Czytaj książkę: «Котик Бу-Бу»

Czcionka:

Тихое лето

– Ты это сделаешь. Ты ведь это сделаешь?

– Нет, – «Ну, сколько можно? Достал ты меня!».

– Ведь тебе это нравится, я знаю. Вижу, как у тебя глаза горят.

– Отпусти меня. Я заааадыхаааасьь хрррр.

– Сделай это! Ради Родины!!

Последнее слово «Родина» старый ветеран проорал, сорвавшись на хриплый фальцет. Сняв грабли пальцев с горла племянника, дядя напоследок убил обоняние Дениса выдержанным в гнилой бочке чрева чесночным перегаром. Непроизвольная отрыжка больного человека, способная вызвать рвотный рефлекс у кого угодно, – не лучшая замена приветствию. Худенький пятнадцатилетний Денис отбросил с бугристого высокого лба Архимеда пропитавшуюся потом черную, как воронье крыло, длинную чёлку и, сверкнув карими, в гневе ставшими почти чёрными глазами с сузившимися по-кошачьи зрачками, с вызовом заявил:

– Дядя Костя, ты меня чуть, кхх, не задушил. – И про себя добавил: «Кривожопый соплежуй». – Кхх, кхх.

Денис осторожно ощупал горло. Дышать по-прежнему было трудно, больно. – «Старый хрен, а задушил бы и не вспотел, не то, что я». – Хотя его дяде подполковнику, до недавнего времени разлагающемуся на заслуженной пенсии, перевалило за пятьдесят лет, и он находился отнюдь не в лучшей физической форме, пережать цыплячью шею подростка для него не составляло особого труда. Константин Тихонович Гробовалов никогда в задохликах, как племяшка его, не числился. Ростом под метр девяносто, с толстыми, как брёвна, ногами и руками, бычьей шеей, богатырской грудью дядя выглядел штангистом тяжеловесом. Плечи подкачали, покатые, свёрнутые внутрь, словно у орангутанга. Не красиво, зато мощно. Лысеть, видимо от переизбытка тестостерона, он начал в двадцать лет. На сегодня от его густой, некогда каштановой, а теперь пегой шевелюры остались две полоски по бокам идеально круглого шара черепа. Лысина блестела, отливая в желтизну.

Лысина в облике дяди Дениса раздражала даже больше, чем постоянное хамство. Невыносимым подполковник становился, когда пил, а надирался этим летом он практически ежедневно. Дениса брат мамы принимал за новобранца, призывника, присланного ему в беспрекословное подчинение. Раздолбайство Дениса, прыщавая строптивость стремительно взрослеющего мальчика, каждую секунду борющегося за независимость твердеющей характером личности, подсознательно бесили полковника. Будь он не его близким родственником, он бы научил засранца выполнять приказы, не прекословя старшим по званию, а так – приходилось возиться, уговаривать.

Сделав несколько хороших глотков из солдатской фляжки, которая стала, с тех пор как в прошлом году умерла жена, его единственно верной спутницей, подполковник, уходя к себе на второй этаж башни в аппаратную, растяпе Денису напомнил:

– Лопату не забудь.

Дядя на прощанье и не подумал посмотреть на племянника. Буркнув, ушел. Вознаграждением за пренебрежение стал высунутый вслед родственничку острый розовый язык Дениса. Самое печальное, что вояка был прав. Денису нравилось то, чем он занимался последние два месяца. Отчего он только сильнее злился на дядю Костю, попутно страдая неосознанным комплексом вины. Будто он делал что-то постыдное, недостойное нормального человека. Легче всего было спихнуть всё на время, на обстоятельства, в которых Денис оказался с матерью, но уж очень неприглядными делишками он занялся по настоятельной просьбе Константина Тихоновича. Оправдаться перед самим собой тем, что они с мамой голодали, получалось. Весь Крематорск голодал. Паёк выдавали по карточкам, нормы урезали каждый месяц. Скудная еда – всё же еда. И его мать работала (повезло!!!) в городском, принадлежащим властям, магазине и ей иногда перепадали крохи дополнительных калорий. Так что они могли прожить и без тех банок тушёнки, которыми, за услуги Дениса, с ним расплачивался подполковник. Нет, Денис виноват. Пора заканчивать шляться ночами по пригороду. Лесополоса не место для подростков, особенно когда землю взасос целует ночь.

