Убедительно и легко

Иллюстратор Светлана Шабалина

© Чёрный Заяц, 2020

© Светлана Шабалина, иллюстрации, 2020

ISBN 978-5-0051-5687-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Мужчина сверху

Не заладилось

 
Как-то сразу у нас не заладилось, не срослось,
Словно плюнул нам в карму Будда, а может быть кто другой:
Я плеснул тебе мартовской слякоти на пальто,
Ты лягнула меня под копчик точёной своей ногой.
 
 
Я раскрыл тебе тайны про мать твою и семью,
Намекнул на курчавость парнокопытную и очки.
Ты мне вскользь намекнула повысить чуть-чуть ай-кью
Или просто не париться, а искать у ларьков бычки.
 
 
И пошло – слово за слово, треснул слегка рукав,
Стал малиновым от пощёчин небритый мой интерфейс,
Появились архангелы с лычками… Тот, кто прав,
Справедливость докажет под протокол и уже не здесь.
 
 
Мы бежали от них, как кенийцы от стаи львов,
Отдышались едва и в кафешке взяли двойной обед,
А затем – слово за слово, танцы, любовь-морковь…
Так живём – и заладилось, и срослось – в браке десять лет.
 

Филологическое

 
Есть в каждом союзе бонусы,
Приятные дополнения,
К любовному увлечению
Хороший такой довес.
Андрей, например, для тонуса
Женился на фитнес-тренере,
И силой такого трения
Животик сменил на пресс.
 
 
А Саша – ботаник худенький,
Супругу нашёл в полиции,
И Сашу теперь боится вся
Отверженная шпана.
Виталик влюбился в пудинги
Из маленькой ресторации,
Теперь для него старается
Шеф-повар – его жена.
 
 
Сергей подцепил нарколога,
За справки и медкомиссии,
Хотя он твердит, что искренне,
Но мне этот цирк знаком.
А я полюбил филолога,
О том говорю торжественно,
За то, что она божественно
Орудует языком.
 

С мишкой

 
Если вдруг кому не видно —
Я мужчина в цвете лет,
Но от взглядов любопытных
Прячу маленький секрет.
 
 
Я серьёзен, даже слишком,
Я для всех авторитет,
Но вот сплю я ночью с мишкой,
Так сложилось с детских лет.
 
 
В этом нет ни грамма шутки,
Тайна выцветших кулис:
Дрыхнуть с плюшевым мишуткой —
Небольшой мужской каприз.
 
 
Я могуч, мне всё подвластно!
Ну а мишка… Боже мой,
Он на самом деле классный,
Он, практически, родной.
 
 
Я любому острослову
Нахуячу по лицу,
Если скажет, что не клёво
Спать с игрушкой молодцу.
 
 
Правда, есть одна поблажка,
Для особых, так сказать:
Если сплю сегодня с Машкой —
Мишку прячу под кровать.
 

Чёрная метка

 
Ты предъявила мне «чёрную метку»,
Что за нелепица, что за пассаж?
Кто тебе брякнул, что нашу соседку
Взял я недавно на абордаж?
 
 
Мы лишь немножко коснулись бортами,
Узкая лестница, старенький дом…
Даже форштевень не встал между нами,
Ловко прикрытый пивным животом.
 
 
Как ты подумать могла, дорогая,
В то, что сменю я семейный уют,
На восхитительный, не отрицаю,
Спрятанный в джинсы её полуют.
 
 
Я её даже не трогал за шканцы,
Что говорить про другие дела?
Так что свои людоедские танцы
Вовсе без повода ты развела.
 
 
Лучше не будем на старые грабли,
Хватить мусолить известный закон.
Ты – мой единственный в мире кораблик,
Мой золотой галеон.
 

«Напилась – веди себя достойно…»

 
Напилась – веди себя достойно:
Не скандаль, не матерись, не ной.
Тушку мою пьяную спокойно
Брось в такси и отвези домой.
 
