Czytaj książkę: «Новый Мир»

1

На закатном горизонте, фиолетово-красного оттенка от отходов, теплыми волнами плыл снег. Белый, только недавно выпавший, чистый, как обновивший шубу заяц, он слепил глаза, кружил голову во время ходьбы. Теряясь в этой однотонности, глаза шевелились в глазницах, словно маятник, стараясь зацепиться хоть за что-то отличное. Но в этом белом «море», казалось, дыхание сперлось от холода – болезненно щекочущего гортань, и ничего за этим маревом больше нет.

Алия шла в этой белизне наощупь, еле передвигая ноги, об которые с завидным постоянством то и дело стукался ее огромный чемодан. За объёмным, дырчатым шарфом еле-еле виднелись ее глаза в обрамлении белых ресниц, которые от холода замерзли, нависая над глазами тяжестью. Радужка совсем черная, сливающаяся с цветом зрачка, и это выглядело как две огромные дырки на бледном лице. Кто увидит – испугается. Но она себя не видела, просто брела все дальше и дальше, по еле заметно вытоптанной тропинке, которую вновь завалил снег по ее приезде.

Как назло. Никак иначе.

Оказалась она на этой окраине, без точного времени, около получала назад. Ее привезли на старом трещащем хэтчбеке. Он был весь грязный – машину похоже и вовсе не мыли, да и само состояние желало лучшего: днище проломано, все в трещинах, которые Алия с интересом изучала носком своих ботинок всю долгую поездку, которая началась, как только она вылезла из кукурузника. Это летающее судно ее по злобному смешило – сколько уже здесь зима? Лет десять? Может двадцать? Какие посевы могут быть здесь, в Якутии, когда весь их мир перевернулся с ног на голову, существуя лишь в условиях вечного холода, даже в теплых районах страны еще с тех времен, когда Алии даже в помине не было. Она не знала историю настолько хорошо, насколько бы могла, но точно знала – всегда, чем ближе к северу, тем холоднее.

В Москве летом было хотя-бы плюс пять, когда давным-давно могло быть и тридцать – эти прекрасные тридцать градусов по Цельсию в плюс, о которых любят говорить старики. Рассказывали, как все цвело по весне, когда отходили эти вечные белые смурные великаны – сугробы, появлялись расточки, смело пробивающиеся к свету. Старики любили рассказывать о своей теплой юности и сетовать об утраченных возможностях, а также горевать о том, что раньше не ценили. Алия надеялась, что никогда такой не будет, но смутные сомнения давали о себе знать – все мы будем там. Вот только вспоминать что-то хорошее ей не придется. Наверное, только этот чертов хэтчбек, ее ялик, перевозивший Алию из мира живых в мир смертных. И ее Харона – огромного детину, который скрутил ее рядом с кукурузником, затаскивая на задние сидения машины. Он выглядел до ужаса живым и одновременно болезненно мертвым. Холода дают о себе знать: портят кожу, оставляя грубые пятна на лицах, руки становятся синеватыми, покрываются паутинистой корочкой. И вот это она, наверное, запомнит, и будет рассказывать в тишину помещений, ведь никто и слушать не будет.

Я буду такой же через пару лет прибывания здесь? Если не умру раньше, конечно.

В этих местах почему-то мысли лезли в голову все чаще. Она брела по снегу, брела куда-то вдаль, – ей махнул рукой к горизонту водитель, забираясь обратно в, хоть и старую, страшную, но теплую машину, усмехаясь на вопрос Алии о конечной точке ее пути. Она не ждала благосклонности, ведь не заслужила. Наверное. Этот вопрос оставался таким же открытым, как и многие другие. Она была на взводе, потерянная и опустошённая. Брела куда-то вперёд, смотря себе под ноги, на протертые ботинки с флисом, одна из единственных вещей, которую ей удалось взять с собой, когда всё это произошло.

