Czytaj książkę: «Причудливые страхи»

Czcionka:

© Дмитрий Валерьевич Мечников, 2024

ISBN 978-5-0064-8866-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Фельдшер-горемыка

Главному врачу

ОБУЗ « Скорая медицинская помощь»

Троебрюхову Жоресу Геннадиевичу.

От фельдшера бригады №33

Прытковой Анны Григорьевны.

Объяснительная.


Дорогой наш Жорес Геннадиевич! Выполняю Ваш приказ написать объяснительную. Простите, что не написала сразу. В таком важном деле нельзя быть безответственной. И поспешной тоже. Мне нужно было всё как следует обдумать. А думала медленно. Простите! Мысли то, кто куда разбежались. Хотя Ваш главный фельдшер, нет, наш главный фельдшер мне вовремя сказал. Ой, не главный, извините. Старший. Нет, не то я говорю! Он же у нас. Здесь рулит. С Вашей лёгкой руки. Мы его любим. Меня приютил, как ценного работника. Я ж десять лет в поликлинике за 15000 рублей в месяц помирала. В общем, Бубнилов Пётр Сергеевич, то есть, наш – ваш заглавный фельдшер недели три назад увидел меня и приказал: «Объяснительную Троебрюхову на стол. Быстро»! Легко сказать, «быстро».

Эта заумная истеричка Мнишкина на вызове нажаловалась на меня. И как быстро то! Вот так больная! Не успела я с вызова на вызов переключиться, а она уж тут, как тут, в Минздрав настучала, мол, я кругом виновата, и вообще, хабалка я и скандалистка. А сама безгрешная, можно подумать! Да не виноватая я! Хотела же как лучше, как предписано. Просто я так объясняю, а она своими куриными мозгами ничего не понимает. И не поймёт.

Как же мне объяснительную писать? Меня же никто и никогда не понимал. Я с добром ко всем, а они?.. Впрочем, скоро напишу. Сейчас мне голову жгут более важные мысли. Надо ввести Вас в курс дела. Чтобы Вы, Жорес Геннадиевич, знали, что у нас творится. Но, Вы, наверное, и так от кого-нибудь знаете. Все же на кого-нибудь сигналят. Тогда чтобы поняли, или, ладно, поверили.

Главный врач ОБУЗ (Областное Бюджетное Учреждение Здравоохранения) «Скорая медицинская помощь», Троебрюхов Жорес Геннадиевич, ладный парень сорока с хвостиком лет от роду, непринуждённо восседал за столом в своём кабинете. Его лицо, фигура и осанка выдавали силу, благородство, изрядный жизненный опыт и респектабельность. Впечатление усиливал дорогой синий костюм, идеально белая рубашка, украшенная золотыми запонками. На столе перед ним стоял стакан в посеребрённом подстаканнике с гербом. Вверх подымался и непринуждённо парил свежезаваренный кофе, распространяя отменный запах. Перед ним лежала объяснительная, написанная по его требованию фельдшером. Троебрюхов возможно и не потребовал бы никакой объяснительной, и уж тем более, не стал бы загружать голову чтением бесконечного перечня страданий, ябед и просьб, которыми изобилуют подобного рода документы. Да вот незадача. Три недели назад из Минздрава ему приказали разобраться со своим фельдшером, Прытковой Анной Григорьевной, допустившей в отношении жалобщицы Мнишкиной Марины Юрьевны «наглость и преступление против человечности». Так значилось в жалобе, и невольно отдавало нюрнбергским трибуналом. О наказании предписывалось доложить. Что делать, приказ есть приказ. Троебрюхов отхлебнул ароматный кофе и продолжил чтение этого оригинального документа:

Возьмите, к примеру, другого нашего фельдшера. Игорь Простоквашечкин, все его знают. Ведь по три часа на вызове сидит. На каждом! Про болезни да про лечение лекции читает. Одним словом, вваливается в хату всей своей двухметровой тушей и давай добро причинять. По полной! Ему бы волю, так он, гляди, и оперировать начнёт. Тоже на дому! И не смотри, что в этом дому смрад стоит от ароматов пота, мочи, скисшего сигаретного дыма, а то и чего похуже. И осторожность нужна, когда прикасаешься к чему-нибудь, или садишься. Можно устираться потом! Но нет. Всё нашему Простоквашечкину ни по чём. Через какую – нибудь пару тройку часов от новых вызовов следящий за нами ГЛОНАСС вспухает. Водитель всю задницу в кабине отсидел. Так заждался, аж сидя переминается. А Игорёшке, хоть бы хны. Развалился на стуле, разглагольствует, словно в Госдуме. Потом устанет, выйдет, да как начнёт пациентов по дежурным больницам развозить! Маршрутизацию, понимаешь, напрягать охота! Сколько бензина извёл, аж цистерны мало будет!

