Сыпал и покалывал холодный мелкий дождь. На театральной площади растекался и бурлил стихийный митинг. Обыватели боязливо поглядывали на толпу и, качая головами, прибавляли шаг.

Между драмтеатром и толпой молчаливо хмурилась неровная шеренга «космонавтов», суетливо сновали, похожие на агента Смита, «черноглазы» в штатском, стрекоча между собой и через наушник внутренней связи с высшими силами. У стрекотунов в похоронных костюмах были совершенно черные глаза.

– Убирайтесь прочь, космические оккупанты! Поналетели тут. – Гремел в мегафон, рубил и швырял в толпу злые слова Рыков. Его голос утюжил площадь. От волнения Рыков слегка запинался и картавил.

– Да! Убирайтесь прочь! – Толпа засвистела, захлопала.

– Эти пожиратели душ низвели нас до уровня бессловесных тварей. Но мы не скоты. Скоты не мы. Зашквар быть скотом. Человек, опомнись. Не продавай бессмертную душу исчадьям Смурса. Не превращайся в зомби, которому лишь пожрать да облегчиться. Вспомни: ты звучишь гордо. Люди! Сплотимся, встанем, как один, и дадим отпор этим нелюдям. Свобода стоит того, чтобы за нее драться. Не на жизнь, а на смерть. Планета Земля – для людей, а не для черноглазых душеглотов.

– Ты как? – Спросил Егор. Настя поеживалась, дрожала и невольно прижималась к нему.

– Брр… Зря ты зонт не захватил.

– Ты же сама говорила, что не надо.

– И что с того. – С досадой отозвалась Астахова, наморщив лоб. – А если бы я сказала прыгнуть в огонь или из окна девятого этажа? Ты бы прыгнул?

– Конечно. Даже не сомневайся. – Егор улыбнулся.

– Ну и дурак. – Близоруко щурясь, она приподнялась на носки и, вытянувшись в струнку, посмотрела на оратора.

Рыков продолжал зажигать, кипятиться и раскалять толпу:

– Власть прогнила и прогнулась перед душеглотами. Хватит надеяться на авось, на Бога, и даже на президента. Спасение утопающих дело рук самих утопающих. И если не мы, то кто же. Нам, простым гражданам, придется самим себя освобождать. Вытаскивать себя за волосы из черноглазого кошмара. Так давайте сделаем это. Ведь несвобода хуже, чем смерть.

– Да кому сдалась твоя свобода! – Крикнул рябой круглолицый прохожий с мутными красноватыми глазами и жестяной банкой пива в руке. – Главное, чтобы было, что выпить и чем закусить. Так-то вот!

Участники митинга возмущенно зашумели, одергивая.

Рябой отмахнулся и, пошатываясь, пошел прочь в сторону забегаловки:

– Карбонарии гребаные. Провокаторы. Хуже черноглазых. Заварят кашу, а сами потом – в кусты, в Америку. А простой народ раслебывай. – Рябой громко и судорожно икнул. Сплюнул. – Тьфу, на вас.

– Смерть оккупантам! Руки прочь от Предельска! – Как бы отвечая рябому, взорвалась и грохнула толпа.

Сухопарый с костлявым узким лицом черноглаз пострекотал через наушник и, взглянув на шеренгу, скрежещущим голосом отдал приказ. Шеренга всколыхнулась и «космонавты» двинулись на толпу, оттесняя ее в сторону сквера, откуда как бы шагал навстречу каменный Белинский на высоком постаменте.

Люди кинулись врассыпную. Толпа рассеялась. «Космонавты» стали хватать без разбору, валить на асфальт, выкручивать руки, охаживать дубинками и берцами.

– Бежим! – Егор схватил Настю за руку

– Куда? – Перед ними вырос ражий, похожий на шкаф «космонавт». – Обожди, красавица. Подстилка оппозиционная. – Испачкав Настю матерным словом, «космонавт» вцепился в ее руку.