Чемодан опять болезненно ударил по щиколотке всем своим весом, колко, и Алия вскрикнула, дернулась, возвращаясь из своих мыслей в реальность. Этот чертов чемодан ее доконал – иронично, ведет себя как ему вздумается, пихается, бьет, трепыхается в руках время от времени какой-то птичкой, но огромных, внушительных размеров. Что-то внутри натянулось и с противным скрипом, как по доске ногтями, взорвалось; терпение лопнуло. Возможно, сыграли нервы или холод, а может то, что ей не давали есть уже неделю, из-за чего пустотой ныло под ребрами, а руки дрожали, но она со всей силы кинула кожаный чемодан в сугроб, резко, с такой злобой, что тот сделал несколько переворотов и громко бухнулся, улёгся в снегу и смотрел. Смотрел этими кнопочками, заклёпками, как кучей глаз, выпученных и желтоватых, с осуждением.

– Да за что ты мне достался!? – истерично взвыла она, подбегая к своей поклаже и стремительно пиная ее со всей силы пяткой ботинка. Чемодану, конечно, было плевать, но злость и расстройство так сильно бурлили в ее теле, что она решила хотя-бы так выпустить пар, даже не думая зачем, уже практически прыгая на скрипящей сумке, совершенно потеряв любую связующую с собой нить. Алия чуть ли не плакала – ее лицо исказилось в неприятной сопливой гримасе, появилась отдышка и усталость, и без сильных физических нагрузок давая о себе знать постоянно. Делала она себе всё это скорее во вред, но как объяснить человеку на грани отчаяния как правильно себя вести? – Дура, дура, дура! Зачем только с тобой связалась.

Хотелось уничтожить эту вещь, оставить валяться в этом снежном мареве на вечность, чтобы никто не откопал и не нашел, чтобы чемодан лежал в болезненном одиночестве и забытие. Чтобы хотя-бы так искупил свои грехи перед ней. И в очередной раз ударив по чемодану, Алия попала по ржавой застежке. Фатальная ошибка. Чемодан неожиданно колыхнулся, потом еще раз, затрясся под ее ногой, и Алия почувствовала, как ее начало тошнить – укачало. Попыталась отойти, отвернуть себя подальше, но теперь нога прилипла, как расплавившийся пластик. Кожа чемодана обхватила подошву ее ботинка, начала всасывать в себя с неприятным чавканьем. Ногу обожгло неприятным чувством – не болезненным, но противным и гадким. Алия истерично хохотнула. Это было настолько же безумно, на сколько смешно, и на столько же горько.

– И что, сожрешь меня теперь? За то, что тебя, бедненького, обидела?

Словно в ответ на вопрос, чемодан уже всосал ее ногу в себя практически по косточку над стопой, мерцая неприятно истеричным фиолетовым цветом. Ботинок пропал в глубине кожи, и Алия уже не старалась ее вырвать – бесполезно. Эта вещица за последний месяц чего только не творила. Оставалось лишь злобно, обиженно шипеть от осознания потери контроля над ситуацией.

– Всем известно, фиолетовый цвет – цвет клептоманов и сумасшедших! Ты это прекрасно подтверждаешь! – не оставляя попыток запинать чемодан уже второй ногой, издевалась Алия. Все было бесполезно и безысходно. Ирония – она винила во всех своих бедах обычный чемодан. Вообще, стоило бы винить тех, кто ее сюда отправил, а не распыляться на посодействовавших их решению, но это кощунство и преступление – даже подумать, что они не правы. Так учили. И пока что, отказаться от этих эфемерных правил означало отказаться от прошлой жизни. От бабушки, от перспектив. От возможности жить нормально.

