Czytaj książkę: «Дзэн в японской культуре»

Серия «Философия – Neoclassic»

Перевод А. Долина

© Перевод, предисловие, комментарии. А. Долин, 2024

© ООО «Издательство АСТ», 2024

Дух дзэн

А. Долин

«Никто не понимает Дзэн; никто не может его объяснить; писать о нем книги – наглость и нахальство. В сущности, и сам Дзэн, с одной стороны, являет собой род дерзости, а с другой – квинтэссенцию скромности, скромности природы». Эта парадоксальная тирада (вполне в дзэнском духе) взята из пятого тома «Дзэн и классики Дзэн», фундаментального сочинения замечательного знатока дальневосточной культуры Реджинальда Блайса, посвященного его идейному учителю и другу Дайсэцу Судзуки. На самом деле, как можно объяснить необъяснимое, высказать несказанное, передать словами и понятиями непередаваемое? Ведь еще легендарный основатель Учения Бодхидхарма изрек полторы тысячи лет тому назад:

 
Истина сокрыта вне письмен.
В знаках и словах не передать Закон.
К сердцу обратись, вовнутрь и вспять,
чтоб, себя постигнув, Буддой стать.
 

Дзэн (кит. Чань, санскр. Дхьяна) отнюдь не исчерпывается своим изначальным значением «самосозерцание». Будучи, как и многие другие великие учения древности, одновременно религией и философией, этическим каноном, Дзэн-буддизм с течением веков стал для миллионов и миллионов обитателей Японии, Китая, Кореи, Вьетнама и ряда других стран Востока тем, чего нам так мучительно не хватает, к чему все мы тщетно стремимся, одержимые бесчисленными страстями и соблазнами нашего бурного времени, – искусством Жизни.

Безусловно, и христианство, и ислам, и иудаизм, и буддизм в самых разнообразных своих ответвлениях могут претендовать на ту же роль для стран иного культурного ареала, а иногда, если дело касается даосизма или синтоизма, даже конкурировать с Дзэн в Китае или на Японских островах. И все же есть серьезная первопричина, обусловившая небывалое распространение дзэнских влияний в области поэзии и живописи, архитектуры и садово-паркового дизайна, аранжировки цветов и чайной церемонии, классического театра и воинских искусств. Есть причина и для бурного всплеска интереса к Дзэн на Западе в послевоенный период, за которым последовала «дзэнская революция» американской молодежи. Есть причина для неослабевающего потока фундаментальных исследований Дзэн-буддизма, популярных очерков, переводов и художественных произведений дзэнского толка, которых в США, Европе и Японии насчитывается сотни томов. Вот и наша страна с опозданием в сорок лет подключается к общемировому процессу постижения Бытия по Дзэн, чей секрет «загадке жизни равносилен».

Весьма условно можно сказать, что сверхзадача всех мировых религий – в спасении души человеческой. Обретя перспективу загробного существования в лучшем мире при условии соблюдения некоторых вполне конкретных норм и требований, смертный как бы получает реальный стимул к самосовершенствованию, которым и занимается в рамках своего вероисповедания доступными ему средствами. Пуритане и мормоны, святые столпники и старцы в скитах, благочестивые суфии и бродячие дервиши, породившие инквизицию иезуиты и достигшие вершин самопознания тибетские ламы стремились к одной цели – усердным радением преодолеть оковы земного существования, очистить «душу» и подготовить ее к вознесению в мир иной, в мир Абсолюта, где царит Христос, Аллах, Иегова или Будда – могущественный повелитель Вселенной. Именно эту цель и отвергает Дзэн, провозглашая самоценность жизни земной со всеми ее радостями и горестями, треволнениями и заботами. Жить не во имя светлого грядущего, завтрашнего рая, а во имя самой жизни, предаваться самосовершенствованию не для того, чтобы уподобиться святому, шейху, бодхисаттве, а лишь затем, чтобы упрочить собственное положение на грешной земле и помочь людям – вот чему учит Дзэн, вот чем привлекает он людей на разных континентах. «Можно сказать, – утверждает в одном из своих трудов Д. Т. Судзуки, – что Дзэн высвобождает различные виды энергии, естественным и надлежащим образом заложенные в каждом из нас, но пребывающие обычно в стесненном и извращенном состоянии, не находя адекватного канала, выхода для деятельности».