Настя испуганно вскрикнула. Егор закипел, у него зашумело в ушах, а в глазах потемнело; он резко оттолкнул «космонавта» ногой. Космонавт удивленно охнул, попятился, упал. Егор и Настя бросились прочь. За ними устремились двое черноглазов в штатском и трое «космонавтов», лающими голосами требуя остановиться, осыпая угрозами и бранью.

2

Метнувшись через сквер мимо Белинского в голубином помете, Егор и Настя наискось перебежали дорогу и скрылись в подворотне. С обшарпанной стены бросилось в глаза граффити, которое напоминало агитационный плакат ВОВ. Изо лба поверженного похожего на упыря черноглаза торчала стрела. Под черноглазом как будто истекали кровью и кричали начертанные красным рубленым шрифтом слова: «Смерть космическим оккупантам!» На противоположной стене, кривясь и корчась, расползались синие слова: «Земля – землянам! Ад – черноглазам!»

Полная невысокая старуха с похожим на поросячий пятак носом вразвалку заходила в подъезд, шелестя пакетами-майками «Магнита» и хрипло дыша. Прошмыгнув мимо старухи, они вбежали на площадку между третьим и четвертыми этажом. Замерли.

Из подворотни выскочили «космонавты», пришельцы в штатском. Их сопровождали два летающих яйцевидных «глаза» или «соглядатая», похожие на сферические камеры наружного наблюдения. «Глаза» закружились над двором, заметались в воздухе.

На стене трансформаторной будки за спиной остановившегося пришельца в штатском чернела размашистая аршинная надпись: «Пожиратели душ, жрите сами себя!». Приложив два пальца к наушнику, он застрекотал по внутренней связи.

– Чтоб тебе пусто было! – Прошептала Настя, впившись глазами в этого узкоплечего пришельца с запавшим похожим на маску Гиппократа лицом. – Ненавижу. Ненавижу. – Она передернулась.

– Как думаешь, кто они такие? – спросил Егор, осторожно всматриваясь в стрекочущего у стены пришельца.

Глядя в окно, Астахова пожала плечами. Над пришельцем вверху стены под рисунком совершенно черных и очень длинных глаз чернели корявые слова: «Очи страшные и ужасные».

Настя поежилась.

– А черт их знает. Вроде бы они с какого-то там Смурса. И типа мы сами напросились на неприятности, когда рассылали, куда не попадя пригласительные радиосигналы. Черноглазы сочли их за проявление агрессии и решили склонить нас к миру. Вот и наклонили. – Астахова вздохнула.

– Это версия профессора Навроцкого. – Егор с усмешкой покосился на девушку, которая смотрела в окно.

– Ну да. Навроцкий… Моя бабушка тоже так думает. Мол, «черноглазы» – это расплата за грехи наши тяжкие. Рыков уверяет, что «черноглазы» это исчадья другого измерения.

– Ада что ли? – Егор криво усмехнулся.

– Это для нас ад. А для этих тварей это дом родной под названием баунти, марс, смузи или как его там.

– Так ты думаешь, они кромешники?

Настя передернулась.

– Господи. Да откуда я знаю. И честно говоря, знать не хочу, – с досадой вырвалось у нее. – Я когда обо всем этом думаю, меня жуть пробирает и оторопь берет… Иногда мне кажется, что я персонаж фантастического абсурдного романа. Черноглазые кромешники, пожиратели душ. Все это Стивен Кинг какой-то. И Кафка в придачу. Коктейль.

– Мы рождены, что Кафку сделать былью. – Пробормотал Егор, хмуро глядя в окно.

– И болью. – Подхватила Настя. – Какой-то больной автор запер нас внутри нелепого мира. И не выбраться.