Чемодан в очередной раз затрясся, как сегодняшний кукурузник при приземлении, со скрипом, свистом, засветился еще сильнее и, неожиданно, как прорвавшийся насос, в котором застряло что-то массивное и инородное, с огромной силой выхлопа выплюнул ногу, огромной яркой волной откидывая Алию на несколько метров от себя, в такой же холодный сугроб напротив. Она, как игрушка пружинка, пару раз перевернулась, ударилась копчиком, пропахала носом снег, который попал ей во все отверстия на лице, и громко застонала. Их разбирательства с чемоданом все никак не прекращались все это время – уже как месяц. Он прилип к ней, как банный лист. Выкидывай – все равно вернется, попытаются отнять – не получится. Он намеренно выбрал ее. Для каких целей – непонятно. Перешел по родственной похоже, от бабули, которая преподнесла такой «прелестный» подарок ей на недавний день рождения.

– «Лучше бы не преподносила», – без злобы, лежа в сугробе, подумала про себя Алия, вскинув голову к грязно-голубому небу.

Разбираться в истоках было бесполезно. Что есть, то есть. Чемодан есть, жизнь есть. Ничего, правда, больше нет, но это же исправимо? Алия старалась поддерживать себя, как могла. Позитив помогает смотреть на жизнь шире и радужнее, даже если ничего подобного в этой жизни нет, да и время жизни же смех увеличивает. Правда, тоже непонятно зачем. Ей вообще много чего непонятно. В издевку над такой жизненной позицией, – а возможно Алия просто искала то, чего нет, – чемодан довольно гаркнул. Сил на очередные препирательства не было. Она пропустила этот ехидный звук мимо ушей, раскинула руки на снегу и вздохнула. Небо здесь красивое – это плюс. Но да, и в этих местах последствия войн дают о себе знать – токсичные отходы легонько мазнули по облакам, делая их слабо-зелеными, где-то пятнами красными. Говорят, в этом виноваты твари, но разве твари травят друг друга химией? Они вообще ей не пользовались, им незачем заниматься такой примитивной политикой в отношении ведения войн, когда в их руках огромный потенциал «химических реакций», как этично любили выражаться СМИ. Но, правильнее, наверное, будет это назвать магией. Этим глуповатым термином из детских книг или из классики Толкина. Рассказы про магию, ведьм, красивых существ – эльфов. Забавно, но после реального появления «магии» произошли огромные реформы по устранению любых восхвалений жанра «фэнтези». Это было одновременно и иронично, и глупо. Каким образом то, что происходит, похоже на такие волшебные удивительные истории? Никакой прекрасной романтики, никаких прекрасных видов или домиков хоббитов. Но, раз магия, значит подлежит утилю, хотя почему-то у ее бабушки были эти книги даже после полной «перестройки». В общем-то, чему удивляться. Если у нее был этот чемодан – живой и непонятный, то и обычный сборник бумаги в переплете должен иметься. Она вообще всегда была странной, но и обычной – как все старики очень любила рассказывать о своей молодости, о том, как читала книги с такими сюжетами, которые стали их нынешней реальностью. Люди либо предсказатели, либо просто ткнули наугад, но теперь магия стала неотъемлемой частью обычной жизни, хоть и запрещенной для обычных слоёв. Алия знала – магия является признаком иерархии, семейств, которые в честной, – она усмехнулась, – войне смогли изъять знания у пришедших к ним в мир, других и неправильных, и теперь пользовались ими во благо народа, – она опять усмехнулась сама себе.

История пропитана ложью, и она тоже это знала. Иначе быть не может. Бабушка также рассказывала, что ей удалось лицезреть существ, и они совершенно не такие, какими их описывают. «Может и этот чемодан ей передали они». Алия украдкой глянула на вещь. Чемодан как лежал на своем месте, так и лежит. Он тоже один из них? Алия боялась спрашивать. Хоть и держалась отстраненно и стойко, но каждый раз, когда брала подарок от бабушки в руки за маленькую металлическую ручку, ее тело прошибало легкой незаметной дрожью испуга и некого предвкушения. Может ли оно отвечать? Она не знала какой ответ на свой вопрос хотела бы услышать. Сначала чемодан был просто чемоданом – странным, потрепанным, местами от его кожаного покрытия отваливались куски. Ничего такого. Бабушка вручила его двадцать третьего ноября, радостно растягивая сухие губы в улыбке, от чего все ее родное лицо покрывалось маленькими морщинками. Подарок Алию не сильно впечатлил (ой, знала бы она как он впечатлит ее через несколько дней после дня рождения), но она все равно его приняла, и когда пыталась открыть – произошло это. Конец всего.

