Czytaj książkę: ««Неудачники» – команда мечты»

Czcionka:

* * *

В жизни так и бывает: когда до чего-то совсем нет дела, то именно это и работает лучше всего. Особенно в наших краях.

Еще полгода назад Петя Солнцев толком даже не знал, что есть такой вид спорта – хоккей с мячом. Его еще называют русским. Это когда по футбольному полю, покрытому льдом, народ носится на коньках с загнутыми клюшками за не всегда хорошо видным мячом – такой он маленький.

Когда-то русский хоккей был популярен. Только очень давно. Наверное, лет сто назад, если не больше. Вот и Петя узнал про него совершенно случайно. Да и вообще спортсменом он никогда не был. И вот теперь он стоял посреди огромного ледового поля. А кругом в лучах звенящего морозного солнца сверкали сугробы, и снег скрипел от одного только взгляда.

Петя поправил пластмассовый шлем и защитную маску-забрало из тонких металлических прутьев, надел вратарские краги и вразвалку, в неудобных толстых щитках на ногах, покатился в ворота.

Комментатор в этот момент, похоже, решил добавить эмоций. Да как закричит в микрофон, что, дескать, счет на табло – четыре-четыре. И вот сейчас от последнего броска все зависит.

Еще бы понять, что конкретно, подумал Петя. Ну уж точно не вопрос жизни и смерти. Или мировой гармонии. И от этой мысли стало гораздо спокойней.

Но тут судейский свисток как заверещит на весь поселок – от него, наверное, все снежные шапки с крыш слетели одним махом, а все зрители, наоборот, подскочили. Хотя куда уж выше – от таких температур они и так-то на самодельных трибунах то танцуют на месте, то машут руками, точно пытаются обнять себя и весь мир.

Только Пете сейчас не до мороза. После двух таймов игры он сам – точно печка. Так ему жарко. И видит он в эти минуты разве что плетеный мяч да еще того парня, который должен бить пенальти с двенадцати метров. Один на один.

Петя от свистка вздрогнул, словно очнулся. Потом чуть выкатился вперед из ворот, но тут же вернулся обратно и еще раз посмотрел на игрока, который уже встал на точку удара. И вот в этот-то самый момент Петя почувствовал, что он, в общем, все понял: и про хоккей, и про штрафной, который он должен как-то отбить, и про всю эту мировую гармонию. И отчего-то стало ему совсем легко и спокойно – как никогда не бывает с теми, кому сейчас предстоит отбить самый главный в матче удар…

Солнце, Пузырь, Синица и загнутые клюшки

А началось все в последний день лета, за несколько часов до осени. На севере одно перетекает в другое почти незаметно. Еще вчера сопки, что окружали залив, были покрыты зеленой листвой невысоких кустов и деревьев, ягелем и травой, а уже сегодня они примеряли пестрые оранжево-желтые краски. Кругом было красиво, неожиданно солнечно и почти что тепло. Такое здесь редко, но все же бывает. Можно было даже подумать, что ты не в арктической зоне мира, где все заторможено вечным холодом и мерзлотой, а на вполне себе ласковом юге. И еще казалось, что так будет всегда, а потому хотелось беззаботно наслаждаться этими золотыми часами последних мгновений лета, не думая о неизбежном приходе зимы.

В такие дни местная детвора любила забираться на нависавшие над поселком сопки. Они окружали его, точно подкова. Оттуда весь мир был как на ладони их уже не детской, но еще и не взрослой жизни. Поселок на берегу полярного океана, кромка северного моря, песчаная отмель, причалы и сопки-подковы вокруг. Чуть дальше, в низине – жилые дома в один-два этажа, огромная старая школа, почта, администрация и магазин.

