Фермер

1

Весна 1945 года, Германия, концентрационный лагерь…

Что для русского хорошо, то для немца смерть – издавна твердили на Руси. При нынешних событиях это выражение воспринимается особо парадоксально. По просёлочной колее, иногда доходящей до колена, болтая пассажиров из стороны в сторону, уверенно шла колонна грузовиков из десяти «трёхтонок».

Нет, не из-за отсутствия дорог, они были, и по-немецки хорошо ухожены, ехали советские солдаты в небольших деревянных кузовках, – эта просёлочная дорога срезала путь от вокзала до места назначения минимум на тридцать километров. Советский народ был нетребователен к условиям – действовали по принципу – чем короче, тем быстрее. Сложности мы любим, даже часто сами себе их создаём. Причины этого непонятны всему миру, но сейчас момент истины, и народ этот многострадальный щёлкает проблемы, что орешки белка. Вот один из таких примеров. Идёт колонна полу -деревянных автомобилей, медленно, но уверенно, а по встречной менее разбитой колее стоят, по уши завязшие в грязи, без надежды на дальнейшее возобновление движения, «союзнички», гражданские немцы из движения Сопротивления, отставшие от своих. Много удивлённых глаз смотрят, как вытянувшийся автопоезд рычит, но едет.

Снега, как такового, уже нет, но в воздухе ещё ощущается его присутствие. Весенний холодок пытается напомнить об уходящей зиме. Тепло выгнало из укрытий местных квартирующихся круглогодично птиц. Невыносимо слышать безостановочное карканье ворон и грачей. Оно заглушало пение соловьёв, пытавшихся всё же обрадовать человеческое ухо, предвещая приближение не только долгожданной весны, но и не менее ожидаемых изменений в военной обстановке на покрытой горем земле.

Обманчивое это тепло. Вроде бы застегнёшь шинель, – жарко, а расстегнёшь – моментально дрожь пробирается к телу. Деревья те же, что и на родине, в основном, но хвойных маловато, вот и картина не совсем родная, всё голо в эту пору.

В кузовах молча, периодически дымя самокрутками и трофейными папиросами, следовала с фронта до концлагеря боевая штурмовая рота пехотинцев под командованием майора Вениамина Викторовича Колесникова, потомственного казака из Ростова -на -Дону, за 180 сантиметров роста и богатырского телосложения. Его насыщенно чёрный чуб свисал под фуражкой над глубокими карими глазами, твёрдо и внимательно глядевшими на всех из-под тонких чёрных бровей. Не менее тёмные усы, подкрученные с концов над верхней губой придавали этому зрелому красавцу благородный вид. Многие женские сердца были разбиты. Даже сейчас, несмотря на сорокалетний возраст, он становился только изящнее. Прямой, но не совсем тонкий нос напрягся в ощущении чего-то тревожного в этой непонятной передислокации. Командование направило по этому маршруту с приказом прибыть в концлагерь, принять у танкистов объект до прибытия комендатуры, чекистов и особистов.

Советская Армия шла на Берлин. Он так мечтал ворваться в логово врага, разбить фашистскую гадину в её спальне, воздать за народ свой, за горе ему причинённое этими фанатиками, возомнивших себя богами. Но приказ есть приказ. Впереди показались чёрные трубы, из которых шлейф дымка уходил высоко в не совсем ещё ясное небо.

– Вень, командир, ты, это, не горюй! Война всё равно заканчивается, дай и молодым побить немчуру, – успокаивал его дядя Вася. Худощавый с мясистым носом, он сплёвывал с губы, в окно через левое плечо остатки самокрутки, подруливал бьющийся руль от колёс, едущих как по рельсам в колее с жидкой грязью.

– Смотри, откуда-то здесь «союзнички», нет бы прямиком в концлагерь, спасать народ. Ведь там и ихние, говорят, имеются! Недовольный его голос не прекращал подливать огонь в печку недовольства, разогретую в душе Вениамина, который правой рукой пытался держаться за ручку, приделанную дядей Васей к потолку, а другой – придерживал портупею. Скачка на ухабах не совсем способствовала полному пониманию происходящего. Он махал головой, поддакивая высказываниям дяди Васи, хотя сам, вряд ли вообще его слушал. Но дяде Васе что? Лишь бы его не перебивали.

