Заражение

© #Depressed_esthete, 2024

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

for your memoirs, D.S.

На пятиэтажном здании справа весит вывеска петуха и английский надпись под ним PizzaDiz. Я точно видел сегодня на hh их объявление. Нужны официанты и бармены, зарплата от 30 000 рублей. Мне нужна работа. Осталось перейти дорогу. Откуда-то справа и сзади за метр до рельс звенит колокольчик трамвая, почти сразу мимо проезжает вагон допотопной версии, ведомый еще не грузной женщиной. И этот факт немного удивляет.

Крыльцо у кафе симпатично украшено: расставлены деревянные столы, кресла-подушки стоят у единственного дерева здесь, прямо передо мной. Даже развешаны гирлянды, которые пока не горят. По бокам от входа в заведение простые скамейки. Первая заняты двумя (тремя?) служащими. Мужчиной и женщиной. Я бы посчитал еще девушку, но ее статус до конца тут неясен. Она на перепутье между разговором на скамейке и своими обязанностями на веранде. Светловолосая, в белой блузке, около 40 лет женщина бойко рассказывает коллеге что-то из своих вчерашних приключений. Тот ее слушает, но, кажется, больше сосредоточен на сигарете, чей огонек медленно тлеет и приближается к маленькой синей надписи над фильтром и его морщинистым пальцам. На нем, вместо блузки, белая футболка. С женщиной они ровесники. Возможно, что и у него вчера была своя вечеринка, о которой он не хочет говорить. Я медленно приближаюсь к этой паре, но не подхожу слишком близко, меня интересует листок на входных дверях.

Здравствуйте!

В кафе PizzaDiz требуются официанты и бармены

Зарплата от 30 тыс. рублей

График работы 2/2

Приходите, у нас классно!

Классно? Сейчас из меня скепсис можно выжимать соком. Ну ладно. Попробовать все равно стоит – вариантов нет. Поиск работы по странному стечению обстоятельств затянулся на несколько месяцев. А жилье у меня съемное. И кушать хочется. С претензией шитая мечта о завоевании Москвы начала расползаться. Одновременно с нехваткой денег сужается фокус. Интересно, а у девушек тоже самое происходит после 30-и, когда у них не получается найти себе парня? Ведь раньше мальчики мотыльками слетались испить из чаши. Это наверно дарует чрезвычайное ощущение власти. Но это только если девушка осознает свою красоту. Если же этого понимания у нее нет, то она, должно быть, отношения с хорошим парнем воспринимает как удачу и старается за них держаться. Вот и получается, что девушкам, не зацикленным единственно на своей внешности, проще стать счастливыми. Но тут еще, конечно, ряд психологических особенностей имеет значение. Но и этот список кажется весьма ограниченным. С тех пор, как женщину нельзя больше закинуть к себе на плечо и отнести в пещеру, полы поменялись местами в градации силы. Теперь мужчины кажутся слабым полом. Ведь у них отобрали всех их преимущества и оставили только тупое желание. Вот женщинам и приходится переучиваться.

– А на работу устраиваться сюда? – брови в вопросе вскинуты вверх, лицо обращено на двух взрослых.

– Да, спускайся по лестницам и направо, подожди там 5 минут, я сейчас – болтушка говорит это скороговоркой за пару секунд.

После светлой улицы вход сюда – вход в склеп. Крутая лестница спускается на с десяток ступеней, на конце которой вырастает еще одна дверь с уже непрозрачным стеклом. Хотя и первое стекло, безвольно участвуя в светоигре, не позволяла взглянуть вовнутрь. Массивная, деревянная, с черной железной ручкой дверь внизу – дополнительное препятствие, которое, кажется, мешает больше не войти, а выйти. Зайдя за ее порог, я оказываюсь в широком коридоре, одна из веток которого, прямо передо мной, закрыта ширмой, поворачиваю направо – в ту сторону, куда мне указала женщина – в сторону ресторанного зала, заставленного большими столами, с кубками бокалов на каждом, несколько облицованных деревом столбов, служащих опорой всему этому зданию, уходят далеко вверх. Барная стойка занимает всю левую сторону стены, на одном своем конце она приближается, хитро изгибаясь. За ней снуют люди в белых (больничных?) халатах. Если прислушаться, то можно различить обрывки (и даже целые) разговоры некоторых. Присаживаюсь на простой стул и принимаюсь ждать ту, с кем мы условились встретиться.