Петя Солнцев, Мишка Пузырев и Вера Синицына были друзьями. Вместе ходили еще в детский сад. С тех пор их так и звали: Солнце, Пузырь и Синица, – и все понимали, о ком идет речь. Да и они к этому так привыкли, что на прозвища не обижались. Отзывались на них легко и охотно. Потому что прозвища были даны, в общем, по делу и вовсе без злобы. Того же Петю Солнцева с его бледно-рыжей копной волос видно было издалека. И плюс фамилия – в общем, понятно, что Солнце. А еще потому, что в мыслях он витал явно где-то не здесь и думал о чем-то своем, особенно когда уходил на старые скалы и долго-долго смотрел на бескрайнее море.

– Что ты там видишь? – спрашивал его Мишка. Но тот в ответ лишь едва улыбался и больше молчал.

– Тебе надо было не на берегу моря родиться, посреди наших сопок, – сказала ему как-то мать, – а где-нибудь в столице. Ходил бы там по консерваториям да картинным галереям. Смотрел бы на них, а здесь такого, как ни крути, нет.

То, что этого в поселке нет, Петя видел и сам, а потому вместо галерей уходил в свои мысли. Или на берег моря. И оттуда улетал мыслями куда-то за горизонт, поближе к солнцу.

И с Пузырем тоже все было понятно. И фамилия подходящая, и комплекция – то, что надо. Для своих двенадцати лет он был большой, энергичный и шумный, а ходил, точно перекатывался, да еще то одним боком вперед забирал, то другим. О том, что на «Пузыря» можно обидеться, он даже не знал и об этом не думал.

– Меня так всегда приятели звали, – улыбался он миру вокруг себя.

Ну а шуструю Веру Синицыну как еще можно назвать? Только Синицей. Ну разве еще, может быть, чайкой. Их тут летает немало. Но эта мысль никому в поселке в голову пока не приходила.

Так и держались они вместе, потому что доверяли друг другу, и это чувство было для них таким же естественным, точно воздух, солнце и море, которые их окружали. А что еще нужно для дружбы?

Вот и сейчас они сидели на скалах, грелись на солнце и болтали про уходящее лето, смотрели на море, на взрослых и привычную жизнь с высоты своих прожитых лет.

– А я к отцу ездил, – произнес Пузырь. – Сходили с ним на футбол, на чемпионат. Круто там было! Как на другую планету слетал. И стадион – как космическая тарелка. Людей было тысяч под сто, а то и больше! И все улыбаются, всем хорошо! В общем, фантастика!

– Бывает же, когда всем хорошо… – чуть иронично ответила Вера и с прищуром посмотрела на Мишку.

– Да я сам видел! – попытался он с жаром подтвердить то, что сказал.

Но Синица и сама решила не спорить:

– Да ладно-ладно. Это я просто так. Если видел, то хорошо.

Синица слетала на южное море – сначала в лагерь, а после осталась у родственников. Там было тепло и спокойно, но все равно почему-то тянуло домой.

– Наверное, это привычка, – глубокомысленно произнес Пузырев. – Как у перелетных птиц.

Вера спорить не стала, мысль показалась ей удачной.

Петя сказать про лето мог немного. Матери отпуск не дали, а отправить его было не к кому. Даже в город к брату, о чем он так мечтал. Брат был в отъезде – вот и болтался Солнце по окрестным бухтам, ловил с причала треску да крутился рядом с археологами, которые работали в поселке все лето – на том месте, где хотели построить завод, прямо у бухты. Оказывается, по правилам надо проводить изыскания в любом месте, если ты собрался возвести там что-то серьезнее голубятни.

Еще Петя пытался сделать свою парусную лодку, только ничего у него не получилось, потому что трудно такое построить одному, без поддержки. Кроме того, в поселке было пруд пруди выброшенных на берег старых лодок. И парус на них поставить не так-то уж трудно. Да только кому это нужно?

Впрочем, из-за всего этого Петя особо не переживал. Так ведь часто бывает: строить планы – это одно, а реальная жизнь – это что-то другое, с ней не поспоришь. Потому и прилагаются к ней любые планы не совсем так, как изначально хотелось. Только и остается, что придумывать всё по новой и ждать, когда где-то там сойдутся все звезды. Хотя как ты будешь их строить, эти планы, если и звезды, и сами планы меняются постоянно? Да еще так цепляют друг друга и тянут в разные стороны, что запросто можно в них заблудиться, словно в тумане или снежной пурге.

