Czytaj książkę: «Расставание с дьяволом»

Книга не пропагандирует употребление алкоголя и табака. Употребление алкоголя и табака вредит вашему здоровью.

Все права защищены.

Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

© Вершиннина Д., 2025

© Оформление. ООО «МИФ», 2025

* * *

Глава 1

Счастье, счастье… Что это слово значит?

Песня «Счастье?» группы «Король и Шут» («КиШ»)

Красные тяжелые кулисы медленно закрываются и прячут от меня размытые лица людей, будто сошедшие с картин Энди Денцлера. Наконец-то. Под перелив аплодисментов не слышно, как падает на сцену мое изможденное хрупкое тело. Если бы я не подышала перед выступлением под счет 4/10 и не положила бы под лямки обшитого монетками бюстгальтера вату с нашатырем, то и до конца номера бы не продержалась.

У меня было много наставников на протяжении всего времени, что я занимаюсь танцами. Я училась у лучших, и они научили меня дисциплине. Что бы ни случилось, будь добра явиться на выступление и выложиться по полной. Умерла и воскресла? Выступай. Не воскресла? Так и быть, пропустишь. Но только в этот раз, потому что профессиональные артисты так безответственно себя не ведут. А я-то профессионал.

Меня зовут София. Я безупречна и воскресну столько раз, сколько потребуется. Да, вместо духов у меня нашатырный спирт. Да, крови из моих мозолей хватит на подписи договоров со всеми демонами преисподней. Но на сцене совершенство моих движений и внешности завораживает, дурманит, заставляет зрителя забыться и утонуть в моем танце. Пусть я и слишком светленькая для Востока. Но уж не сильно светлее Шакиры, а ей это не мешает.

Только вот кому мне в нашем донельзя реальном мире продать душу, чтобы наконец-то отстать от себя и обрести счастье?

Я думала, что счастлива в отношениях. Моя большая и красивая любовь – это Павел Грац. Почти такое же совершенство, как и я, только под глазами синие тени из-за бессонницы. Но и они на его фарфоровом личике выглядят аристократично. Он вообще будто житель Петербурга времен войны с Наполеоном, да и на французском говорит как на родном.

Некоторые принимают нас с Пашей за брата и сестру: оба с правильными чертами лица, большими голубыми глазами и русыми локонами. Паша тоже выдающийся танцор. Мой ровесник. Только он будущий артист балета, оканчивает предпоследний курс в хореографическом. А я почти окончила первый курс в колледже культуры и искусств, отделение общей хореографии.

Позавчера был особенный для нас день: год с тех пор, как мы познакомились.

Никогда до этого мы не целовались там, где снуют десятки прохожих. Сибирь, самый центр крупного города. Последние майские деньки. После двух солнечных недель зацвела черемуха, и у нас опять похолодало. Желтые макушки мать-и-мачехи засыпало снегом.

Возле автобусной остановки мы с Пашей прилипли друг к другу так, будто на свете больше никого нет и этот момент – последний в истории Вселенной.

Все это было бы похоже на сцену из фильма о любви, если бы не одно но. Так мы расстались.

Этот поцелуй значил для меня больше, чем все другие. Он был важнее, чем даже самый первый из поцелуев. Тогда мы стукались зубами, потому что я не прекращала улыбаться.

В этот раз мы чувствуем зубы во время поцелуя не из-за моей неопытности, а потому, что периодически прикусываем друг другу то верхнюю, то нижнюю губу. Паша обнимает меня так, что мне почти больно. И в этой страсти есть что-то дьявольское.

Вот и всё. Приехал тринадцатый автобус, и мой уже бывший молодой человек скрылся за его дверями.

Теперь я свободна. Но такая свобода ощущается как опустошение.

Я стараюсь не глядеть на автобус и начинаю идти параллельно его движению еще раньше, чем он трогается. Крупные, как крылья бабочек, хлопья снега падают на мои щеки и моментально тают, сливаясь со слезами. Я прячу лицо за объемным шарфом.

У окна опережающего меня автобуса я вижу Пашу, который смотрит на меня так, словно готов на ходу выпрыгнуть, если только двери откроются. В каждой черточке его красивого светлого лица я читаю осознание совершённой ошибки. Водитель нажимает на педаль газа.

В мою лиричную сцену плача врывается арабская музыка, под которую я исполняла свой первый номер в восточной стилистике. Это мелодия моего звонка.

– Сонь, давай я выйду на следующей остановке. Ты ведь тоже это понимаешь: мы сделали большую глупость.