– Идем со мной.

Сколько прошло? Секунда, две, ноль? Она окликнула меня сразу, как только я сел. Ее энергия никуда не исчезла после спуска под землю. Мне точно не получится за ней угнаться. Я бы, наверно, даже хотел бы узнать рецепт такой вот ее прыти. Ведь она лет на 15 старше, откуда в ней столько сил и такая марафонская форма? Сама по себе властная она становится милой в обрамлении белокурых волос. Но тут я наверно подменяю слова, чтобы не допустить эту женщину внутри ближе.

– Иду

Она уже стоит у дальнего столика, поодаль от потолочных ламп, и поверхность деревяшки освещается простым светильником. Пока я до нее дохожу она успевает запрыгнуть на дешевый диван и, взглядом уперевшись в меня, начать скучать. Без приглашения сесть? – нет – останусь стоять.

– Так, ну рассказывай: как зовут, где работал, чем занимался.

Она спешит так во всем и всегда?

– Ээээ Саша, официантом работал несколько месяцев в ночном клубе, – Что еще рассказать? Не знаю.

– Почему ты ищешь работу? – женщина уставилась мне в глаза, этот вопрос ее, наверно, сильно интересует.

– Мммм… деньги нужны, последние несколько месяцев не могу найти работу, – я отвожу свой взгляд, чтобы чем-нибудь себя не выдать, хотя, кажется, и выдавать-то нечего. Но я все равно боюсь, что ей удастся развидеть в мои глазах нечто, что я еще сам не знаю, но я точно знаю, что не хочу, чтобы это нечто первым узнал кто-то другой. И, если честно, я и сам не хочу знать того, что может храниться там в глубине.

– Ну, понятно. Давай тогда договоримся: завтра приходи к 10 часам. Сначала три дня работаешь, как стажер. Это триста рублей в день, плюс чаевые. И так три дня. Потом оформляем тебя в штат. Там оплата за смену больше в два раза. Ну как?

– Мммм, отлично, договорились.

– Тогда до завтра, Саша.

– До завтра, ээээ.

– Светлана Николаевна, – без паузы.

– До завтра, Светлана Николаевна.

– Хахаха, да давай.

Ее последний смех – хороший знак. Возможно у нас получится сработаться. Эта работа, в том числе, отдушина. Мне необходим свежий воздух, необходимо не забыть, что я что-то еще могу и пусть пока так. Но надо. Нужны силы двигаться дальше, чтобы вот этот сыпящийся потолок сверху меня не засыпал. Бестолковая жизнь, устаешь крутиться в ней хомяком. Тем хомяком, что всегда умирает по глупости. И куда опять несут меня мои мысли?

На выходе встречает солнце. Все еще яркое, также слепит.

Настала пора убежать домой, чтобы насладиться последним выходным. Отчасти я уже начал здесь работать, и уже примерил на себя белый вверх и черный низ, в который каждый из них был одет. Радость прошла быстро, на смену пришла рациональная логика, которая успокоила меня, сказав, что все это временно и я уволюсь, как только найду соответствующую своему статусу работу. Я вглядывался в глаза проходящих мимо меня мужчин и женщин, особенно меня интересовали парочки. Взглядом я как будто пытался спросить кого-то одного из двух, его ли это? Счастливые на меня не смотрели, они были поглощены друг другом. Их мир зациклился, и они уже были готовы к прожитию своей жизни. Почти все были такими. Я задумался о своей судьбе, мои отношения недавно закончились и нельзя сказать, что бесследно. Я замечал что-то оставшееся во мне от них после их ухода. В голове всплыла последняя с ней сцена: у зеркала она смотрит на себя, рукой откидывает свои волосы назад, ее глаза устремлены на свое отражение. Она кажется наслаждается им, ее уста говорят, что мы расстаемся. Эмоции этого момента начинают бурлить, возвращаться. Я быстро выныриваю из омута воспоминаний и сосредотачиваюсь над тем, что, по-настоящему, важно: над работой, куда устроился, над возможными планами. Мысли об этом делают меня сразу серьезным, губы сжимаются и ничего кроме того, что лежит передо мной я уже не вижу. Это проходит быстро. Я опять занят в своей голове женщинами, перебираю список тех, кому могу написать или позвонить в ближайшее время со своими естественными потребностями, но им, конечно, об этом не расскажу. Но выбирать общение я должен, исходя из главной цели. До комнаты, которую снимаю в Москве осталось идти около 15 минут, и мне еще предстоит пройти пару светофоров.