Первая из «четырех благородных истин» буддизма гласит, что жизнь есть страдание. В бесконечной череде рождений и смертей, обретая все новые и новые перевоплощения, человек живет в непрестанных тяготах и муках, не в силах преодолеть порочный круг сансары¹. Подчиняясь закону всеобщей причинно-следственной связи, карме, каждый несет на себе бремя грехов, совершенных в прошлых перерождениях, и в текущей жизни закладывает основы перерождений грядущих. Будда Шакьямуни в своем Великом Законе, Дхарме, определил альтернативу юдоли страданий, злосчастной сансаре, данной в удел смертным. Это нирвана, царство Пустоты, обитель покоя, изначальное Небытие, куда возвращается праведник, отрешившись от иллюзорного земного мира, от суетных пристрастий. Путь к освобождению человека от уз сансары, согласно ортодоксальной доктрине буддизма, лежит через отказ от всех естественных проявлений человеческой натуры, умерщвление плоти, успокоение духа, умиротворение интеллекта. Три «благородные истины», следующие из первой, поясняют, что страдание проистекает из желаний; что прекращение страданий возможно лишь посредством прекращения желаний; что достигнуть прекращения желаний можно лишь путем монашеской аскезы и углубленного самопознания.

Во всех своих разновидностях буддизм утверждает, что наши беды являются плодом заблуждений, невежества, неумения увидеть и осознать горизонты единого мироздания. Путь спасения есть путь познания, осознания себя во вселенной и вселенной в себе. Однако различные направления и секты буддизма предлагают различные методы познания, ведущие – во всех случаях, кроме одного, то есть кроме дзэнского Прозрения – к неизбывному блаженству нирваны. Преодоление мирских страстей во имя достижения нирваны с самого момента зарождения буддизма (VI–V вв. до н. э.) на много столетий определило идеалы учения Хинаяны («Малой колесницы»), воплотившиеся в образе святого подвижника, архата, далекого от проблем нашей бренной юдоли.

Второе магистральное направление буддизма – Махаяна («Большая колесница», влекущая человека к спасению), зародилось в I–II вв. н. э. и несколькими столетиями позже породило доктрину Дзэн. Характеризуя отличия Махаяны от Хинаяны, выдающийся дзэнский мастер Хакуин (1686–1769) писал: «Предположим, у нас так много золота, что оно нуждается в охране. И вот сторож закрывает двери в комнату, укрепляет их железной цепью, а сам садится возле золота и караулит. Таким образом, никто посторонний не сможет украсть его. Однако мы не можем сказать, что его сохранность является заслугой владельца. Такова и эгоцентрическая практика последователей Хинаяны, которые взыскуют просветления только для самих себя. Теперь представим себе, что человека попросили доставить эти же золотые монеты в определенное место, для чего ему потребуется миновать немало разбойничьих гнезд, где воры и грабители кишат подобно пчелам или муравьям. Если человек достаточно отважен, он заткнет за пояс меч, подвернет полы одежды выше колен, подвесит на посох узелок с золотом и бесстрашно доставит сокровище к месту назначения, не раз вступая в схватки с злодеями. Тогда-то, разумеется, его будут превозносить как мужа великой доблести и отваги. Он будет подобен бодхисаттве, что взыскует просветления для себя, но в то же время ведет людей к спасению».

Махаяна противопоставила типичному для раннего буддизма идеалу архата принципиально иной образ Просветленного, обладающий как божественными, так и земными свойствами, и отнюдь не чуждый простому человеку. Бодхисаттвы (букв. «постигшие мудрость»), будучи ипостасями Будды в прошлых и грядущих рождениях, должны были направлять усилия не столько на личное, сколько на «общественное», оказывая покровительство людям и ведя их по праведному пути, зачастую ценой самопожертвования.

Приверженцы Махаяны, развив буддийскую доктрину, выдвинули тезис о «трех телах Будды» – теле Сущности (дхармакая), теле Блаженства (самбхогакая) и теле Превращения (нирманакая). Будда, явленный в теле Превращения как историческая личность Сиддхартха Гаутама, представал в Этой системе эманацией тела Блаженства (обитающего в буддийском раю), а оно в свою очередь порождением тела Сущности, составляющего и наполняющего все мироздание. Заметим, что и культ бодхисаттв, а также многочисленных «добавочных» будд, и положение о «трех телах» (трикая) впоследствии без изменений вошли в доктрину Дзэн. На начальном же этапе в Индии, а несколько позже в Китае, в Корее и в центральноазиатском Кушанском царстве доминировали две школы Махаяны – Мадхьямика («Учения о Срединном пути») и Виджнянавада («Учение о сознании»), иначе именуемая также Йогачара («Путь йоги»).