В общем, лето уходило, но не исчезало. Все, что было в нем, в эти минуты превращалось во что-то новое: надежды, мечты, планы, которым еще предстояло стать частью наступающей осени. А она уже была совсем рядом: не только в порывах холодного ветра со стороны океана, но еще больше – в чувстве приятного беспокойства и чуть тревожного ожидания завтрашнего дня, который обязательно принесет что-то пока еще незнакомое.

На самом-то деле нового в жизни поселка всегда было немного. Это ж вам не Москва. И одно из таких событий – новый школьный учитель Петр Петрович Перов. Или Три Пэ, как его сразу прозвали в поселке.

Новый учитель – это, конечно, условно. Пару лет назад его прислали в поселок после пединститута. Говорили, что вроде сам захотел узнать жизнь, как она есть. А два года – это по местным меркам почти вчера, потому что здесь со временем свои отношения. Оно летит не так быстро, как в городе, и воспринимается совсем по-другому. Вот и Перов все равно считался здесь новеньким.

Перов заключил с местной администрацией контракт на три года. Он ехал сюда и мечтал о том, что будет, как просветитель минувших эпох, нести в жизнь в далеком селенье доброе, светлое, вечное. Он ведь идеалист: учитель истории и литературы. И, в общем, так и получилось. Хотя опять же все вышло не совсем так, как хотелось.

Например, была у него мысль увлечь всех местных мальчишек-девчонок катанием на велосипедах – туризмом и велоспортом. Очень прогрессивная тема. Никаких вредных выбросов в атмосферу, а на двухколесном друге можно уехать хоть на край земли. Но выяснилось, что здесь велосипед – это вовсе не тренд, а летняя необходимость. С его помощью передвигаться просто быстрее. Но ездят на нем не за красотами – для этого у местных нет ни времени, ни желания, ни сил.

Потом он хотел изменить мир через пристрастие к фотографии. Три Пэ рассуждал очень ясно и просто: если человек будет больше фотографировать, то быстрее увидит всю красоту и недостатки мира, а значит, будет больше ценить первое и активнее исправлять второе. Но его опять никто особо не понял. Какие тут красоты, когда мир вокруг привычен с детства – и в своей красоте, и в разрухе? А в качестве фото хватает и селфи.

Потом учитель решил пойти глубже и заняться историей этих мест. Полез в интернет, выяснил, что кто только здесь не бывал – от венценосных особ до русских художников-импрессионистов. И так этим всем вдохновился, что посвятил обзору истории последних столетий поселка сначала целый урок, а потом еще и еще. Но и тут особого эффекта на молодые умы не произвел. Им ведь все равно – что представитель императорского дома из позапрошлого века, что какой-нибудь киношный мститель. Мститель даже еще пореальнее будет. Его ведь показывают в кино и по интернету.

Были еще идеи кинолектория, книжного клуба… Закончилось тем, что на него повесили в школе кучу предметов, а во время замен приходилось вести даже физкультуру. Учителей-то здесь, на краю земли, днем с огнем не отыщешь. Так что мечты все же сбываются, пусть и не совсем в той форме, о которой мечтал изначально.

Но месяцы шли, постепенно запал юных лет все больше смерзался в арктических холодах, и Перов все чаще мечтал о том, чтобы взять да и уехать отсюда в Москву. Там даже учитель физкультуры зарабатывает так, что и квартиру снимать можно, и на жизнь еще останется. А если к тому же найти подработку в каком-нибудь фитнес-клубе, так и вовсе можно почувствовать себя человеком.

Или еще можно в Питер – там денег, конечно, поменьше, но зато столица культуры: музеи, театры, архитектура. Это вам не полуразрушенные сараи у океана. А он застрял в этой дыре, и никуда ему из нее не деться.