– Как вспомню тот первый день кошмара, так вздрогну. И конечно это было в пятницу тринадцатого. Я шла в «Пятерочку» за творогом и греческим йогуртом и тут – они, навстречу чешут деревянным походняком. Оба в похоронных костюмах, тихо стрекочут себе через наушники внутренней связи. А в глубоко запавших глазах черным-черно. Как в заднице у черта. Я прям остолбенела. Они криво усмехнулись. А долговязый, с носом похожим на сосулю проскрежетал: «Закрой варежку, а то орвен залетит!» Голос как у лифта. Я вздрогнула и сорвалась прочь. Думала, померещилось. Зареклась рисовать всю ночь напролет, запивая грандаксин адреналином раш. Захожу в магазин. А там – тоже они. Много до ужаса. Развелись, как тараканы. И у них такой вид, словно они здесь давно и надолго.

– Да, да… – подхватил Егор. – Я тоже запомнил ту черноглазую пятницу. Да разве забудешь такое. Выхожу из лифта, а на площадке худой как щепка черноглаз с зелеными пакетами из «Сезама». Я оторопел. А черноглазый Кощей мне: «Чего вылупился?» И что-то протрещал сердито. Ругнулся что ли. Оттолкнул меня и скрылся в лифте. И у меня было чувство, что это черноглазое чучело с зелеными пакетами всего лишь мираж, наваждение. Я вот-вот проснусь и забуду страшный сон. Но я так до сих пор не проснулся и ничего не забыл

– И я тоже не могу прийти в себя. И никто не может. – Тихо сказала Настя, глядя в окно. – Ненавижу.

– Это взаимно. – Егор усмехнулся. – Мы их ненавидим. А они – нас.

Астахова фыркнула:

– Они – нас? Брось. – Настя с усмешкой покачала головой.

– А разве не так?

– Они нас не считают за людей. Мы для них пустое место. Как можно ненавидеть пустое место? Все что им нужно от нас это сны для снаксов и души для трапезы.

– А ты пробовала снаксы?

– Я что совсем что ли? – Ее передернуло.– Вон знакомая провизорша, которая подгоняла мне снотворные и успокоительные колеса. Наглоталась снаксов.

– И что?

– Да ничего хорошего. Стала слышать голоса. С того света.

– Да—а… – Егор покачал головой. – Как ее накрыло. Ладно, еще с этого света голоса. А с того – это совсем жесть.

– Она перестала отличать явь от нави. На улице принимает призраков за обычных прохожих и обсуждает с ними последние новости с того света, а черноглазых пришельцев считает галлюцинацией, призраками. Дошло до того, что она резко уволилась, развелась и подалась в частные некроманты. Вот тебе и снаксы. Людка совсем помешалась. Разве нормальный человек будет общаться с духами, оживлять трупы и делать пророчества? – Болезненно нахмурясь, Егор покосился на Астахову. – Ты чего? Что-то не так?

– Да нет. Все правильно. Быть некромантом – это зашквар. – Пробормотал Егор. Он с ненавистью подумал об отце, который мало того, что был некромантом с большим стажем, так еще горбатился на пришельцев, удаляя души у горожан; и иногда на завтрак лакомился снаксами.

Отвернувшись от Насти, Егор уставился на похоронный костюм у будки. Подворотня выплюнула еще три летающих «глаза», которые заметались в воздухе, сканируя двор.

– А вот и подкрепление. – Уныло заметил Егор.

– Они когда-нибудь уберутся? У меня сейчас лопнет мочевой пузырь. – Настя топнула.

Издалека докатился скрежет. Как будто открывали консервную банку. Глухо бухнуло. Оконные стекла задребезжали. Сорвавшись с березы, закружились в отекшем рыхлом небе и возмущенно закричали серые вороны. Егор и Настя испуганно переглянулись.

– Мало им ночи стало. Теперь вот и днем шерудят. – Проворчал Егор. – И чем они там занимаются? Штробят что ли?

Настя поежилась.

– Не знаю, и знать не хочу… У меня от этого шороха волосы на лобке, то есть на лбу, то есть на голове шевелятся. Господи, как же попудрить носик хочется! – Переступая с ноги на ногу, Настя поморщилась и, скривившись, тихо захныкала.

За окном раскатисто прогрохотало. Замерев, Егор и Настя посмотрели друг на друга.

– Гремят раскаты от пришельцев. – Егор криво усмехнулся.

