Отцовская любовь. Сборник рассказов

Фотограф Мария Чернова

© Дмитрий Чернов, 2022

© Мария Чернова, фотографии, 2022

ISBN 978-5-4483-1480-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Кошка

Она пришла к ним вечером. Серая от покрывающей её тело пыли, хромоногая, она вошла бесшумно, напугав солдат. Они покормили её консервами. Кошка ела деликатно, не спеша, с безмолвной благодарностью в глазах.

Солдат смотрел на неё, слушал её причмокивания, и думал. Знает ли кошка, что сейчас идёт война? Знает ли, почему все дома в округе превратились в руины, почему на улицах слышна стрельба и повсюду лежат мёртвые люди? Ну да, наверняка знает. Должна знать. Ведь её хозяева куда-то исчезли. Перестали её кормить. А может, их убили у неё на глазах. А может, мы сами их убили…

Солдат не знает, убил он кого-нибудь или нет. Он просто стрелял в сторону развалившихся зданий, откуда летели пули в ответ и доносились крики на неизвестном ему языке. Это просто – стрелять в сторону противника, особенно не задумываясь, что любая пуля может остановить чью-то жизнь.

– Уже стемнело. Вы ложитесь, я подежурю.

– Ладно, – ответил Солдат. «А ты постарайся выжить», – добавил он про себя, взглянув на кошку.

Выстрел разбудил Солдата. Он вскочил, как ошпаренный, и увидел перед собой мёртвого дежурного. Снайпер.

Остальные тоже вскочили, схватили винтовки, включили приборы ночного видения и прильнули к окнам. Началась стрельба.

Солдат растерялся. Затем тоже взял винтовку, включил прибор ночного видения и осторожно высунулся в окно.

Всё зелёное. В руинах напротив периодически вспыхивали яркие вспышки выстрелов. Солдат сделал пару выстрелов в сторону этих вспышек, но дождь пуль посыпался прямо на его позицию. Он сразу отпрыгнул от окна, забившись в угол комнаты.

Смерть никогда не была так близко. Он не мог заставить себя подойти к окну обратно и продолжить бой. Солдат просто сидел в углу и смотрел через прибор ночного видения, как его товарищи падают у окон замертво.

Они все мертвы. Стрельба прекратилась. Ужасная давящая тишина продолжалась всего секунду, но для солдата она показалась вечностью. Он снял прибор ночного видения, и тела его друзей стали единым чёрным пятном на полу.

Мертвы. Мертвы. Мертвы. Это слово стучало в висках одновременно с тяжёлым пульсом.

На улице стал слышен говор на чужом языке. Они идут. Следующим буду я.

Солдат сжал винтовку. Хотел подняться, но ноги будто налились свинцом. Оказалось, пуля попала в правое бедро. А ведь он даже не почувствовал.

Стал слышен говор на лестнице. Противники осторожно переговаривались. Солдат решил, что сдастся. Да, да, это лучшее решение. Сейчас они зайдут и…

Один из них зашёл в ту же секунду. Солдат дёрнулся от испуга, зажал спусковой крючок… очередь срезала противника, тот рухнул навзничь. Сверху его накрыло пылью от стены, куда попало большинство пуль.

– Нет! – закричал Солдат, – я не хотел!

Он отбросил винтовку. За стеной был слышен шорох. Там были ещё люди, но они не заходили. И молчали.

Солдат смотрел на убитого им. Тот лежал лицом вниз.

А ведь при других обстоятельствах, если бы они были одеты в гражданскую одежду, находились в паре десятков километров отсюда… они могли бы спокойно выпить пива вместе, посидеть и поговорить. Пусть между ними языковой барьер. Сейчас любые барьеры между людьми казались бессмысленными.

Скоро сюда зайдут его друзья и пристрелят Солдата. Он знал это, но не осознавал. Всё сейчас было мутным и казалось не настоящим.

В проём что-то закатилось. Маленькое и круглое… это была граната. Солдат смотрел, как она катится. Медленно и вальяжно, будто в замедленном фильме.

Кошка вернулась. Она зашла вслед за смертоносной гранатой. «Зачем, глупая, ты пришла сейчас?»

А она смотрела на него своими огромными умными глазами, не отрываясь, и Солдат на миг увидел в этих глазах человеческие.

Лишь на миг.

Крылья

Наркомания – это многолетнее наслаждение смертью.

Франсуа Мориак

Старая деревянная рама, в которой еле держится закопчённое стекло. Сквозь немногочисленные просветы лениво и как будто нехотя светит солнце. В его тусклых лучах виден сизый дым, наполнивший комнату. Затхлый запах сигареты никогда не покидал этих стен.