Вот и решил он сегодня, в последний день лета, поставить в этой истории точку. Вернувшись из длинного отпуска, Перов наконец-то созрел подать заявление об уходе и подписать его сразу у мэра. Он ведь тут самый главный.

Так он и сделал: взял чистый лист и написал, что уходит. Но по дороге в администрацию встретил мальчишек, которые бежали на гору.

– Здравствуйте, Петр Петрович, – заголосили ребята. И громче всех – Пузырев. Он всегда и везде был самым шумным.

Учитель поздоровался в ответ, но как-то не очень уверенно, и отвел в сторону взгляд.

Может, это он после лета такой или просто торопится, подумали дети. И только Петя подошел к своему старшему тезке, когда товарищи уже побежали наверх. Он посмотрел на учителя, потом – на залив и тихо спросил:

– Заявление написали?

– А ты откуда об этом узнал? – с искренним удивлением произнес Три Пэ.

– Да ни для кого не секрет… Тут все заявления пишут. Особенно если не местный… – ответил ему мальчик.

– Да, решил, что пора, – честно признался Перов. Потом вздохнул и поежился, словно ему стало прохладно. Как-то он не был готов к тому, что увольняться ему будет стыдно из-за мальчишек. Но ведь не менять же из-за них свои планы? На том и разошлись в разные стороны два Петра.

И вот теперь учитель стоял перед мэром, протягивая ему бумагу всей своей поселковой жизни. В каком-то смысле ее итог.

А тот на бумагу даже не глянул. Засунул в портфель и перевел разговор на другую тему.

– Я уезжаю в область на совещание, потом почитаю, что ты там придумал, – ответила власть. – А пока, будь добр, побудь на хозяйстве. Тут должны привезти гуманитарную помощь. Надо б принять. Все равно она для тебя – твой спортинвентарь.

И, не дав Перову даже ответить, хлопнул дверью своей черной «Волги»:

– Спасибо за помощь! Давай! – и тут же укатил совещаться.

От такого поворота событий Перов немного опешил. Про помощь поселку он, в общем, был в курсе. Уже пару лет что-то возили сюда ради будущего завода, который хотели построить у самого моря. Новый проект – добыча газа на шельфе или что-то такое, развитие территории, поддержка людей. Но в эти дела Перов старался не лезть. Не его это уровень. Где завод – а где он, обычный учитель? Тем более что время все шло, а завод был по-прежнему лишь на бумаге.

И вообще, при чем тут завод?! Он ведь пришел увольняться… А тут опять какая-то просьба! Так и уволиться не дадут!

Но дальше вообще все пошло не по плану.

Глава поселка уехал, и практически сразу к администрации вырулил новенький джип. Черный, здоровый и мощный, как танк. Из него вышел мужчина в модном пиджаке и блестящих лакированных туфлях. Они сверкали в одной общей тональности с джипом, и их владелец вкратце все объяснил учителю быстро и просто:

– Ты понимаешь, пока я к вам ехал с благотворительной помощью, у нас в офисе все опять поменялось. Пришли новые люди, они всё переиграли, и теперь мы отсюда уходим. То ли запасы тут не подтвердились, то ли не смогли получить лицензию, то ли еще что-то такое. Но суть в том, что теперь нас здесь больше нет. Вот и получил я команду: пельмени разлепить, благотворительность забрать, офис закрыть.

– Быстро у вас… – произнес оторопевший учитель.

– И не говори, – согласился мужик. – А с другой стороны, чего тянуть-то? Так что ты уж извини.

И он принялся утрамбовывать в джип свой гуманитарный и офисный скарб. Получалось у него это, прямо скажем, не очень. Оно и понятно: надо ведь сворачивать целый офис, а тут еще эта ненужная гуманитарка, которую он вез с собой. Какие-то коробки приходилось поддавливать и сжимать, вытаскивать и запихивать снова. Но затолкать все, что было, даже в безразмерный джип почему-то не получалось. Слишком уж много всякого барахла успели сюда завезти. Рассчитывали надолго, а вышло все впопыхах и коряво. Вот и возился теперь лакированный с этими дурацкими коробками – то так упакует, то этак.

