как никто, понимала, что с матерью что-то не так. В отличие от мужа, который всё это время вёл себя весьма отстранённо, малышка пыталась достучаться до её сердца. Пыталась, но не могла. Некая невидимая стена не позволяла ей это сделать.
Умом она понимала, что так нельзя себя вести, но в её сердце было столько горя, что она не могла иначе. Самым страшным было осознание того, что на ней лежит какое-то проклятие, которое уничтожает всех тех, кого она любит. Она была уверена в том, что именно её тяжёлая аура сгубила и её любовь. Ей, казалось, что она могла бы защитить дорогих её сердцу людей, только не любя их. Она стремилась заковать своё сердце в броню, лишив его возможности любить.
Каждый день, как мантру, она повторяла про себя самые глупые в мире слова:
– Не люби их. Не люби. Не люби и тогда ничего с ними не случится.
Спустя какое-то время, пришло понимание того, что мадонна почти исцелила её. Она перестала быть фиктивной женой, фальшивой женщиной и формальной матерью. Именно здесь в Виши она обрела своё настоящее Я. Она не писала писем мадонне. Не молила об исцелении. Она ведь не была больна в обычном смысле этого слова. Её мольба состояла лишь из одного слова: помоги. Мольба была услышана. Мадонна помогла.
У дяди её нынешнего мужа был небольшой особняк недалеко от реки. Там они и поселились, приехав в Виши. Отсюда, буквально, за десять минут можно было дойти до галереи источников, знаменитого театра и казино. Муж фактически заставлял её каждый день пить эту целебную воду, вышагивать пять километров и правильно питаться. Распорядок дня исполнялся ею, как программа для робота. Мадонна вернула ей вкус жизни, краски окружающего мира и способность хоть что-то чувствовать, помимо горечи утрат и потерь.
И ещё, она, наконец-то, смирилась со всем тем, что случилось в её жизни. А случилось с ней то, что было способно сломить не только молодую девушку, но и любое даже более стрессоустойчивое создание.
Она вспоминала тот день, когда она в первый раз вышла замуж. Тогда она была на четвёртом курсе. Его отец снял им кооперативную квартиру в Матвеевском и у неё впервые в жизни появился дом. Отцовскую квартиру в Баку она никогда не считала своим домом. Там хозяйничала её мачеха. Помимо рьяно демонстрируемой ею любви к её отцу, она была одержима идеей стереть все следы того, что когда-то у её обожаемого мужа была другая жена.
Самым большим напоминанием о том, что всё-таки была, было существование его дочери. Она до сих пор помнит побледневшее до синевы лицо мачехи, когда кто-то из её подруг спросил о том, что неужели первая жена её мужа была так же ослепительно красива, как его дочь. После этой стычки она выработала жёсткое правило: её пребывание в отцовском доме должно быть сведено к минимуму.
Единственное, что её спасало – это характер работы отца. Он работал во многих регионах страны, а его теперешняя жена не мыслила себя жизни без бакинской квартиры, своего парикмахера, массажистки, косметолога. Конечно же, она бывала у отца. Но набегами. В целом, ей трудно было испортить её жизнь с отцом вне Баку. Она научилась готовить отцу завтрак и ужин. Обедал он на работе. Он был очень скуп на эмоции. Когда ей было лет пятнадцать, он мимолётом обронил несколько фраз, которые она запомнила на всю жизнь:
– Я никогда никого не любил кроме твоей матери. Это была женщина, предназначенная мне богом. Каждую ночь я, законченный атеист, у кого-то спрашивал о том, за какие заслуги мне её даровали небеса? Я явно был недостоин такого сказочного дара. Но если уж даровали, зачем её у меня так быстро забрали? Я каждый день просыпаюсь с ощущением, что у меня нет какого-то самого важного органа. Жить без него невозможно. А я живу. Вот такой вот урод твой папочка. Я не умею быть ласковым. Я не умею выражать свою любовь. Даже о своей безграничной любви к ней, той единственной и незабываемой, я так и не смог ей рассказать. Я был убеждён, что она и так об этом знает. К чему же слова? Мне кажется, что они всегда всё портят и искажают.
Дом бабушки тоже не смог стать для неё родным. Бабушка, как и все творческие люди, ненавидела уют и порядок. Хаос был её стихией. Именно в нём она черпала энергию. Её любимой фразой была весьма странная присказка: «Порядок убивает меня». Она ухитрялась при этом оставаться необыкновенной чистюлей. Теперь спустя много лет она понимала, что она была, этаким, «Дон Кихотом в юбке». Ей повезло, что её «Санчо Панса» когда-то сидел с ней за одной партой. На нём висело всё. Он зарабатывал деньги, налаживал быт и не уставал делать комплименты своей жене.
