Czytaj książkę: «Человек, который начал жизнь заново. Сборник рассказов», strona 2

Как говорила моя бабуля, худа без добра не бывает. Это самая часто вспоминая мною присказка. Иногда приходилось убеждать себя, ползать на коленках с огромной лупой, чтобы отыскать то самое добро.

Но, после нашей первой записи и чуть ли не развала группы, вопрос о худе и добре не стоял. Потому что еще до того, как Алекс ушел из группы, к нам примкнул Киран. И тогда я понял, что компашка подбирается что надо.

Киран и был тем самым знакомым Джейка, который сводил наше музло. Сказать иначе язык не повернется. Для начала, он выжал из него все, что можно. На самом деле, сведение музыки – настолько же важный процесс, как монтаж в кино. И Киран справился на «ура». Чтобы подтвердить результат, он ставил нашу чистую запись и после сведения. Могу сказать, что у Кирана в роду определенно были колдуны. Объяснить иначе, как из такой срани удалось сделать что-то отдаленно напоминавшее музыку, я не могу.

Для меня Киран стал авторитетом в музыке. Случилось это сразу после того, как он поставил нам третий вариант записанных нами треков. На них появилась вторая гитара, не та Алексовская, дублирующая партии для уплотнения звука. Появилась мелодичная вторая гитара. Понимаю, что в этом нет ничего удивительного. Но как она звучала! Это был не набор высоких гитарных соло, исполняемых метал-гитаристами с десятью пальцами на каждой руке. Партии Кирана были немного размыты, и напоминали тревожный крик птицы. Или волчий вой на луну. Он добавил нерва в нашу музыку, оживил ее.

– Что скажете, парни? – спросил он, втянув и без того тонкие губы. Клянусь, это было не дежурной фразой. Ему правда хотелось узнать наше мнение. Тогда-то я понял, что Киран не пишет музыку, он вкладывается в нее. Выражает то, что не может передать словами. Музыка – и есть он.

– Круто, – только и ответил я. Выражение эмоций, особенно радости, никогда не было моим коньком. Сейчас кое-что изменилось, но тогда… Круто – было высшим проявлением моего уважения.

Джейк ничего не сказал, молча улыбался, возможно, уже слышал материал в таком виде. А Крис продолжал дуться из-за ухода Алекса.

Я рад, что Крис образумился. Потому что на тот момент между ним и Кираном мы бы выбрали Кирана. Знаю, Киран никогда бы не поставил такие ультиматумы, скорее мы с Джейком сами бы убрали недовольного. Сейчас Крис – мой братишка, заводной, все еще ребенок, но заметно повзрослевший.

Но это еще не все достоинства Кирана. Я правда считаю его одним из главных творцов нашего успеха, наравне с Джейком. И не только потому, что он придал нашим трекам музыкальность, нашел точку, позволившую нам выгодно отличаться от других банд. Он еще и привел к нам Дастина. Самого застенчивого, самого семейного и самого охеренно играющего рифы гитариста. В этом плане он машина: ровно, четко, со всеми необходимыми акцентами. Он – антиджазист. Не в плане того, что ненавидит джаз, нет. Просто его кредо – никакого размытия, фьюжна. Если часы, то только механические, а никак не песочные. А это как раз то, что нужно в нашей музыке.

Такова наша предыстория. Я могу еще долго рассказывать о парнях. Не то, чтобы я фанател от Доминика Торетто⁴, но парни из группы реально моя семья. Черт, мне даже сложно предположить, чем бы я мог заниматься в жизни, кроме музыки. Конечно, я нашел бы варианты, но получал бы я столько же удовольствия? Сомневаюсь.

В ту ночь я засиделся. Парни уже дрыхли; Крис, как всегда, храпел. Хочется рассказать про романтику ночной дороги, но не в этот раз. Я был вымотан после концерта, а дорога, встречные огни машин захватывали мое внимание и очищали мысли. Лишали их значимости. Есть и есть.

Я сидел рядом с Эрни, нашим водителем и на время туров полноценным членом семьи. Он спал, когда мы выступали или в любое другое время, когда не приходилось вести наш туровый автобус. В душе он был заядлым металлистом и работа с нами – возможность вернуться в те бесшабашные времена – стала для него отдушиной. Надо отдать должное его супруге – Мэри, которая ни разу не высказалась против его текущей работы (по словам самого Эрни, а там уж кто знает, насколько он каблук в домашней жизни).