С конца мая по июль Денис, можно сказать, находился в услужении у подполковника. Делал то, что тему велели. Сухари и каменный горох смертельно надоели. Отказаться полакомиться разогретой в большой чугунной сковороде на свином сале душистой тушенке, сдобренной лаврушкой и чёрным душистом перчиком, оказалось труднее, чем казалось. Горожане стали меньше появляться на улицах по вечерам, следили из-за занавесок, провожая алчными взглядами тех, кто не успел до наступления сумерек вернуться домой. Крематорск опустел, в нём стало тихо. Пропали бродячие кошки и собаки. На машинах по городу решались разъезжать либо бандиты, либо представители местной администрации, мало чем отличающиеся от тех же бандитов.

Выкатив из угла строительную тачку, накинув на плечи подарок дяди – солдатский мимикрирующий плащ, Денис вышел из донжона брошенной военными первой армии базы. Тихая лунная ночь. Не стрекочут цикады, не поют лягушки, ни кричат ночные птицы. Непонятно.

Крематорск волею судьбы оказался вдалеке от водоворота событий второй гражданской войны, что разрывала страну на кровоточащие, орущие в агонии массового истребления клочки. Год назад началось.

Армия, как всегда, оставшись брошенной государством на перепутье, в этот раз отказавшись покончить с собой самоубийством, разделилась на две самостоятельные, противоборствующие между собой независимые части, исповедующие схожую идеологию и управляемые авторитетными, упёртыми, не склонными к компромиссам, стремящимися к званию самодержных диктаторов, похожими друг на друга по манере общаться, как однояйцевые близнецы, генералами.

Первая Армия и Армия Центрального Региона. Первая защищалась на юге, Центральная напирала с севера. Каждая в отдельности армия стремилась к объединению страны, уничтожению очагов сепаратизма. Им двум, вместе взятым, противостояли войска альянса «Белого Сокола», ставшего антагонистом всем тем, кто раньше носил звание слуг и защитников народа. Соколы выступали за генетическую идентичность. Их отряды повсюду возили с собой передвижные лаборатории. Занимая территории, они всех жителей заставляли проходить генетическую экспресс экспертизу, по результатам которой миловали, выдавая удостоверение «человека», или карали за вырождение, отправляя в расход.

Людей, не имевших нужного сочетания нуклеотидов, травили, делая инъекцию яда, уничтожающего связи в молекулах ДНК со скоростью тайфуна. Быстро, стопроцентная гарантия, и хоронить не надо. Получивший прививку смерти умирал в муках в течение всего пяти минут, попутно разлагаясь в пахнущую сероводородом кашицу. Геноцид нового уровня воплощения в реальность идеи этнической чистки.

Четвёртой значимой и весомой организацией, пустившей корни конспиративных ячеек по всей стране, считались летучие отряды секты Папаши небесного кузнеца – «Рудимент 77». Помешанные на сплаве религиозных предрассудков и идей социальной справедливости в реалиях нового времени, культисты объявили Папашу мессией, призванным спасти Россию от мирового зла.

Треть страны испытывала прелести иностранной оккупации. На дальнем востоке хозяйничали лукавые китайцы, Калининград забрали себе лживые натовцы, а в Крыму высадились орды, подконтрольные американской плутократии. Финита ля комедия. Кому-то предстояло начинать всё заново. Восстанавливать страну, собирая, словно мозаику, по пазлам. Конечно, если сейчас уже было не слишком поздно.

