Cytaty z książki «Будни советского тыла. Жизнь и труд советских людей в годы Великой Отечественной Войны. 1941–1945»
Зачастую плохие бытовые условия создавались самими жильцами из-за низкой культуры. В протоколе № 3 расширенного пленума завкома от 21 января 1934 г. отмечалось, что «рабочие колют в комнатах дрова, льют, куда не следует воду». Подозрительно много было домов с «битыми стеклами». И, правда, кто-то же их все-таки побил! Как говорил профессор Преображенский в культовом «Собачьем сердце»: «Разруха?! Кто это? Старуха с клюкой, выбившая все стекла?»
Осенью 1941 года Левитан в обстановке строжайшей секретности был эвакуирован в Свердловск (ныне Екатеринбург). Вести вещание из столицы к этому времени стало технически невозможно: все подмосковные радиовышки были демонтированы, поскольку являлись хорошими ориентирами для немецких бомбардировщиков. Сигнал из свердловской студии шел по кабелю на самый мощный в стране ретранслятор, расположенный на окраине Свердловска у озера Шарташ. С марта 1943 года Юрий Левитан переехал в Куйбышев (Самара), и сводки о победоносном наступлении Красной армии передавались уже оттуда.
Между прочим, отнюдь не весь мир праздновал долгожданную победу над фашизмом. Некоторые страны, напротив, встретили весть о кончине Адольфа Гитлера и последующей капитуляции вермахта как горе национального масштаба. К примеру, португальский премьер-министр Салазар еще 2 мая направил в германскую миссию официальные соболезнования по поводу смерти фюрера. В стране был объявлен двухдневный национальный траур, а столица Лиссабон окрасилась флагами с траурными лентами. В столице соседней Испании Мадриде в начале мая также прошли многочисленные траурные митинги и шествия, во время которых плачущие жители несли портреты Гитлера. Сообщение о безоговорочной капитуляции Германии также было встречено на Пиренейском полуострове с глубокой печалью.
В первые же дни войны были отмечены факты и антисоветских выступлений. Например, 23 июня в селе Никитино Починковского района Горьковской области на одной из улиц неожиданно появился лозунг «Долой Советы!», написанный кистью крупными буквами на слоновой бумаге. На Арвинском спиртзаводе один из плотников заявил: «Лучше буду сидеть в тюрьме, но защищать большевиков не пойду». А в Ждановском районе Горького люди, начавшие рыть в земле щели на случай бомбежки, услышали из соседних домов насмешки такого характера: «Ройте, ройте, голубчики, себе могилки».
Призыв проходил вовсе не в стенах военкоматов, а в дворцах культуры и других общественных заведениях. Это должно было придать дополнительную торжественность и праздничность данному событию. «Кулебакский дворец культуры, где разместился призывной пункт, выглядит празднично. На стенах – портреты руководителей партии и Правительства, диаграммы, плакаты и лозунги. В лекционном зале агитаторы и пропагандисты читают лекции, проводят беседы. Призыв в Красную армию – радостная пора для молодежи. Десятки крепких, жизнерадостных сынов нашей родины ежедневно проходят призывную комиссию. И у всех одно желание – встать в ряды Красной армии, верой и правдой служить своему народу».
Паническое бегство из города продолжалось 17 и 18 октября. А всесильный НКВД вдруг куда-то растворился, как будто его и не было.видимо, боясь мести народа за пережитое в 1936–1938 годах. Как показывает опыт, тоталитарный режим и его карательный аппарат силен только до определенного момента, пока политическое руководство твердо держится у власти.
Рабочий одного из московских заводов вспоминал: «Немцы в Москве? Что делать? Я решил поехать к отцу и спросить у него. Мой отец работал в штабе противовоздушной обороны Северной (теперь Ярославской) железной дороги, который располагался на Каланчевке, жил на казарменном положении. И я поехал к нему на трамвае № 32, для того чтобы узнать, что надо делать. Разбитые витрины, грабежи и веселье. Я видел, как люди тащили на плечах не только мешки, но и целые окорока, видел женщин, державших сцепленные пальцы рук над головой, а на руки у них были надеты круги колбасы. Рабочий люд грабил и веселился, как будто ничего ему не грозило». Толпу подогревала полная безнаказанность и неожиданно свалившаяся на нее свобода.