Эрни был технарем, и разговоры о подпевающей нам многотысячной толпе его мало интересовали. Другое дело – организация самого шоу, настройка инструментов, даже техника игры на этих самых инструментах – тут он мог залипнуть под наши рассказы на долгое время. Вот и сейчас он вновь вызнавал, как мне удается выжить после туров, и как я собираюсь делать это сейчас, когда все расписано на полгода вперед с перелетами по Европе.

– Для начала, я не самый техничный барабанщик. В том смысле, что мои партии не изобилуют кучей фишек, которые обычный слушатель не воспримет или воспримет как лишний шум. Барабанные соло, куча брейков – это не для меня. Я обычный парень без заскоков и претензий на звание лучшего барабанщика всех времен. Вот и все. Я играю в удовольствие от чего не сильно выматываюсь.

Мой ответ не устроил его. Он уже открыл рот, чтобы что-то сказать, а, может, просто собирался зевнуть – в темноте было не разобрать, но я опередил его.

– Техника решает. Да, тут без вариантов. До сих пор вспоминаю мастер-класс от Чеда Смита из RHCP. Он сыграл самый простой ритм, а мне уже захотелось пуститься в пляс. Хотя, я не об этом хотел сказать. Хорошая выверенная техника позволяет не только извлекать крутой звук из барабанов, но и экономить силы. Все строится на отскоке и верных движениях. Это как забивать гвоздь молотком. Смысл не в силе удара, а в том, чтобы с минимальными усилиями забить гвоздь, при этом не погнув его.

– Вот, это я и хотел услышать, – оживился Эрни и широко зевнул, прикрывая рот тыльной стороной ладони.

– Чтобы забить гвоздь, достаточно просто попасть молотком под прямым углом. Молоток достаточно тяжелый, чтобы сделать всю работу за тебя. Просто направь его.

Мое кресло немного отклонилось. Я поднял голову – это Джейк оперся на него, глядя на вырываемый фарами нашего автобуса асфальт из тьмы.

– Развлекаетесь, парни? – спросил он.

– Да, вновь радую Эрни историями, который он слышал уже тысячу раз.

Эрни вновь зевнул, не глядя на нас.

– Может, кофе? – Джейк протянул мне термос, увешанный наклейками из городов, где мы были. Он всегда возил его с собой. Своеобразный талисман. Крупный, от того не самый удобный.

– Эрни?

– Нет, без меня. Боюсь, сердце выскочит от того количества кофе, что я пью в дороге. Потом со сном еще проблемы начнутся.

– В общем, ты не будешь, старый ворчун? – я любил подначивать его.

– В общем, я не буду, сынок.

Говоря о группе, как о семье, я совсем забыл упомянуть тех, без кого наши шоу скатились бы во что-то невразумительное. Знающие люди понимают, что я имею ввиду нашего звукача, световика и тех персонал. Люди, которые делают нашу жизнь куда комфортней, позволяя не только сконцентрироваться на своем деле, но и помогают коротать время в туре. Особенно дружен с ними Крис. Вот и сейчас в одной из комнат орала музыка и разносился хохот.

– Как тут уснуть? – развел я руками, обращаясь к Джейку, словно предвидя его вопрос.

– Бесполезно. Я бы все равно не смог уснуть.

– Возбуждение не спало?

– Да. Сегодня вышло очень драйвово. Обожаю такие концерты. Все благодаря фанам.

– Не могу не согласиться.

Джейк потрепал меня по голове.

Я посмотрел на него, а он продолжал изучать шоссе. Даже сейчас он был в любимой бейсболке – подарке отца. Тот выиграл ее на бейсбольном матче. Ничего особенного, просто лотерея для собравшихся. И Джейка, конечно, не так сильно волновал бейсбол, сколько внимание отца.

– Что думаешь? Выглядишь тревожно.

Он опустил голову, улыбнулся одними губами.

– Все не выходит из головы новая мелодия.

Так вот в чем дело. Джейк всегда уходил в себя, когда в нем зрел новый текст.