До начала мая в Крематорске стояли части Первой Армии. Весной ситуации на фронте для неё настолько ухудшилась, что после первомайской ночи массированного ракетно-бомбового удара, превратившего в пыль восточную окраину города, вояки в срочном порядке эвакуировались в неизвестном направлении. Атаковавшие позиции армии Соколы предпочли, не заходя в Крематорск, начать преследование отступающих в беспорядке первоармейцев в поле. Повезло. Жителям города повезло.

После позорного бегства военных город формально управлялся выбранной ещё в канун прошлого нового года администрацией мэра – так называемыми старейшинами кварталов и народными представителями. Фактически же в Крематорске хозяйничали банды – крю. Ридер крю, Мэд Мэйджик крю, Бум крю и другие. Самой влиятельной и жестокой считалась банда Клопа, обосновавшаяся как раз в районе, прилегающем южной оконечностью к пограничной лесополосе, отделяющей город от территории бывшей военной базы.

Когда первоармейцы драпали, они не забыли вывезти с базы, основного своего места локации, всё ценное, что смогли, – боеприпасы и оружие (это – во-первых!), технику, амуницию, запасы продовольствия и медикаментов (это – во-вторых). Ангары и гаражи для тяжёлой бронетехники частично разобрали, а те единицы, которые не имели возможности передвигаться собственным ходом, загнали буксирами в запасник башни донжона, на её первый этаж. Калеки, а не машины. Восставший из могилы Кулибин и тот не сумел бы их реанимировать.

Четырёхэтажное круглое здание, стоявшее сторожевой башней на небольшом искусственном возвышении ровно по центру квадратного участка базы, оставалось единственным нетронутым военными инженерами объектом. На первом этаже покрывались пылью тонны бронированного бесполезного хлама – несколько БТРОВ без колёс и двигателей, древний танк без башни, пара ржавых армейских грузовиков.

По какой причине неизвестно, донжон разрушать не стали. Более того, командир бригады первоармейцев оставили в башне сторожа с крупнокалиберным пулемётом. Однополчанин Гробовалова полковник Стручков вспомнил о заслуженном пенсионере, предложив ему вернуться на службу. Ветерану войск РХБЗ оставили запас армейских сухих пайков на полгода вперёд: десять ящиков банок тушёнки, мешок перловки. Ну и, конечно, в качестве ручного терминатора подполковник получил проверенного бесчисленным числом битв, непревзойдённого полевого разрушителя легкобронированных аппаратов противника, уничтожения и великолепного шинкователя живой силы супостатов в салат, пулемёт Корд.

На пенсию Гробовалова вынудили свалить обстоятельства пошатнувшегося, – пошатнувшегося в результате несчастного случая на испытаниях усовершенствованного отравляющего вещества, – здоровья. Он глотнул газку на полигоне, раньше других покинув бункер. Приборы показывали, что всё чисто, а на самом деле газ оказался настолько ядрёным, что расчётные минимально активные концентрации оказались значительно завышены. Подполковник остался жив, в отличие от шести других офицеров, присутствующих на испытаниях. Он заработал себе несколько хронических заболеваний ливера с пугающими неспециалистов громкими латинскими названиями. Язва желудка среди них, у врачей считалась тем минимальным злом, с которым с тех пор безуспешно боролся организм Гробовалова.

В то время, когда основная часть населения Крематорска перешла на подножный корм, подполковник стал обладателем пищевого рычага, с помощью которого влиял на жизнь родственников, а мог, при возникновении такого желания, заставить кого угодно стать для него слугой. Быть сторожем Константин Тихонович согласился не из каких-нибудь там политических взглядов или из чувства товарищества, а соблазнившись пайком. Полковнику Стручкову он поставил условие, что помимо продуктов и пулемёта ему необходим алкоголь. Иначе Гробовалов не переедет в донжон. Скрипя сердцем, Стручков согласился, выделив сослуживцу три столитровых бидона чистого зернового спирта, как тот и требовал.