Учитель стоял чуть поодаль и плохо понимал, что ему делать. В голову лезли мысли о том, насколько все временно в этом уж больно несовершенном и непостоянном мире. А ведь поначалу ради нового завода вообще хотели снести половину поселка. Ему лет пятьсот, между прочим, если не больше. Всё людей уговаривали дать на это дело добро. По такому случаю и зачастили коммерсанты в эти края. То какую-то гуманитарную помощь подтянут, то книги – в школу, то игрушки – в детсад. Всё хотели, чтобы народ разрешение дал, но люди уперлись и в одобрении отказали. А теперь вообще выходило, что хлопоты эти были напрасны.

– И что? Совсем ничего не оставите? – наконец-то спросил учитель, когда мужик остановился рядом с машиной и выпрямил спину. В словах Три Пэ звучала нотка иронии, но мужик ее не расслышал. У него и своих проблем выше крыши. Не до всяких ему было нюансов. Он по-деловому посмотрел на коробки, задумался и как-то неопределенно покачал головой. Типа – нет, не оставит.

Солнце, Пузырь и Синица спустились пониже к поселку: все-таки интересно, что здесь происходит. А приезжий мужик большие коробки всё носит и носит. И в машину их грузит. Туда-сюда, туда-сюда. Поняв, что все затолкать в джип все равно не удастся, он на мгновение остановился и вспомнил про заданный ему учителем вопрос:

– Оставить, говоришь? Ну разве что это… – и он протянул Перову связку коротких, закругленных книзу клюшек. Они как раз вывалились ему под ноги, никуда не желая влезать.

Учитель посмотрел на клюшки и опешил.

– А нам-то они зачем?! Они же для хоккея с мячом! А мы вроде писали, что нам нужны для хоккея с шайбой. Вы ведь и корт современный собирались построить. Что нам теперь с ними делать?

Мужчина в лакированных ботинках картинно развел руками.

– Ну уж какие были. Будете русский хоккей развивать. Исконно наш вид спорта, между прочим.

Но Перов продолжал упорствовать:

– Какое развивать?! У нас здесь и стадиона для такого хоккея нет и не будет!

Приезжий поморщился и махнул рукой.

– Да какая разница?! Вон во дворе поиграете. Или на речке. У вас тут снег еще лет двести не растает. Если такое вообще случится. Так что играйте хоть целую вечность. Бери-бери, нам они точно уже не нужны.

Перов грустно усмехнулся:

– А нам?

Мужчина в ответ поднял взгляд и раздраженно спросил:

– Короче, брать будешь?

Перов посмотрел на него и промолчал.

В общем, так в старинном поселке у моря и появился русский хоккей.

Чего не хватает для счастья

В тот знаменательный момент закрытия непостроенного завода Петя новые клюшки заметил, но значения им не придал. Подумал еще, может, для гольфа. Он его пару раз видел по телевизору. Это когда на бескрайних зеленых полях люди из другой реальности неспешно размахивают чем-то похожим на такие клюшки-коротышки и гоняют крохотный мяч. Не исключено, что и здесь хотели что-то такое придумать, решил он. Хоть и лето короткое, зато сопки – бескрайние и уходят волнами к самому горизонту. Чем не поля для гольфа? И даже зимой по насту гонять можно. Если, конечно, не смутят арктический холод и океанский ветер. Гоняй не хочу. Но по печальному виду учителя, что стоял у сельсовета, он, в общем, понял, что ничего здесь не будет – ни завода, ни уж тем более снежного гольфа. А потом шел домой и все время думал: хорошо это или все-таки плохо?