Доктор П. А. Стерников из терапии сказал, что если везде на местах будет работать Игорёк («такой вот», он сказал) то наверху… Что же он сказал? Сейчас вспомню. Ага, он сказал, что наверху наступит рагнарёк (не знаю, что это такое и где это наверху) Главное, к Игорьку мер никто не принимает, сколько раз мы жаловались. Все-то его любят. Полный интернет благодарностей. От кого попало. Народ его Айболитом называет, только неумный это народ. Вот ни на столечко не умный. Ну какой из Игорька Айболит? Разве так Айболит лечил? «И ставит и ставит им градусники»! Всем! Градусники! А ещё шоколадку с гоголем – моголем. И всё!!! Сказку в детстве надо было читать! Надо на работу принимать настоящих айболитов и расходов для медицинской организации никаких!

А Игорёшка Простоквашечкин? Посмотришь на его манипуляции, и тихая жуть душу наполняет. Он же… Он же кардиограмму снимает, потом другую, третью. И сравнивает. С четвёртой. Короче, снимает и сравнивает. Сравнивает и снимает. И старшему врачу по смартфону девятую посылает. Консультируется, видишь ли! Что стоило бы старшему врачу Скорой помощи прикинуть, на какую сумму Игорёша родную организацию нагрел? Потом тихо содрогнуться и наверх доложить! Куда там! Консультирует, и вежливо так.

А я что слышу, когда нормальную (по мнению старшего врача) ЭКГ посылаю? «Иди ты!» – вот что я слышу! Старший врач натурально (доктор П. А. Стерников из терапии любит это словечко) хам! «Чего названиваешь, если, тупая твоя башка, с диагнозом определиться не можешь? Мне что, по телефону, не видя больного, твои дутые проблемы решать? И где таких понабрали»? Ну, кто он после этого? Натурально, хамьё и есть! Спросил бы лучше того, кто тебя самого «понабрал», вдруг он от раскаяния к батюшке уже год, как зачастил! Ага, дождёшься от него! Не спросит!

А я, между прочим, с диагнозом могу определиться. В лёгкую! Только нет, нет, да сомневаюсь. Разве может быть на белом свете что – либо страшнее сомнения! Нельзя сказать, что сомнения мучат меня постоянно. Нет, если бы так было, я давно бы померла! Уж зарыли бы! И девятый день помянули!

«М-да, тот ещё кадр! Лихо пишет, от души. Ей богу, она вот, вот положит начало фельдшерской беллетристике. И, говоря начистоту, особых грехов за ней не водилось», – подумал Троебрюхов и продолжил увлекательное чтение.

Когда наша бригада сидит на базе, сомнения меня не изводят. Всё нормально. Только жду я чего – то. И смотрю, как другие не ждут. А надо мной смеются. Будто я заявление о приёме на работу из дурдома писала. Безответственные какие! Не понимаю! Как можно вот так сидеть и ничегошеньки не ждать? И не делать? Совсем! Вдруг приедешь на вызов, а чего – нибудь в наличии в чемодане не окажется? Или Роснадзор проверит? А если прикажут ехать на головную станцию и всю машину перешерстят? Они же из ГЛАНАССА за нами следят! Где стоим, куда едем и почему. Думать об этом боюсь! Даже голова мутнеет и дрожь начинается! Поэтому я особо тщательно слежу за лекарствами и приборами, которые в чемоданы и сумки упакованы. Их аж четыре штуки. И всё это таскать!.. Ну это ладно, всё равно медсестры носят! Видать, на роду у них написано всё за нами, фельдшерами, носить. Будет чем себя занять. Даже на пятый этаж. Где лифта нету. Хоть какая-то польза от них будет! Ладно! Так и быть, сама проверяю лекарства, не спрятал ли кто-нибудь флакон физиологического раствора в бардачке у водителя. А может кто-то стёр своими жирными пальцами надписи с ампул? И чисто ли в салоне и всё ли на своих местах. Ага, на кислородном баллоне редуктор что-то… Что же?.. Да ну его, этот редуктор! Боюсь прикасаться! Пусть им водитель или медсестра занимаются! Да?