– Союзники, появившись в конце войны, словно к делению пирога, мне не нравятся: чего они ждали? Столько лет мы ломали хребет Гитлеру, как почуяли, что Союз себе всю победу заберёт, раз и появились ниоткуда. Не сломай мы фашиста, они в Нормандии в воде и остались бы. А тут – нате вам, как в отпуске по Европе бегают, столбят территории.

– Да не говори, дядя Вася! – махнул головой ещё раз Вениамин.

– Что говорить, вся Европа работала на Гитлера, помогая в войне против нас. Теперь боятся возмездия, так и бегут к американцам, стараясь сдаться не нам. – продолжал дядя Вася, подкручивая непослушную баранку к центральному входу в огромный по площади концлагерь.

Вслед цепью встали грузовики, из которых дружно по команде выгружались в полной экипировке проверенные в боях солдаты майора Колесникова.

Вениамин в новой гимнастёрке со звездой Героя на груди оттянул полы кителя, щёлкнул сапогами и, погладив усы, оглядел строй своих бойцов.

Эти смелые гренадеры, возраста от двадцати до шестидесяти лет, с уважением глядели на своего командира в ожидании приказа. Уверенные в себе, они с нескрываемым удивлением открыли рты, не понимая вообще, для чего они здесь. Но и он не очень -то понимал, что от него требуется. На фронте ясно, где враг и что делать, а здесь оставалось действовать по обстоятельствам.

В воздухе стоял скрежет железных засовов, болтаемых ветром из стороны в сторону, и приглушённый вой сирены противовоздушной обороны, разносившийся далеко по местности.

– Почему сирену включают? – спросил майор, направившись к входу. – Вроде авиа -налётов не предвидится, фронт далеко ушёл.

– Заклинило, наверное! – прохрипел дядя Вася, затянув ремень на выгоревшей гимнастёрке и поправив пилотку. Вой сирены под аккомпанемент летящих с неба мелкого, пушистого как снег пепла, падающего с огромных, упирающихся в небо чёрных труб, добавлял тревогу в души видавших виды солдат и офицеров. Ещё этот напуганный чем-то молодой командир взвода танкистов.

– Старший лейтенант Омельченко! – выдохнул прокопчённый дымом дизеля, лет тридцати, невысокого роста, шустрый парень. Страх явно овладел им по полной. Его подчинённые своим видом словно вторили командиру, будто понимая что-то ведомое только им. Быстро и несвязно что-то пролепетав, не доходя до ворот, посчитав, что контроль над лагерем передан пехотинцам, танкисты во мгновение запрыгнули в свои железные машины, рванули на всех мощностях в сторону столицы долго не просуществовавшего третьего Рейха.

– Так поспешно удалились!Убежали что чёрт от ладана! – отметил дядя Вася, поведя в стороны своими белыми усами. В свои лет шестьдесят он был седой до яркой белизны, почти как дед мороз в сказках, только без бороды. – Какие-то они бледные и испуганные, -добавил он.

Прохлада, не яркий дневной свет, эта надоедливая сирена, карканье ворон, бледные лица танкистов прибавили беспокойства. Что-то ужасное, тягостное ждало их у ворот.

Огромная территория в центре ровной поляны, в плотном лесу, была огорожена высоким забором из почерневших от дождя брёвен и колючей проволоки. По периметру располагались на толстых основаниях сторожевые вышки, внутри стояли несколько десятков чёрных дощатых бараков, которые упирались перпендикулярно друг к другу, только административные здания, были сделаны из красного кирпича.

Как будто чуя нерешительность людей, при открытии почти четырёх – метровых в высоту ворот забуксовала сирена.

– Уйт! Уйт – ворота со скрипом распахнулись, и сирена завыла ещё громче. Солдаты суеверно вполголоса говорили что-то друг другу, чем усиливали напряжение Вениамина. Он встал как вкопанный. Следом дядя Вася, переводчик, ефрейтор Калинин в очках и десять солдат застыли в ужасе, выглядывая друг из-за друга.

У входа во фронтальное здание, напоминающее котельную, откуда ввысь, словно стволы гаубиц, тянулись чёрные кирпичные трубы, из которых не переставала струиться дымка, разбрасывая золу по округе. А сбоку перед котлами были сложены в высоту не менее трёх метров людские трупы – целые, но исхудалые до состояния костей. У всех перехватило в горле, безмолвие создавало вакуум в ушах, кровь усиленно стучала в висках, кому-то стало плохо, кто-то упал. Да, все они видели трупы, много трупов, но на полях сражения, и товарищей, и врагов, но тут другое. Горы, накиданных как дрова, измождённых, голых, убиенных и умерших от голода и истязаний женщин, детей, стариков, мужчин. Неестественно торчали руки, ноги, незакрытые глаза. Открытые рты, словно они что-то хотели сказать перед смертью. Нижние тела видно лежали давно, восковые до синевы, раздутые, придавленные верхними, издавали запах трупного яда, непонятного цвета жидкость вытекала из-под них.

Переводчик Калинин, с внешностью ботаника, достал платочек, прикрывая рот, белее белого, шатаясь, побрёл за командиром. Пирамида трупов однозначно оказывала и психологическое давление, даже спиной её все чувствовали, отойдя от неё пару десятков метров процессия остановилась у дверей, за которыми содержались не успевшие сбежать охранники концлагеря.

– Фу, ну и запах! С каждым шагом всё хуже и хуже! – Выругался полковник Колесников. Никогда не пасовавший перед страхом смерти, он дрожал перед кучей бездыханных тел.

– Кто старший? – прибавил голос, войдя в казарму, пытаясь разглядеть в темноте бывших надзирателей. Кто-то из них был в форме солдат вермахта, кто-то тюремщиков, некоторые были в лохмотьях заключённых, скорее всего помощники администрации лагеря.

– Кто старший? Вывести всех на улицу! – громко скомандовал Вениамин Викторович.

– Я! – сказал по-немецки, в расстёгнутом кителе с перевязанной в локте рукой офицер со строгим профилем. Выяснилось, что Фон Краус, начальник охраны, остался прикрывать отход своего начальства вместе с полусотней уцелевших сотрудников и помощниками надзирателей. Подчинённых Фон Крауса загнали обратно под охрану, а самого повели, рядом с командиром, под направленный в его спину ствол ППШ. Время от времени его посещали мысли о побеге, он с готовностью тараторил на своём, ефрейтор Калинин успевал переводить только то, что было необходимо. Из гортанно льющихся предложений от полковника Фон Крауса удалось узнать, что на территории концлагеря осталось в живых не менее 10 тысяч заключённых со всей Европы, включая СССР.

– Это очень много, когда приедут коменданты и эти чекисты!? Не справимся, нас меньше сотни, куда девать их всех? Ну и задача! – вслух размышлял Колесников. – Капитан Валиулин! Больным помочь, здоровых накормить, как-то надо всех переписать, распределить.

– Снаружи ряд вагонов стоят, может туда временно переселить? – Валиулин всегда знал как выйти из любой безвыходной ситуации, что сделать, его инициатива облегчала решительность майора Колесникова.

– Конечно! В вашем распоряжении, всё, что посчитаете необходимым, делай как считаешь правильным! – ответил полковник.

Вениамин уже видел, как зашевелились заключённые, поверив, что прибыли спасители, неуверенно выходили из мрачных бараков, буквально падая на руки солдатам. Те, с состраданием, как могли быстрее выносили больных, ослабленных. Слова благодарности на разных языках звучали по всему концлагерю. Относительно здоровые заключённые, поддерживая друг друга, цепью брели к полевой кухне, тыловая служба работала на всю свою мощь.

Некоторые подходили к Вениамину, пытаясь сказать спасибо, радость хоть и слабо но светилась в их взорах. На лицах, и так стянутых до костей, попытки улыбнуться превращались в виновато просящие гримасы с глазами полные горя. Одна из таких заключённых, с лицом родной бабушки с впалыми щеками, взяла костлявыми, синими, почти прозрачными руками ладонь Вениамина, посмотрела ему в глаза:

– Сожгите их! Не спасайте! Они уже не люди! – будто что-то предсказывая, она подняла загнутый от старости палец вверх, потрясла и, глядя в сторону на отдельно стоящие бараки, ещё раз потрясла руку и медленно направилась на выход в ворота.

– Что она имела в виду, дядя Вася? – удивился полковник Колесников, заходя в соседний корпус, где видимо был лазарет.

– Остывающий воздух, вой сирены, карканье ворон, смрад неописуемый, бабушка с предсказаниями, и что за бараки стоят отдельно? – Фон Краус вроде всё понимал без слов,тоже посматривал в сторону этих бараков.

Ефрейтор Калинин поймал серую пушинку, падающие без прерывно они быстро скопились на его ладони. Попробовав их на язык, он сплюнул шлак.

– Откуда столько трупов и как давно они лежат у крематория? – спросил немца полковник.

Ефрейтор старался как можно достовернее переводить и с каждым словом менялся в лице.

– Это умершие от голода и холода заключённые, предназначенные для сожжения. Нижние лежат долго, очень долго, печи в последнее время не справлялись. Их необходимо уничтожить, трупный яд проникает по всем баракам, умрёт ещё больше людей! – хладнокровно объяснял Фон Краус. – А шлак, что падает, как снег с неба – это прах сгоревших трупов, он легче, чем обычная зола, вот его и вытягивает из печей и разносит по округе.

Переведя последние слова, ефрейтор опять бросился плюясь за угол, его стошнило, зайти в лазарет он побоялся. Кровь повсюду, убитые подопытные больные были раскиданы по всем палатам. Фон Краус спокойно рассказывал о зверствах, чинимых его собратьями, словно он не нёс за это ответственность.

– Я зольдат, я зольдат – не переставал он вставлять между рассказами. – Я зольдат, приказ, присяга.

– Эх, в печку бы тебя, зольдат – сплюнул через плечо дядя Вася.

Обойдя все помещения, бледные и молчаливые, они двинулись в жилую зону.

– Товарищ полковник, может уже с утра? Все -таки почти вечер, темно на улице – уговаривал дядя Вася – Да и освещение здесь так себе! Я присмотрел там усадьбу бывшего начальника концлагеря. Ефрейтор Калинин был категорично за.

– Это что за здание? – Колесников обратил внимание на большой амбар без окон.

–Склад! – ответил полковник Фон Краус.

Складом назвать это помещение не поворачивался язык. Тут хранились вещи заключённых: обувь, верхнее и нижнее белье, одежда, ремни, даже волосы, собранные в тюки, посуда и всё, что могли с собой привезти несчастные. Ряды влево и вправо казались бесконечными.

– Да сколько здесь народу побывало? Миллионы? – Колесников не ждал ответа. – Вот зверюги! Вот это высшая раса, что натворили псевдоарийцы! Не было идеологии более жестокой в истории Земли.

Ефрейтор перевёл Фон Краусу слова командира, и тот опустил голову.

Выйдя на открытый воздух, Колесников глубоко вздохнул, вкус смерти ощущался на губах. Здесь всё было пропитано им. Вокруг смерть! От дверей этого склада, вымощенная досками дорога вела в сторону тех самых злополучных бараков, на которые указывала старуха.

– Кого же там надо сжечь? О чем говорила она? Холод от прикосновения её рук до сих пор морозил его тело. Увидев по намерениям командира, двинуться в направление бараков, вокруг которых даже смрад стоял особый, снова вмешался дядя Вася – Вень, на сегодня хватит шокирующего, пойдёмте, устроимся на ночлег, а утром продолжим!

Старше по возрасту, он по-отечески глядел на полковника, между собой он мог его назвать по имени, но тут же поправил обращение – Товарищ полковник, к тому же утром прибудет комендантская рота и корреспонденты, работы много, зафиксируем и хоронить будем мёртвых.

Вениамин, словно наперекор своей судьбе, как всегда натянул на замер пальца фуражку, поправил гимнастёрку и принял решение идти сейчас – он не любил оставлять важное на потом. Сделав несколько шагов к почерневшим строениям, был остановлен за рукав полковником Фон Краусом.

– Найн, найн! – чуть не плача, попытался он его остановить. Колесников с недоумением взглянул не него.

2

Под уже надоевший вой сирены с хрустом отворилась покосившаяся дверь в тот самый барак. Тяжёлый день, избыток холодящей сознание информации измотал всех до упадка сил, но деваться некуда, приказ не выполняют по желанию. В нос вошедшим ударил резкий запах затхлой человеческой крови. Колесникову было не по себе, смелый до отчаянья командир неуверенно ступил внутрь слабоосвещенного деревянного ящика, называемого бараком. Лампочки мало того, что подавали тусклый свет, так ещё моргали через раз, то ли от сырости, то ли от плохого контакта.

– Есть здесь кто? – неуверенно крикнул полковник, чиркая зажигалкой. Запах бензина немного сбивал запах гнили. – Сходите за фонарём! – приказал Вениамин старшине Евсюкову и двинулся в угол, где в кромешной темноте что-то происходило. Какие-то стуки раздавались во мраке, что-то пробежало, чуть не сбив его с ног. От неожиданности дядя Вася выронил со рта неизменную самокрутку из фронтовой газеты, но поднимать не стал, она ещё долго дымилась на полу.Старый адъютант сплюнул в сторону. Запах дешёвого табака и бензина от зажигалки как благовонье тянулись за группой во главе с полковником Вениамином Викторовичем Колесниковым. Деревянные двух -ярусные нары были пустыми. Громкий женский крик вывел из оцепенения.От запаха разделанного мяса вперемешку с гнилью и сыростью становилось плохо дышать. Воздух разрезали хлёсткие удары о мягкую плоть.

Вениамин попытался дрожащий свет направить в угол, где что-то блеснуло, потом ещё и ещё. Из-за спины темноту прошил луч большого фонаря. От увиденного командир выронил зажигалку, остальные оцепенели. Из мрака отсвечивали с десяток детских глаз. Стоя на четвереньках, дети держали молодую, ещё не совсем истощённую женщину, а мальчик лет восьми, что покрупнее, стоял весь в крови и держал в руке длинный штык -нож. По его губам стекали красные сгустки, он что-то жевал и глядел обезумевшими глазами на незваных гостей. Мальчик с ножом кинул кусок человеческой плоти в кучу детей, те накинулись и в драке стали рвали его зубами.

Женщина ещё хрипела, из отрезанных грудей брызгала кровь. Жертва с протяжным стоном испустила дух. Вожак этой дикой стаи всё продолжал, сжимая нож в руке, злобно смотреть на Вениамина.

– Выводи всех на улицу! – приказал полковник Колесников и развернулся на выход.

Но пришлось послать за подмогой, юные людоеды забились в угол, их не так уж просто было вытащить наружу. В общей сложности, только детей набралось более ста, столько же больных женщин и стариков. Всех разместили в отдельных вагонах под усиленным конвоем.

– Они что сумасшедшие? – вопросом констатировал один из врачей – их спрашиваешь, а они смотрят пустыми глазами и молчат.

Колесников внимательно слушал полковника Фон Крауса.

– Люди от голода обычно умирают, а некоторые начинают поедать себе подобных, сначала умерших, потом и не гнушаются убивать. Всё же свежее мясо – от неуместного сравнения немец осёкся, ожидая от Колесникова жёсткой критики, но увидев отрешённость в глазах, продолжил – Так вот, остальные заключённые их отделили в эти бараки и сами охраняли, чтобы те не нападали на обессиленных. Людоеды жили сами по себе, по своим законам, поедая своих. Эту женщину они как-то заманили, она из вновь прибывших. Вот до чего доходит человек, до состояния скотины!

– Это вы, высшая раса, довели их! – резко перебил его Колесников. – Это вы пытались всех вокруг превратить в скот, в недочеловеков! На лицо ваши идеи, методы! Осмотритесь! Разве люди так могут? Идите в камеру, порассуждайте со своими, они поймут вас! – жёстко и твердо осадил Вениамин полковника Фон Крауса.

3

На улице потемнело, тишина висела над лагерем, без криков надзирателей, лая собак – в первые за столько лет здесь воцарилась тишина.

Вениамин разделся по пояс, правда по привычке, не выпускал оружия из рук. ТТ не изменял ему, когда он у руки – теплее воину внутри.

– Дядя Вася, завтра с утра комендатура прибудет?

– Да, Вень! Но только не пойму – чекисты зачем тут? Офицеров что ли забрать – седые усы его взъерошились от недовольства.

– Думаю за ними, лучше бы они позже комендатуры прибыли, что-то совершенно с ними встречаться нет желания! Я спать наверх пошёл!

Мягкая кровать полностью поглотила крепкое увесистое тело Вениамина. Алкоголь немного расслабил уставшие части конечностей.

– Было прекраснейшее настроение, дожали врага, бьём его в его доме, вот, вот уже победа, а тут на тебе этот марш-бросок. Один день в этом лагере и вся энергия оставлена тут. Просто ватный стал! – он сетовал на командира дивизии, удобно устроившись в пуховых перинах, закрыл глаза, пытался уснуть, но шли минуты, а сна не было. Закрыв глаза, он чуял, что кто-то ходит по спальне, открыв, никого не обнаруживал. Опять закрыл, может устал, мерещится? Но ощущение того, что кто-то стоял напротив, нагнулся и дышит, усиливалось.

– Что это такое, сорок лет живу, но такого не было! Все это чушь! – успокоить пытался он себя, повернулся к стене, накрылся одеялом.

– Веня, Веня, что с тобой? – кричал д. Вася, расталкивая его.

– Уух! – застонал, встряхнулся и сел на край постели Колесников. – Как хорошо, что ты меня растолкал, что-то такая ерунда мне приснилась! – с облегчением вздохнув, он потянулся за стаканом, залпом глотая воду – Что-то ужасное меня парализовало во сне, я тебя вроде вижу, прошу помочь, кричу! Ну вот ты и спас меня! – засмеялся он.

– А я сижу на кухне, курю, слышу, что ты стонешь, вот и поднялся! А ты тут дёргаешься из стороны в сторону, я и растолкал тебя!

– Спасибо, дядя Вася! Не смейся надо мной, лёг в этой комнате и реально боюсь, как в детстве уснуть один.

– То, что мы сегодня увидели тут, даже я с ума чуть не сошёл, не мог уснуть, всё переваривал! Особенно слова этого фрица про этих детей. Победили бы они, что вообще было бы с нашими чадами? Ты спи, Вень, я рядом посижу, завтра тебе ясная голова нужна.

4

– Товарищ полковник, Вениамин Викторович,там НКВД, прибыло, наглые рожи! Требуют Вас – Старшина Евсюков бежал, пытаясь не отстать от командира, по засыпанной мелкими булыжниками дорожке от усадьбы в концлагерь, где в пустых вагонах разместили заключённых. Служба тыла работала беспрестанно, мелкими порциями подкармливая измождённых, чтобы отвыкшие желудки не погубили желанием сразу насытиться. Гул стоял на всех языках Европы. Эта картина воодушевила Вениамина, но новость о прибытии сотрудников НКВД расстроила.

– Рановато! В 5 утра уже здесь! – недовольно выразился он, подтягивая гимнастёрку.

– Не к добру это, не к добру! – вторил дядя Вася, как всегда выражая все свои эмоции шевеля белыми усищами.

У ворот в ряд стояли шесть новеньких автобусов, у каждого автоматчики в подтянутых кителях, с неподвижными лицами, как оловянные солдатики.

– На передовую их всех! – шептал у уха дядя Вася. – Гляди, какое обеспечение!

– Капитан Смирнов! – высокомерно представился офицер с надменным лицом.

– Полковник Колесников! – не показывая эмоций, представился и ждал, что дальше скажет капитан.

– Сейчас загрузим организованно всех людоедов! Советских отдельно, европейцев отдельно, всех хромых, больных, женщин, детей – сделав паузу, чекист достал пакет, вручил Колесникову, – за них несём ответственность уже мы. Приказ сверху.

– Ясно, нам меньше хлопот – читал Вениамин секретные документы – странно, здесь ни слова о людоедах.