Что значит «мы»? Я думала, что у нас все прекрасно. Что мы будем и дальше вместе жить, танцевать, строить семью, делать детей. Ты ни разу не видел меня лохматой или с грязными волосами, в затасканной домашней одежде или с грязью под ногтями. Ни разу не заставал ситуацию, когда дома не убрано или нечего поесть, хотя я вкалывала не меньше твоего. И что ты мне сказал после почти года отношений? Что не чувствуешь моей любви. Что наш союз себя изжил. А после долгого сложного разговора мы с тобой взяли и устроили эту сцену с последним поцелуем. Потому что что? Да господи ты боже мой!

– Паша, ты езжай, куда ехал, – отвечаю я, шмыгая носом, – у тебя там важные дела. Ты же знаешь, что я и без тебя справлюсь. Все у нас будет хорошо, даже если отдельно друг от друга.

– Но лучше же вместе? – спрашивает он с надеждой в голосе. А я еще сильнее зарыдала и повесила трубку.

Пока я так бреду в слезах, дохожу до следующей остановки. Если он действительно хочет сейчас быть со мной, тогда ему не нужно мое разрешение, чтобы выйти из автобуса. Тогда я буду слаба волей и поддамся ему, будто у меня вовсе нет гордости и я забыла про все его метания. Ведь «это увлекательный был аттракцион».

Но Паша не вышел.

Глава 2

Есть в моей жизни еще один мужчина. Ну, как сказать «мужчина». Коля мне как подружка: мы с ним с детства могли разговаривать о чем угодно. Он даже в курсе, что у меня сейчас месячные задерживаются на фоне стресса. Последний год мы виделись не так часто, но созванивались минимум раз в неделю. Если я хочу съесть что-то жареное, жирное и в большом количестве шоколада, то звоню ему. Он напоминает мне, каких объемов я была лет десять назад и как тяжело худела. Тогда я выбираю вместо десерта два орешка и банан, а там и жить становится как-то легче.

Коля с детства рос как на дрожжах. В детском саду этот рост был и ввысь, и вширь. Но в первом классе мой друг начал заниматься кудо – и постепенно весь жир куда-то делся. Коля стал просто крепеньким мальчиком. Дрыщом – даже несмотря на свой бешеный рост в подростковом возрасте – он не был никогда.

– Белова, ну вот что ты творишь? – спросил Коля, не поздоровавшись и насильно вливая в меня куриный бульон из огромной кружки.

– Дай мне хоть пробраться на кухню мимо твоих бесконечных пакетов, я же так обольюсь вся. И вообще: с предателями не разговариваю.

– Я твой единственный друг, и ты сама мне позвонила.

– Ой, не напоминай. – Коля вытирает бульон с моего подбородка кухонным полотенцем, а я брыкаюсь и не даю ему заботиться обо мне. – Я же не знала, что ты не только вызовешь мне такси до твоего дома, но и бабушке настучишь. Сейчас полуживая ехала по пробкам и выслушивала все ее бесконечные крики. У меня аж ухо заложило. Если после этого я начну хуже слышать музыку и перестану попадать в ритм, то подам на тебя в суд и буду сама защищать свои права.

– Вообще-то, это я учусь на юридическом, а ты у нас и год не протянула. Впервые в жизни включила бунтаря и сбежала на свои танцульки.

Улыбнулся Коля как-то странно, будто ударился ментальным мизинцем о ментальную тумбочку. Материальной мебели в его новой ипотечной квартире почти нет.

Из-за этой улыбки я даже не стала злиться на «танцульки»: друг явно хотел меня зацепить не из вредности, а чтобы подзадорить. Или, может – и скорее всего, – скрыть за грубостью свое беспокойство.

Когда я допила бульончик, мы с Колей перебрались в зал и заняли всю мебель в комнате. Я полусидя-полулежа расположилась на маленьком диване-раскладушке, а друг сел на сомнительного вида табуретку напротив. Локти он положил себе на колени, а пальцы сцепил в замок и стал нервно ими перебирать. Его улыбка начинает меня напрягать. За этой несерьезной моськой я вижу на стене плакат с Шакирой, в которую Коля влюблен лет с десяти.

– Гражданка Белова София Аароновна две тысячи четвертого года рождения, проживающая по адресу… где ты сейчас кочуешь вообще?

– Пока что на нашей с Пашей съемной. Потом надо будет съезжать, потому что я не смогу платить за нее одна. Он проплатил следующий месяц, а сам сейчас живет у друга.

– Весьма галантно с его стороны. И как ты упустила такое сокровище? – спросил Коля. В меню улыбок этого вечера появился злорадный вариант. Странное дело: мой друг не перестает улыбаться, а мне становится все более неуютно.