– Нет, я пока не придумал слова.

Думаю, вы понимаете наш уровень синхронизации в группе. Единый организм, не иначе.

– Киран с Дастином придумали ее сегодня, пока мы откисали после выступления.

– Два голубка.

– Я думаю, ты должен это услышать. Прямо сейчас.

Джейк пошел за парнями. Я переместился к столу у окна. Наклонился посмотреть, а за стеклом – пустыня и горы. В темноте ничего не видно, но мой мозг сам дорисовал недостающий пейзаж.

Киран с Дастином, оба измотанные, но довольные, держали в руках гитары. Джейк тащил два комбика. Сложно вспомнить, сколько песен было придумано в турах. Как говорит Киран, когда в твоей жизни не остается ничего, кроме музыки (конечно, он имел ввиду время длинных заездов по стране и миру), новые идеи вынуждают тебя реализовывать их. Звучит как одержимость. В его случае, возможно, так и было. Вне гастрольной жизни он был не так плодовит.

– Сразу предупрежу, это не окончательный вариант.

Он повторял это каждый раз перед премьерой. Переживал, что нам может не понравиться.

Дастин в это время отстраивал гитару, подкручивал звук на комбике.

– Приступим? – Дастин уставился на Кирана, всем видом говоря «давай сделаем этой!»

Киран едва заметно кивнул, но не вступал. Настраивался. Так всегда бывало с новым материалом. Как если бы Кирану требовалось время, чтобы принять его.

– Раз, два, три, и… – тихо проговорил он.

Гитара Кирана вступила первой, далекими протяжными нотками, в которых я уловил раздирающую недосказанность, словно два близких человека потеряли друг друга, так и не успев поделиться самым сокровенным.

Дастин щелкнул пальцами, и теперь они оба играли вступление. Дастин, как всегда, ритмическую часть. В этот раз ритм был не прямой, с акцентами на разные доли; Киран продолжал мелодию, но уже другую. У меня родился образ, будто я высматриваю добычу в образе хищника с высокой горы. Мощный брейк в конце, от которого что я, что Джейк начали кивать в такт.

Когда начался куплет, дверь в дальней комнате отворилась. На пороге стоял Крис. Пьян он не был, но чувствовалось, что выпил прилично. Он приблизился к нам и стал трясти головой в такт бесшабашному панковскому ритму куплета. Джейк подхватил его порыв, отошел в сторону и начал типичные хардкорные танцы – бил себя в грудь, изображал гориллу.

Я начал подбирать ритм, стоя играл по воображаемым барабанам, притопывая ногой. Нам было весело.

Единственный, кто пока не разделял нашего настроя был Эрни. Я повернулся в его сторону. Тут же меня ослепил яркий свет встречной машины. Или автобуса. Или грузовика. В моих ушах завопил клаксон. Я оторвался от пола, буквально воспарил (при моих ста плюс килограммах). Увы, не от нашей возносящей музыки. Мгновением позже клаксон в ушах сменился треском, а в голову от удара ворвалась мощная вспышка.

Похоже, Эрни все-таки уснул за рулем.

3

Не могу открыть глаза. Знаю, случилось страшное, но ни отчаянных криков, ни душераздирающих стонов, ни скрежета металла не слышно. Колыхание огня похоже на колыхание флага. Искривляет воздух.

Прислушиваюсь. Спокойно: размеренное сопение – не мое. Болит ли что-то? Конечно, болит. Не желаю прислушиваться к собственным очагам. Успею сделать это еще ни один раз. Жадно ловлю звуки вокруг. Вот равномерное пищание рядом с головой. Понимаю, что это больничный прибор. Значит, не придется забивать голову сбором фактов, жив я или нет. Уже легче.

Но глаза не открываю, боюсь. Продолжаю сбор информации. Поодаль какой-то гам, суета. Теперь точно: я в больнице. Выходит, сейчас самый разгар рабочего дня. Мне бы хотелось, чтобы была глубокая ночь. Но выбирать не приходится.

Я готов. Лишь бы не оказалось, что я ослеп.

Глаза режет от света. Пытаюсь прикрыться рукой, но та не слушается, просто дергается. Уже что-то. Зрение восстанавливается, но ощущение, будто под веками по мешку с песком. Корки на ресницах еле разлепляются. По правому виску пробегает слеза. Пытаюсь приподнять голову, ничего не выходит. Шевелю ногами – бестолку. Грудь сжимает от волнения, в животе покалывание, но не как от мелких иголочек, а словно в меня вонзают лезвие кухонного ножа для овощей – тоже мало приятного. Открываю рот – ни звука. Даже сип, вырывающийся из горла, кажется мне надуманным.

Я готов отдаться панике. Теперь понимаю, чего действительно боялся всю свою жизнь: быть неспособным даже к элементарным действиям. Я провалюсь со стыда, если моя мать или девушка будут подтирать мне зад. Да и с моей массой сделать это для них будет невозможно.

– Мэтт. О боже, Мэтт!

Голова тоже не двигается. Черт. Черт!

Скашиваю до рези глаза. Вот же она – мама. Ее сопение я слышал.

– Не шевелись! Пожалуйста, не шевелись.

По ее щекам бегут не слезы. Это тропический ливень.

– Я должна позвать врача. Я вернусь, скоро вернусь. Обещаю, – у самого выхода. – Только не шевелись!

Она вылетает из палаты, едва не снося дверь. Я же остаюсь сам с собой, один на один. Пока не озвучен диагноз, рассчитываю свои силы, волю. Я не смогу жить овощем или недееспособным. Дело не в мелких радостях жизни, вроде вечерней прогулки, секса. Я не смогу прожить ничего не делая в этой жизни. Привязав к себе родственников. Не смогу. Но и не смогу все завершить… Сейчас.

Всплывает «Малышка на миллион». Нет-нет-нет. Стой. Не торопись. Узнай детали. Ради всего святого – узнай детали! И хоть ты далеко не самый прилежный христианин, просто дыши. Вдох. Выдох.

Так лучше, Мэтт, чувствуешь?

Обычно в разговорах с самим собой я обращался к себе «парень», «мужик». Сейчас приятельское общение не сработает. Нужно что-то более глубокое, заботливое.

В открывшуюся дверь входит врач. Носит усы в дань современной моде. Из него бы вышел неплохой шериф. Внешне уж точно. Пытаюсь понять, что у него на уме. С чем он пришел. Неужели удивление?

– Ха! Мэтт! Вы только посмотрите! – он обращается к моей матери, которая семенит за ним. – Все благодаря вашим молитвам.

Мама не слушает его. Не может оторвать от меня глаз. Меня же интересует врач-шериф.

– Итак, Мэтт, как самочувствие?

– Ну-у-у… я жив, – сиплю.

– Конечно, жив. По-другому и быть не может. Правда, мисс Новак?

Она не отвечает. Плачет, уткнувшись в плечо доктору.

– Какие-то боли присутствуют? – одной рукой он обнимает плачущую мать, другой держит планшетку для сбора анамнеза. Писать ему нечем.

– Я не чувствую конечностей. Не могу ничем пошевелить.

– Это пройдет, не сомневайся. Вы попали в знатную передрягу. И, кстати, мои поздравления: сегодня ты вышел из десятидневной комы.

Мои глаза расширяются.

– Наверняка тебе будет что рассказать своим друзьям и знакомым. Люди любят истории с того света.

Врачи – особая каста людей со специфическим чувством юмора.

– Перечень твоих травм внушителен: переломы, переломы, переломы, в том числе позвоночника – именно поэтому у тебя сейчас проблемы со связью с телом, но все это пройдет, уверяю. Мы потрудились на славу. Про мелочи, вроде порванных связок, молчу. Ну и главное…

Мама берет доктора за руку. Смотрит на него, будто передает мысли взглядом.

– Понимаю, вы хотите побыть с сыном. Я зайду позже.

Он кивает мне и направляется к выходу. Его халат развивается как плащ супергероя.

Мама пододвигает стул ближе к койке, чтобы я мог ее видеть.

– Авария? – спрашиваю я, хотя ответ мне известен.

Она прячет лицо в ладонях и трясется в припадке. Мне нужно больше информации, но я не могу остановить ее. Пускай выплачется. То же самое ждет и меня в скором времени.

Смотрю в окно, где торчит угол соседнего корпуса. Приковываю взгляд к медленно ползущим облакам. Убегаю от осознания своих увечий, комы. От того, что утаил врач.

Вопрос вот в чем: что стало с парнями? И следующий: что станет с нашими жизнями? Интересно, уцелело ли оборудование?

Я начинаю заводиться. Собственная рассудительность поражает меня. Будто я нахожусь в привычных комфортных условиях. Что-то внутри подсказывает: должно быть иначе. Нет, я не должен бесноваться и размахивать руками, да и не могу сейчас этого сделать. Но, совершенно точно, я должен быть, как минимум, встревожен.

Тишина давит. Мама успокоилась.

– Что с парнями? – спрашиваю я. Не смотрю на нее, не могу.

– Джейк и Киран в тяжелом состоянии, но уже пришли в себя. Дастину досталось меньше. Крис и остальные ребята из вашей команды отделались легко. Ну, по сравнению с вами. А вот ваш водитель…

Я понимаю, что Эрни больше нет с нами. Он не умер, не погиб. Его просто нет.

– Расскажи, что произошло, – прошу я.

Мама отводит глаза. Вижу, она не хочет говорить об этом. Еще не смирилась с тем, что именно ей придется стать проводником дурных вестей.

– Доктор, – она резко дергается, блеск надежды в уставших заспанных глазах. – Доктор сказал, тебе нельзя нервничать. Сначала нужно восста…

– Думаешь, я не буду нервничать, если ты продолжишь молчать?

Конечно, она не готова. Она устала не меньше моего. Наверняка, до сих пор не помнит, когда последний раз спала. Наши отношения не простые, если только отношения между родителями и детьми в принципе могут быть простыми. В очередной раз я слишком напираю. Забываю, что с каждым годом она становится мягче, беззащитней. Это она тащила нас с братом, когда отец понял, что он не хозяин в доме, к тожу же самый слабый из нас четверых, несмотря на наш подростковый возраст с братом. Она не заслуживает моего давления.

Мама издает звук, похожий на крик дикого зверька. По привычке я пытаюсь взмахнуть рукой, и мои пальцы дергаются. Она тоже замечает это. На лице застыла светлая радость. Наконец, она осмеливается посмотреть на меня.

– Попробуй еще раз, – шепчет она, закрывая лицо руками.

Покоряюсь. И да, пальцы дергаются вновь.

Ее глаза в миг покрываются блеском, как речная гладь в солнечный день.

Пробую правой рукой – да, эффект есть. Кардиограф рядом с головой пищит чаще. Конечно, я возбужден. Плевать.

Перехожу на ноги. Пальцы левой ноги отзываются. Мама видит это. Но на лице не радость. Тревога.

Концентрируюсь на правой ноге. Нет реакции. Ничего, немного больше концентрации, и все выйдет. Кардиограф продолжает напоминать о себе слишком часто. Я злюсь. Как могу, опускаю глаза вниз. Вижу два бугорка в районе коленей. И один слева, где ступни. Только слева.

Стоп, что-то не то. Мама уже на ногах. Кардиограф раздражает учащенным пищанием.

– Я позову врача, – она направляется к выходу из палаты.

– Стой, – шепчу я. Страх отнимает и без того ничтожные остатки сил.

Кардиограф переходит на крик.

На месте правой ноги пустота. Больничное одеяло лежит ровно, ни единой складки.

– Мама, – шепчу я, когда картинка перед глазами превращается в размытое пятно. – Мама.

Хлопает дверь, и палата наполняется голосами. Я уже ничего не вижу. Все, что могу, это шевелить высохшими губами: «где моя нога?»

4

Итак, давайте я вам кое-что расскажу про игру на ударных. То, что вы видите как зритель, и то, что есть на самом деле, отличается довольно сильно.

Вспомните любого крутого рок-барабанщика: его руки летают от тарелок к барабанам, он машет гривой и выдает фантастически простую, но от этого не менее крутую дробь по всем барабанам. Каждый второй зритель повторяет ее, размахивая руками в воздухе.

Вспомните крутых метал-барабанщиков: все то же самое, только в 2 раза быстрее.

А теперь как все обстоит на самом деле.

Я, как и многие, начинал свой путь, стуча японскими палочками по подушкам да железным коробкам из-под печенья. Мои руки выделывали всевозможные кульбиты и повторяли ритмы, которые за реальной установкой звучали бы откровенно пусто. Все потому, что я не задействовал ноги.

Стоило мне впервые сесть за реальную барабанную установку, как случилось первое потрясение: оказалось, ноги важны ничуть не меньше рук. Со временем случилось потрясение номер два: в тяжелый стилях музыки, ноги даже важнее рук. Потрясение три: прокачать ноги куда сложнее рук.

Начнем вот с чего. Ритм. Если из самого простого ритма убрать бочку (тот самый огроменный барабан, в который и играют ногой), то останется плоская линия, в которой будет выделяться только малый барабан. Можно вставлять акценты на тарелках, но все они будут звучать пусто, без громогласного глухого «бум». В этом и состоит магия ног.

Помню, как сложно давались первые шаги. Самый простой ритм – бочка-малый, тот самый, из которого состоит почти вся современная музыка и девяносто девять процентов песен AC/DC – не давался. Все шло вкривь и вкось. Подумать только: это же обычные бум-ча, бум-ча, правая нога – левая рука! Это так просто! Но нет.

Ноги для барабанщика равносильны ногам боксера. По большей части от них зависит, как ты будешь играть. От них же зависит твоя посадка. Поверьте, я пересмотрел сотни видео: «угол между бедром и голенью должен быть сорок пять градусов»; «угол должен быть более сорока пяти градусов»; «посмотрите на его посадку – угол вообще сорок»; «больше сорока пяти и точка». Бесполезно считать, сколько раз я меня высоту стула. Одно время я считал градусы важнее собственных ощущений. Тогда я быстро уперся в потолок своих возможностей. Когда же прислушался к чувствам, все пошло на лад.

Иногда мне кажется, что лучше не знать чего-то до последнего, не читать умных книг, не изучать курсы, пока не упрешься в потолок. Сейчас сложности возникают не с дефицитом, а с избытком информации. На эту удочку я и попался в свое время, когда кинулся изучать все возможные техники игры: свивел, хилл-то,⁵ какие-то авторские техники. А нужно было-то всего не спешить и начинать с медленных темпов, постепенно наращивая скорость.

Кстати, общепризнано, что играть медленно так же сложно, как и выбивать дроби руками и ногами на скорости в 250+ ударов в минуту.

Но вернемся к ногам. Вернее к их связи с руками. Да, я говорю о координации. Помните эти дурацкие упражнения, когда гладишь себя одной рукой по животу, а другой стучишь по макушке? Забудьте.

Для игры на ударных сначала придется скоординировать руки: чтобы они играли поочередно, вместе и вместе с небольшой задержкой – так называемый форшлаг, когда один удар наносится чуть раньше и тише другого.

После координируешь руки с ногами. Конечно, основная нога правая, та, который ты и отбиваешь эти громогласные удары. В простых ритмах правая рука так или иначе совпадает с правой ногой. В более сложных правые конечности не совпадают. Если пойти дальше, нога начинает играть чаще руки. При этом нога левая, та, что контролирует звукоизвлечение из хай-хета, превращая глухое «ц» в шипящее «цсс-цсс», которым обычно задается вступление у рок-героев. Так вот, левая нога, тоже не бездействует, и начинает отсчитывать ровные доли, когда ритм ведет не хай-хэт, а, например райд, или в моем случае, крэш.

Знаю, тяжело воспринимать информацию, когда слабо понимаешь, о чем идет речь. Все это для того, чтобы объяснить: от ног у барабанщика зависит ничуть не меньше, чем от рук. А их прокачка – процесс куда более длительный и сложный.

И последнее, о чем упомяну – равновесие. Как оказалось, самая сложная для меня часть. Во время игры барабанщик постоянно поворачивается из стороны в сторону, переносит вес, поднимает ноги, да и в принципе сидит в пол-оборота. Конечно, без крепкой спины и ног тут не обойтись.

Надеюсь, удалось донести важность ног при игре на ударных. Надеюсь, удалось донести, что правая нога – основная.

Надеюсь, вы не забыли, а я бы очень хотел забыть, что правой ноги у меня больше нет. Ее отняли по самое колено.