В основе теории первой школы лежало учение о вселенской Пустоте (шуньята), тотальный онтологический нигилизм. Наиболее полно тезис о Пустоте, иллюзорности мира, априори заключающего в себе нирвану, получил освещение в сочинениях философа Нагарджуны. Из теории шуньяты вытекал весьма многообещающий вывод: поскольку, с одной стороны, все в мире есть плод нашего воображения, а с другой стороны – часть тела Будды, в том числе и сам человек, то для достижения нирваны человеку достаточно лишь осознать это обстоятельство, ощутить себя буддой. Образ же нирваны может открыться взору смертного и в окружающих его картинах природы, о чем не раз напоминали в дальнейшем дзэнские наставники и мастера.

Школа Йогачара, из которой, кстати, происходил и легендарный основатель Дзэн-буддизма Бодхидхарма, стояла на крайне идеалистических позициях, провозглашая приоритет субъективного сознания над всяким опытом, допуская при этом, правда, существование независимой от человеческой мысли «таковости», «самобытности» бытия (татхата), не поддающейся никаким характеристикам и столь же всеохватной, всепроницающей, как Великая Пустота. Для адептов Виджнянавады путь к спасению лежал через духовное восхождение, через тот или иной вид йоги. Ведущими философами школы были Асанга и Васубандху, жившие в IV в.

Каноны Махаяны включают часть классического палийского канона буддизма (на языке пали) и ряд значительных сочинений на санскрите, которые впоследствии были переведены на китайский и в таком виде пришли на Японские острова. В частности, на санскрите были написаны «Вайпулья сутры» («Развернутые сутры»), из которых главными являются «Сутра Лотоса благого закона», содержащая программные положения Махаяны, и «Сутра Добродетели высшей мудрости». Однако существует и великое множество других сочинений – буддийских сутр и трактатов с обширнейшими комментариями, – которые составляют неисчерпаемый кладезь знания для приверженцев различных сект и школ Махаяны, в том числе, разумеется, и секты Дзэн.

Мифическая родословная Чань (Дзэн) восходит к тем временам, когда Шакьямуни различными средствами пояснял ученикам высшую истину Дхармы. Однажды, желая продемонстрировать в действии принцип передачи знания от сердца к сердцу вне слов и письмен, Будда безмолвно поднял перед собранием цветок. Из всех присутствующих только старец Кашьяпа понял сокровенное значение жеста и ответил Будде улыбкой. С Кашьяпы начинается линия так называемых буддийских патриархов, которых насчитывается до VI в. н. э. двадцать семь. Двадцать восьмым буддийским патриархом и первым патриархом, то есть создателем Дзэн, стал Бодхидхарма – сын владетельного раджи из Южной Индии, вступивший в молодости в секту Йогачара и прибывший в 520 г. в Китай с группой сподвижников.

Принимая в целом доктрину Махаяны, Бодхидхарма выступил с проповедью принципиально нового учения, в котором отвергалось интеллектуальное суемудрие, книжная ученость, вербальный способ передачи знания. Утверждая, что интеллект лишь затемняет путь, ведущий к просветлению, Бодхидхарма выдвинул на первый план интуицию и непосредственный опыт. Согласно его теории, мироздание представляет собой целостное Единство, частью которого является человек. Однако интеллект побуждает человека к дуалистическому восприятию действительности. Мы разделяем хорошее и плохое, веселое и грустное, дух и плоть, конечное и бесконечное, не сознавая, что все едино и неразрывно связано в потоке кармического времени и пространства. В избавлении от дуальности – путь к спасению, к обретению свободы, к просветлению.

Просветление, дающее подвижнику качественно новое мировосприятие, выступает конечной целью радения во всех буддийских сектах и школах, но в китайском Чань и японском Дзэн особо акцентируется спонтанная, непроизвольная природа Прозрения (кит. у, яп. сатори), достигнутого в результате интуитивного прорыва сквозь тьму обыденного сознания. Наиболее естественным способом достижения Прозрения служит сидячая медитация – дза-дзэн (кит. цзо-чань), но есть немало других способов, в том числе и включающих динамическую практику.