Вдруг Коля отставил свой юридический спектакль:

– Скажи. Неужели сложно запихать в себя хотя бы лапшу из бич-пакета? – Голос у Коли глубокий, и говорит он сейчас размеренно, пусть и видно, что терпение у него на пределе. Наверное, папа проводил бы со мной воспитательные беседы таким же тоном.

– Ты что, отец мне, что ли?

– Сонь, давай по-взрослому. Без подростковых истерик.

Коля нетерпеливо заерзал на табуретке. Он заботится обо мне, как курица-наседка о своих яйцах. Мне бы быть благодарной, но меня понесло:

– Ну какие истерики? У меня энергия на весь наш диалог появилась только от злости на твой звонок и двух таблеток кофеина.

– И благодаря куриному бульону.

– Да.

– А жрать нормально надо, чтобы энергия была! Уже на привидение в своем белом платье похожа. Уважаемый суд! София Аароновна, которую я знаю, – это машина, а не человек. Она бы не стала из-за какого-то парня два дня голодать, тем более перед важным выступлением. Она питается по меню с заранее рассчитанным калоражем и таким соотношением БЖУ, которое позволяет ей днями напролет утанцовываться в пух и прах, а потом еще обслуживать своего соседа и бежать на подработку. Что это за голодовка была вообще?

Вот клоун. У меня тут жизнь рушится и давление чуть выше нуля только благодаря таблеткам, а он издевается. Моего первого и единственного мужчину «соседом» называет.

– Да он… Да я…

Ну всё. Сопли, слезы…

– Сонь, ну что это такое? Не плачь. – Вид у Коли растерянный. Он помешкал, а потом все-таки пересел ко мне на диван. – Ты прости, что я голос повысил. Просто переживаю за тебя, за кулему такую.

Когда я, еще совсем мелкой, заехала на велосипеде в крапиву, у моего друга было точно такое выражение лица, как сейчас: бровки домиком, зеленые глаза на всю распахнуты под длинными, как у коровы, ресницами. Каштановые волосы, даром что короткие, не слушаются никакую расческу и лежат как сами хотят, во все стороны. А у Паши они послушные, блестящие, светлые. Длиной до самых плеч. Так приятно было загребать их в горсть, нежно привлекая любимого к себе…

Молчание затягивается. Я продолжаю тихо плакать, и Коле явно неловко. Даже не глядя на него, я чувствую, что у него на лице больше нет этой непонятной улыбки.

– Сонь, ты это… Ты хотя бы ешь нормально. Пожалуйста.

Я медленно поднимаю на Колю глаза, и он будто перестает дышать. Нехорошо пускать в ход свои фокусы в общении с другом, но привычка к кокетству за последний год так крепко ко мне прицепилась, что я не могу от нее отделаться даже рядом с Колей. Интересно, вид у меня сейчас просто жалкий или умилительно беззащитный?

– Может, я бы и с нормальным питанием себя также чувствовала. То снег, то жара – такие резкие перепады температуры.

– Как тебя с этой пожизненной гипотонией на все ваши выверты хватает – просто загадка!

– Профессионализм не пропьешь! – От мыслей о танцах мои слезы начинают помаленьку высыхать. Я угнездилась получше и сменила позу так, чтобы удобно положить голову другу на плечо. Руками обняла его руку на уровне бицепса. Сначала Коля как-то напрягся, но после следующих слов постепенно обмяк и успокоился. – Слушай, ты прости, что я на тебя наехала. Ты прав: мне стоило нормально питаться. Просто кусок в горло не лезет. А тут сначала показ на учебе, потом сразу выступление моего коллектива на благотворительном концерте. Если бы наш номер не был последним, то я бы и не успела прибежать. Прибежать, Коль. Немудрено, что быстро выпала в осадок после этого.

– Тебе даже скорую никто не вызвал.

– А чего там вызывать? Мои девчонки сами меня быстренько привели в состояние стояния и помогли доковылять до гримерки, откуда я уже позвонила тебе. Директор ДК в меня еще рюмку коньяка влил. И до такси проводил.

– Ты ж не пьешь.

– Так была не в состоянии возражать… – сказала я и начала засыпать. До этого я чувствовала диссонанс между своим физическим и психическим состоянием. Может быть, не стоило сочетать коньяк и таблетки кофеина. Больше всего мне хотелось уснуть, но нервное возбуждение держало, как за шкирку, немного на взводе, и я продолжала говорить. Теперь же, рядом с Колей, мне стало очень спокойно. Хороший он у меня, как ни крути. Вот подожду еще годика три, не будет у меня пассии – охомутаю старого друга и буду делать семью с ним. Хе-хе. Было бы смешно, если бы я не любила Пашу. А Коля – это Коля, что с него взять.

