Czytaj książkę: «Любовь со вкусом моря»

© Дениза Николаенко, текст, 2025

© Издательский дом «Проф-Пресс», 2025

* * *

Морщинистый дом

«Куда я попала?» – мелькнуло в голове, когда старый автобус шумно выдохнул и распахнул двери. Я вытащила чемодан из-под сиденья, протиснулась в узкий проход, чуть не порвала крокс, зацепившись за что-то острое, и наконец вышла из автобусной духоты. В такую же духоту автовокзала. Здесь суетились люди в поисках своего автобуса, что-то кричали друг другу и носились с разноцветными сумками и пакетами. И зачем они покупают эти дурацкие сумки с котиками и Парижами? Это же ужасно неэстетично.

Я стала оглядываться в поисках мужчины, который должен меня встретить. У мамы сегодня последний рабочий день перед отпуском, вырваться из своего магазина она не может, вот и послала за мной какого-то знакомого. То ли завхоза, то ли водителя из магазина.

– Юлечка, он будет на малиновой «Ладе» с номерами 675, в яркой рубашке и шортах, – объяснила мама.

Только в ярких рубашках тут половина вокзала, а их «Лады» – где-то на обочинах, потому что парковки нет. Да уж, это не Москва. С табличкой «Юлия Смирнова, добро пожаловать в посёлок городского типа Черноморское» никто не встретит. Так что, Юлечка, привыкай. Ближайшие пару месяцев ты проведёшь в степи возле моря с сервисом «всё выключено».

Ужасно хотелось пить. Я подошла к киоску, от которого тянулась огромная очередь, и встала в конце. Возле меня тут же появилась тётка с ребёнком и заявила, что она занимала, и я буду за ней. Я молча кивнула, она потянула ребёнка обратно на скамейку, и он, споткнувшись, больно наступил мне на ногу. На чёрном кроксе появился некрасивый пыльный след.

Я уже жалела, что решилась на эту поездку. Я представила нашу кухню с большим холодильником и лимонадом – бабушка готовит его из апельсиновых корок и лайма, и он летом всегда есть в том самом холодильнике. Хотелось сесть в душный автобус, потерпеть до аэропорта, короткий перелёт, и я дома. Но я покорно стояла, обливаясь потом, в дурацкой очереди, даже не зная, есть ли в киоске вода.

– Э! – успела я крикнуть. Чья-то волосатая рука схватила ручку моего чемодана и тянула его на себя. – Куда? Э! – волосатый продолжал тянуть чемодан, и от такой наглости я забыла все слова.

– Юля? – улыбнулся волосатый. – Давай, давай быстрее. Я там машину поставил в таком месте… – заговорил мужчина в ярко-оранжевой рубашке и коротких шортах на чистом русском языке, несмотря на свою восточную внешность.

Оказалось, что волосатого зовут Нариман. Я спросила, кем он работает, и он ответил, что в мамином магазине он делает всё. Он быстро вывел меня с вокзала, ловко лавируя между людьми. Мы сели в малиновую «Ладу», которая перекрывала выезд автобусу, и водитель уже сигналил. Я хотела пристегнуться, но Нариман сказал, что не надо. Вообще, он много разговаривал, и за пятнадцать минут, которые мы ехали до маминого дома, я узнала историю его семьи до третьего поколения. Пересказывать не буду. Если читали «Сто лет одиночества»¹, то там примерно то же.

– Первый раз на море? – у Наримана, видимо, закончились собственные истории, и он собирался узнать чужую.

Я хмыкнула. Прошлым летом мы с бабушкой и дедушкой летали в Таиланд. Вот там море так море. Южно-Китайское, относится к Тихому океану. Так что, считай, в море и океане одновременно купались. Я плавала с маской для снорклинга² и рассматривала рыб, которые здесь есть только в аквариумах. Здесь же есть аквариумы? А позапрошлым летом мы были в Турции и видели акулу! Хорошо, что она нас не видела! Хотя, может, и видела, но мы в это время сидели на берегу, так что…

– Нет, не в первый, – ответила я Нариману, не вдаваясь в подробности. Просто он с таким видом спросил. Явно очень гордится тем, что живёт здесь, на берегу Чёрного моря.

Вот где я в первый раз, так это дома у мамы. Хотя нет, я же жила с ней, пока мне не исполнилось четыре года или пять, а потом бабушка с дедушкой забрали меня в Москву. Мне кажется, я всегда с ними жила, а что было до – не помню. Как будто кто-то нажал Delete³ и отправил эти воспоминания в корзину. А потом почистил и её. Интересно, можно вообще стереть память? Иногда мне кажется, что я живу в какой-то игре, а кто-то следит за мной. Он и память стереть может, наверное. Однажды я сказала об этом Таньке, а меня услышала её мама. Таня нормальная, а мама у неё странная. Она влезла в наш разговор и сказала, что это следит бог. А потом добавила, что в телефонах надо меньше сидеть. Танька сказала не обращать на неё внимания и призналась: иногда ей тоже кажется, что за ней следят.

– Доставил в целости и сохранности, – улыбнулся Нариман и достал из багажника мой чемодан. Я не заметила, как машина остановилась и мы оказались у ворот дома. Нариман помахал мне и уехал, подняв целую тучу пыли.

«Куда я попала?» – снова пронеслось в голове.

Из-за забора, оплетённого дикой ежевикой, выглядывал дом. Белые облупившиеся стены держали голубую крышу, а сам дом смотрел на меня окнами с деревянными голубыми рамами. Дом был очень старый. Очень. Рядом торчало огромное дерево и отбрасывало тень на облупившиеся стены. Казалось, что это морщины. Вообще, неудивительно, ведь это дом маминой бабушки, а моей прабабушки. Но я её никогда не видела, только на старых фотках. Её не стало ещё до моего рождения. А мама её очень любила и каждое лето приезжала в гости. И беременная, она приехала сюда. Так и осталась тут на пятнадцать лет и теперь живёт одна. Почему без моего папы? Слово такое мягкое: «папа», но у нас его никто не произносит. «Этот человек вас бросил», – всё, что мне удалось узнать за моих четырнадцать лет об отце.

Мама говорит, что я похожа на прабабушку. Такие же тёмно-русые волосы, голубые глаза, прямой нос и пухлые губы, особенно нижняя. Ну не знаю, на цветных фотках прабабушке лет сто, не меньше, и сходства я не нашла. А на той одной чёрно-белой, где она молодая, ничего не понятно: она там как-то боком стоит.

«Юлечка, калитка открыта. Ключ от дома под ковриком. Хорошо прижми дверь», – пиликнул телефон, и на экране высветилось сообщение от мамы.

Как-то стрёмно тут одной быть. Я всё-таки достала ключ, чуть не упав в ежевику, поковырялась им в замочной скважине, толкнула дверь, и она со скрипом распахнулась. Я оказалась в прихожей. На удивление тут было прохладно, хотя кондиционера я не заметила. Мебель практически вся была современная. Не слишком новая, но всё же. На столе из «Идеи» стоял графин с водой и блюдо с фруктами. Я попила прямо из графина и взяла персик. М-м-м-м. Сладость разлилась по языку. Ой. Во рту что-то шевелилось. Я стала быстро доставать куски персика, орать и плеваться.

– Щипалка! – коричневое насекомое с раздвоенным хвостом, напоминающим щипцы, барахталось в персиковой гуще. Видимо, оно сидело в косточке. Бр-р-р-р.

Щипалка. Интересно, откуда я знаю это слово?

Я нашла тряпку, вытерла за собой и прилегла на диван, который стоял возле окна в кухне. Написала бабушке, что я добралась, и залипла на видосики. Я не заметила, как уснула. Проснулась оттого, что кто-то гладил меня по голове. Неужели я столько проспала, и мама уже успела вернуться с работы? Я открыла глаза. Кухня была пуста.

Волшебство, чудеса и прочая необъяснимая фигня

Я заорала, вскочила и выбежала на улицу. Телефон соскользнул с груди и остался лежать возле дивана. Но я ни за что туда не вернусь, пока не придёт мама.

На улице было нестрашно. В ежевике копошились и чирикали воробьи, над клумбами с разноцветными цветами, которые я не заметила сразу, носились бабочки и пчёлы, и их жужжание успокаивало. Я немного посидела прямо на земле под раскидистым деревом и решила осмотреть территорию.

Для такого дома она, кстати, была огромная. Но совершенно заброшенная. Из всей растительности тут была ежевика на заборе, цветы на клумбе и дерево. Кстати, у него были жутко вонючие листья. Я машинально сорвала один и теперь тёрла руки о траву, чтобы избавиться от запаха. Не особо помогало. Высоко поднимая ноги, чтобы ещё какая-нибудь живность не дотронулась до меня, я пошла дальше.

Оказывается, дом стоял в небольшой низине, я её незаметно для себя преодолела и поднялась на возвышение. А дальше – скалистый обрыв и море. Обрыв был такой крутой, что у меня закружилась голова. Схватиться здесь было не за что, потому что забор заканчивался по краям обрыва, и я с размаха села на землю. Какая-то колючка впилась в ногу, но я её почувствовала позже.

Я смотрела на море. Оно слилось с небом, и всё это казалось бесконечной нарисованной синевой.

– Дельфин! Дельфин! – вдалеке выпрыгнул и снова погрузился в синеву дельфин. За ним ещё один, и ещё. Я никогда раньше не видела дельфинов вот так. Только на представлении в дельфинариуме. Когда дельфин прыгает, потому что получит рыбу, почему-то не хочется кричать: «Дельфин! Дельфин!»

«У каждого дельфина есть имя. Его даёт стая один раз и на всю жизнь», – всплыло откуда-то. Странно. Я никогда ничего не узнавала про дельфинов.

Я видела, что солнце приближается к горизонту. А вдруг мама не вернётся до темноты? Что я буду делать одна в этом месте? Я решила выйти за ворота и посмотреть, есть ли тут вообще люди. Телефона с навигатором у меня не было, и я просто пошла вдоль пыльной дороги мимо чьих-то высоких заборов. Впереди ничего похожего на пляж, магазин или другое цивилизованное место не наблюдалось, и я пожалела, что всю дорогу сюда переписывалась с Танькой, а не смотрела по сторонам.

Вдалеке показался велосипедист. Он скоро поравнялся со мной. Это оказался парень лет пятнадцати в кепке и с большими голубыми глазами. Я хотела спросить, далеко ли до цивилизации, но он так пялился, что чуть не свернул шею. Дикий, что ли? Я посмотрела на него так, что сразу стало понятно: с придурками не общаюсь.

Дальше идти мне расхотелось, и я вернулась к маминой калитке. Подошла к дому, но внутрь зайти так и не решилась и отправилась к обрыву. Солнце опускалось всё ниже, и всё вокруг залилось мягким приятным светом. Ещё чуть-чуть, и я бы разревелась от злости на себя. Я вскочила и была полна решимости вернуться в дом. В конце концов, я не верю во всякий бред с волшебством, чудесами и прочей необъяснимой фигнёй.

Однажды мы с Танькой гадали перед Рождеством. Ей разрешили остаться у меня с ночёвкой, мы объелись бабушкиного оливье и сели за «плойку». Но прошли только один уровень, и зашла бабушка. С ней особо не поспоришь, пришлось всё вырубить. Спать не хотелось абсолютно, и она предложила нам погадать. Какую дичь только ни придумают взрослые, лишь бы лишить человека гаджетов. Мы с Танькой ожидали тогда уж чего-то в стиле «Светланы» Жуковского, чтобы страшно было, но бабушка сказала положить под подушку расчёску и сказать что-то вроде: «Суженый мой, ряженый, приди и расчеши меня». Мы посмеялись, но Танька всё равно расчёску себе под подушку засунула. Ну и я на всякий случай.

Спала я в ту ночь плохо. Никакие суженые мне не снились, только выигрыш во вчерашнюю игру у Таньки. Утром открыла глаза, и в голове: «Павел». Мы с Танькой долго думали, что это за Павел такой, в классе у нас никого с этим именем нет. И Танька выдала: «Павел Александрович – наш охранник». Вот спасибо, подруга. Ему же лет сто.

Короче, в чудеса, призраков и тому подобное я не верю. Поэтому собиралась вернуться в дом и найти какое-то объяснение. И объяснение вдруг пришло. Меня осенило: у мамы же есть кот!

Я подошла к дому. Дверь так и осталась открытой. Я помялась на пороге, заглядывая внутрь. «Кис-кис-кис», – позвала я громко, но кот не вышел. Только собралась сделать шаг, как меня кто-то тронул за плечо.

– А-а-а-а-а-а! – я развернулась и рванула прочь, но больно уткнулась во что-то твёрдое.

– Привет, дочь, – мама улыбалась и тёрла ушибленный лоб. – А Феликс в ветеринарке, отвезла на кастрацию, метить начал. Завтра поеду забирать, – объяснила мама.

Мы обнялись и прошли в дом. Он сразу перестал казаться страшным. Мама переоделась, начала копошиться на кухне с ужином и расспрашивать про мои дела. Я понимала, что надо сказать что-то большее, чем «нормально», но что именно, придумать не могла. У нас так всегда: первые несколько дней ужасно неловко с ней общаться. Потом как-то привыкаю, и мы обсуждаем то, что случилось за эти два дня: поход в магазин, вкусный кофе в кофейне, как она перепутала этаж в нашем с бабушкой и дедушкой доме и позвонила соседям. Ну и прочую чепуху. Смысла в этом никакого, зато мы не молчим.

Наконец мама поставила что-то в духовку и села рядом со мной на диван. Я была как натянутая струна. Почему-то при ней мне было неудобно развалиться на диване или закинуть одну ногу. Я всегда так сижу в гостях: с прямой спиной и сложив руки друг на друга. Из-за этого Танькина мама думает, что у меня хорошие манеры, и я правильно повлияю на её дочь.

– Фу-у-ух, устала, – мама откинулась на подлокотник дивана и чуть не ударилась о подоконник, с которым он граничил. Теперь её лицо было далеко от меня, и я немного расслабилась. Она прикрыла глаза, но тут же вскочила.

– Всё время забываю её убрать, – улыбнулась и отвела от лица… занавеску.

Я выдохнула. Так вот кто меня «трогал». Когда я легла, сквозняком вытянуло занавеску за открытое окно, а потом ветер вернул её обратно, и она прошлась по моей голове. Фух. Мама заправила занавеску за радиатор.

– Нариман быстро нашёл тебя? – спросила мама.

– Да. Ты дала ему мою фотку? – бросила я, перебирая костяшки пальцев.

– Смешной он, правда? – улыбнулась неловко мама. – И… и добрый, – добавила она совсем лишнее.

– Ну да, наверное. А ещё разговорчивый, – я пыталась поддержать беседу. Я понимала, что этот Нариман сейчас единственное звено, которое нас связывало. – Такое мне заливал, – хихикнула я.

Мама как-то вжалась в диван и выдавила косую улыбку. Я ещё не понимала, что это значит. На секунду появилось предчувствие чего-то неприятного, но оно исчезло со звуком из духовки. Она пропикала, сообщая о готовности блюда.

Мама поставила противень с запечённой курицей посредине стола и поставила на стол три тарелки – две плоские белые и одну полуглубокую из красной глины.

– Для костей? – я кивнула на синюю.

Мама собиралась что-то ответить, но ей позвонили. А ещё через минуту я поняла, что предчувствие не было ложным. Моя жизнь в этой деревне рухнула, не успев начаться.

Мармеладная лакрица

Мама вышла с телефоном во двор, а через пару минут на пороге кухни показался Нариман. В руках у него была огромная дыня. Он сменил оранжевую рубашку на белую льняную и с порога стал тараторить.

– На, понюхай! – он сунул мне под нос дыню. – Чувствуешь сладость? Через кожуру слышно! Это с нашего поля. Без пэскит… без пестидкц… без химии, в общем, – засмеялся он.

Следом в кухню вошла мама. Она как будто сжалась, стала ниже ростом и не знала, куда деть руки.

– Давай в холод ненадолго! – Нариман по-хозяйски открыл дверцу холодильника и поместил туда дыню.

– Юль, ты не против? – шепнула мне мама, пока Нариман копался в холодильнике.

Я не успела ответить. Нариман сел за стол, и мама стала накладывать всем ужин. Ему – первому.

Есть расхотелось совсем. Интересно, бабушка в курсе, что у мамы есть жених? Я думаю, нет, иначе она бы ни за что не отправила меня сюда. Не успела я подумать о бабушке, как она позвонила. Мама увидела и ещё глубже вжалась в диван. Я потянулась к телефону. Нариман как ни в чём не бывало рассказывал какую-то историю.

– В комнате сигнал лучше, – нашлась мама, и я с удовольствием вышла из-за стола.

Бабушка, как обычно, расспрашивала всё в деталях. Как я добралась, кто сидел рядом со мной в автобусе, не был ли он похож на маньяка. Я сказала, что рядом сидела женщина. «Думаешь, среди женщин нет маньяков?» – возразила бабушка. Я согласилась, что есть, хотя я и не знаю точно. Потом она спросила, приготовила ли мне мама постель и что мы едим на ужин.

– Чей это голос? – вдруг спросила бабушка.

– Телевизор, – вырвалось у меня.

Я соврала бабушке первый раз в жизни. Если не считать того раза, когда я сказала, что иду к Таньке помочь с домашкой по инглишу, а сама пошла на свидание с Димкой из 8 «Б». Но там так получилось… Димка со мной заговорил в столовке:

– Девушки вперёд! – он улыбнулся и уступил мне очередь. – О, ты ж Юля? Приходи вечером на круг.

Круг – это стадион. Там собирается полшколы. Никто не бегает, конечно, просто там удобные лавочки. Я надела новую толстовку и широкие джинсы, взяла с собой помаду. Красила губы в подъезде, смотрясь в камеру телефона, иначе у бабушки возникли бы ненужные вопросы. Мы не договорились с Димкой о времени, я пошла к шести. Все обычно выходят в это время. Короче, на кругу и были все! Димка и куча его друзей. Сначала я подумала, что для первого свидания это нормально. Ну и вела себя соответствующе: строила глазки и даже сказала, что у него классный шмот.

Он всё время улыбался и, когда проходил мимо, старался прикоснуться к моей руке. А потом вдруг говорит: «Это Мишель, моя девушка». И показывает на Машку из нашего класса. В жизни бы не подумала: тихоня и заучка. Как они встречаются, если она на соседней лавочке сидит? Только подумала, а она услышала, что он про неё говорит, подошла и повисла на Димке. Фу-у-у. Посмотрела, а она волосы распустила, стрелки нарисовала и стала совсем не такая, как в школе. Не из-за стрелок, видно, что человека любовь меняет. Я для вида посидела ещё час и пошла домой. Хорошо ещё, что не ляпнула ничего лишнего. Вроде Димка не понял, что я на свидание приходила. Но мама! Сколько ей лет? Я думала, в таком возрасте уже не заводят женихов. Надеюсь, он хоть жить здесь не будет.

Когда я вернулась в кухню, они уже ели дыню.

– Твоя доля, Юлька, – Нариман подвинул ко мне тарелку с ароматными дольками.

– Порция, Нари, порция! – поправила его мама.

Нари! Фууу. Они бы ещё носами потёрлись. Фу.

Когда мы наконец остались одни с мамой, она снова спросила: «Ты не против?» Я сразу поняла, что она имеет в виду их отношения, но притворилась, что сплю. Она вздохнула, выключила свет и вышла, скрипнув дверью.

– Против! – прошептала я вдогонку.

Я долго не могла уснуть: мешал лунный свет, который заливал всю комнату. Луна была полная и висела надо мной, как сицилийский апельсин. Хотелось встать и зашторить окно.

– На Луну, Юлька, долго не смотри. А то спустятся лунные человечки и начнут по тебе ходить. Будешь чесаться, но их не увидишь. Они малюсенькие, меньше клопа, – вспомнила я страшилку, которую сто лет назад, в детском лагере, рассказывала старческим голосом Ева. Мы с ней жили в одной комнате, но практически не общались, только вот перед сном она рассказывала страшилки. И зачем я это помню?

Я боролась с желанием встать и зашторить окно и страхом перед лунными человечками, которых не существует. Страх победил. Закрыла глаза, но проклятые лунные человечки уже спустили лестницу и друг за другом шагали вниз, на Землю, и прямиком в мою кровать. Тогда я решила задёрнуть штору силой мысли. Уставилась на неё и по сантиметру сдвигала вправо. Может, дело и пошло бы, но я постоянно отвлекалась.

Я подумала: как мама тут живёт одна? Ну, жила до Наримана. Наверняка он бы остался ночевать, если бы не я. Может, даже лежал бы сейчас на этой кровати. Может, сказать бабушке, что я еду обратно? Тогда она выяснит, в чём причина, и ни за что меня больше не отпустит к маме. А когда мама приезжает к нам, они постоянно ругаются. Но не так, как мы иногда с Танькой – поорём друг на друга, можем даже обозвать, а потом обнимемся и ещё крепче дружим. Мама с бабушкой ругаются так, что сначала даже непонятно, что они поругались. Бабушка начинает называть маму Ольгой, а не Олей, как обычно. А мама меняет «ма» на Антонина Ивановна. А потом бабушка как будто говорит про каких-то знакомых, но становится ясно, что это она про маму. Мол, такая-то такая рано родила, университет бросила, карьеру не построила и так далее по маминому больному. Мама слушает молча, а потом расплачется и уходит. Дедушка идёт за ней и пытается успокоить. Поэтому мама очень редко к нам в Москву приезжает.

Я всё не могла уснуть и вернулась мыслями к шторе. Она по-прежнему была на своём месте. Или сдвинулась? Я взглядом зафиксировала её положение и подумала, что никогда не оставалась одна дома на ночь. Я только в свою комнату переехала два года назад, а до этого спала в одной с бабушкой и дедушкой. И иногда (часто) даже в их кровати. Они по бокам, я в центре. Я никому об этом не говорила, потому что как-то неудобно: такая взрослая, а сплю с бабушкой и дедушкой. Но у них мне никогда не снились кошмары. А как в свою комнату переехала, так постоянно. То приснится, что я голая в школу пришла, и все ржут надо мной. То – что я целуюсь с Димкой, а у него вместо нормальных зубов клыки. Он впивается ими всё глубже и глубже в мой язык и тянет на себя. А язык вытягивается как мармеладная лакрица далеко-далеко, отрывается и вдруг заворачивается кольцом вокруг Димкиной шеи. А я кричу (хоть я и без языка уже): «Кого больше любишь? Меня или Машку?» Недавно приснилось, что я замуж выхожу. За Павла Александровича. Бр-р-р.

Я не заметила, как уснула. Открыла глаза, а в комнате темно. Штора задёрнута.