***

Воспоминания того дня были сумбурны, но вот о чем она могла рассказать с предельной точность:

Бабуля была совокупностью роковой леди в возрасте, той самой, которая носит высокие каблуки, курит сигарету в специальном держателе и элегантно стряхивает пепел пальцами в лоскутных бархатных печатках, и обычной милой бабушки в розовом фартуке, которая печет пирожки для внучки, а потом за чашкой чая рассказывает о том, как за ней бегал соседский мальчик, который дарил цветы. Эти оба образа дополняли друг друга настолько, что хотелось охарактеризовать их одним словом, но Алия никак не могла его подобрать, потому предпочитала думать так, как думала. Смотря на бабушку, она видела очень много граней, раскрывающихся с каждым годом ее взору все больше. Эта женщина была изумительной и одновременно пугающей, загадочной. В детстве она казалась Алии огромной, но очень доброй, мягкой. Любила, когда бабушка гладила ее своими, хоть и полноватыми, но изящными руками по спине, как трепала ее за щеки. Детские годы вообще были самыми счастливыми в жизни Алии, если уж что и вспоминать, то их.

Ближе к подростковому взрасту бабушка раскрылась с еще одной стороны, как «железная леди» – так у себя за душой ее называла Алия. Она была строгой, серьезной, но не в отношении своей внучки, а в отношении своего сына. Это были тяжелые времена, которые Алия не хотела и не будет вспоминать лишний раз. Отец тогда только приехал обратно домой после обязательного призыва на пять лет. И все в нем переменилось. Самое страшное время из тех, которые Алия проживала в своем доме. Лицо отца тогда покрылось зеленой дымкой от химикатов, взгляд стал безжизненным, злобным, лишь изредка от этой самой злобы и загораясь. Он совершал очень плохие поступки, вел себя по бесчеловечному страшно, и Алия его боялась. Очень боялась, даже сильнее чем боялась в сложившейся сейчас ситуации – родной человек в шкуре монстра это отдельная эпопея, проживать которую болезненно. Если не знаешь об ощущении в теле, которое отвергает любые попытки защититься от «родного» человека, то не сможешь его понять. Этот неприятный, «голодный» холод, как во время падения давления. Все вокруг замедляется и становится тягучим, как патока, тихим, будто ты смотришь не свою жизнь, а кино, но длится такое состояние недолго. Как только кулак прилетает, ты влетаешь обратно в свое тело, ощущая весь спектр боли и обиды. Когда такое произошло в очередной раз, бабушка, чувственная душа, сильно накричала на сына, гнала его из дома, толкала и рычала, будто она не его мать, а мать Алии. Как самка в природе, защищающая свой выводок, она рвала и метала, уничтожала все на своем пути, становилась огромным Соляным Столбом, разъедавшим одного единственного грешника. Она была сильной, не хрупкой, но очень эмоциональной, потому после, сидя у кровати, где лежала в бессознательном состоянии ее внучка, думая, что та спит, тихонько плакала. Очень тихо, чтобы не разбудить, но Алия все слышала, сжимала под одеялом руки в кулаки, до боли. Она не знала, что делать и как поступить. Она вообще ничего не знала. Потом бабушка раскрылась как спокойная гладь. Как домашний теплый очаг. Самый родной и близкий человек. И Алия хотела бы запомнить ее именно такой. Стоящей на кухне, в пространстве, по которому расползаются приятные запахи еды, мурлыкающую себе что-то под нос.

– Алька, – стоя спиной к, сидящей на старом стуле, Алии, позвала бабушка, замешивая тесто в день рождения внучки, когда уже вручила свой подарок, – этот чемодан, конечно, староват, как и я, – она по-старчески нежно хохотнула, от чего и у девушки на лице появилась небольшая улыбка, – но он очень ценен. Тебе стоит за ним хорошо следить, будет как мое наследие.