– Дурочка ты, Соня. – И мне показалось, что он слышал мои последние мысли. Но в этот момент осознанно следить за ситуацией уже не получалось.

– Паша… – последнее мое слово перед тем, как я окончательно уснула.

Глава 3

Проснулась я с тяжелой головой. Мать честная: четырнадцать часов сна вместо привычных шести. Немудрено. Правда, уснула я тоже рано, так что сейчас всего лишь восемь утра. С Колиной кухни уже доносятся шипяще-шкворчащие звуки.

Мое льняное белое платье за ночь совсем измялось. Эх, поди не напугаю старого друга неопрятным видом. Это в случае с Пашей я бы скорее сняла мятое и явилась в неглиже. Перед Колей раздеться не могу, сколько бы ни говорила, что он мне «подружка».

Я тихонько прошла по коридору и встала в дверном проеме. Пока в сковородке уже поджаривается луковица-другая, мой друг нарезает следующую. Стола в комнате нет, поэтому разделочная доска лежит на подоконнике.

Приятно видеть Колю за делом. Есть в нем что-то исконно русское, немного деревенское. Такой трудовой человек. От земли. Плечистый, пышущий здоровьем – ни дать ни взять богатырь из старинных былин. А профессию выбрал, чтоб головой больше работать. Такую, что это могучее тело надо прятать в брюки да пиджаки.

– А я думала, у тебя нет плиты.

От неожиданности Коля дернулся, порезался и почти сматюкнулся. Когда он повернулся, я увидела его полные слез глаза и мокрые щеки. Будто это не Коля вообще, а водопад Че-Чкыш в Горном Алтае.

Будущий юрист промокнул глаза кухонным полотенцем и попробовал недовольно на меня посмотреть своим самым суровым прокурорским взглядом, но было понятно, что четко видеть у него пока не получается.

– Съездил вчера к родителям перед сном, забрал из гаража однокомфорочную переносную плиту.

– А бульон вчера откуда раздобыл?

– Заказал доставку из ресторана.

– Ничего себе, ты мажор! Из мебели диван да два табурета, а он еду в ресторанах заказывает. – Когда я села на пол недалеко от Коли, он закатил глаза и ушел из кухни, не прерывая беседы:

– Не буду же я тебя откармливать лапшой быстрого приготовления.

– Да ладно-ладно, Коль, спасибо тебе большое. А что смурной такой? – мне приходится говорить громче.

– Ничего. Что делать дальше собираешься? – спросил друг, вернувшись на кухню и дав мне подушку от дивана в качестве сидушки. На голом полу в этот пасмурный день и правда прохладно.

– Завтракать. Ты же тут французский луковый суп готовишь, да? Моя любимая еда нищих!

– Я серьезно.

Коля устало покачал головой и подошел к конфорке. Перемешал лук, а потом стукнул лопаткой по сковородке так, что несколько кусочков зажарки экстренно катапультировались на пол. Друг зло посмотрел мне в глаза:

– Вот закончится следующий месяц, и где ты жить собираешься? Твоей зарплаты на вашу хату не хватит. Пахан твой ее тянул только благодаря помощи родаков.

– Сударь, вы изъясняетесь слишком грубо.

– Но ты ж поняла всё.

– Между прочим, у меня в колледже скоро начнутся каникулы, и я смогу взять дополнительную подработку. По большей части экзаменов и зачетов у меня автомат, но я, может, буду приходить, чтобы просто насладиться атмосферой и пообщаться с преподами.

– Пф, заучка.

– Кто бы говорил! – Я закатила глаза так, чтобы зрачки совсем спрятались за верхними веками.

– Что мы имеем? Преподавание восточных танцев – три вечера в неделю. Хотя это больше ночер¹, ну да опустим. Дальше. Выступления с профессиональным коллективом все тех же восточных танцев – от двух до трех в неделю плюс репетиции. Что еще надумала?

– У меня может получиться и чаще выступать! Буду продвигаться как солистка. Свадьбы, юбилеи, похороны…

– Ха-ха. Не смешно. Ты еще на мальчишники начни кататься. А моим коллегам после очередного твоего выступления придется расследовать мохнатку, если не мокруху.

– Так. Про мокруху понятно, а что такое «мохнатка» и как ее расследовать? Или ты просто решил называть рандомные слова на «М»?

– Мохнатка, чтобы ты знала, – взлом «мохнатого сейфа». Мозги включи, Сонь. Изнасилование это.

– Тьфу ты господи, Коля, что за отвратительные аналогии?

– Это ты до первой практики не дотянула, вот и не знаешь юридический сленг.

– И слава всем богам!

– Ты бы лучше не возмущалась, а задумалась над перспективой.

– А что ты каркаешь?

– Число изнасилований растет с удручающей скоростью. В большинстве случаев социальный портрет преступника – мужчина от тридцати до сорока девяти лет, наш соотечественник. Вероятность быть изнасилованной мигрантом меньше, но тоже есть.

– Отлично, Крылов, неси зачетку. А заодно наймись ко мне в няньки или охранники. Плачу натурой!

– Всё тебе шуточки. – Мой друг покраснел и отвернулся к окну. – Понимаешь, я не всегда буду рядом.

– Я девочка взрослая, Коль.

– В девятнадцать-то! – Друг метнулся к сковороде с подгорающим луком.

– Но тебе тоже девятнадцать. И я на месяц старше тебя. А через два месяца мне и вовсе двадцать стукнет.

– Не провоцируй меня звонить твоей бабушке.

– Да Коля!

– А что не так? Это единственный человек, которого ты боишься.

– Но уже не слушаюсь, как ты мог заметить.

Уж Коля-то заметил, просто ошибся и решил использовать старый рычаг давления. Старый и заржавевший.

– Хорошо. Этот месяц буду жить на старом месте. Потом перееду в съемную поскромнее или обратно в общагу. В крайнем случае у тебя поселюсь. – Тут Коля цокнул языком и помотал головой. – Мне однозначно надо проветрить мозги, но для начала я дождусь твоего супа, а пока ты им занимаешься, схожу в душ. Я так и не освежилась после того, как с меня вчера сошли семь потов.

Друг внимательно на меня посмотрел, вытер руки и пошел в коридор.

– Вот, держи, – сказал Коля и вытащил полотенце из большого пакета, набитого всякими тряпками.

– Что, и дурацких шуточек не будет? Типа «в душ и без меня?».

– Довыпендриваешься. Конфискую полотенце и оставлю без супа.

– Пардон-пардон. – Я беззащитно подняла руки вверх.

– Ты, возможно, заметила: ванная комната у меня единственная с отделкой, но двери здесь пока нет. Сейчас сооружу тебе занавеску, и плескайся тут, сколько твоей душе угодно.

Занавеской стала простынь, которую Коля привязал к торчащей над дверным проемом батарее.

– Вот еще футболка и шорты, чтобы ты смогла переодеться.

– Твои шорты даже с завязочками для меня слишком большие. Не беспокойся: эта футболка мне как платье, пусть и мини. Так что нормально.

Коля закатил глаза и ушел на кухню, а я спряталась за импровизированной дверью в ванную и начала стягивать с себя платье.

– Да хоть бы ты себе что-нибудь сломала и отдохнула месяц-другой.

– Что ты там бубнишь? – Из-за шуршания платья возле ушей я не расслышала слова друга.

– Говорю, что зря ты все-таки пошла в душ без меня.

– Наконец-то у тебя проснулось деградатское² чувство юмора, – сказала я и улыбнулась.

Платье и нижнее белье я положила на табуретку, которую принесла из спальни. Удивительно, что Коля не держался от меня на почтительном расстоянии, хотя моя одежда так провоняла потом. Даже носом не повел.

Душевой кабины у Коли нет, зато есть ванна. Стоя в ней, я держу душ одной рукой и моюсь другой.

Да, Коля вам не Паша, у которого в ванной куча бутылечков для ухода за собой. Здесь у нас только гель для душа, он же шампунь, он же мыло для интимной гигиены. Но даже это не портит удовольствие от душа. Господи, как прекрасно смыть с себя всю грязь этих дней!

Забавно. Когда я плакала в день расставания, то могла шифроваться благодаря снегу. Сейчас вот есть вода из душа. Только плакать мне не хочется. Всё, вот так вот быстро отболело. Я же… сильная. Да. Какой там «день расставания»! Это был день, когда меня бросили…

Ну вот. Это уже не только душ, это – слезы. Хорошо, что моих рыданий не слышно из-за шума воды, но я все равно стараюсь плакать тихо.

Ладно. Сколько уже времени прошло? Похоже, много. Надо потихоньку выбираться отсюда. Слезы не прекращаются, поэтому я не вижу, куда наступать.

– А-А-АГР!!!