На гражданке подполковник пристрастился к выпивке, глуша боль алкоголем. Началась всероссийская заварушка и с зелёным змием стало худо. А тут ещё жена приказала долго жить. Сдерживать саморазрушительные порывы Константина стало некому. Шанс разжиться обезболивающим тела и души он не упустил.

В Крематорске, куда он отправился после увольнения из вооружённых сил, у Гробовалова из всех родственников в живых оставалась младшая сестра и её сын Денис. Галина, так звали сестру, нежно любила своего брата, как могла заботилась о нём после смерти его жены, мирилась с деградирующим из тяжёлого в невыносимый характером, лечила травками, старалась следить за тем, чтобы он диету соблюдал.

Узнав о новом назначении брата на должность сторожа военной базы, сестра пуще прежнего озаботилась состоянием здоровья брата. Ничего не зная о большинстве чудных заболеваний Константина, она, справедливо считая, что с язвой шутки плохи, принялась ублажать желудок подполковника диетической пищей. Варила овощные супчики, пока продукты удавалось доставать, и заставляла Дениса носить их ему в термосе на базу каждый божий день.

Не сказать, что походы к дяде стали большим развлечение для Дениса. В отличие от матери, он иллюзий в отношении Константина Тимофеевича не питал. Видел, как стремительно опускался дядя, в одиночестве спиваясь. Красные глаза, вихляющая походка, запах. И безумие.

Банды активизировались по ночам, но и белым днём передвигаться по тихим улицам Крематорска стало небезопасно. Нездоровая царила в городе тишина, мёртвая. Денис рисковал жизнью, нося обед дяде. Маме, не желая её нервировать, он не рассказал, что крю на донжон уже совершили несколько нападений. Безуспешных. Хотели башню взять приступом. Хотя почему бандиты не прекращали попыток вскрыть донжон – оставалось непонятным. Все в городе знали, что поживиться там, кроме пулемёта с практически неограниченным боезапасом, нечем. А вдруг? Ведь оставили же в башне зачем-то сторожа?

Упрямый подполковник всем желающим пощупать сокрытые от чужих глаз за толстыми кирпичными стенами, выкрашенными в алый цвет башни, сокровища показал, где раки зимуют, а где их рубят на куски. Неприступность башни подполковника объяснялась продуманным устройством обороны. На четвёртом, открытом всем ветрам этаже башни, построенном по типу беседки, стояла платформа с пулемётом, оборудованным тепловизором. Платформа на колёсиках, помещённая на рельсы, ездила по кругу, обеспечивая сектор обстрела на триста шестьдесят градусов вокруг донжона. Кирпичная кладка защищала стрелка до пояса, верхнюю половину туловища оберегал от пуль и осколков броневой щит, прикреплённый к ствольной коробке Корда.

Гробовалов мог отражать атаки с любого направления, ведя огонь по всем четырём сторонам света. Подполковник уничтожал всех прущих на башню разбойников на дальних подступах, когда их пули не пробивали щит пулемёта и стены цитадели. Подойти на дистанцию гарантированного уничтожения пулемётного гнезда из РПГ у бандитов тоже не получалось. Здесь была важна скорость перемещения по открытой территории базы и внезапность появления, чего им как раз никак и не удавалось добиться.

Территория базы лежала как на ладони у бдительного подполковника пьяницы. Он всегда успевал среагировать на вторжение в охраняемый периметр. Разветвлённая система умного видеоконтроля в автоматическом режиме вовремя засекала любое несанкционированное проникновение во владения Гробовалова преступных элементов. Система уверенно отличала людей от животных, и вооружённых людей от мирных граждан. Она самообучалась, запоминая любые записанные ей хотя бы однажды объекты, сортируя их на мирные и потенциально опасные.

О появлении членов крю система оповещала подполковника звуковыми и световыми сигналами. Если же сторож находился вне комнаты контроля, система держала с ним дистанционную связь через планшет, который подполковник всегда таскал с собой. Первоармейцы хотели оборудовать всю базу роботизированными комплексами контроля, но не успели.

Памятниками неудачных набегов стали с полдюжины обгоревших каркасов бандитских внедорожников, ржавеющих на расстоянии разного удаления от башни донжона. Кто куда докатился, там и остался. Кости и детали перемешались с серой мукой золы.

Поразительно, каким тихим выдалось лето, несмотря на то, какой в городе, сутки напролёт, творился ужас. Убивали каждый день, грабили, жгли. И всё как-то происходило вдалеке, никого не касаясь, как шёпот прошедшей мимо, и за многие километры от тебя грозы. Прогремело и опять мёртвая тишина. Люди, как тени; пустые дни; тёмные тихие ночные часы. И так продолжалось до того момента, пока беда не приходила в твой дом.

К концу второй недели посещений дяди Денисом подполковник показал ему то, из-за чего его, собственно, оставили за сторожа. Предложил работу, о которой Денис не стал ничего рассказывать матери. Уж очень ему не хотелось объяснять, что от него требует дядя за консервы, регулярно приносимые им маме. Зачем её расстраивать? Её брат докатился до гнусного шантажа. Так пусть уж лучше она думает, что дядя помогает им бескорыстно, из чувства родственной привязанности.

При воспоминаниях о тех минутах, когда дядя открылся, Дениса до сих пор передёргивало от отвращения к увиденному им омерзительному чуду. Прошло два месяца, подросток несколько привык к дичи происходящего. Но всё равно…

Так что всё же так нравилось Денису в его ночных путешествиях до такой степени, что он не послал дядю на три весёлых буквы? Он и сам бы не мог точно объяснить. Возможно ощущение безнаказанности и того, что он умеет делать такое, что у других вызывает инстинктивный страх, а когда и рвотный рефлекс. Тайна, и да – извращённое ощущение власти. Пятнадцатилетнему впечатлительному пацану неизбежно невыносимо давят на воображение такие вещи. Кто-то отъезжает в дурку, а кто-то, как Денис, смакует свои страхи и наслаждается их будоражащим дух воплощением в жизнь. Всё, что связано со смертью, воспринималось Денисом, как мистическое откровение: он крепко подсел на адреналиновые приходы.

Тащиться до месторождения запретного кайфа Денису приходилось от донжона всего один километр, и он на месте. Да и по пути можно насобирать подарков. Ночь на добычу богата. От этих прогулок он получал истинное удовольствие. И что? Действительно свежий, напоённый ароматами цветов, теплый воздух южной июльской ночи. Денис катил свою тележку по обочине дороги, не боясь, что его остановят. При малейшем подозрении на опасность он сталкивал тачку в канаву, а сам, накрывшись мимикрирующей накидкой, прятался в кусты. Плащ настолько основательно защищал Дениса от внимания чужих глаз, отражая, как в зеркале, окружающие его предметы, природу, случайные отблески, что даже если бы патрулирующие дорогу подонки остановились облегчиться и стали бы мочится в двух шагах от него, то и тогда бы его не заметили.

Всего через двадцать минут приятной прогулки Денис подошёл к ограде, за которой в безмятежности лучей бледной полной поганки луны его, исследователя секретов, ожидало городское кладбище. К центральным воротам он никогда не ходил, перестраховывался. По ночам здесь никто не появлялся хотя, возможно, кладбище было самым безопасным местом в округе, и всё же. Денис предпочитал проникать на него через дыру в ограде. Здесь как раз росли несколько кучерявых, высоких клёнов. Деревья закрывали от случайных прохожих и заезжих автолюбителей проход-пролом в железном заборе. Кому какое дело? Кому нужно тот и так узнает.

Свежие могилы появлялись на кладбище каждый день, вопросов с новыми покойниками не возникало, возникали проблемы с тем, чтобы всех их прикопать, соблюдая все правила православного ритуала. Пройдя несколько рядов, Денис, не особо заморачиваясь с поисками, легко нашёл новорождённый холмик. Сняв с тачки лопату, он принялся за ставшую привычной для него мозолистую работу. В июле добывать мертвецов стало легче, чем в мае, по трём причинам. Первая – умерших граждан стало больше. Вторая – Денис приспособился, приобщившись к мастерству владения лопатой. Была и третья.

Зная, что за ним никто, кроме них, кому он априори безразличен, не наблюдает и не слышит, Денис вложил себе в уши наушники. Поколдовав с плеером, он включил песню из сборника любимых композиций малолетнего маньяка-трупособирателя. В барабанных перепонках замаршировала простенькая и от того привязчивая мелодия. Долгое вступление, залихватский свист, пресловутое – «ОЙ-ОЙ», и вот хор бритых мальчиков запел:

Мы к вам придём и всех убьём

Мы к вам придём и всех порвём

Не помешает нам и не закроет нас, и не повяжет нас

Мы будем делать всё, что захотим

Под такое вот залихватское музыкальное сопровождение Денис и копал. Так легче и веселее. Жадные могильщики совсем обнаглели, требовали за свои услуги уже совсем какие-то несуразные, баснословные суммы гонораров. Понятно, что народ начал хоронить покойников сам. Простые люди, страдающие от недоедания, не имеющие нужных навыков тренируемых годами примитивных движений, закапывали мертвецов не так глубоко, как следовало. Доставать из земли такие подарочки судьбы стало гораздо менее трудоёмко. Это стало третьей причиной, почему задача трупокопателя значительно облегчилась.

Метр мягкого рыхлого чернозёма в глубину и остриё лопаты натыкалось на дерево крышки гроба, а иногда (такая хрень случалась всё чаще) с лёту втыкалось в податливую плоть усопшего. Сегодняшний покойничек принадлежал к «богатеньким», его закопали не просто так, обернув в штору, заменившую родственникам саван, а положили в настоящий гроб.

«ТУЧЕП», – такой звук выходил, когда могильная лопата ударялась о крышку, – необыкновенный глухой чавк. Денису он нравился, чудилось в нём что-то от остро будоражащего психику и в то же время простое, сермяжное, как правда о том, что мы все умрём и одновременно магическое, родственное тёмному колдовству, предлагающее наслаждаться моментом, максимально до гланд заполненным реалистичным на миллион процентов восприятием жизни, пульсирующем на безмолвном черном фоне экрана смерти. Плеер сменил композицию: теперь телефон транслировал в мозг хрипы электрогитар, нервный бой барабанной установки и безумные крики психопата, готового к действию. Металлическая группа «Кишки» рубила хит – «Пожар в дурке имени Ленина».

Пятнадцатилетний подросток разгрёб, соскрёб последний слой земли с гроба. Поддев лопатой крышку под стенания неохотно выходящих из пазов братишек гвоздей, он открыл доступ свежему воздуху к телу.

Девушка. В гробу лежала молодая, невероятно красивая девушка. Возможно, ровесница Дениса. Покойницу, похожую на невесту, могильщик любитель аккуратно вытащил наверх. При лунном свете кожа светилась мягким бело-бежевым фарфоровым светом. Юный ангел, дитя, видимо так и не познавшее всех прелестей весны жизни, зато хлебнувшее её ужасов с изрядным избытком. Логично, иначе бы она не оказалась на кладбище.

Денис не знал, что конкретно сгубило девушку. На первый взгляд её тело казалось целым, невредимым, нетронутым людьми. Болезнь? Навряд ли. Скорее всего, она умерла насильственной смертью. Обычное дело по нынешним временам. Смертельное ранение скрывали погребальные одежды и цветущий вид нежного возраста, который мог сгладить, скрыть любые повреждения не хуже искусного грима, наложенного умельцем доктором в морге.