Народ-то в поселке говорил то, что думал, и выходило по-разному, как ни крути. Одни были за новый завод, другие – не очень. Кто-то уже мечтал там работать, а те, кто был против, хотели оставить все как есть, без изменений. Первые ратовали за то, что будет больше налогов, другие – что меньше раздолья, рыбы, грибов. И ведь сколько вокруг стройки было эмоций! Как будет? Что будет? Какая работа и перспективы? Но вот теперь все исчезло, словно туман над заливом. Он тут часто бывает, ведь рядом с поселком несется Гольфстрим, а он не замерзает даже зимой. Только парит очень сильно.

И как тут поймешь этих взрослых? Сами не знают, чего им хотеть и что лучше. Или нет, вроде бы знают всё – и что хорошо, и что плохо, – только во взрослой жизни эти мысли у них как-то так разлетаются в разные стороны, что до конца и не разобраться, и у всех все выходит по-разному. И вообще, бывает ли всем хорошо? И что теперь делать, когда завода не будет?

На эти вопросы ответов взрослые не давали, потому и не мог Петя понять, что у них в головах. Мать, узнав вечером про завод, в ответ только грустно вздохнула. Она работала в библиотеке и все мечтала, что завод даст им денег на новые книги. И еще – что сделает ремонт, а то крыша в дожди протекает. Теперь выходило, что этого точно не будет.

– То есть это все-таки плохо? – попытался добиться от нее ответа Петя.

Но мать лишь махнула рукой и поставила перед сыном тарелку с вареной картошкой:

– Ужинай лучше. Без нас разберутся.

С другой стороны, то, что не будут сносить старый поселок, – это, наверное, хорошо, прикидывал Петя, уткнувшись в картошку. Все-таки люди здесь жили полтысячи лет, и как-то всем жалко отсюда срываться. Поселок, конечно, заброшенный и забытый. Но ведь это не повод от него избавляться. И опять же, без завода воздух будет почище. Хотя и работы будет поменьше. Мать свои книги будет спасать от дождей, и потолок никогда не починят. В общем, опять все смешалось.

– Вот и поди разберись… – вздохнул Петя и, не найдя однозначных ответов, вскоре забыл про завод. Надо было готовиться к наступающей школе и лечь вовремя спать.

Для мэра, который на следующее утро вернулся в поселок, сомнений по части завода не было вовсе. Он по должности обязан знать, что хорошо, а что плохо. Будет работа – будет и все остальное. Чего витать в небесах, когда нужно прочно стоять на земле? А как ты будешь стоять, если земля-то как раз из-под ног и уходит? И после того, как он узнал о закрытии будущей стройки, по его виду все было понятно. Из-за его фамилии – Мокрый – над ним и так-то всегда все шутили, а тут он и вовсе стал похож на человека, которого искупали в северном море. А там температура всегда где-то возле ноля.

Вообще-то в поселке считалось, что Мокрый – мужик неплохой. По крайней мере, из местных и понимает, что нужно народу. За это его понимали в ответ. А то пришлют неизвестно кого. Один лакированный чего стоит! Откуда только таких берут?

Весь поселок, за который отвечал мэр, – это в общей сложности человек пятьсот с небольшим. Энергетики с каскада, что стоял на реке, да всякие обычные службы: почта, полиция, школа, медпункт. Ну, еще военные, но у них своя история, они к Мокрому отношения не имеют. Сами по себе. Хотя всё равно ведь в поселке живут.

Народу здесь было немного. Хорошо, что хоть кто-то остался, потому что нынешний поселок – совсем не то, что лет сорок назад. Раньше тут был рыбзавод, а у причалов в три борта стояли суда-рыбаки. И в доме культуры работала куча кружков для взрослых и детворы. Но теперь здесь совсем всё по-другому.

И вот теперь Мокрый сидел в своем потрепанном временем кабинете, осунувшийся и несчастный. Рядом – учитель, который рассказывал, как вместе с лакированным мужиком закрывали масштабный проект.

– Ну, загрузил он коробки да и уехал… – объяснял Петр Петрович главе. И потом замолчал. Потому что говорить тут особо было не о чем. И так все понятно.