Трёхногий стол, подпёртый ветхой стопкой книг Ницше, Достоевского, По и других писателей, стоит посреди комнаты и занимает значительное пространство. Столешница покрыта шрамами от тупого кухонного ножа; здесь лежит газета двухмесячной давности. Подарочная тяжёлая пепельница с почти стёршейся гравировкой «На 20-ти летие» источала тошнотворный запах – она доверху забита старыми истлевшими окурками. Рядом с пепельницей – две короткие дорожки из белого порошка, здесь же – пластиковая карточка с отбившимся уголком. Что это? Свобода или оковы? Избавление или боль? Летим ли мы вверх с изящностью и ловкостью птицы или стремимся вниз, опалив крылья, вслед за Икаром? Белый порошок, две дорожки из него даруют другую жизнь. Другую жизнь.

У стены с когда-то белой штукатуркой стоит диван. Он выцвел; там и тут виднеется обивка. Диван беспорядочно завален какими-то тряпками, дурно пахнущими потом, кровью и мочой. Среди них можно увидеть и поношенную, изорванную одежду. Но… что это? Человек?

Да, человек. Он лежит на диване вокруг грязных вещей. Мы не видим его лица – он свернулся в клубок спиной к нам. Можно видеть лишь его худобу и бледную кожу рук, выглядывающих из запятнанной футболки.

Этот человек умер – может, час, а может, и день назад. Он не ощущал вокруг ничего, кроме бесконечно охватывающей его эйфории. Его руки, такие худые и некрасивые, становились крыльями. Тело, покрытое изорванной одеждой, обрастало перьями. Он становился птицей и летел всё выше и выше, пока не дотронулся до солнца.

Но вот теперь он мёртв. Его найдут не скоро – возможно, его плоть к тому моменту обратится в прах. Но разве прах – не то, чем он был ещё при жизни?

Безалкогольный мохито

Мы уже готовились закрываться, как дверь на мгновение открылась, впустив последнего клиента. Он не спеша прошёл к столику у окна и сел.

Я вздохнула, взяла довольно увесистое меню с кожаным переплётом, вложила исписанный блокнот и ручку в карман фартука и двинулась к посетителю.

Мужчина лет тридцати, среднего телосложения. Одет хорошо и опрятно.

– Добрый вечер, – прочирикала я, надев дежурную улыбку. Мужчина будто встрепенулся, поздоровался в ответ и потянулся за меню, которое я положила на стол.

– Я подойду через пару минут, – я развернулась.

– А… девушка, – осторожно обратился посетитель, – вы не могли бы принести ещё одно меню?

На мгновение я встретилась с ним глазами. В них я прочитала укор. Что за странная просьба?

– Конечно, – сказала я после секундного колебания. «Клиент всегда прав, – пронеслось в голове, – особенно, когда он хорошо одет».

Я отдала второе меню, затем пришла на кухню. Повар вопрошающе посмотрел на меня, но я лишь вздохнула. Потерпеть ещё полчаса, и очередной рабочий день окончится.

Наконец я вернулась в зал. То, что я увидела, показалось мне как минимум жутким. Мужчина листал своё меню, а второе открыл и развернул к сиденью напротив.

Но ведь там никого не было.

Собрав волю в кулак, я подошла к столику.

– Вы уже готовы сделать заказ?

– Да, конечно. Мне, пожалуйста…

Он сделал небольшой заказ и закрыл меню. Я улыбнулась, перечитала записи в блокноте вслух и собралась уходить…

– А ты что будешь, дорогая?

На мгновение я подумала, что он обращается ко мне. Но он смотрел на место напротив и молчал, будто ожидая ответа. Я похолодела, но сразу же мне стало жарко. Руки затряслись…

Вдруг мужчина кивнул и повернул голову ко мне.

«Не смотри в глаза», – почему-то подумала я. Какой-то первобытный ужас пронёсся шквальным ветром в моей голове, оставив лишь инстинкт самосохранения. А может, я просто боялась встретиться с безумством в его глазах.

– Даме, пожалуйста, то же самое, но вместо кофе – безалкогольный мохито. И фруктовую тарелку, будьте любезны.

Записи в блокноте напоминали электрокардиограмму. Я кивнула и чуть ли не галопом помчалась прочь от сумасшедшего.

Только оказавшись за стойкой, я позволила себе посмотреть на него. Он сидел и разговаривал с пустым местом!

«Может, это я сумасшедшая, и просто не вижу его спутницу?»

С этими мыслями я пошла передавать заказ.

Повар ухмыльнулся, когда я закончила рассказ. Увидев моё недоумение, он посоветовал сохранять спокойствие и даже относиться ко всему с юмором.

– Он скоро уйдёт, а ты ещё и потом смеяться будешь.

Я хотела возразить, что ничего смешного здесь нет, но промолчала и пошла относить напитки.

Не помню, как поставила чашку кофе и мохито на стол. Не помню, как дрожащим голосом сказала, что остальной заказ будет чуть позже.

Помню лишь его улыбку. Дикая, неестественная, будто из другого мира. Он будто находился в двух измерениях сразу, притом в одном из них перед ним сидела его жена.

Я много слышала о безумцах. Читала книги, смотрела документальные фильмы. Но почему-то я представляла их смешными дурачками, которые постоянно повторяют бессвязные фразы и бьются головой о стену. Но чтобы так просто встретить безумца, которого в толпе и не отличить от других, нормальных, людей…

Мне нужно было отнести фруктовую тарелку. Шумно выдохнув и зачем-то взглянув в потолок, я толкнула дверь в зал.

Следующая картина, которую я увидела, калёным железом отпечаталась в разуме. Господи, ни с кем не было ничего подобного! Тарелка громко разбилась у моих ног, но я ничего не слышала.

Не было никакого мужчины лет тридцати, среднего телосложения. Его место пустовало – на столе стоял недопитый кофе – а напротив сидела женщина, сжимающая стакан безалкогольного мохито, и что-то бормотала, глядя прямо перед собой.

Мои ноги подкосились, мозг отключился, и я упала в темноту.

В большом особняке

На высоком холме стоял большой особняк. Вокруг этого красивого, украшенного различными балконами и огромными расписными окнами, здания раскинулся благоухающий сад, поражающий своей свежестью и невиданной красотой редких цветов и прочих растений. В особняк только что въехал мистер Смит, молодой человек с весьма приятными и целеустремлёнными чертами лица.

Он начал жить здесь, в этом прекрасном месте. Каждое утро мистер Смит начинал с чашки крепкого кофе, затем читал последний выпуск газеты и отправлялся в сад. Там он медленно прогуливался по тропинке между яркими цветами и получал некоторое особое, эстетическое удовольствие, вдыхая пряный головокружительный запах. Затем мистер Смит уходил обратно в дом, в свой кабинет, где писал и читал письма. В это время всегда играли музыкальные пластинки, наполняя особняк тонкими звуками музыки. Вечером же, изо дня в день, мистер Смит садился в глубокое кожаное кресло перед камином, наливал себе виски в бокал и медленно пил, смотря на пламя. Когда виски кончалось, мистер Смит смотрел на пустой бокал в руке и тихо говорил сам себе: «Как бы я хотел просыпаться каждое утро рядом с любимым человеком… приносить ей завтрак в постель… читать вместе с ней газеты и обсуждать последние новости… гулять по саду, взявшись за руки, вдыхая пряный головокружительный аромат вместе… говорить о любви и слышать то же самое в ответ… как бы я хотел просто любить и быть любимым!». С этими мыслями мистер Смит отправлялся спать.

Шло время. Мистер Смит был уже не так молод, как тогда, когда приехал сюда, но в его глазах ещё не потух огонь былого времени. Каждое утро мистер Смит начинал с чашки крепкого кофе, затем читал свежий номер газеты (в котором всегда писали о каких-то политических интригах) и после этого отправлялся в сад. Ходил по давно изученной тропинке, вдыхая уже ставший привычным пряный головокружительный запах. Возвращаясь домой, мистер Смит заходил в кабинет, чтобы писать и читать письма. Их текст, казалось, повторяется год за годом, но мистер Смит продолжал отвечать на каждое письмо. В это время по особняку разливалась музыка; это были песни, каждую из которых мистер Смит уже выучил наизусть, но не потерявшие от этого своего шарма. Вечерами мистер Смит всё так же сидел в кожаном кресле с бокалом в руке и смотрел на огонь камина. Когда же он начинал говорить, он говорил не себе, а своему коту, который смотрел на хозяина большими зелёными глазами и, казалось, понимал всё, что говорит мистер Смит. А говорил он следующее: «Как бы я хотел просыпаться каждое утро рядом с любимым человеком… приносить ей завтрак в постель… читать вместе с ней газеты и обсуждать последние новости… гулять по саду, взявшись за руки, вдыхая пряный головокружительный аромат вместе… говорить о любви и слышать то же самое в ответ… как бы я хотел просто любить и быть любимым!». Сказав это в очередной раз, мистер Смит отправлялся спать.

Прошло много лет. Мистер Смит был уже далеко не молод, его взгляд стал грузным и уставшим, а почти все волосы покрылись серебряной сединой. Каждое утро мистер Смит начинал с приёма своих многочисленных таблеток, затем пил крепкий кофе. Потом мистер Смит выходил в сад, который начинал увядать. Уже не было здесь прекрасных и редких растений, не было пряного головокружительного запаха. Тропинка зарастала сорняками, но мистер Смит будто и не замечал ничего этого. Затем он шёл в свой кабинет и сидел за столом без дела, потому что ему перестали присылать письма. Газет мистер Смит уже не читал, так как потерял к этому интерес. Граммофон давно сломался, и в доме висела мрачная тишина, прерываемая только лишь редким кряхтеньем и вздохами мистера Смита.

Но так же, как и раньше, каждый вечер мистер Смит наливал себе бокал виски, садился в потрёпанное кожаное кресло, смотрел на огонь и пил. Когда виски кончалось, мистер Смит повторял одну фразу, повторял как заклинание. Говорил он снова сам себе, потому что его кот давно умер.

– Как же я хочу любить и быть любимым, – проскрипел мистер Смит, затем закашлялся и повторил: – Как же я хочу любить и быть любимым…

После этого мистер Смит долго смотрел на огонь, вздыхал и отправлялся спать.

А завтра его ждёт такой же день.