Правильные, спокойные в нежданной смерти черты. Круглый овал уже не детского, но и не взрослого, а от того такого нежного, привлекательного лица голубой принцессы. Пшеничные волосы, пушистые ресницы, плавные линии бровей. В свете звёзд светлые волосы отливали серебром, а воображение Дениса рисовало их золотыми. Златовласка из его детских снов. Она ему понравилась, аж сердце на секунду защемило от горя, что она умерла. Так жаль, что она умерла. Он вынул из ушей наушники, бубнящие басовитыми циркулярками, звенящие погребальными колоколами, рычащие демоническим вокалом. Любое звуковое сопровождение сейчас казалось лишним. Тишина, покой, вот чего требовала от него мёртвая Златовласка. Она заслужила, чтобы никто не осквернял её сон трэшем. Тем более, что Денис знал, что ожидало её вскоре.

Маленький трогательный подбородок, а губки конфетки – пухлые с продольными канавками эротичных морщинок. Златовласку, перед тем как уложить в гроб, аккуратно причесали: две волны пышных волос прикрывали плечи, удерживаемые ободком в виде то ли белого венка, то ли подвенечного венца, ласково обнимающего лоб. Причуда родственников. Венок-венец выгодно подчёркивал нежную красоту девушки, отправившейся в последний путь, а её белоснежное платье оповещало стражей потустороннего мира о сохранённом ей целомудрии.

Покойница стала непривычно лёгкой ношей в руках Дениса. Он достаточно перетаскал трупов этим летом и прекрасно знал, насколько неподъёмной бывает мёртвая плоть. Случалось, что и детей приходилось взвешивать: все они висели гирями на нём, пока он таскал их из могилы в тачку. Златовласка же весила словно птичка. Феномен, не подлежащий разумному объяснению.

Как заметил Денис: многие люди после смерти обретали несвойственную им утончённую, иногда изысканную красоту, несвойственную им при жизни. И уроды и симпатяшки становились невозможно прекрасны. Неотразимы. Нервное напряжение, злоба отлетали в небытие вместе с душой, оставляя после себя в теле покой и торжественность закрытого на ночь храма. Длилось наваждение недолго, оканчиваясь через два-три дня с возникновением первых видимых очагов разложения. Думать об этом Денису совсем не хотелось, как и о том, что с невестой произойдёт дальше. Бережно погрузив её на тачку, он повёз Златовласку к очередному превращению материи.

Через полчаса неспешного передвижения, без всяких приключений тачка с грузом прибыла к воротам донжона подполковника. Стоило Денису подойти башне, как ворота бесшумно отошли в сторону. Это правильно. Хорошо, когда механизмы смазаны и створка отъезжает, как по маслу, без старческих хрипов и стонов. Денис не терпел ржавчины ни в машинах, ни в людях. Вот, например, его тележка никогда не скрежетала, обрезиненные колёсики крутились бесшумно.

По гаражу, мимо груд бесполезного бронированного металлолома, к спуску в подземную часть цитадели Денис вёз Златовласку. Вкатив тележку на последний нижний уровень, Денис установил её у самого края темного прямоугольника ямы, уходивший на 3,5 метра в бетон основания фундамента донжона. Яму 6 на 8 метров заполняла тьма. Так могло показаться издали любому, кто к ней подходил. По мере продвижения к яме посетитель уже различал серые шершавые стены, ныряющие на глубину, в сумрак, становящийся тем гуще, чем дальше проникал его взгляд.

Кривая трёхметровая загогулина заглядывала в яму, держа на горбу отведённый назад желоб. Раньше желоб вёл в яму, исполняя роль примитивного транспортёра. Подполковник его поднял и заклинил механизм опускания. Денис отлично понимал, почему он это сделал.

Те, кто жил там внизу, не любили света, а тем более – навязчивого внимания. Они показывались, выходя под холодный свет люминесцентных ламп, лишь затем, чтобы удовлетворить голод. Тогда решившийся приобщиться к тайне псих мог лицезреть во всей дикой красе кошмар, выдрессированный из безликих генов неизвестным вивисектором.

Есть они хотели всегда, но не всегда они могли голод своевременно удовлетворять. В яме жили настоящие мрази. В первый раз, когда дядя показал Денису своих подопечных, парнишку замутило, да так, что от пришедшего мягкой пулей в мозги головокружения он чуть не свалился туда, к ним.