После этих слов Алия задумчиво постучала по боку чемодана ногтями. Он и вправду был старинный, даже антикварный: обитый телячьей кожей, таких уже больше не делают, стальные ручки с надежным креплением к твердой боковине, немного потертые, «искусанные» временем. Алия осторожно провела маслянистыми пальцами по металлу, а потом понюхала – старый запах, ветхий, глухой. Чемодан лежал у бабушки на антресоли уже лет сорок. Алия видела его еще в раннем детстве, когда отец доставал оттуда подарки на Новый Год, стараясь быть незаметным для девчачьих острых глаз. Чемодан бросал внушительную тень из глубин полки, а ручки желтым блестели под светом ламп накаливания, двумя бликами, будто маленькими узкими глазками наблюдая за любопытным ребенком. Тогда Алия думала, что он вдвое больше. Может, так и было – она могла бы залезть туда с ногами-костяшками, уложиться без труда. Сейчас так не получится, она выросла. А еще думала, что он похож на живое существо, как домовой, охраняющий их дом. Но она выросла.

– А откуда он у тебя вообще? – спросила Алия тогда, продолжая изучать застежку, теребить ее пальцами. Почему-то, открывать его не хотелось, но девушка продолжала тянуться все ближе к маленькой кнопочке. Лишь нажми, и крышка откинется, открывая заслонку тайны того, что скрывается внутри этого старика. Чемодан, как Ящик Пандоры. Такой же страшный, наверное, не по своей воле. Руки подбирались все ближе.

– Не столь важно, Алька. Подарок от одного хорошего друга, – бабушка отмахнулась, а пальцы Алии уже ухватились за медную пластину, легонько надавили на манящую кнопку, когда бабушка, не успев буквально на пару секунд, сказала: – Только не открывай его пока.

Но было уже поздно. Крышка, на удивление, не отскочила, а лишь немного приоткрылась. Перед тем, что произошло дальше, Алия только и увидела перепуганное лицо бабули, которая резво прыгнула к ней, чтобы предотвратить катастрофу. Алия даже не знала, что бабушка умеет так быстро передвигаться, но все равно было недостаточно быстро, и крышка уже открылась. За пару секунд комната озарилась светом, манящим настолько, что Алия почувствовала себя мотыльком, который так и полетит ближе, вот только не успела – их снесло огромной цветастой волной полумесяцем, раскидывая в разные углы старой кухни с громким стуком об стены. Вещи тоже кубарем повалились с полок, затрещали, побилась посуда, а пол затрясся, словно при землетрясении 4 степени по шкале Рихтера. Замигал свет, а чемодан продолжал пульсировать, как живое человеческое сердце, полное жизни.

Алии стремительно и сильно прилетело огромной кастрюлей по голове, она в моменте начала обмякать, почувствовав что-то теплое на своем лбу. В глазах засвербело, затряслось еще сильнее. Алия не слышала, но видела, как кричала ее бабушка, раскрывая свой рот на столько широко, на сколько возможно, как со всей силы хлопнула по крышке чемодана, закрывая его. Увидела, как бабуля подбежала к ней, но глаза тогда окончательно закрылись, и Алия погрузилась в темноту.