– Якобы что-то там демонтируют. А Рыков говорит… – Настя запнулась.

– Что говорит твой Рыков?

– Почему сразу мой? – Вскинулась Настя.

– Ладно, ладно, не заводись, – пробормотал Егор. – Так что же он говорит?

– Говорит, что ты дурак. – Обиженно сказала Настя.

– Конечно. Иначе бы меня здесь не было. – Егор тихо улыбнулся и посмотрел в окно, за которым рыскали и шныряли космонавты, похоронные костюмы и летащие «глаза».

– Рыков думает, что пришельцы хотят демонтировать Землю.

– Бред. – Егор обнял Настю.

Увернувшись от поцелуя, она оттолкнула Егора.

– Ну, зачем? – Она болезненно поморщилась. – Мы же просто друзья. Ведь так?

– Ну да. – Егор разочарованно вздохнул.

– Мне нравиться другой.

– Рыков что ли? – Егор криво усмехнулся.

– А хотя бы и он. И что с того? – Она сердито и с вызовом сверкнула глазами на Егора.

– Говорят, что ты с ним…

– Врут! – Вспыхнув, резко оборвала она. – Всё врут.

– Значит, это… правда. – Глухим упавшим голосом проговорил Егор.

Космонавты и траурные костюмы исчезли в подворотне.

– Ну, наконец-то! – Настя облегченно выдохнула.– Уходим, уходим, уходим!

Обернувшись к лестнице, Астахова вскрикнула. Посеревшее от испуга лицо Насти отразилось и вытянулось на черной сферической линзе летающего «глаза», который завис в воздухе.

3

– Оставайтесь на месте! – Проскрежетал «соглядатай». Мигая красным огоньком, «глаз» вплотную подлетел к Егору и Насти.

– Да пошел ты. – Сорвав себя куртку, Егор накинул ее на «соглядатая» и рубанул кулаком. С пронзительным скрежетом «глаз» рухнул. По ступенькам, позвякивая, посыпались обломки. – Бежим.

Они кинулись по лестнице вниз. Тотчас запищал домофон, громко затопали. Космонавты и похоронные костюмы устремились вверх по лестнице. Резанул голос черноглаза. Космонавт коротко ответил.

– Что и требовалось доказать. – Нахмурившись, пробормотал Егор.

– И что теперь? – Дрожащим голосом прошептала Настя.

– Проклятый глазолёт.– Егор пнул осколок.

– Я живой им не дамся. – Настя содрогнулась. – Уж лучше с крыши…

– Еще успеешь умереть, красавица. – Подкрался насмешливый голос. Из двери рядом с лифтом усмехалась та самая маленькая кубышка с носом пятачком. – Чего застыли? – Старуха открыла дверь шире и отошла в сторону.

Быстро переглянувшись, Егор и Настя прошмыгнули в квартиру.

4

Толстуха заперла дверь на три замка и накинула на нее цепочку.

– Спасибо. – Прошептал Егор.

– Мы же люди, а не твари черноглазые. – Хозяйка расплылась в улыбке и как будто бы стала еще толще.

– Но все равно спасибо.

– Ш-ш-ш. – Кубышка прижала короткий толстый палец к пухлым лиловым губам и прильнула глазом к дверному глазку. – Они…

Прихожую обстреляли звонки в дверь. Егор и Настя растерянно посмотрели друг на друга.

– В кладовку или ванную комнату. Мигом. – Прошептала хозяйка

Сорвавшись с места и метнувшись по коридору, Егор и Настя закрылись в ванной комнате и, замерев, прислушались.

В темноте Настю стало потряхивать. Егор тоже мелко задрожал. Но не от зябкого страха. Егору захотелось с головы до ног осыпать Настю поцелуями. От опастности и вожделения залихорадило и захватило дух. Егор словно без парашюта сорвался в черную пропасть и стал падать, падать… гадая: разобьется или проснется.

Входная дверь залязгала.

– Наконец-то. Дрыхла что ли, хрычовка? – Ворвался басовитый голос.