Преемники Бодхидхармы разработали вполне конкретные методики для стимуляции спонтанного Прозрения. Монахи в чаньских монастырях, а также послушники и миряне, желавшие пройти соответствующий курс, обучались у Мастера, который контролировал их поведение, вкусы, занятия и пристрастия. Наиболее популярным методом обучения были коаны (кит. кун-ань) «случаи», «анекдоты», то есть ситуативные парадигмы из жизни выдающихся чаньских наставников, собранные и систематизированные в ряде хрестоматий. Они служили темами для размышления и прививали приверженцам Дзэн способность нестандартной оценки событий, отходящей от основ дискурсивной логики. При этом допускалась совершенно неожиданная спонтанная реакция в виде абсурдного на первый взгляд ответа или выкрика, которые должны были продемонстрировать дзэнское понимание Пустоты, Единства и Самобытности всего сущего (см. Приложение). Многие поколения учеников воспитывались на классических коанах, но со временем возникали и новые, которые в свою очередь канонизировались. Таким образом, секта, отвергавшая ценность книжного знания, постепенно обрастала пластами антологий, хрестоматий, комментариев, биографических описаний, трактатов и эссе, составивших огромное письменное наследие как в китайском, так и в японском вариантах.

Не меньшей популярностью, чем коаны, пользовались диалоги между учителем и учеником – мондо (кит. вэнь-да), в которых неожиданные вопросы влекли за собой не менее неожиданные ответы. Зачастую дзэнские наставники давали ученику импульс к Прозрению при помощи хорошей оплеухи или зуботычины. Некоторые также использовали палку, сандалию или любой другой предмет, подвернувшийся под руку.

Уже к началу VII в. Чань занял прочные позиции среди прочих буддийских сект в Китае. Примерно в тот же период произошло разделение секты на Северную ветвь, пользовавшуюся покровительством императора, и Южную. Первая выдвигала идею «постепенного» Прозрения, вторая отстаивала тезис о Прозрении мгновенном и непроизвольном, ведущем к состоянию просветленности (яп. саммай, кит. саньмэй, санскр. самадхи). В дальнейшем в чаньской традиции возобладало влияние Южной ветви, основателем которой был Шестой патриарх Хуэй Нэн.

В эпоху Тан (618–907), когда все буддийские секты в Поднебесной империи переживали пору небывалого расцвета, наращивая свое могущество путем строительства храмов и монастырей, секта Чань не слишком активно участвовала в разделе сфер влияния и потому, возможно, меньше пострадала в пору жестоких гонений на буддизм, последовавших в 845 г. Из так называемых Пяти направлений и семи школ Чань, возникших на протяжении VII – ХI вв., особого внимания заслуживает учение Линьцзи (ум. 867), прославившегося прежде всего иконоборческими лозунгами. Отрицая ценность любого церковного ритуала и внешней обрядности, считая, что божественную сущность человек должен искать только в самом себе, в собственной повседневной жизни, Линьцзи выдвинул известную формулу: «Встретишь Будду – убей Будду, встретишь патриарха – убей патриарха!» Как гласит предание, однажды мастера Тан Цзя (738–824) в пути застигла ночь, и он вынужден был искать приюта в придорожном храме. Поскольку было холодно, благочестивый богоискатель растопил костер деревянными статуями Будды и так согревался до утра. Во главу угла Линьцзи и его последователи ставили реалистический подход к действительности и «здравый смысл», отвечая на вопрос о сущности Чань вполне прозаично: «Когда голоден – ем, когда хочу спать – сплю».

Со временем секта Чань все более активно распространяла свое влияние не только на территории сунского Китая, но и за его пределами, особенно в Корее и Японии. Именно в Стране восходящего солнца учению Бодхидхармы суждено было обрести вторую родину.

Буддизм впервые проник в Японию в период правления принца-регента Сётоку (574–622) в форме доктрины секты Санрон (кит. Саньлун, «Три завета»), представляющей собой одно из ответвлений Махаяны. В эпоху Нара (710–794), наряду с Санрон, развивались также секты Юисики («Единого сознания») и Хоссо («Сущности Дхармы»). Позже они были вытеснены сектой Кэгон («Гирлянда цветов»). В IX в. широкое признание получили секты Сингон и Тэндай (см. Комментарий). В конце XII в. их дополнила секта Дзёдо («Чистая земля»), а в XIII в., наряду с прочими, утвердились секты Син и Нитирэн (см. Комментарий).