Подполковник Гробовалов щёлкнул выключателем и зажёг свет в яме.

Истинное предназначение объекта, оставленного на попечение вышедшего в тираж ветерана инвалида, показалось степенно копошащимся в углах ямы. Сморщенные куски серо-розового с зелёными прожилками мяса, поразительно напоминающие человеческие мозги, мутировавшие до размеров годовалой свиньи, встревоженные светом, топтались на мохнатых паучьих лапках, не двигаясь с места и хлюпая по чёрным жирным мазутным пятнам испражнений, покрывавшим добрую половину площади ямы. Мрази (такое название существ первым пришло на ум Денису при первом знакомстве с ними) продвигались короткими взрывными перебежками, делали рывок и вставали, раздуваясь, а затем постепенно опадая, как стареющие, улетающие в поднебесье воздушные шары. Пока мрази отдыхали, их задние части полушарий, покрытые ковром беспрестанно шевелящихся розовых сосочков, подрагивали в такт ритмичной пульсации. Как следует отдышавшись, они снова бежали на поиски тёмных уголков или пищи.

Ну а питались они и вовсе омерзительным образом. Чтобы показать Денису весь процесс кормления от начала до конца, дядя вывалил в ямы содержимое синей пластиковой бочки, доверху набитой гнилыми костями, тухлыми обрезками тканей домашней скотины (о скотине Денис подумал ещё до того, как дядя ему обо всём рассказал; потом он всё понял… когда было уже поздно). МозгаУки, как их называл Гробовалов, прежде чем сесть на мясо, брызгали на него коричневыми горячими остро пахнущими струями желудочного сока. Мясо начинало дымиться. Тогда мозгаУки набегали к размягчающимся кускам еды, наседая на них словно мухи. В складках серой плоти открывалась вертикальная ротовая расщелина, где спереди щёлкали крестом сходящиеся по центру два клюва, за которыми порхали острые, как бритвы, блестящие влагой ресницы цвета антрацита, предшествующие ворочавшимся на границе раздвоенной глотки свёрлам серых хрящей.

МозгаУки поедали любые биологические объекты, прошедшие специальную химическую обработку их желудочным секретом. Не брезговали ни костями, ни жилами, не оставляя трупным червям ничего, кроме скверно пахнущего уксусной эссенцией жидкого гуано. Выбраться из ямы им не позволяли стены, обложенные тёмно-зелёной гладкой плиткой. Их паучьи лапки скользили по кафелю. Отлично.

Не желая того, Денис стал мамочкой для мразей, ну, а если быть точным, их кормилицей. Как ему не хотелось расставаться с сегодняшней добычей – Златовлаской, а приходилось. У него тряслись поджилки, так он не хотел прощаться с принцессой, бросая её в яму. Рок двигал им. Понимая, что она мёртвая, он продолжал злиться на себя, взращивая в сердце семена ненависти к ненормальному родственнику.

Справиться с приступом совестливости Денису, как всегда, помог подполковник. Чувствовал, что ли, он его неуверенность? Всегда, когда Денис хотел поступить по-своему, дядя оказывался неподалеку – тут как тут. На этот раз Гробовалов спустился проверить, что это его подручный так долго возится. Ведь ему следовало дать следующее задание и объяснить, что он плохо стал справляться с обязанностями фуражира. Не отрабатывает полностью вознаграждение в виде двух банок тушёнки. Не будет справляться, подполковник срежет паёк до одной банки.

– Эй, ты долго будешь хлебалом щёлкать? – грубо окрикнул замечтавшегося племянника подполковник.

– А? Да. Дядя Костя, подожди.

– Чего ждать? Давай, действуй! Или я помогу.

– Я сам. Не надо.

Мысль о том, чтобы доверить судьбу Златовласки кому-то другому, была неприятна Денису. Нет, он должен закончить сам то, что начал. Рок.