Сколько времени длилось ее забытие было неизвестно. Она не ощущала свое тело, и даже душу не чувствовала. Не чувствовала своего существования, до момента, пришедшего неожиданно, пока глаза резко не распахнулись, в мгновение ослепленные от яркого белого света. Кроме рассеянной точки света ничего не было видно. Она поглощала весь фокус внимания, не давая оторвать от себя взгляд. До боли в глазах, режущей, как если бы ей туда попал лимонный, кислый и разъедающий, сок. До слез от этого ощущения, скапливающихся на выпуклой поверхности склеры. Алия зажмурилась, захотела поднять руку, чтобы лихорадочно обтереть глаза, вычистить их от жгучего ощущения, но не получилось – рука лишь трепыхнулась под прессингом чего-то острого, в облипку обвивающего ее тонкое запястье прямо под ладонью. Дернула еще раз и тут же болезненно шикнула – похоже, это были ремни из тонкой кожи, которые впивались ей в кожу, раня при любом резком, даже непроизвольном, движении. Дергаться было бесполезно и опасно, потому она просто расслабилась, продолжая лежать с накрепко зажмуренными глазами. Воспоминания недавних событий начали, как калейдоскоп, яркими образами мелькать перед Алией. В полной тишине и темноте она вспомнила про чемодан, про то, как что-то снесло ее с бабушкой огромной силой, а потом…ничего. Больше она ничего не помнила. Где она может находится?

Алия решилась – чтобы понять, что происходит, нужно хоть что-то начать делать, – и открыла, совсем чуть-чуть один глаз. Свет пропал. Нет, он скорее даже приглушился, перестал быть таким болезненным и неприятным. Тогда она открыла второй глаз. Когда яркая вспышка перестала быть такой яркой, Алии удалось понять одну вещь – находится она точно не дома. В упор на нее смотрел огромный бестеневой светильник. Он был похож на живое существо – дискообразная морда с большим количеством мозаичных вкраплений, как глаза у мухи, из которых били уже не такие яркие лучи. Она знала, что это за лампа. Такие используют в операционных, и она была в таком месте единожды за жизнь, когда ей проводили операцию по удалению кисты. Алия была тогда совсем маленькой, боялась очень сильно, озиралась вокруг, видела лишь глаза на лицах, закрытых с двух сторон зеленовато-голубыми накладками, а когда анестезиолог подошел к ней с маской для наркоза, так испугалась еще сильнее, но послушно начала считать от десяти до нуля. И сейчас она испытывала похожий страх – пронизывающий все ее тело, сковывающий, и чтобы освободиться нужно что-то сделать, как тогда, например, начать устный счет. Но в этой ситуации он не поможет.

Сглотнув, она отвела глаза от лампы и бегло посмотрела по правую сторону от себя, увидев тоже знакомую ей вещь – штатив для инфузионных вливаний. От него тянулась прозрачная трубка с какой-то жидкостью. Опустив глаза снова, но еще чуть ниже, Алия поняла к чему эта трубка тянулась – в ее бледной руке, в срединной локтевой вене торчал красный катетер, залепленный медицинским бинтом. Только сейчас она поняла, как сильно ее кожа в этом месте взопрела и стянулась, и снова поморщилась. Ничего страшного, главное разобраться. Алия решила, что сейчас оглядит все окончательно, а после будет решать что делать дальше. Возможно, в больницу она попала после взрыва, а от наркоза буйствовала, потому ее и привязали. Этот вариант был самым правдоподобным, пока Алия не глянула влево, где к ее руке был привязан чемодан.

Этот чертов чемодан.

– Вот каждый раз, как со мной происходит что-то странное, – на выдохе мученически просипела Алия, продолжая лежать в снегу. Чемодан снова заворчал, внутри него что-то заворошилось, но быстро смолкло. И хорошо, не хватало Алии еще одной истерии. Она лежала слишком долго в снегу, погрузившись в себя. Конечно, поговорить ей тоже было не с кем, но этот живой сундук пока не вызывал и капли доверия. Лучше с собой говорить, про себя, не вслух, – ты тут как тут.

Времени на продолжение раздумий уже не было. Алия поспешила подняться, оттряхивая ляшки от прилипшего к ним острого снега, который успел растаять, и теперь чувствуя себя не просто замерзшей, но и мокрой, осмотрела ботинок, который совершенно недавно находился в том, о чем она даже думать не хотела, – у него есть желудок? Поняв, что с ним все хорошо, неспеша и немного по-издевательски вальяжно пошла в сторону чемодана, схватилась за его ручку, обжигающую кожу. Поклажа уже привычно повисла справа, килограмм пять, не больше, и она решила продолжить идти. Небо уже начало переливаться желтоватыми оттенками заката. Это означало, что скоро стемнеет. А в темноте, в таких местах, на улице находиться нельзя. Это Алия тоже точно знала.