Мокрый тоже тоскливо молчал. Почти два года они готовились строить завод, увещевали людей, сносили старые дома и причалы – и все ради светлого будущего. А теперь – ни завода, ни перспектив, ни надежды. Вот и сидели теперь за старым полированным столом рядом с разбитым корытом.

– Только вот клюшки и оставил, – добавил Перов ни с того ни с сего и вздохнул. Он все ждал, когда сможет заговорить про увольнение, но у него это не получалось.

В кабинете повисла угрюмая тишина. Мокрый повернул голову и посмотрел на эти самые клюшки, которые стояли в углу кабинета. Поднялся из-за стола, обошел его и взял одну клюшку в руки.

– И ведь это ж надо было додуматься?! Привезти клюшки для хоккея с мячом на край земли, где не то что поля нужного нет, так вообще, как говорится, совсем не до бенди! – произнес он обиженно, как ребенок. И смотрел куда-то в окно, на поселок, по которому гулял налетевший с океана ветер, моросил дождь и вообще от одного вида было холодно и неуютно.

Сказать по правде, желающих по доброй воле стать мэром поселка никогда не было. Кто же захочет отвечать за канализацию, скорую помощь и завоз продуктов у кромки холодного моря? Вечно здесь то котельная остановится, то дорогу переметет. И Мокрый-то главой поселка стал только с расчетом на светлое будущее и завод. Масштабы стройки его вдохновляли, он хотел участвовать в большом и серьезном деле. И вообще, когда его уговаривали, то намекнули, что с заводом появляется шанс и у поселка, и у него. Вот Мокрый и согласился. А тут получалось, что дело обернулось ничем. Не планы, а так, игры разума и обстоятельств. Разлетелись, точно карточный домик. И земля, на которой он стоял, ушла из-под ног. Оставалось только с тоской думать о том, что́ пропало, и цепляться за пропавшие надежды чем придется. Этими крючковатыми клюшками, что ли, для русского хоккея. Но какой от них прок? Здесь из-за штормов и старых сетей и электричество-то не всегда бывает. Какой уж тут хоккей – хоть с мячом, хоть без?

Учитель молчал, лишь иногда для приличия чуть кивал. В конце концов, что тут скажешь? Понимал: надо человеку выговориться. И чтобы его кто-то послушал.

– Ну, как ведь говорится… Если есть такие клюшки, значит, это зачем-то ведь нужно, – придумал, что ответить, учитель. – И вообще некоторые считают, что в жизни все закономерно. Никакой случайности…

Мокрый озадаченно посмотрел на Перова, потом опять покрутил в руках клюшку-крюк и вздохнул. В конце концов, дареному коню, как известно, в зубы не смотрят. Даже если это круглые клюшки.

– Ладно, пошел я. – Перов встал из-за стола. – А то все-таки Первое сентября. Дети уж, наверное, ждут. Но я потом зайду…

И он вышел из кабинета, опять промолчав про заявление. Решил, что в таком состоянии мэр его все равно не отпустит. Да и не хотел добивать человека.

Мокрый посмотрел ему вслед. Потом – на клюшки. И в сердцах произнес:

– Вот же русский хоккей!

То ли из-за этих новостей, то ли из-за непогоды День знаний вышел каким-то смазанным. Это вчера над поселком светило солнце, а сегодня лил дождь и море уже не казалось таким приветливым, как накануне. Но Петя подумал, что так, может быть, даже и лучше: учитель-то их уходит. Какая тут может быть радость? В двенадцать лет такое воспринимается особенно остро.

Но и взрослым было явно не до учебы. Они то прятали учеников от непогоды, то на повышенных тонах объясняли друг другу, как надо правильно преподавать, и передавали из рук в руки какую-то бумагу с грозным словом «Заявление», которую Перов все хотел кому-то отдать, но ни директор, ни завуч, ни канцелярия брать ее не хотели. То говорили про все тот же непостроенный завод. И как-то так выходило, что не находилось у взрослых ничего из того, что им было нужно для счастья. В конце концов все окончательно разругались друг с другом, успокоились и взялись за детей и уроки.