– Об этом известил вас я лично, не наше с вами, полковник, дело рассуждать о приказах – словно дав подзатыльник собеседнику, капитан в тёмно-синих галифе, стукнул каблуками, повернулся, небрежно последовал к автобусам.

– Старшина Евсюков, идите с капитаном, сдайте заключённых из последних двух бараков поимённо! Под роспись! – акцентировал на последние слова Колесников, отойдя в сторону, где медицинская служба осматривала больных.

Взвод НКВД оцепил кольцом отдельно стоящие вагоны с людоедами, начали погрузку.

– Дядя Вася!

–Да, товарищ полковник! – как всегда рядом оказался ординарец, с первых дней войны они были неразлучны.

– Что-то не нравится мне этот тип Смирнов, да и его солдаты. Иди присмотри, чтобы они не столкнулись с нашими, не хотелось бы конфликтов.

НКВД не любили в частях, а те плевали на всех, не редко случались казусы на фронте при появлении этих стервятников. Вот и сейчас, пехотинцы с недобрыми взглядами следили за каждым из прибывших.

В течении часа забитые автобусы тронулись от концлагеря, замыкал автоколонну грузовик, полный автоматчиков. Куда увезли, зачем, никто не мог понять. Некоторые выдвигали версии: детей в детдома, больных в казармы. Только старушка, что пожимала руку майору и просившая сжечь бараки с людоедами, смотрела понимающе вслед уходящей колонне автобусов, будто она точно знала, куда их увезли.

– Странно, дядя Вася, я думал, они за немецкими офицерами прибудут.

– Вень, ну какого нашего ума это дело! Вот сейчас комендачи прибудут с корреспондентами, сдадим всех и на Берлин! Усы Гитлеру дощипать. – Щедрая улыбка открыла чёрные от никотина крепкие зубы.

Ранее, весеннее солнце мягко и нежно разогревало остывшую за мартовскую ночь землю. Время около 7 утра, а гимнастёрку можно уже расстёгивать. Соловьи пели хором, перебивая неприятное карканье, видимо они видели радость на лицах людей и хотели поддержать. Бывшие узники улыбались, слушая друг друга и мечтая каждый о своём.

Полковник Вениамин Викторович Колесников тоже слушал трель соловьев, подставляя лицо лучам солнца. Не хотелось снова заходить в эти мрачные ворота, жестокие и циничные слова вывески у ворот на немецком языке «Добро пожаловать» злили его, он мечтал скорее на фронт, закончить поход на Запад.

– Товарищ полковник, товарищ полковник! – задыхаясь, подбежал к нему с испуганным лицом старшина Евсюков. – Там одного заключённого из этих людоедов не загрузили, отметили в приёме, но он как-то спрятался в углу вагона, в соломе.

– Как не загрузили? – Холод опять обнял тело Колесникова, в глазах блеснули неприятные лица сотрудников НКВД, разбирательства, трибунал. – А как хорошо день начинался! Где он? Заводи машину! – заорал он.

Два взрослых солдата за шиворот с трудом притащили мальчугана, тот яростно упирался. В грязных лохмотьях, с трудом напоминающих спецодежду узников, весь в крови, предстал перед Вениамином тот самый пацан, которого с ножом в руках они достали в бараке у тела женщины. Теперь было возможно разглядеть его подробнее. Стоял он отрешённо насупив губы, чрезмерно сжимая скулы, так, что был слышен скрежет зубов, нахмурив свои чёрные брови, огромными карими глазами он смотрел на полковника, шмыгая прямым и длинным, что у вороны, носом. Низкий подбородок и выдающие вперёд верхние губы придавали ему на самом деле сходство с этой птицей.

– Ну что мне с тобой делать? Почему со всеми не поехал? Что утаился? – спросил у него Колесников. – Как тебя зовут?

Но тот только скрежетал зубами и испепелял всех ненавидящем взглядом.

– Ты так и будешь молчать? Что спрятался, почему не уехал с друзьями? – твёрже задал вопрос Колесников.

– Тимофей его зовут! Я в списке смотрел, – влез старшина.

– Сколько времени прошло, как чекисты уехали?