***

Оймякон – село в Якутии. Особенное село, под стать Алии с ее ношей – холодное. Холодное настолько, что Алия мало что знала о подобных местах. А зря. Она поняла, что зря не знала, в тот момент, когда увидела это село своими глазами. Когда живешь где-то в центре, стирается понимание целостности картины. Она и не думала, что такие дома: смесь дачных домиков и избушек, даже не хрущевки, до сих пор сохранились. Мистическое напоминание об их всех общем прошлом. Что-то в них было. Стоя на холме, разглядывая место, где ей придется провести, скорее всего, свои последние годы, она отлично видела эти неровные рядки домов, будто кто-то раскидал кубики во время настольной игры – они рассыпались по заснеженной земле неравномерно, играючи. Все такие разные, не как в Мегаполисах, и многие уже были разрушены – и от времени, и от прихода других. Это придавало определенного шарма такому зрелищу, познаваясь в сравнении. А Алии было с чем сравнить. Она жила в больших, многоквартирных домах, вытянутых до самого неба. В таких однотонных и похожих, что можешь запутаться. Здесь было иначе. Это место было исключительным.

И, похоже, было единственным местом на земле, где в зимнее время года ничего не изменилось после ухудшения климата. Лишь лето стало более холодным, и зелень теперь можно было увидеть еще реже, а так, даже для новых реалий рекордные минус шестьдесят семь по Цельсию были слишком. Но красиво. Алия слышала, что здесь можно увидеть северное сияние. Точнее, даже не здесь, а там, где геомагнитное поле Земли отталкивает заряженные солнечные частицы. На ее взгляд, Оймякон выглядело именно как место, расположенное на геомагнитных полях. Алии стало даже как-то стыдно за свое невежество. Оказавшись совсем одна, отправленная в совершенно другую среду, Алия совсем ничего не знала и не умела. Не была слишком глупа или ненаходчива, но все равно недостаточна для того, чтобы чувствовать себя в этой ситуации безопасно.

Девушка продолжала стоять на склоне и рассматривать дома – неживые, старые, но от чего-то такие крепкие, что дают людям чувство тепла. И ей даже издалека досталась эта частичка теплоты. Было в них что-то волшебное, манящее. Алия не могла объяснить это чувство. Она его совершенно не дожидалась, но отсюда, с небольшой высоты, начала смотрела другими глазами. Как будто только прозрела. Даже дыхание ее замедлилось. Она чувствовала какое-то спокойствие, которое так давно ее не посещало. Возможно, это было от того, что ее долгий, мучительный путь, в сопровождении жестоких и злых людей, закончен. Хотя, это и не было правдой – ей придется научиться жить и здесь, но другой причины она и не знала. А снег манил. Холод – это лишь отсутствие тепла. Оборотная сторона, и здесь, на ней, Алия даже не могла понять, что чувствует. Смятение, капля усталости в этом состоянии, предвкушение? Чувствовала, что сердце тянется туда, вниз. И она сделала шаг. В напоминание о себе, чемодан опять шевельнулся, но на этот раз не грубо, а даже как-то нежно, на сколько это вообще возможно, подтолкнув ее под заднюю сторону колена, говоря: «иди уже давай». И она сделала второй шаг, потом третий, и пошла. Все ее лицо уже было красным, покрылось замерзшим снегом, вся одежда тоже была в нем, как в каком-то доспехе. Алия, неосознанно, где-то в глубине души подумала, что это место хочет ее защитить, но прошла секунда, и мысли уже не было, лишь звонкая тишина в голове, перебиваемая время от времени тихой песенкой, которую себе под нос мычала Алия. Песенку, которую пела бабушка месяц назад.

Якутия место с сильной энергетикой, но теперь с плохими людьми. Хорошие просто не выжили, когда произошла первая волна.