Что касается Дзэн, то сведения об этом учении, как и о многих других буддийских школах, доходили в Японию уже с VII в., но триумфальное шествие Дзэн по японской земле началось лишь в конце XII – первой половине XIII вв. Пионером внедрения Дзэн был Эйсай (1141–1215). Начав религиозную деятельность в секте эзотерического буддизма Тэндай на горе Хиэй, он дважды побывал на обучении в Китае, откуда и вывез учение Линьцзи (яп. Риндзай). После неудачной попытки утвердиться в императорской столице Киото, Эйсай перенес свои усилия в Камакуру, где нашел полное понимание и поддержку военных правителей из рода Ходзё. Созданная им школа Риндзай утверждала необходимость коанов и признавала полезность динамической практики Дзэн – будь то в сфере воинских искусств, живописи или икэбаны.

Догэн (1200–1253), основатель другой крупнейшей дзэнской школы Сото, напротив, подчеркивал ценность сидячей медитации (дза-дзэн) и пассивной рефлексии. Однако сам процесс медитации он рассматривал как творческое действо, направленное на усовершенствование человеческой личности и осознание «сущности Будды». Впрочем, сам Догэн, натура темпераментная, независимая и обуреваемая земными страстями, был далек от идеала «недеяния». Влияние его незаурядной личности сказалось на всем дальнейшем развитии Дзэн в Японии.

Все зрелое и позднее японское средневековье отмечено неуклонным возрастанием роли Дзэн-буддизма сначала в жизни самурайства, а затем и других городских сословий – прежде всего купцов и ремесленников. Сохраняя сугубо религиозный характер в стенах многочисленных монастырей и храмов, Дзэн, в отличие от всех остальных буддийских сект, подвергся тотальному освобождению от церковных влияний и уже в XV–XVI вв. превратился для широких народных масс во всеобъемлющую жизненную философию (ars vitae). Признание незаменимости личного опыта и собственных усилий на пути самосовершенствования, примата интуиции и спонтанности прозрения, пусть в упрощенном виде, вполне устраивало приверженцев самых различных учений, а дзэнская методика психической саморегуляции верой и правдой служила всем профессиям – от монахов и воинов до поэтов и мастеров чайной церемонии. Не случайно владетельные феодалы-даймё и сами могущественные сёгуны, полновластные правители Японии, обращались за наставлениями к дзэнским мастерам.

Декларируемое дзэнской доктриной единство мироздания, органическая связь человека с природой, его включенность в круговорот вселенских метаморфоз – все это апеллировало к сознанию любого японца, не мыслящего себя в отрыве от сезонной игры стихий. Может быть, поэтому общие для всех направлений буддизма идеи бренности мира, всеобщей сопричастности и сострадания всему живому с необычайной яркостью проявились именно в дзэнской литературе, дзэнском садово-парковом искусстве и искусстве аранжировки цветов, в дзэнской чайной церемонии. Конечно, в других буддийских сектах и в светских школах были свои монохромные рисунки тушью суми-э, свои направления икэбаны, свои принципы устройства «сухих» садов из камней и песка, но все они в большей или меньшей степени были проникнуты духом Дзэн. Вершинами дзэнской эстетики стали сложенные на китайском языке стихи монахов Пяти гор (ХIV – ХVI вв., см. Комментарий), пьесы театра Но ёкёку и трактаты по театральному искусству Дзэами (1363–1445), пейзажная живопись Сэссю (1420–1506) и Кано Танъю (1602–1674), культ чая и искусство аранжировки цветов, созданные Сэн Рикю (1520–1591), хайку Басё (1644–1694), Бусона (1716–1783) и Исса (1763–1827), вака Рёкана (1758–1831). Однако не случайно Д. Т. Судзуки ставит в тот же ряд и пятистишия Сайгё, сложенные в XII в., еще до воцарения Дзэн на Японских островах, – ведь для того чтобы творить в духе Дзэн, не обязательно знать доктрину Дзэн. Вот почему современные исследователи нередко причисляют к дзэнской традиции произведения, созданные совершенно в ином религиозно-культурном ареале людьми, никогда не знавшими о существовании Дзэн, – Шелли, Китсом, Вордсвортом, Рембрандтом, Пьеро Делла Франческа и многими другими. Дзэн универсален, он заключает в себе космическую реальность бытия и вечное одиночество человека во Вселенной. Вопрос лишь в степени типологического сходства того или иного произведения с базовыми принципами дзэнской «теории отражения».