Первый – красный. Осматриваю тех, с кем мне вышло стоять по эту сторону дороги: женщина с коляской, оттуда кто-то тянет свои маленькие ручонки. Все это создает милый сердцу образ, возможно мне тоже стоит завести ребенка. Но до того момента, как завести семью, придется поработать официантом в рандомной придорожной кафешке. Прямо передо мной пара гоповатого вида ребят, они обсуждают что-то на специфическом сленге, который немного выдает суть разговора. «Нет, погоди, мы не можем отсюда стрельнуть. Надо еще домой зайти, взять кое-что. Давай на 3 договоримся встретиться. Погоди, я могу один сходить. Ты то там зачем? Да, бля. Мы же с тобой договаривались, помнишь, я тебе объяснял, что ты сам ничего не найдешь. Заебал, хуй с тобой». Они оба смеются. Их смех заражает и меня, я растягиваю рот в улыбке, но так, чтобы они, вдруг повернувшись, не заметили моего нахальства. Ведь получается, что я стал их третьим, немым, собеседником. От мыслей меня отвлек звуковой сигнал светофора, возвещающий идти. И мы всей нашей командой, обреченной распасться, выступили в поход на ту сторону улицы. Справа от нас стоит ряды машин, они кажутся агрессивными скалящимися металлическими животными, готовыми растерзать задержавшегося на дороге. Мне слепят их фары, я отворачиваюсь и пытаюсь сосредоточиться на том, что хочу. А хочу я быстрее дойти до своей одинокой комнаты, в еще советском девятиэтажном стандартном панельном доме. Во встречном потоке я замечаю красивую девушку, она разговаривает по телефону и не смотрит на меня. Я не расстроен этим, потому что своим невниманием она позволяет мне досконально себя рассмотреть. Интересно, какой у нее размер? Не сказал ли я это вслух? Черт, надо быстрее найти себе девушку.

Второй – красный. Красный, красный – это световой код, шифр? Его можно будет разгадать, если я решу пройти еще несколько светофоров. Но на эту игру у меня нет времени. Надо идти домой и насладиться заостренным чувствами вечером. Может быть позже, в сложной ситуации, я выкрою момент, чтобы пройтись по каждому светофору в своем районе и получу полный текст скрытого от меня (самому себе?) послания.

Я дома и меня никто не встречает – обычное дело, но может быть дома сейчас действительно никого нет? Приглушенная театральная ария, обреченная быть запертой в дальней комнате, является опровержением. Там живет маленькая 30-летняя Маша, родом из православной верующей семьи, невысокого роста, незамужняя, русая она упивается богемской тематикой. Ее страсть почти доходит до одержимости, но останавливается в нескольких метрах до: воспитание не позволяет слать свои обнаженные фотографии актерам.

Быстро раздеваюсь и иду на кухню, чтобы что-то себе приготовить. Раньше этим занималась Настя. Мы 3 года были вместе, но полгода безработицы заставили ее по-другому посмотреть на наши отношения. У меня наверно получится ее вернуть, когда (и если) начну нормально зарабатывать. Но только если моя кандидатура будет еще актуальной. Пузырьки на плите, шипящий звук и горький запах отвлекают. Мои макароны слиплись. И почти убежали. Теперь придется повозиться, чтобы придать им товарный вид. Шум в дверях вещает о том, что Женя тоже пришел с работы. Мы с ним мало общаемся, он практически не выходит из своей комнаты, как каждый из нас.