В общем, учебный год начался. Хотя для взрослых он, похоже, и не заканчивался. Ведь это в детстве кажется, что от непонятных уроков и нерешенных задач можно уйти на каникулы. Во взрослой жизни с ними приходится жить, пока не найдешь верный ответ. Что-то такое Петя чувствовал, когда во время занятий смотрел в окно на холодный дождь и прилетевший из Арктики ветер. Он потому и садился всегда у окна, чтобы можно было смотреть куда-то туда и о чем-то мечтать. Обычно его за это ругали, но только не тезка – не Петр Петрович Перов.

Глядя в окно, Петя вспомнил, как они с учителем первый раз пришли на урок. Для него он был первым в средней школе, для Перова – первым в самостоятельной учительской жизни. Оба умудрились тогда опоздать. У Пети перед самым выходом из дома на рубашке оторвалась пуговица, а у Перова в его каморке заклинил замок. Так и пришли они с виноватыми лицами в класс, где их ждали ученики и директор, который собирался представить нового педагога. Директор осуждающе покачал головой, но тему развивать не стал. Только чуть картинно вздохнул и произнес, подчеркивая рифму:

– Вот, пожалуйста… Петр Большой и Петр Меньшой… Как говорится, два сапога пара… Ну что ж, проходите…

После уроков Перов еще спросил у своего товарища по обстоятельствам:

– А ты чего опоздал?

– Пуговица, – искренне произнес мальчик и почесал всклокоченные волосы.

– А у меня – ключ, – улыбнулся молодой учитель и повертел его в руке. А потом подмигнул. – Не переживай, в конце концов, каждый в этой жизни когда-нибудь и куда-нибудь да опаздывал.

В общем, с тех пор их так иногда и звали – Петр Большой и Петр Меньшой.

В такие моменты, когда судьба выходит на новый вираж, тот, кто находится рядом, на долгие годы становится для тебя товарищем по обстоятельствам. Даже если один – учитель, а другой – ученик. И вот сейчас, глядя на Перова, Петя понимал, что, наверное, это их последнее общее Первое сентября.

Сразу после уроков неожиданно вышло солнце. На севере смена погоды – обычное дело. И на душе сразу стало как-то полегче. Дети высыпали на старый стадион рядом со школой, где началась обычная детская беготня: после уроков – любимое дело.

– Жалко будет, если уволится, – произнес Пузырь, забравшись на самый верх железной лестницы рядом с турниками. Оттуда можно было много чего разглядеть. Например, сквозь окно соседней со стадионом администрации – что происходило в кабинете у мэра.

А там вновь сидели друг напротив друга учитель и мэр. То просто так друг на друга смотрели, то перебрасывали через стол какой-то листок.

– Заявление отдал, – доложил Мишка, поднеся к глазам отцовский бинокль.

– А Мокрый? – спросила Синица.

– Отбросил обратно. Типа, не хочет брать! – энергично пояснял наблюдатель, словно комментировал спортивный матч.

– Подглядывать нехорошо, – произнес сидевший рядом Солнце.

– Я не подглядываю, а выясняю ситуацию. Надо ведь понимать, к чему стоит готовиться, – ничуть не смутившись, ответил Пузырь.

– И как? Понял? – ни на что особо не рассчитывая, уточнил Петя.

– Кажется, да, – бодро доложил наблюдатель. Он всегда во всем был уверен. – Что никуда Три Пэ от нас не уедет.

– Это почему? – поинтересовался приятель.

– Потому что никакое заявление у него не взяли… Ой! Мокрый схватился за клюшку!

– Что? Подерутся на клюшках? – наклонив голову набок и сощурившись от солнца, спросила Синица.

Мишка чуть нахмурил брови, выждал несколько секунд, а потом покачал головой: