Czytaj książkę: «Операция «Искра». Прорыв блокады Ленинграда»
Из искры возгорится пламя
Александр Иванович Одоевский
Предисловие
Прорыв блокады Ленинграда, случившийся в январе 1943 года, получил название операция «Искра». Название было предложено самим генералиссимусом, Иосифом Виссарионовичем Сталиным. Главнокомандующий руководствовался в выборе ровно одним – «Искра» – первая революционная газета основанная Лениным. И нет более символического названия для операции по прорыву блокады «Города трех революций»1, чем назвать ее в честь первой революционной газеты.
Прорыв длился шесть дней – с 12 по 18 января 1943 года. Проводился силами Ленинградского и Волховского фронтов при содействии артиллерии и авиации Балтийского флота и Ладожской военной флотилии. Ленинградским фронтом командовал генерал-лейтенант Леонид Александрович Говоров, Волховским – генерал армии Кирилл Афанасьевич Мерецков.
К концу 1942 года войска Ленинградского фронта и Балтийский флот были изолированы от «Большой земли», и, по сути, находились в такой же блокаде, как и сам Ленинград. В течение всего 42-го Красная Армия дважды пыталась прорвать блокаду. Обе операции (Любанская, и Синявинская) провалились.
Образовался так называемый Шлиссельбургско-Синявинский выступ или «бутылочное горло»2, как назвали это место немцы – плацдарм шириной 12 км, упирающийся в Ладогу между Шлиссельбургом и деревней Липки, занятый частями немецкой 18-й армии.
Ставкой ВГК3 был разработан план новой третей по счету операции. Впервые решено было прорывать блокаду не с одной стороны (как это было ранее), а с двух. Ленинградский и Волховский фронты должны были одновременно двигаться друг другу навстречу и «разгромить группировку противника в районе Липка, Гайтолово, Московская Дубровка, Шлиссельбург и, таким образом, разбить осаду г. Ленинград».
На подготовку был отведен месяц. За это время в войсках должны всесторонне подготовиться к предстоящему наступлению, и полностью скоординировать свои действия. К концу января фронты должны встретиться на линии: река Мойка – Михайловский – Тортолово.
Для наступления сформировали ударные группировки Ленинградского и Волховского фронтов, усиленные артиллерийскими, танковыми и инженерными соединениями, в том числе из резерва Ставки ВГК. В целом ударные группировки двух фронтов насчитывали 302 800 солдат и офицеров, около 4 900 орудий и минометов (калибром 76-мм и выше), более 600 танков и 809 самолетов.
Прорвать предстояло оборону шлиссельбургского-синявинского выступа («Бутылочное горлышко»), где сосредоточились основные силы 26-го и часть дивизий 54-го армейских корпусов 18-й армии, численностью около 60 000 солдат и офицеров, при поддержке 700 орудий и минометов и около 50 танков (в том числе 10 новейших танков «Тигр») и САУ4.
Осознавая значительное превосходство советской армии в живой силе и технике, командование Вермахта рассчитывало на мощь и крепость своей обороны. Каждый поселок, каждая роща и холм представляли собой единую глубоко эшелонированную оборону, с ДЗОТами5 и артиллерийскими батареями, окруженную минными полями и проволочными заграждениями6.
Глава 1
Штурмовые отряды
Тяжело в учении – легко в походе! Легко в учении – тяжело в походе!
Александр Васильевич Суворов
Командир 136-й стрелковой дивизии, генерал-майор Симоняк, как всегда лично, стоял и смотрел, как батальон отобранных им бойцов возвращался усталым шагом с противоположного берега замерзшего озера недалеко от поселка Токсово7.
– Плохо, – напряженно, чуть разжав губы, произнес генерал, узкие его глаза, почти полностью скрытые веками, пристально вглядывались в приближающиеся отряды. Слышны были веселые разговоры – шутили солдаты, некоторые на ходу даже закуривали; впереди шли командиры рот. Только командиры вошли на берег, генерал поманил их к себе.
Отдав честь, командиры, молодые капитаны, вытянулись перед генералом.
– Плохо, – повторил он, еще сильнее сжав губы и сощурив веки, что глаз было не разглядеть. – Десять минут, – Симоняк показал секундомер, которым он замерял время штурма, – десять минут, – повторил, – ваши роты плелись по льду и четверть часа взбирались на берег. Вы все мертвецы, – долгая пауза, заставившая командиров вытянуться до нерва. – Их гаубицы разрушат лед, наша дивизия, танки не переправятся на левый берег. Операция сорвана, тысячи ленинградцев, что умирают сейчас от голода и верят в свою Красную армию, останутся без хлеба. И всё потому, что вы не смогли преодолеть эти восемьсот метров льда за отпущенные вам пять минут. Полчаса даю на отдых, и по приказу – в атаку. Через пять минут вы должны быть на том берегу. А чтобы вам бежалось веселее, через ваши головы будут бить пулеметы… не холостыми. Тридцать минут на отдых, – генерал не сказав более ни слова, зашагал к пулеметным расчетам, что выстроившись вдоль берега, ждали приказа.
Отдав честь, капитаны скоро вернулись к своим группам.
– Плохо, товарищи красноармейцы, – командир, что подошел к своим бойцам, что ближе остальных стояли от Симоняка на берегу, повторил слова генерала, причем в самых ярких красках. – Через полчаса мы побежим штурмовать условно-вражеский берег. Побежим быстро, как ветер. И побежим под музыку наших пулеметов.
– Разрешите обратиться, – прозвучал молодой удивленный вопрос, увидев согласный кивок, красноармеец спросил. – Как это, через головы будут бить пулеметы?
– Чего непонятного? – отвечал командир. – Перед нами крутой обрыв в двенадцать метров залитый льдом, на нем хорошо… нет – отлично укрепленный рубеж с колючей проволокой, тремя линиями окопов и блиндажей. До обрыва – восемьсот метров открытого льда. Пулеметы будут бить через наши головы по окопам, чтобы фрицы носа из-под своих касок не высунули. А как только мы поднимемся на берег, пулеметы замолчат. У нас будет десять минут взобраться на обрыв и занять первую линию окопов. Занимаем линию. За нами идет вся дивизия вместе с танками. Всё зависит от нашей атаки. Пять минут. Вот сколько у нас времени, чтобы добежать до берега, а потом десять минут – взобраться на берег, – капитан смотрел на солдат, и, как в прошлом учитель военного училища, решил закрепить сказанное. – Товарищи красноармейцы, пулеметов бояться не надо. Пулеметчики все асы по высшему разряду. Бить они будут прямо над нашими головами, но по-другому нельзя. На лед не падать. Как первые лестницы встанут к высоте, пулеметы смолкнут. Вопросы еще есть? Вопросов нет.
Да, вопросов больше не было. Надо за пять – добежим за пять, – читалось на разгоряченных от недавнего бега и мороза лицах. Каждый, кто был отобран в штурмовой батальон первого эшелона, знал, что отбирали его не каким-нибудь жребием, не за красивые глаза. Все кто сейчас бросится в атаку, все крепкие мужчины, все или комсомольцы или коммунисты; многие спортсмены. К валенкам каждого солдата привязаны шипы, чтобы не скользить по льду8 в руках штурмовые лестницы и веревки с крюками. Всё продумано. Всё, что требуется – пробежать реку за пять минут. Какие-то пять минут…
– Дядя Митяй, – тот же молодой бойкий голос, что обратился к капитану, – ты, когда побежишь со своей катушкой, когда пулеметы запоют, ты беги аккуратно, а то запутаешься, катушку потеряешь…
– Портки свои не загуби, студент, – оборвал паренька командир отделения, куда и входили и сам паренек, и связист, кого тот фамильярно назвал «дядей Митяем». – Ты б у меня так в моей Херсонской губернии, в моем совхозе, пошутковал бы над тем, кто тоби, дурню, с твоим агрономным неоконченным, в батьки годиться, – командир, двадцатипятилетний статный запорожец, говорил точно на распев, непривычно ставя ударения и растягивая и смягчая гласные, как и многие кто вырос на юге Украины. – Митрий Семенович, – командир, прямо смотрел в усталые и удивительно спокойные глаза связиста, не по годам состарившегося ленинградского рабочего, – вы бежите шибко, и от меня не отставайте.
– Слушаюсь товарищ младший сержант, от вас не отставать, – и голос у связиста спокойный.
– От жинки вести е? – сержант явно любил этого тридцатипятилетнего, впрочем, выглядевшего на все пятьдесят, исполнительного и немногословного ленинградца.
– Какие могут быть вести, Тимофей Ефимович? – простой вопросом ответ. – Прорвем блокаду, там видно будет.
– Вы таки ей листки всё про любовь пишете, мне б так, – говоря всё это, Тимофей скручивал папироску, – А я со своею семилеткою, если и пишу своей дивчине, пишу коряво и все про совхоз, про землю, про погоду пишу, а про любовь, как-то смелости нема. Вы б мне придумали як про любовь … – Тимофей задумчиво посмотрел в холодное карельское небо, – да-а-а, – вздохнул задумчиво. – Любовь…
***
Когда сигнальная ракета взвилась вверх, объявив собою начало атаки, когда батальон единой лавиной бросился на лед и неровными волнами побежал к противоположному берегу, десятки пулеметов ударили по берегу. Берег запестрил снежными брызгами. Генерал Симоняк как в воду глядел: красноармейцы, услышав как над их головами засвистели пули, кому и ушанки обожгло от низко пролетающих пуль, многие солдаты попадали на лед, их поднимали командиры и если бы не грохот пулеметов, сколько бы интересного, на многих наречиях и диалектах услышало Карельское небо – жив и богат оказался русский язык на задорное слово.
– Семь минут, – взглянув на секундомер, сам себе сказал генерал. – Плохо.
До самых вечерних сумерек бегали красноармейцы. Когда вернулись в казармы, сил ни у кого не осталось. Спать повались все как один.
– Я уж думал – всё, сердце на лед выскочит. А тут смотрю – дядя Митяй со своей катушкой всё впереди меня. Как так, я значкист ГТО, и за какие-то пять минут, и не перебегу? Нет, правильно мы бегаем. Так бегаем, что когда побежим в бой, так побежим, что не остановить нас. Сметем немца, в землю затопчем. Вот как побежим, – опустив веки, сквозь наваливающийся сон, всё бормотал разговорчивый студент. – Еще и героев получим, ты дядя Митяй точно получишь.
– Спи, говорун, а то ты у меня наряд вне очереди получишь, студент, – отвечал сонно Тимофей Пирогов. И тут же уснул.
Так прошел первый учебный день.
***
Дни шли за днями. Холод и сырость стояли такие, что многие курить отказывались, легкие обжигало от холода. Но ни пронизывающий холод, ни изматывающий бег от берега к берегу не раздражал защитников Ленинграда. Такая была эта война, что заставляла красноармейцев собирать последние силы. Были те, кто прошел и Финскую и Гражданскую, и даже Первую мировую.
Сигнал атаки – ракета; и пулеметная стрельба. Как пласт крутого берега после дождя оползает, падает на песок, и тяжело перекатываясь кусками, входит в воду, оставляя брызги и пену, так и тысячи красноармейцев вытянувшейся в километровую линию, дышащей стеной бросились на лед карельского озера, и подобно опережающим друг друга валунам, под пулеметный бой и крики «Ура!» устремились к противоположному берегу. Никто уже не боялся пулеметов, никто не падал на лед.
Симоняк, с секундомером в руке упрямо смотрел то на секундомер, то на всё удаляющихся бегущих по льду красноармейцев. Минута, две… пять… первые, особо быстрые, достигли берега, и, приставив к ледяному обрыву штурмовые лестницы стали карабкаться наверх. Пулеметы тут же смолкли.
– Хорошо, – сам себе, негромко произнес генерал. – Вот теперь хорошо.
***
Пока штурмовые отряды бегали по льду озера и штурмовали залитый льдом берег, батальоны 67-й армии Ленинградского фронта вгрызались в промерзлую землю, правого берега Невы, выдалбливая траншеи вдоль всей речной линии – от Песков до Шлиссельбурга. Траншеи долбили и рыли по темноте, удары лопат и кирок скрывал треск пулеметов и грохот пушек – что начинали стрелять сразу, как начинали рыть окопы. Ни один пес не должен пронюхать о предстоящей операции. Перебежчики были с обеих сторон, и с нашей находились сволочи, кто перебегал к врагу и рассказывал, что знал о готовящейся операции. Потому о дне наступления знали лишь на самом верху. Даже полковники не представляли, когда будет нанесен удар.
Глава 2
Начало
В ночь на 12 января все штурмовые отряды с лестницами и крюками, с автоматами и пулеметами заняли вырытые у берега траншеи. С левого берега из вражеских окопов всё выглядело, как и всегда – пустынный заснеженный берег; всю вырытую землю тайно в мешках выносили; ничто не говорило, что вдоль реки траншеи, а в траншеях – десятки тысяч готовых к атаке бойцов Красной армии9.
– Такое множество бомбардировщиков последний раз видел, когда немец на Москву летел, – студент, услышав знакомый гул, задрал голову, впрочем, как и каждый, кто занимал в эту ночь береговую траншею. Десятки и десятки самолетов, линия за линией, еле различимыми силуэтами, летели через Неву на немецкие укрепления. Вся имеющаяся у обоих фронтов авиация нанесла, единый удар по немецкой обороне: артиллерийским позициям, пунктам управления, аэродромам, железнодорожным узлам.