А тут сирена как загудит! Я аж невольно подпрыгнула! Под смех тупых сотрудников… Дождалася, вызов поступил. Какая-то сила гонит меня в машину. Опять сомнения голову распирают. Потом всё сильнее что-то сдавливает шею. И грудь будто пеленают. Туже и туже. Вдох даётся всё труднее. Руки холодеют как лёд и становятся противно мокрыми. И мерзкая дрожь. Я боюсь себе признаться: это пришёл страх! Кто знает, что там ждёт меня на вызове? Боюсь кровотечений, психозов, низкого давления. Медсестра говорит, что нет ничего хуже низкого давления! Ей хорошо говорить, а у меня от её слов ещё больше горло сдавливается… Водитель гад, совсем не торопится. Как он может быть таким спокойным. И чем медленнее и дольше едет наш горе-шофёр, тем страх сильнее. Он что, не понимает, как я мучаюсь? Издевается? Да ещё январь в этом году мерзкий выдался. И медсестра в ледяном салоне злорадствует, небось. А страх всё больше! Когда же это кончится? И выпрыгнуть нельзя! Разобьюся!

Приехали, уф! Слава богу! Представьте себе, дорогой Жорес Геннадиевич, моё состояние. Будто сжатая внутри пружина разжимается и выбрасывает меня из кабины. Доктор П. А. Стерников говорит, что лётчики катапультируются так же быстро. Я убегаю налегке по нашей сельской местности далеко вперёд. Не оглядываюсь! А чего оглядываться, то? Что я увижу? Как медсестра, увешанная сумками и чемоданом, ковыляет сзади в темноте и вот – вот потеряет меня из виду? А чего, спрашивается, не поковылять, коли страха у неё нет? Хорошо ей живётся!.. Ой, кажись, она кричит мне что-то вслед. Наверное адрес, куда вызвали, спрашивает. Да я разобрать уж не могу! Уши словно ладонями сдавили! Почему? Надо у доктора Стерникова спросить, как вернусь… А я вернусь? Вдруг это сосуды в голове? Жуть!

Нет, какие эти медсёстры черствые и злые! И чем опытнее, тем самоувереннее и черствее душой. Они же смеются надо мной, думая, что это я от них убегаю, чтобы чемодан не тащить! Дуры!!!! Я же навстречу страху бегу от страха! Или наоборот. Я совсем запуталась! С одной стороны, я не знаю, что меня ждёт на вызове. Может агрессивная психопатка будет наезжать. Вы только представьте, Жорес Геннадиевич: третьего дня вызвала одна такая вся из себя. Типа у ребёнка температура поднялась. Вызвала, а сама нас на порог без бахил не пускает. У неё что, как у паскуды – профессора Преображенского, ковры персидские? (это доктор П.А.Стерников потом прикалывался, только не поняла я, что за профессор – паскуда такой). Я уж и объяснять ей пыталась. Куда там, стоит на своём и всё. Права свои несуществующие демонстрирует. Лягушка, когда раздувается от важности и то, больше оснований для этого имеет. Ладно, говорю я ей, пустите, хоть ребёнку укол от температуры сделаю. А эта цаца отвечает, да нагло так, что нечего, мол, уколы делать, если её требования не выполнять. Выходит, для неё собственные амбиции важнее ребёнка! Ужас! Но я не скандалила. Только ногой топнула, да с медсестрой уехала и увезла в душе осадок.

Или вот ещё чего надо бояться. Вдруг зайдем мы в дом, а там наркоман какой с ножом прячется. Или тяжёлый, а главное, непонятный больной. Лежит там, где сразу и не видно. Лампочки то все экономят. И вызывают. Представляете, Жорес Геннадиевич, вызовов море и почти все в темноту экономии. Я, само собой, диагноз поставлю и помощь окажу. Но я же сомневаюсь, самой его в больницу везти, или реанимобиль вызвать. Сомневаюсь и всё. Позвоню старшему врачу, а он меня и оборёт. Я тоже оборать могу. Ещё как! Да только страхи и сомнения после этого только сильнее станут. Вдруг вызову реанимобиль, а потом скажут, что необоснованно вызвала. Или, совсем кошмар: решу сама больного везти, а он возьмёт и помрёт у меня в машине. Что потом будет? Я ведь как лучше хочу! Это и есть тот страх, что гонит меня навстречу страху! На вызов, значит. С другой стороны, начальников как огня боюсь! Им лишь бы крайнего своевременно найти, а то вдруг жалоба выше пой… Ой, товарищ, Троебрюхов, не про Вас я! Не про Вас! Честно! Вам каждый скажет, что я за все годы ни на чуточку никому не соврала! Сама не знаю, как сорвалось. Всё язык мой грешный! Я же знаю, вы хороший, добрый, нас любите. Даже заплату больше платите, не то, что в поликлинике! Просто подчинённые Вам достались злые да лживые. А Вы совсем другое дело!

Но я отвлеклась, простите. Хотела рассказать Вам, как трудно работать, будучи в плену сомнений, ожиданий, страхов и недоверия. Вы не подумайте, вашей вины здесь нет. Я же правильно думаю? Мне отлично известно, что угодила я в этот плен задолго до того, как стала у Вас работать. Можно я уделю себе от Вас ещё минуточку? Просто мне край как необходимо Вам объяснить. Вдруг Вам не хватит времени понять. Вдруг не успеете. Ведь, нам так мало отпущено свободного времени на работе и летит оно, летит.… Не то, что дух перевести, едва глазом моргнешь, как снова на любимой работе окажешься!

Так вот. Это я к тому, как сомнения и страхи сделать что – то не так, а иначе, или допустить неаккуратность при выполнении обязанностей… В общем, было так. И поверьте, я долго сомневалась, прежде чем решилась поведать вам один неповторимый казус! Желание написать Вам об этом пришло мне в голову внезапно… Вчера!.. Ночью, когда смартфон показывал 02—27, что-то непонятное меня как – будто в голову ударило, и я вспомнила, что произошло со мной на ночном дежурстве в терапии десять лет назад. И не ожидала, что эта история, уже давно вытесненная из памяти многочисленными жизненными неурядицами, может так ярко вспомниться. Вплоть до самых мельчайших деталей! «Вот это да!» – обрадовалась я. «Надо обязательно написать об этом Жоресу Геннадиевичу!» – будто молния, пронеслась у меня в голове искрящаяся мысль! Я радостно подпрыгнула, и бросилась к столу, на исцарапанной полированной поверхности которого сиротливо белел лист бумаги, формата А4, с неоконченной объяснительной. Адресованной Вам! Я уже схватила искусанную (всё нервы) трёхрублёвую шариковую ручку и, пытаясь унять волнительную дрожь, стала тщательно примериваться к бумаге. И вдруг дрожь в руке будто отрубило! Рука окаменела, зависнув в пяти сантиметрах над столом! Я, было, перепугалась до полусмерти, но, через несколько секунд поняла: «А-а, ясно. Это страх. Просто боязно писать такое в объяснительной, вдруг Вы рассердитесь.» А написать то, хочется. Без утайки, чай, как на духу! «Надо посоветоваться с кем – нибудь!» – решила я, и как только моя зависшая рука оттаяла, то потянулась к смартфону. Я позвонила нашему фельдшеру Бубнилову.

– Ты смотрела, сколько сейчас времени? Тебе чего надо? Опять настройки аппарата ЭКГ сбила, или зубцы на кардиограмме не узнаёшь? – я услышала, как в трубке любезно пробубнил сонный голос Петра Сергеевича. Но я не растерялась. Это он не со зла. Я знаю, чай – поди.

– Петь, ну ты же мне приказал писать шефу объяснительную. Вот поэтому я и звоню. Понял?.. Скажи, если я напишу Троебрюхову случай из моей практики, чтобы он считал меня невиноватой, он не рассердится?.. А то, у меня таких случаев пруд пруди! Как ты думаешь, он всё поймёт? – спросила я, удивляясь, как можно спать таким скотским сном после суточного дежурства. Ему, выходит, и тревожные мысли в голову не лезут? Ну даё-от!

– Всё сразу и поймёт! Отвали! – вяло, будто перемолотый фарш, ответил мне Бубнилов и отключился. Я живо представила, как он нажал на отбой и рухнул на кровать. Наверно от разговора со мной силы надорвал. Бедняга.

Ну, бог с ним, рассказываю, какая трагедия со мной на дежурстве в терапии десять лет назад приключилась. И вам станет совершенно ясно, что я всегда хочу, как лучше, а меня не понимают. Даже доктор П.А.Стерников. Слушайте! (ах, я ведь пишу. Правильнее надо писать «читайте», но это не звучит).

В эту смену оставили под наблюдением одного деда в седьмой палате. Утром он поступил. Тяжелый дед был, сильной одышкой страдал. Из-за аритмии. Его весь этот день лечили капельницами и уколами. И вроде как полегчало. Я заходила к нему в палату вечером, примерно в начале десятого. Измерила давление и температуру. Ну, ещё, там, кое – что сделала. Короче, что назначили. Потом выполняла назначения другим больным. Вот, по палатам то я набегалась! Ноги уж гудели, не знаю, как! Села за стол в сестринской комнате и стала этикетки, то есть направления на банки для будущих анализов мочи клеить. Мы всегда так делаем: мылом клеим. Не знаю, сколько времени прошло. Уже в коридоре тихо стало. Все по палатам угомонились, видать. А я сижу себе, сижу. Клею. Люблю клеить. И чтобы всё аккуратно было. Проведёшь этикеткой по намоченному мылу и шмяк на баночку. От частого трения в мыле канавка образовалась. Прикольно! И на душе становится спокойно – спокойно. Поравняешь этикетку на баночке, чтобы ровно приклеилась и за следующую берёшься. Не помню, сколько успела наклеить. Вдруг, услышала тихий скрип открываемой двери. Повернула голову и обомлела: в дверном проёме стоял, покачиваясь, пьяный больной из второй палаты, из наркологии. Мало того, что пьяный, так ещё совсем голый. Да ба-а! Стоял он, и таращился на меня мутными бесстыжими глазами. Потом скривил в усмешке рот со сгнившими зубами, чувственно икнул и сказал, растягивая слова:

– Пока ты сидишь с банками, …дура, …дед твой в седьмой, ик… палате уже год, как умер…

После этих слов меня из-за стола как ветром сдуло. Как такое могло случиться? Я же совсем недавно мерила ему давление. Он даже сказал, что полегчало. На полпути к седьмой палате я вдруг остановилась. Мысли путались. Гнилозубый голый пьяница злорадно рычал вслед:

– Чего бежишь, он же, ик… всё равно преставился. Залечила… ик, овца круговая!

С полминуты я стояла как вкопанная. Опять возникло ощущение, что моё туловище чем-то спеленали, а горло сдавил комок. Дышать стало трудно. Говорить невозможно. В голове пустота. Звуки доносятся как через вату. Мысли будто тряпкой кто стёр. Хорошо, хоть ноги не обездвижило. Я побежала звонить дежурному врачу. В приёмном покое дежурил как раз П.А.Стерников. Пока набирала номер, почувствовала, что мысли вернулись и я сумела проговорить, что вверенный мне больной скончался. Затем опять впала в ступор. «И почему мне, такой ответственной, не везёт? Все ж назначения выполнила точно! Я же не виновата! Если бы сегодня дежурила какая – нибудь лентяйка, дед был бы жив. Безответственным и ленивым везёт. Ещё как везёт. И жить им легко, их же никогда не наказывают!» – проносились боязливые мысли, а в душу сквозь страх просочилась зависть. «Чего я стою как истукан? Где же доктор?» – отзывались эхом более практичные мысли. Я подошла к окну сестринской комнаты и почти прижалась лицом к стеклу, стараясь высмотреть, идёт ли уже доктор. Так я и стояла, и смотрела в окно, а доктора не увидела. Не знаю, сколько бы я ещё стояла, но вдруг из коридора донёсся голос доктора:

– Анна Григорьевна, ты жива ещё? К тебе вопрос есть, и преинтересный!

«Пришёл, слава богу!» – я услышала его ехидные интонации и поняла, что страх несколько поутих. Пулей вылетела в коридор. Мне навстречу не торопясь шёл П.А.Стерников, держа в руке сложенный вдвое фонендоскоп будто плётку. Выражение лица было грозным.

– Наконец Вы пришли. Я так боялась! – выпалила я, когда до доктора оставался какой-нибудь метр расстояния.

– Чего же боялась, Анна ты наша Австрийская? – мне казалось, что сейчас начнётся допрос и разбор полётов и я с трудом пролепетала:

– Груз ответственности, боюсь, вот придётся ответ…

– Не того ты боишься, Аннушка. Вопросов надо бояться, вопросов. Во всяком случае, в данный момент. Возник у меня к тебе очень трудный вопрос. Тебе даже в голову не придёт, что я сейчас попрошу сделать!

– А вы уже… из палаты… констатировали… в палате… к-какой вопрос? А?

– Простой. Где покойник? Будь другом, предъяви труп!.. Чего стоишь как Статуя Свободы после второго пришествия? Труп скончавшегося дедушки. На опознание. – доктор говорил грозно, но я чувствовала в его голосе ещё и скрытый подвох. Стало мне совсем плохо, и я молча пошла в палату. Ноги стали совершенно ватными. Доктор не торопясь шёл следом. Я встала у двери.

– Ну, почему стоим? Открывай!

– В-вот он! – я распахнула дверь палаты и указала рукой на кровать, которую занимал несчастный дедушка. И тут моя голова стала лёгкой – лёгкой, свет в палате сделался слишком уж ярким, и я как-то отрешённо подумала, что сейчас, кажется, упаду. И было отчего – кровать была пуста.

– В палату прошу, достопочтенная Анна Григорьевна. Как зайдёте, будьте другом, посмотрите налево, – я выполнила команду доктора как робот. И когда посмотрела налево, то увидела больного деда. Он сидел в обитом потрёпанным дерматином кресле, и был совершенно жив.

– Ой, вы живы? – вскричала я. Все мои мысли смешались в причудливую кучу, и я уже не вполне понимала, что говорю.

– Жив, жив я, дочка. Потеряла меня? А мне лучше стало, как прокапался.

– Но, вы… я, то есть, думала вас увидеть… в кровати. Давайте давление смерю! – пролепетала я, чувствуя прилив жара на щеках. Со стыда, а то!

– Не беспокойся, дочка. Доктор уже измерил. А я от кровати решил отдохнуть, всю спину отлежал, в кресло, вот, перебрался.

– Ты уж, «дочка», предупреждай, если снова придёт охота поприкалываться! А лучше, перво-наперво, сама проведай больного, а потом уже решай, впадать тебе в панику, или нет, – поддразнил меня Стерников, когда мы вернулись в ординаторскую.

Нет, как он смеет мне не верить, как смеет издеваться? Я, можно сказать, чуть со страху не померла, а он пришел на готовое, увидел, что дед живой, и давай надо мной прикалываться! И расселся за столом как господин! Назначения в истории болезни смотрит, новую кардиограмму с предыдущими сравнивает. И никаких страхов не испытывает. А что несёт: «…сначала больного посмотри, а потом решай, впадать в панику, или нет». Как же можно решить такое? Паника волком нападает, и согласия, чай не спрашивает. Я же, буквально, через смертельный страх прошла! И решила рассказать ему всё. И пусть ему будет стыдно! Поначалу Стерников продолжал рассматривать кардиограммы, очевидно принимая мою страдательную повесть за шумовое оформление. И я, дополнительно униженная, заговорила с ещё большим чувством. Рассказала про всё, что мне пришлось перенести: про ком в горле, давление в груди, пустоту в голове, жгучие слёзы. Наконец, ломая руки, я вскричала, топнув ногой:

– Если бы голый алкаш не обвинил меня, что я деда якобы прохлопала, то я не потревожила бы вас. Ничего вы не понимаете. Ничего!

Доктор оторвался от кардиограммы и уставился на меня как бы изучающим взглядом.

– Так что со мной будет? Что мне делать? – в состоянии ажитации (опять словечко доктора – циника П. А. Стерникова) прокричала я. Доктор усмехнулся и доброжелательно произнёс:

– Успокоиться, работать над ошибками. В конце концов, ничего страшного не случилось. И я тебя умоляю, Ань, не занимайся достоевщиной. Ты, прямо как Неточка Незванова: эмоции через край, а дела не видать!

– Что за Неточка такая? – от любопытства я сразу стала спокойнее.