– На кухне возилась.

– С первачом?

– С кулебякой.

– Ну-ну. Двоих тут не видела? На нем темная куртка мешком и капюшон на башке. А она в черном френче и черной кепке.

– Конечно, видела. – Вежливо сказала старуха.

Тихо ойкнув, Настя схватила Егора за руку.

– Неужели сдаст, старая ведьма? – Пробормотал Егор и судорожно сглотнул. Кляпом застряла темнота. Холод обжег затылок и спину.

– Они сорвались вверх. Черная кепка сказала, что лучше с крыши, чем…

– На крышу! – Оборвал старуху другой, скрежещущий голос.

Хлопнув, входная дверь лязгнула замками и цепочкой.

– Ну, вот и все. – Из коридора сказала хозяйка. – Они убрались. Чтоб им пусто было.

5

Егор и Настя вышли в коридор.

– Спасибо. Если б не вы, нас давно уж… – Так же как и вся она, голос Насти дрожал.

– Да чего уж там, красавица моя. – Толстуха улыбнулась в смуглое лицо Насти

– Дело-то житейское. – Мы же люди, а не черноглазы полосатые.

– И не космонавты. – Рассеянный взгляд Егора остановился на большой черно-белой фотографии в белой рамке. Со стены коридора Егору задумчиво улыбался двойник Ингрид Бергман.

– Что? Не похожа? – Толстуха усмехнулась Егору

– На кого? – Егор недоуменно уставился на нее.

– На меня, конечно.

Растерянный взгляд Егора заметался между фотопортретом и оплывшим морщинистым лицом. Сбитый с толку, Егор смешался и, пожав плечами, что-то буркнул.

– А ведь когда-то и я была такой же молодой и прелестной, как… – Старуха бросила вопросительный взгляд на девушку.

– Настя, – сказала та.

– Как Настенька.

– А потом точно сглазили и прокляли. – Старуха вздохнула. – Все зеркала стали кривыми. Жутко разнесло. Расхерачило, как говорил мой Александр Сергеевич. Земля ему пухом. Совсем сносилась, стопталась. Не нос, а свиной пятак. Не ноги, а тумбы. А лицо как у старой жабы. И смех и грех.

– Да ладно вам. – Настя оправилась, но голос еще подрагивал. – Вы выглядите замечательно.

– Ах, обманщица. – Криво улыбнувшись, старуха покачала головой. – Твоими бы устами да мед пить.

– Егор, скажи, что… а вас как зовут?

– Арина Родионовна я. По мужу Пушкарева.

– Арина Родионовна выглядит почти как на этой фотографии. Да?

Настя дернула Егора за рукав куртки.

– Конечно. Сходство очевидно. Одно лицо… почти. – Пробормотал Егор, взглядывая то на фотопортрет, то на старуху.

– И ты туда же, Егорушка. – Мягко заколыхавшись от смеха, проговорила старуха приторно ласковым голосом. И мимика и жесты – все в ней было нарочитым, словно старуха притворялась.

Старушьи ужимки напрягали и коробили Егора. Поскорей бы отсюда уйти.

– Ты Настеньке не подпевай. А то ведь она из тебя начнет веревки вить. Даже не заметишь, как станешь подкаблучником.

– Мы с ним просто друзья. – Настя нахмурилась и покраснела.

– Конечно, просто. – Толстуха насмешливо посмотрела на Настю. – Тебе же нравятся зрелые, точнее перезрелые мальчики.

– С чего вы взяли? – Настя вспыхнула и сверкнула глазами на старуху. – Вы подслушивали что ли?

– Надо больно. Просто знаю. У меня же чутье, интуиция, шестое чувство. Бог отнял у меня красоту. – Старуха с вздохом посмотрела на фотографию. – И с лихвой восполнил ее чутьем. – Я ведь ждала вас. Чувствовала, что придете.

– Правда что ли? – Опешила Настя и переглянулась с Егором

– Пожалуй, нам пора. – Егор шагнул к входной двери.