2

Произошло это приблизительно около ста лет назад, фактически, полный век, если смотреть от первой вспышки так называемого концентрированного сгустка энергии, внезапно взявшегося из ниоткуда. Сгусток энергии тогда прошелся мерзких пиликаньем всех мировых военных датчиков, но сделать с собой ничего не дал – взорвался мгновенно, образуя ударную волну. Она была, как говорили, странной: яркой, слишком светящейся. Не огненно-красной, как, к примеру выглядел бы гриб, а зеленой, с переливом, и принесла не так много потерь, как если бы это был взрыв от фугасных авиационных бомб или ядерного оружия: лишь разрушение многих построек, как при сильном землетрясении. Тогда был сильный переполох. Он обострил политические отношения, спровоцировал выяснения и массовые крики из-за нарушения Конвенции «о запрещении разработки, производства, накопления и применения химического оружия, и о его уничтожении», а люди были уверены, что это оружие именно химическое, со всеми выходящими из этого термина последствиями. Радиации, правда, никто не засек, но споры первые сутки не прекращались и были очень громкими.

Винили много стран, так как взрыв произошел на территориях государств. Апеллировали тем, что они предприняли попытку создать что-то настолько ужасное, чего им и даже и не снилось, несли бредни, перечисляли все известные им радиоактивные элементы от стронция вплоть до плутония. А эти территории, и правильно, винили остальных в том, что произошло – внутри никто не был причастен и не занимался саботажем данной ситуации. Ответ пришел сам собой в скором времени – массовые звонки в службы спасения, участившееся насилие в регионах. Никто ничего не понимал, все кружилось в таком сильном флере паники, что происшествий становилось все больше. Появились они. Непонятные существа, похожие на людей, но все, как один, высокие, со странным умением – они могли преобразовывать материю, создавать что-то из ничего. Одним словом – магия. По всему интернету начали пестрить и всплывать фотографии очевидцев этих событий. Видео, как они шли по городу, щелчком пальцев создавая из огромных машин просто груды ровного металла, пластинами падающие на асфальт, как преобразовывали дома, меняли их форму. Руки существ, при каждом невербальном взаимодействии с предметами, либо при создании чего-то, светились. У каждого по-своему, что тоже непонятно. Большинство информации в общем доступе в скором времени было удалено, остались лишь какие-то размытые отрывки, причем, не только в России – весь мир политики сплотился, отгородил людей. И началась тишина. Лишь снаружи. А люди продолжали сталкиваться с тем, что так стремительно пришло в их мир. Вот только если тебе кажется, что вокруг тишина, тебе лишь кажется.

Возможно, это был толчок, может наваждение, но спустя недолгий срок и люди будто с цепи сорвались. Особенно в тех местах, где произошел взрыв. Начали делать то, что делать нельзя. ДЕЛАТЬ МАССОВО. Все скопившееся в мире зло будто выплеснулось в один момент, поползло из всех щелей, будто его емкость что-то сдавило. Оно затрещало по швам и прорвалось. Прорвалось сильно. Убийства, изнасилования, грабежи – и все это совершали люди. В совокупности с тварями подобное выкосило многих. Словно вновь начавшиеся восьмидесятые и девяностые, кровавые, с противным смолистым вкусом отчаяния. Тогда-то военные и засуетились, побежали ровными шеренгами, поехали рядами танков разбираться с разногласиями.

И все равно умерло слишком много. Непозволительно много для лишь первой вспышки и для того, сколько сил и ресурсов Россия потратила на это. Все равно, вскоре последует и вторая.

***

Алия подошла ко входу в деревню через протоптанную тропинку. Было тихо, людей на улице не видно, только из некоторых домов пар шёл, пахнущий чем-то домашним, и всё, единственное напоминание того, что эти места не заброшены. Руки потянулись сами собой в глубокие карманы куртки, начали копошится там, отодвигать разные бумажки и ненужные вещицы уже из прошлой жизни.