– «Неточка Незванова» – это повесть Достоевского. Твоя тёзка, кстати. Анна – Аннета – Неточка суть одно и то же. И она тоже Григорьевна. Так вот. Эта Неточка практически ничего не делает, только выдумывает себе проблемы, вешает на себя чужие, суётся, куда её не просят. Автор вроде как трагедию написал (мать Неточки померла, а отец от Неточки убежал). Но, при этом переполнил её эмоциями настолько, (всеми этими жгучими слезами, пожарами в груди, перехватыванием горла, горячкой, заламыванием рук, топаньем ногой) что если их убрать, то от повести останется пшик, да и только. Ну, повезло Неточке, её князь в свою семью принял – социальный лифт дал намёк на счастье. Радуйся, развивайся! Так нет, она занялась тухлым самокопанием. В повести есть и другие несуразицы. Перемыльная опера, одним словом!.. Так что, уважаемая, Анна Григорьевна, не копируй плохой персонаж, своей жизнью живи! Всё, меня вызывают в приёмный покой.

«Поумничал и смылся», – подумала я, когда за доктором закрылась дверь.

А теперь, Жорес Геннадиевич, разрешите мне приступить к описанию конфликта, по поводу которого я пишу эту объяснительную. Простите, если пишу слишком подробно и отвлекаюсь. Я попросила нашего фельдшера Бубнилова поправить мой стиль. Очень хочу, чтобы Вам стало ясно, что по-другому я поступить не могла…

Это произошло около трёх недель назад. Поступил вызов от какой-то Мнишкиной Марины Юрьевны по поводу высокой температуры у её ребёнка. Всю дорогу я мучилась ожиданием, что случится страшное, по крайней мере, скучать на вызове не придётся. Скоро Вы, Жорес Геннадиевич, убедитесь, что я не ошиблась. Первое, что я заметила, как только вместе с медсестрой вошла в дом, были девять (!) объёмистых сумок. Они стояли на старте. Формы их были уродливыми. Их нельзя было не заметить, так как об одну из них я споткнулась. Лоб себе чуть не разбила. Я понимаю, что все в больницу рвутся, будто там мёдом намазано, но зачем подвергать травмам медперсонал? Вероятно, их так поставили, чтобы вызвать к себе почтение (так прокомментировал доктор Стерников, когда я ему рассказала).

Ну ладно! Надо было осмотреть ребёнка, лет семи-восьми. Задача оказалась не их лёгких! Паренёк времени даром не терял. Пока мы располагались, он шустро нарезал по комнате четыре круга. Потом ему этого показалось мало, и он забежал медсестре в тыл, и упираясь о её плечи, попытался выполнить «прыжок через козла», но успеха не имел. Решив отомстить за неудачу, он сообщил, что находится на футбольном поле и пнул наш чемодан с лекарствами, взвизгнул, отбежал, прихрамывая, к дивану. И, пока медсестра собирала выпавшие из опрокинутого чемодана лекарства, этот пострел вытащил из-под дивана украшенный комьями пыли пистолетик, прицелился, и попытался меня «застрелить». При этом он прорычал: «Асталовиста, бэби!». Я не упала. Ишь, чего захотел! Тогда он скорчил зверское лицо и попёр на меня солдатским шагом. Приблизившись вплотную, дитятко ткнул меня пистолетом в грудь. (Когда я описала пистолет доктору Стерникову, он сказал, что это немецкий «Люгер»). Он исступлённо крикнул: «Беги палтизан! Шайсе!». Я не побежала, на работе ведь! Тогда он приставил пистолетик к голове медсестры, и попытался взять её в заложники, но она посмотрела на него таким взглядом, что юный террорист бросил пистолетик, взял со стола смартфон и начал съёмку видео. В качестве озвучки он обиженно проканючил: «Жаловаца буду», затем: «Дедушка говолил: „Пся клев“», и изобразил перепачканными губами квадрат Малевича. Бог знает, что бы он ещё выкинул, но тут ему помешали две вещи. Во-первых, с него слетели штанишки, на вид, недели три, как нестиранные. Они упали на ковёр, который тосковал по пылесосу никак не меньше месяца. И, во-вторых, терпение медсестры лопнуло:

– С таким воспитанием он далеко пойдёт. Но это в будущем. А пока сделайте милость, успокойте ребёнка. Его нужно осмотреть. Мы не в войнушки играть приехали!