– Не больше часа.

– На джипе напрямую догоним. Заводи американца! – полковник ещё раз посмотрел на маленького узника, глаза того забегали, беспокойство появилось в лице.

– Не надо меня к ним! – не по возрасту взрослым, хриплым голосом сказал Тимофей. – Не надо!

– Я не хочу туда, я домой хочу! – добавил мальчик.

– Ну так они тебя домой отвезут, – успокоил его Вениамин. – Полезай! – скомандовал он жёстко, – не до сантиментов, всё равно особисты кинутся искать тебя, потом бед не оберёшься.

Чтобы парнишка не сбежал, рядом сел молодой автоматчик. Дядя Вася с вечно горящей самокруткой в зубах вырулил на просёлочную дорогу, срезав путь, по ней можно было догнать автобусы. Покрепче ухватились руками за ручки, что могло помочь в быстрой езде по разбитой дороге. Виллис, как лягушонок запрыгал по той же колее, которой прибыли сюда. На которой стояли по уши в грязи всё те же намертво засевшие виллисы и авто немецкого производителя.

– Такие же машины,что и у нас, ездить, что ли, не умеют! – ухмылялся дядя Вася, выруливая баранкой, которая так и норовила ударить обратно. Американец выпрыгнул на твёрдое покрытие. Сразу наступила тишина, мотор, уже не надрываясь, понёс их в сторону города. На первых километрах, раскидав с колес куски грязи, плавно пошёл по асфальту.

Дорога заходила в лесной массив, но оттуда послышались автоматические выстрелы, подняв тучи грачей и ворон вверх, пришлось резко остановиться.

– Тормози! – скомандовал Колесников, спрыгнул, пригнувшись с автоматом на изготовке направился в ту сторону, откуда взлетели птицы, – По следам езжай тихо, не шуми.

Долго идти не пришлось, снова прострочила автоматная очередь, совсем рядом. – Заверни вправо, за те кусты встань! Ты со мной дядя Вася, а ты рядовой в оба глаза смотри за мальчишкой! – отдав приказ, он взвёл затвор на ППШ, пригнувшись как хищник, перебежками направился на звук выстрелов, которые периодично разрезали пустой воздух леса.

Послышались мужские голоса и детский плач. Перед ними среди плотных стволов открылась небольшая поляна. То, что творилось на ней, навсегда врезалось в память обоих. Возле вырытой ямы стояли два автобуса. Из них силком вытаскивали маленьких детей, измождённых, худых, грязных, ставили на край и расстреливали. Остальные дети это видели и плакали в автобусах, их вой разносился по поляне, они знали, что всех их положат в эту яму, но они не сопротивлялись, выходили, вставали спиной к стрелкам, получали пули и падали. Только одна маленькая девочка вырвалась из рук солдата и побежала в сторону, где спрятались Вениамин и дядя Вася.

– Помогите! – громко раздался детский голос на русском языке, но очередь в спину прошила её и сбило с маленьких ножек на сырую землю.

– Стой, Веня! Дурак, не стреляй! Сейчас и нас порешат и детей не вернёшь! – схватил его за руку дядя Вася.

– Мрази! Я их рядом положу! – дёрнулся Колесников, он видел рыдающих детей, смотрящих с мольбой из окон автобуса.

– Остановись! У тебя семья дома!Сын ждёт!Не глупи! – эти слова всё таки привели его в чувство.

Чекисты оперативно запрыгнули в автобусы и с рёвом исчезли из виду.

– Расстреляли своих же!-Вениамин выдохнул и сел на колени у ямы, в которой в разных позах лежали застывшие в ужасе взрослые и дети. – Как же так? За что? Разве мы не спасти пришли этих людей! За что? – заревел во всё горло полковник, взяв себя за голову. – Я их отдал этим извергам, это я виноват в их гибели!

– Всё, поехали! Ничего не поделаешь! Смотри, видишь трое убитых немецких солдат с автоматами, из которых стреляли по ним? Это так задумано! Их обвинят в этом убийстве. Мы солдаты! Не наше это дело, политика! Поехали! – с трудом поднял его за плечи дядя Вася.