Старуха оттолкнула его. Настя тихо вскрикнула, Егор захолонул.

6

– Да вы чего? – Пролепетал он

– Тсс… – Приложив палец к губам, старуха кивнула на окно.

Из окна в комнату, замерев в воздухе, заглядывало летающее «око». Оно взмыло вверх и исчезло.

Торопливо вкатившись в комнату, толстуха задернула шторы и сказала:

– Придется задержаться.

– Придется. – Нахмурившись, Егор поморщился. – Проклятые черноглазы.

– Чтоб им пусто было. – С усмешкой подхватила старуха.

– А можно мне в уборную?

– Спросила Настя.

– Да, конечно, конечно. – Сказала старуха.

– Извините. – Настя сорвалась с места.

Зайдя в гостиную, Егор замер у двери с обескураженным видом. Вдоль дивана вытянулся заставленный вкусностями стол. Перемячи, шанежки, ватрушки, сочники, пончики, печеные и жареные пирожки. Сахарное, песочное и слоеное печенья, бисквитные пирожные. Подсолнечная, арахисовая и кунжутная халва, рахат-лукум. Сливовое, вишневое, крыжовное, клубничное варенья, вареное сгущенное молоко. В большой плоской тарелке с куропатками на ободке стояла кулебяка

– Вы кого-то ждете?

– Уже дождалась. – Старуха с усмешкой посмотрела на Егора.

– Вот это интуиция. – Глядя на обильный стол, кривя рот и покачивая головой, проговорил Егор. Надо уходить.

Толстуха заколыхалась от смеха. Широкий вздернутый нос зашевелился кожистым зверьком.

– Она самая. – Подхватила старуха. – И еще был сон

– Что еще за сон? – Егор с тревогой посмотрел на старуху и вспомнил тетю Свету, которую донимали сны Кассандры. Спину осыпали холодные мурашки.

– Ко мне заходил мой Сергей Александрович.

– Александр Сергеевич. – Машинально поправил Егор. Старуха заговаривается что ли? Не все дома?

– Да-да. Сашенька мой ненаглядный. – Наморщив лоб, старуха скривилась, словно собираясь всплакнуть, но тотчас расплылась в улыбке. – Он-то и известил о вас. Велел укрыть от пришельцев, накормить и…

– Спать уложить? – С усмешкой брякнул Егор

Улыбка замерла на оплывшем жабьем лице, глаза потемнели и сузились.

Егору стало не по себе. Он тихо извинился.

– И отпустить с миром. – С ожившей улыбкой сказала старуха. – Вот я и подсуетилась. Наделала вкусностей, накупила сластей.

– Я не голодный. – Сказал Егор, глядя на горку румяных пирожков в глубокой фарфоровой тарелке с тетеревами на ободке. Живот заурчал, возражая. Смешавшись, Егор нахмурился.

– А живот перечит. – С усмешкой заметила старуха приторно-сладким как арахисовая халва голосом.

Хмуро улыбнувшись, Егор покачал головой.

– Но разве можно доверять снам? – Егор с недоумением уставился на сгущенное молоко в стеклянной вазочке.

– Можно и даже нужно. – Встрепенулась старуха. – Особенно вещим.

– А как понять, что это вещий сон?

– Какой ты въедлевый. – С кривой улыбкой поддела старуха. – Будешь занудой, не видать тебе Насти.

Вспыхнув, Егор бросил сердитый взгляд исподлобья на старуху.

– Ладно, ладно. Не обижайся. Ведь у меня не все дома. Так? – Ухмыляясь, старуха подмигнула Егору.

Оторопев, он вытаращился на старуху. Она читает его мысли?

– А зачем? У тебя все на лице написано. – Она с елейной улыбкой всматривалась в Егора, заглядывала в глаза. Словно пытаясь проникнуть в душу.

– Вам надо играть в покер. – Опустив глаза, пробормотал смущенный Егор и поежился

– Я в карты не играю. Я на них гадаю. Хочешь?

Поморщившись, Егор покачал головой:

– Не очень. Может, в другой раз.