XX в. стал веком Дзэн. Удивительная способность этой философской системы адаптироваться к социально-политическим условиям и этнографическим особенностям разных стран привела к широчайшему распространению дзэнских идей в западном мире на различных уровнях – от коммун хиппи до психоаналитических трудов Эриха Фромма и романов Германа Гессе, от создания дзэнского монастыря в Калифорнии до открытия сотен кружков икэбаны, дзэнской кулинарии, клубов и секций фехтования кэн-до, каратэ, дзю-до, айки-до. Дзэн давно стал неотъемлемой частью западной культуры. Его триумфальное шествие было в основном подготовлено усилиями выдающегося философа и неутомимого пропагандиста Дайсэцу Тэйтаро Судзуки (1870–1966).

Юность Судзуки совпала с эпохой величайших преобразований в политической, экономической и культурной жизни Японии после реставрации Мэйдзи (1868). Человек новой формации, он получил великолепное классическое образование. В его работах мы встретим отсылки к палийским и санскритским текстам, к китайским авторитетам и средневековым японским источникам, к романам, повестям, стихам европейских и американских писателей. Многие труды самого Судзуки, долгое время жившего в Англии и читавшего лекции в британских университетах, написаны на английском языке, как и предлагаемая вашему вниманию книга «Дзэн-буддизм в японской культуре» (полное название «Дзэн-буддизм и его влияние на японскую культуру»), впервые опубликованная в 1938 г.

Миссионерская деятельность Судзуки, приобщившего людей Запада к религиозно-философскому наследию Востока, началась в 1920-е гг. и вылилась в создание многих томов сочинений, которые с завидным постоянством переиздаются вот уже более полувека и давно уже переведены на большинство европейских языков. Здесь в первую очередь следует упомянуть такие фундаментальные труды, как «Очерки по Дзэн-буддизму» (в трех томах); «Учебник Дзэн-буддизма» (антология дзэнских текстов); «Подготовка дзэнского монаха»; «Жить по Дзэн». Как отмечает российский востоковед Н. В. Абаев, «успех интерпретаторской и популяризаторской деятельности Судзуки был во многом обусловлен тем, что ему удалось осуществить перевод этого “эзотерического” языка на язык, в принципе, доступный для любого “непосвященного” читателя (причем без длительного вживания в реалии иной культуры и эпохи) и дающий достаточно целостное представление об основополагающих принципах теории и практики Дзэн-буддизма».

Идеи Дзэн, подхваченные и развитые западными исследователями Э. Уоттсом, Э. Херригелем, Р. Блайсом и многими другими, нашли мгновенный отклик в сердцах философов и писателей по обе стороны Атлантики. Гессе, Хаксли, Сэлинджер, Керуак, Гинзберг, Снайдер, Рексрот – вот далеко не полный список имен авторов, усвоивших «дух Дзэн».

Как философия жизни, противопоставившая самоценную личность постылому истеблишменту, Дзэн был взят на вооружение битниками, хиппи, интеллектуальной богемой, а также широкими кругами фрондирующей западной интеллигенции. В то же время дзэнские методики психотренинга прочно укоренились в медицинских учреждениях Запада, в спорте и военном деле. В Японии, в Киото, в крупнейшем дзэнском монастыре Дайтоку-дзи был открыт специальный центр по подготовке западных адептов. Принимать послушников из Америки и Европы стали и другие дзэнские обители.

В нашей стране острый интерес к Дзэн-буддизму до недавнего времени удовлетворялся лишь самиздатовскими перепечатками да случайными журнальными публикациями. Лишь в последние годы стали появляться исследования и переводы, имеющие прямое отношение к Дзэн, в основном в китайской его ипостаси. Нужен ли нам Дзэн? Найдется ли место этому восточному учению в нашей стране на крутом повороте истории? «Праздный вопрос!» – сказал бы профессор Судзуки. Никто не может испытывать нужду в Дзэн. Ведь Дзэн есть всюду, он наполняет и пронизывает наше существование, а наша задача – постараться постичь самих себя, слиться воедино с окружающей нас природой и тем самым ощутить дух Дзэн.