– Привет, Жень!, – начало переклички.

– Привет, Саш.

– Как у тебя дела?

– Да, все нормально, а ты как?

– У меня тоже все хорошо. Иди кушать, если хочешь.

– Мммм… сейчас.

Музыка в дальней комнате становится громче. За едой мы с ним почти не разговариваем, каждый включил ему интересное на телефоне и смотрит, не отвлекаясь. У него что-то из политического. Бравальный опять находит новые миллиарды у кого-то из московской мэрии. Количество рублевых миллиардов в России, конечно, запредельное. Это какой-то обязательный минимум для российского чиновника. И можно ли вообще считаться российским чиновником без миллиарда? Чмо ты какое-то, а не чиновник, получается. Благодать – путешествие по родной Испании, пока на дороге не встретишь Дон-Кихота с копьем и в латах, только что победившего новую мельницу и готового сразиться со своим следующим иллюзорным врагом. За крупом коня узнается силуэт измученного Санчо-Пансы, преданного обещаниям о королевских землях. Архетипы меняются одеждой. Возможно где-то скрыта неопубликованная часть рукописи, где выяснится, что Дон-Кихот перенял не только рыцарскую удаль, но и грешки сословия. Конь не просто конь, а оружие двойного назначения, а сам рыцарь не прочь иногда позабавиться с простолюдинкой, пусть та и не всегда, а скорее никогда, выказывает охотку к оному. Но тут на помощь может прийти верный Санчо Панса. Измены в военных походах за измену не считаются, а если с женщиной и без последствий в виде детей, то уж точно. А заканчивается секретная часть повести победой Дон-Кихота, и вот мельницы по всей стране демонтированы и на их месте вылупляются промышленные печи, черные в саже роженицы смога, что инфицирует облака метастазами, рыцарский устав читают по воскресеньям в церквях, книжки библии переписываются: Иисус не распят, он почуял предательство загодя и друга Иуду порубил в куски, идея праведного мученичества дискредитирована, число заповедей уменьшено до 5, не убий – не грех, а слабость – смертельный порок. У меня в телефоне на ботлейне в LoL играет любимый стример, примерно каждые 15 минут убеждает публику, что станет игроком мастер-тира, но пока в серебре и откровенно фидит. Прости, что не могу закинуть тебе донат.

– Спасибо, было вкусно.

– Да перестань, посуду оставь, я помою, – в моем рту еще много макарон и приходится прилагать усилия, чтобы говорить членораздельно.

Доедаю и с уходом Жени переключаюсь на более интимные вещи: пытаюсь найти в инстаграме* профиль настиного нового парня, чтобы посмотреть, насколько счастливей она без меня стала. Две новые фотографии: на каждой они вместе, на каждой есть песок и кусочек моря, на каждой у них на лицах улыбки, с каждой пустота внутри меня разверзается вширь и вглубь. Макароны застревают во рту и не хотят туда падать – эта бездна приготовлена для другого. Но обещанию помыть посуду туда удалось провалиться отлично. Заперевшись в своей комнате, мне приходится пересматривать все их последние совместные фото, чтобы потом сравнивать их с нашими. Видимо я завел внутри себя моторчик и не могу остановиться от приносящих боль действий: лезу в архивы нашей с ней переписки. Каждая строка здесь заставляет жалеть и страдать. Скролю пальцем, опускаюсь до единственного хоум-видео, снятого нами в начале отношений и принимаюсь дрочить. В комнате так тихо, что слышны только шлепки яиц об руку. Хотя может быть это не тишина выделяет дрочку, а отчаянная ярость движений? Свой любимый момент, где она открывается от моего члена и предлагает заняться сексом, я перематываю раз-второй-третий, потому что кончить хочу именно на него. Героиновые мурашки пробегают в районе затылка, с глаз спадает пелена, мир возвращается в неэндорфиновую норму и я остаюсь лежать с заляпанными спермой руками. Надо пойти их помыть и отвлечься на что-нибудь тупое с ютуба. Теперь Настя не кажется никогда-не-заменимой. Ее минусы остро: эгоизм, капризы, безотносительная тупость. Последнее раздражало (и раздражает) сильнее всего. Девушки, уверенные, что внешний облик определяет, не скупаются на его накачку – чистый символизм кря-кря. В итоге сознание остается на примитивном уровне, том, на котором свято веруется в знаки зодиака и судьбу, в предначертания, а рецепт счастливой жизни точно кто-то знает и его надо просто найти. Цветы на лугу, раскрывающиеся по лету.

В квартире стало совсем темно и тихо. Добегаю до ванны, захожу на кухню за чаем, быстро возвращаюсь в комнату к полке с Достоевским. Закладка в его «Бесах» где-то на двухсотой странице. Попроси пересказать первые сто страниц и я даже не вспомню о чем они, поэтому сейчас стараюсь читать внимательней, все-таки Достоевский.

«Кириллов промолчал.

– Они нехороши, – начал он вдруг опять, – потому что не знают, что они хороши. Когда узнают, то не будут насиловать девочку. Надо им узнать, что они хороши, и все тотчас же станут хороши, все до единого.

– Вот вы узнали же, стало быть, вы хороши?»

Время 9:00 часов, надо вставать и собираться на новую работу. В качестве униформы закидываю в рюкзак белую футболку, бонусом – книгу. Может у меня получится ее почитать где-то в перерыве. Похоже на самовнушение, ну и пусть. На улице платинового цвета тяжелое небо с белыми участками зарницы, которые разряжают внутреннее напряжение до безопасных процентов. Влажный воздух облепляет лицо маской. Свою досаду к погоде в Москве я сократил до одного дождя. Поэтому с улыбкой выхожу из-под кодовой двери подъезда, вдоль этих серых дверей и скамеек вниз, к бабушке, тащащей тележку со скудным скарбом, оказавшейся при приближении на две головы ниже, ее – стороной, чтобы не коснуться, по той же дороге, какой уходил вчера.

На крыльце пиццерии ничего не стоит: ни столов, ни скамеек, ни стульев. Только дверь охотно распахнута и завязана узелком к крюку в стене, что в первый раз я даже не заметил. В зале, за барной стойкой никого не видно. Но на том же диване сидит Светлана Николаевна со вчерашней девочкой, и перекидываются о чем-то своем.

– Здравствуйте, Светлана Николаевна. Привет, – второе приветствие обращено моей, видимо, коллеге. Та начинает, кажется, с любопытством, рассматривать помеху. Это полненькая девушка, с выпирающими щеками. Ее волосы, плененные узлом, чуть ниже каре. Этот прием не помогает обуздать непослушные вьющиеся кудри. Голова похожа на раздутый одуванчик, волосинки генитальных параметров торчат антеннами по всей голове. Массивные руки почти не контрастируют с белой футболкой, которая еле-еле закрывает плечи. И вся эта футболка на ней скорее в обтяжку, чем свободного кроя.

– Привет, Саш. Знакомься, это Настя. Она будет твоим начальником. Слушайся, что она говорит.

– Хорошо.

– Насть, покажи ему сейчас, где переодеваться и дай фартук какой-нибудь. Я тебя здесь подожду.

– Пошли, – непослушные волосы поднимаются и ведут меня в сторону барной стойки.

Я давно не был на изнанке клиентского сервиса, сколько прошло? Лет 10? Но мы не останавливаемся у стаканов и бутылок с коньяком, а погружаемся в кишки заведения, на глубину, близкую к выходному отверстию: несколько человек на кухне работают, нарезают салаты, консервируют их полиэтиленом, собирают стройным рядами на большом подносе, разглядеть это внимательней не получается – она уводит меня дальше: к холодильникам и стойкам сырых продуктов, в явственно отличающийся с кухней коридор, лампы освещения которого переплетаются с вентиляционными, водопроводными и резервными трубопроводами, по толстой кишке, дальше – повороты и мы оказываемся в небольшой комнате около 30 кв. м. площадью. Под потолком сушится одежда: что-то из униформы и 30 одноцветных, персиковых, массивных, матерчатых салфеток, у гладильной доски сидит потемневшей кожи женщина южно-азиатской внешности, чье лицо неразличимо в свете экрана мобильного телефона на андройде, парящий бесхозный утюг в метре от нее заканчивает образ. Дальняя стена вся заставлена шкафчиками. Узкие, полутораметровые, они стоят прямо на полу в количестве 40—50 штук. Наверно когда-то это было очень популярное заведение.

– Так, надо шкафчик тебе найти, – Настя начинает открывать тонколистные коробки по-очереди, третья попытка оказывается выигрышной, – вот твой ящик. Сейчас фартук тебе дам, – их выбор намного скромнее, их всего три на вешалке слева.

– Переодеваться здесь, тебе сказали ко скольки приходить? Ты сегодня поздно пришел. Обычно тут все к 9:30 приходят. Работаем до 22:00, обед – полчаса. Мммм… еду с кухни, но можно еще с собой что-то приносить. Если хочешь, конечно.

– Хорошо, понял.

– И да, потом напомни, чтобы я распечатала тебе подпись на бейджик и шкафчик.

– Хорошо, спасибо Насть.

– Ну, переодевайся, жду тебя в зале.

Настя быстро убегает из этой дыры. Тут остаемся только я, пожилая женщина и парень, который стоит в углу без футболки, спиной, переодевается. Он точно выше меня, подтянутое загорелое или от рождения темное тело. Если первый вариант, то он должен быть привилегированной, не узбекской крови. Если второй, то его жизнь сейчас можно расписать до конца. Но засматриваться долго – задаться вопросом, подвергнуть сомнению свой собственный статус, обвинить, породить внутренний хаос ориентаций, из которого не получится выйти безболезненно-неизменным, взмах бабочки – цепочка последствий. Переодеваюсь я уже уставившись в свой шкафчик и развернутый вовнутрь, сосредоточенный над тем, чтобы мои движения были как можно рациональнее и мягче. Фартук хорошего качества, ощущается легкая порошковая окаменелость и, кажется, от него даже приятно пахнет. Приподнять и принюхаться я не решаюсь – мало ли кто, что скажет. В левом кармане нахожу маленький блокнотик и ручку – находка на вес золота, в правом – только непонятные крошки. Пойдет для первого дня. Надо постараться сегодня быть вежливым со всеми, чтобы всем понравиться.

Облокотившись на колонну, в зале ждет Настя. Ее скучающий вид царапает совесть. Безмолвно встаю рядом, спиной к тому же столбу, руками к тому же купе, ногами до касания, снимаю скрипку, отдаю ей, я.

– Чо встал? Идем, поможешь мне столы сервировать.

– Иду, – послушно ковыляю следом.

Настя знакомит меня с вилками и салфетками, с тем, как правильно сервировать столы и где можно обзавестись недостающим. А сама идет за бар, где заказывает себе кофе латте в специальном длинном стакане и через трубочку пьет. У бармена на бейджике имя Сергей. Высокий. За два метра ростом, другие для него – маленькие люди почти другой расы, приходится опускаться до их уровня заранее добрым, чтобы были друзья. Прямыми углами борода – брутальность в границах. И прорежена на предмет шероховатостей, что делает эту брутальность бумажной. Нас стилистически, и считай кастово, отличает цвет фартука. Но, кажется, работать это будет в наших отношениях в меньшей степени, чем то, что он тут, как и я, недавно.

– Насть, а как я могу кофе себе заказать? – локоть деловито ложится на стойку.

– Пока никак. Надо ждать Светлану Николаевну, чтобы она тебе карту пробила в кипере. Ты по ней должен смену начинать и заканчивать, а на баре можешь, при желании, что-нибудь себе заказать, – выпаливает Настя как будто по методичке.

– Аа, хорошо, спасибо.

– Давай я тебе возьму кофе. Ты такой же хочешь? Или что? – ее лицо освещается неожиданным участием.

– Аа, да, давай. Мне просто кружку американо, – участием неожиданным настолько, что смущает меня. По 18-летнему принимаюсь разглядывать замысловатые узоры дерева на стойке.

– С тебя 140 рублей, не за что, – заканчивает она это па, делая большой глоток кофе.

– Хах, ладно, договорились.

– Ты откуда приехал вообще? Надолго здесь? – Настя посасывает свой кофе через трубочку, ее глаза смотрят чуть из подлобья, не сексуально виновато заигрывая, без соблазна, с чистым любопытством. На секунду я начинаю сомневаться в уровне ее либидо, а после – в своей привлекательности: девушки всегда говорили, что я красивый. Может меня моя Настя еще поэтому бросила? Без денег и некрасивый. Это достойный набор причин, ее даже можно понять. Тогда нет никакого смысла в том, чтобы пытаться вернуть. Бедный, некрасивый, такой вообще мало кому нужен. И что мне теперь делать?…

– Сааааш?

– А? Аааа, ну да… ну да… что ты там спрашивала? А… ну я в Москве несколько лет живу, сейчас вот проблемы с работой, вот, сюда устроился. А по поводу сроков… не знаю, думаю, что не очень долго. Но посмотрим, как получится, – стараюсь как можно быстрее включиться в разговор, из которого выпал (опять) в свои мысли. Дополнительно мое словоблудие разгоняет чувство вины где-то в верхней части груди.

– Ясно, а сколько тебе лет? – расспрос с Настиной стороны принимает деловой характер. Ей не хватает только записной книжки с пометками и картинками сердечек на полях или диктофона и черной оправы очков. Второй вариант я бы счел предпочтительным.

– Двадцать девять.

– Да ладно, – кофе с молоком и слюнями разлетается тонким веером изо рта. Что-то попадает на мой фартук, пара капель перекрасила футболку, – Прости, прости, пожалуйста. Я не хотела.

– Да ладно, нормально все.

– Точно? Давай я тебе новую футболку куплю? – в глазах девушки как будто бы вызов.

– Пффф, перестань. Ничего не случилось. Пара капель – ерунда.

– Ну смотри. Скажешь, если что.

Я бы прямо здесь воспользовался ее предложением, если бы она была для меня симпатична. Но но но. Допив свой кофе Настя срывается и уходит, чтобы после прийти и попросить меня ей помочь наверху обслуживать желающих проснуться по-московскому за столиком кафе с чизкейком, кофе и греческим салатом, прельщающим сильнее всего своим названием, позволяющим чувственным натурам, подхватывая вилкой лист салата, выращенного в Подмосковье, возвыситься до культурно элитарной Греции, убеждаясь, тем самым, в новый раз в элитарности собственного происхождения (и предназначения), дополнительно подкрепляемом теплыми прямыми лучами одним на всех солнцем, клиентов. Первое время я просто хожу с ней рядом, в уме записываю, также как она на бумажке маленького блокнотика запоминает чужие желания, ее движения. Что мне доверяют делать самостоятельно сейчас – это относить грязную посуду на мойку внизу. Ответственной за это оказывается большая, оттенком кожи того же, что женщина снизу, женщина. Забегая вперед: я так никогда и не увижу ее стоящей на своих ногах, всю историю она проведет сидящая на стуле у большой раковины, изредка позволяя себе встать и забрать тарелки, оказавшиеся от нее дальше расстояния вытянутой руки.

Столы на веранде медленно заполняются народом. Около пяти человек сидят на стульях c оранжевыми подушками PizzaDiz. Четверо из них сидят и ждут свой заказ, один занят делом. В яйцо кокот, вытягивая лицо, он толкает мякиш белого хлеба, но вязкий желток нахально кап-кап оставляет следы на его голубом свитере. Мужчина от еды не отвлекается и голову продолжает держать послушно протянутой. Жизнь тем временем заполняет тротуар. Люди здесь идут как по подиуму, но с перемоткой х2. Некоторые беззастенчиво засматриваются на свободный от стекла террариум веранды.

Поток мыслей кажется осязаемым. Над каждым он занимает какое-то свое пространство, разное по размерам, у кого-то их больше, у других – меньше, у кого-то они запутаны и как лабиринт, у других разделены нумерованным списком, но у большей части пустота, даже не удаленные, не стертые резинкой доски, а мертвое (или вымершее) пространство. Их жизнь настолько автоматизирована, что они похожи на роботов. Единственное, что их пока отличает, это присутствие эмоций, но до истления и их осталось чуть.

На поверхность, из двери выходит вроде Максим. Не уверен. Он целенаправленно идет в мою сторону, почти рефлекторно напрягаюсь.

– Эй, поможешь? Надо вынести Петруху с кладовки. Пошли.

– Да, конечно.

Кажется, это он разговаривал вчера со Светланой Николаевной. И можно уже называть ее просто Света? Внизу, в коридоре мы поворачиваем не направо – в зал, а в противоположную сторону, к зеркальной галерее и закрытой двери. Максим распахивает ее одним из ключей на связке и приглашает жестом за собой. В комнате на полу лежит спущенный рекламный зазывала, стоят два ряда стульев и стоек для вешалок. Не комната, кладовая. Единственное окошко здесь – маленькое под потолком. Второй раз ловлю себя на мысли, что в прошлом это должно было быть популярным заведением. Стулья не совсем обычные: отличаются от тех, что стоят на улице на веранде или тут в зале, да это даже не стулья – плетенные кресла, в каких-то дырах, наверно убирали в расчете отремонтировать, когда выдастся время.

Это кладовая хранит не только невостребованный, забытый скарб, но стремления и чувства, которые были с ним связаны. Спектр оставленных ощущений кажется максимально широким. Я закрываю глаза и стараюсь носом втянуть пыль, чтобы она легла на мои ракушки, раздражила мои нервные клетки, чтобы на рецепторы опустились чужие сценарии жизни, захватить один кусок и надеяться найти подходящий следующий: составить картину, подойти ближе, стать другим. Наверняка в этом заведении подобных мест еще несколько, если постараться, то пазл может сложиться. Перспектива его привлекает. Он жадно вдыхает еще несколько раз, в конце расслаблено выдыхая ртом. Ему кажется, что ему удалось оставить себе части других людей, соединиться с ними, по соски погрузиться в Великую реку.

– Давай, бери. Я пока за насосом схожу, – Максим, он берет Сашу и вместе они поднимаются по ступеням обратно.

На веранде Петруха, сначала эпилептически, потом компульсивно подергиваясь в локтях и коленях, растет и танцует. От радости за такое на его лице расплывается самодовольная нарисованная улыбка. Голова нового официанта поднимается вслед за его. Не смотреть ему тяжело. Что-то гипнотическое есть в этом зазывале. Ему хочется начать танцевать с ним рядом. Приговоренный он делает шаг навстречу к, но отрывает окрик. Насте нужна помощь внизу – «обслужить гостей». Думается об этом с раздражением, а выражение пахнет пошлостью.

– Иди сюда, научу тебя заказы пробивать в кипере. Смотри, бизнес ланч идет в этом меню, они уже забиты и отличаются, по сути, только вторым. Ты можешь корректировать их вручную, для этого надо сюда тыкнуть, а потом сюда. Видишь? Напитки на выбор. Чай, компот, морс. По умолчанию, компот. Но ты все равно спрашивай у гостей, что они будут. Понял? – пытливый взгляд, Настя как будто хочет поиграть в «кто моргнет первым», но эта игра неинтересна, когда в ответных санкциях проигравшему нет жесткости. И уж точно не приносит победившему садистского удовольствия.

– Да, понятно.

– Когда гости приходят, ты с ними должен поздороваться, посадить за свободный стол, а потом предложить им бизнес-ланч, или главное меню. Если по главному меню кто-то будет заказывать, то найди меня, я там тебе объясню, что делать, – Настина рука ложится на мою.

– Хорошо, – стараюсь говорить без оттенка волнения в голосе. Я еще сам не понял, волнение это или возбуждение, и что сильнее на меня повлияло.