– А со сном в руку или ручным сном все проще простого. Увидишь его и сразу поймешь: это он. Покажется, что все это было, было и прошло. Но он про то, что будет. В ручном сне время перевернуто, как в зеркале стороны предметов. Понятно?

Егор пожал плечами:

– Понятно, что ничего не понятно.

– Расслабься. – Старуха махнула пухлой пятнистой рукой. – В голове проясниться, когда съешь воздушный пирожок с мясом. Или вот кулебяка с капустой и яйцом. Мой Сашенька от нее тащился. Съест в один присест, а потом голубей пускает и ворчит: мол, накормила, как борова на убой, старая ведьма. Это он ласково так меня. Ведь я еще была на загляденье. – Старуха заговаривала зубы, обволакивала словами, как наперсточники и цыганки.

Егор потерянно огляделся. Напротив стола к боковой стене прижимался темный советский сервант. Верхнюю полку облюбовали фарфоровые статуэтки: балерина, немецкая овчарка, старик со старухой, плясунья, китайский божок. За стеклянными дверцами, множась в задней зеркальной стенке, тускло поблескивал хрусталь. На угловой полке, навалившись друг на друга, как будто спали вповалку, пылились книги. Внушительно чернело полное собрание сказок и легенд в одном томе Братьев Гримм. Невольно вспомнилась хлебная избушка с пряничной крышей и леденцовыми окнами. Яблоки, орехи и посыпанные сахаром оладьи с молоком. Хозяйка избушки с красными близорукими глазами и звериной чуйкой.

– Гензель и Гретель. – С усмешкой рассеянно пробормотал Егор.

– Что-что? – Паутина сладких вкрадчивых слов оборвалась.

– Да нет. Ничего. Я вас перебил, кажется.

– А разве я что-то говорила? – Старуха вытаращилась на Егора. Красноватые близорукие глаза округлились.

Растерявшись, Егор переглянулся с ней. Старуха заколыхалась от смеха. Натянуто улыбнувшись, Егор отвел глаза от старухи.

Над диваном рядом с «Утром в сосновом бору» висела черно-белая фотография человека похожего на героя фильмов нуар. Под темно-серой шляпой квадратился лоб. А под ним чернели густые брови домиком. В углу полных губ торчала сигарета

– Это он. – Старуха с грустным благоговением вскинула взгляд на шляпу. – Мужчина был обаятельный. Душевный. Страстный. Женщины любили его. Так и липли. Так и вешались на шею. А он увлекался ими. Но рано или поздно возвращался ко мне. Говорил, что жизнь не мила без моей кулебяки. Не той, что на этом столе. Я про другую… Ну, ты понял. – Старуха многозначительно посмотрела на Егора и осклабилась

Невольно представив ее в костюме Евы, Егор внутренне содрогнулся, побледнел. Замутило. Подобру-поздорову надо смываться.

– Что? Воображение расшалилось? – Насмешливые в красных прожилках глаза впились в Егора.

– Да нет. – Поежившись, буркнул он и вгляделся в фотопортрет. – Он похож на какого-то актера.

– Может на клоуна? – В раздражении вскинулась старуха.

– А чем он занимался?

– Он держал ресторан «У Саши». А когда появились черноглазы, все пошло прахом. Сашенька запил. Финансы запели романсы. Он совсем отчаялся и скис. Впал в уныние и ничтожество. От него остались одни руины. И вот он продал душу, наглотался снаксов, нажрался водки и повесился.

– Повесился?!

– Прямо здесь. – Старуха посмотрела на настенный карниз и вздохнула. – Отсюда и удрал на тот свет.

За зашторенным окном зажужжал летающий «глаз».

– Прячься. – Прошипела старуха. Егор на корточках нырнул под стол. – Улетел.

Выныривая из-под стола, Егор ударился о его край. Тот сердито звякнул посудой и столовыми приборами. Морщась, Егор потер затылок.

– Разлетался тут. – Проворчала старуха. Мешает спокойно поесть.