– Раз вы приехали на вызов, значит обязаны обслужить в полном объёме. Сами и успокаивайте! И поаккуратнее там, мы добились, чтобы эти врачи признали его инвалидом с детства, – презрительно отозвалась Мнишкина, нарочито равнодушно разглядывая себя в зеркало. Из зеркала смотрело чрезмерно скуластое лицо, способное остаться неизменным, независимо от наличия или отсутствия косметики. Угольно – чёрные волосы отливали сальным блеском, и были уложены в причёску, явно заимствованную у ливонского епископа из фильма «Александр Невский». Она положила ногу на ногу. Но мне, как и медсестре было недосуг оценивать мощную синюю венозную сеть на её бёдрах, могущую с успехом заменить тату. Квадратная и острая, устремлённая в небо коленка, также осталась незамеченной нами, благодаря чему не могла стать основой анекдота по возвращении на базу. Несколько минут мамаша рассматривала себя, затем удовлетворённо хмыкнула, взяла у сына смартфон и продолжила деловито снимать видео с нами в главных ролях. По какому праву, Жорес Геннадиевич, нас снимают просто от того, что захотелось и даже согласия не спрашивают? Я сразу почувствовала стеснение в груди и жар в верхней части лица.

– Это в каком законе написано, что мы в вашем доме детей должны ловить? – я не вытерпела, крикнула, едва сдерживая горячие слёзы, потом подпрыгнула и топнула ногой. Сердце в груди, билось часто, иногда выдавая сбои. Но, толи вид у меня был грозный, толи я, благодаря своему прыжку заговорила с ребенком на его волне, не знаю. Только пацанчик вдруг остановил свой цирк, подбежал к нам, открыл рот и радостно прокричал: «Смотли, вот»!

«Доктор П. А. Стерников, вы говорили: „Не занимайся достоевщиной!“ Видите, в некоторых случаях даже достоевщина полезной бывает. Вот так! И я никакая не Неточка. Я лучше!» – пронеслись у меня ликующие мысли. Пользуясь своей победой, я осмотрела ему горло, послушала лёгкие, измерила температуру и кислород в крови.

– Ну вот. И чего вы нервничаете? Горло только чуть, чуть красное. Гланды чистые, в норме. В лёгких хрипов я не слышу. Температура 36.8, кислород крови 99%. Ничего страшного, его можно дома лечить, ехать в больницу нет необходимости и эти девять сумок вы зря со…

– Чего орёшь здесь? Заткнись дура! Я и без тебя знаю, что дома можно лечить. Ты не умничать здесь должна, тебя вызвали как перевозку. Перевезти его надо в детскую больницу. Вот, педиатр направление написала. Разуй свои глупые глазёнки и читай. Видишь: «Ангина. Подозрение на абсцесс миндалины». Что, съела? Что я хотела, то она и написала. Жить уметь надо, неудачница!

– Ты как себя ведёшь? Кто тебе право дал оскорблять медперсонал? Чего смартфон выстрочила? Думаешь, ты шишка планетарного масштаба? У нас тоже смартфоны найдутся, – медсестра начала ответную диктофонную запись.

– Кто мне право дал? Минздрав дал, я ты думала кто? Вот сейчас позвоню и…

– Ага, позвонишь, а как же съёмка? Пропустишь что-нибудь интересное, локоток потом кусать будешь! И вообще, не может Минздрав так поступить! Мы «Скорая помощь», вообще то! – не собиралась сдаваться медсестра.

– Ты «Скорая» – хворая? «Социальный памперс», обслуга, вот ты кто. Интернет открой, прочти и утрись! – Мнишкина так улыбнулась, что морщины, украшавшие её нечистый лоб, приняли поистине садистское выражение.

Я же, пока шла эта перепалка, не могла произнести ни слова от возмущения. Горло душили мучительные спазмы. Пальцы сводило судорогой, но я всё-таки смогла набрать номер старшего врача «Скорой помощи», и, запинаясь, а иногда и перескакивая с пятого на десятое, начала вводить его в курс дела. Из трубки доносилось нарастающее нетерпеливое сопенье.

Ograniczenie wiekowe:
18+
Data wydania na Litres:
13 listopada 2024
Objętość:
240 str. 1 ilustracja
ISBN:
9785006488663
Format pobierania:
Tekst, format audio dostępny
Średnia ocena 4,7 na podstawie 208 ocen
Audio
Średnia ocena 4,2 na podstawie 726 ocen
Tekst, format audio dostępny
Średnia ocena 4,5 na podstawie 24 ocen
Tekst
Średnia ocena 4,9 na podstawie 2534 ocen
Audio
Średnia ocena 4,5 na podstawie 223 ocen
Tekst, format audio dostępny
Średnia ocena 4,7 na podstawie 775 ocen
Tekst
Średnia ocena 4,9 na podstawie 1931 ocen