 
Постели мне плед поверх матраца,
Тазик для излишеств приготовь,
Ведь должна же как-то выражаться
Наша беззаветная любовь.
 
 
«Всё для мужа» – лучше нет девиза,
Я б кивнул, да только не суметь.
Остуди бутылочку «Архыза»,
Чтобы труп мой утром не узреть.
 
 
Приготовь бульончик из Пеструшки,
Форточку для свежести открой,
Поудобней подложи подушку…
В общем, поухаживай за мной.
 
 
Знаю, что в тебе не шевельнётся
Гадкий червячок обиды злой,
Ведь добро не раз к тебе вернётся
Нежной и заботливой рукой.
 
 
В бурю твоего корпоратива,
В день любой и хоть в каком часу,
Я ворвусь – высокий и красивый,
И тебя немедленно спасу.
 
 
Увезу, укутавши в заботу,
В царство доброты и тишины…
Лишь девиз изменится всего-то:
«Как для мужа – так и для жены!»
 

«Цвет моих глаз – настоящий живой коньяк…»

 
Цвет моих глаз – настоящий живой коньяк,
Медные искры, волшебная карамель,
Брошенный в омут камень, запретный знак,
Шёлковый стыд девяти с небольшим недель.
 
 
Медленно тонешь, и вряд ли тебе спастись,
Этим последним секундам неведом страх,
Ведома жажда. Отдайся и подчинись
Бархатному послевкусию на губах.
 
 
Дикая кола – на дне твоих чёрных глаз,
И пузырьки, словно ключ от любых оков:
Накипь и ржавчину можно сводить на раз,
Можно топить колорадских смешных жуков,
 
 
Можно с одежды любое свести пятно,
Переливай, осторожно и не спеша.
Кола, конечно, отменная гадость, но…
Но с коньяком она дьявольски хороша.
 

«Пусть хмурятся психологи смышлёные…»

 
Пусть хмурятся психологи смышлёные,
И верещат от ужаса подружки,
Что плохо, если верные влюблённые
Спят, повернувшись жопами друг к дружке.
 
 
Ведь это верный знак, о боже-божечки,
Что чувства угасают между вами,
Раз не в обнимку, и не в позе «ложечки»,
И даже не переплетясь ногами.
 
 
Не пряча лица в спутанные волосы,
Не отлежав протянутую руку…
Идут по вашей жизни злые полосы,
Несут печаль, скандалы и разлуку.
 
 
Но я плевал на эти измышления,
Мне до того легко и сладко спится,
Когда ловлю тепло прикосновения
К твоим таким любимым ягодицам.
 
 
Одновременно радует и дразнится,
И отгоняет страхи и напасти
Родной души пленительная задница,
Прижатая к моей филейной части.
 
 
И очень романтично получается,
Когда волной постельного блютуза,
Ко мне прекрасной попой прикасается
Уснувшая любовница и Муза.
 

Болезный Дровосек

 
Я Дровосек, железный и печальный,
Печальнее людей не видел мир:
Великий Гудвин силой инфернальной
Мне намагнитил половой шарнир.
 
 
И секс теперь, как пятилистный клевер,
Ужасно редкий, единичный вид,
Ведь мой шарнир всегда встаёт на Север,
А в остальные стороны – висит.
 
 
И мне до слёз до смазочных обидно,
Что от колдунства стал я одинок,
Ведь милая прекрасная Бастинда
Ебётся только глядя на Восток.
 
 
Ужасная, ужасная проблема,
Никак мне быть счастливым на даёт,
Ведь стройная, прекрасная Гингема
Полярности совсем не признаёт.
 
 
И чтоб в веках не прозвенеть дрочилой,
И похоть ненасытную унять,
Приходится опять ебать Страшилу —
Ему, паскуде, пофиг, как стоять.
 

«Я прилип к тебе так, как будто…»

 
Я прилип к тебе так, как будто
В мою душу налили клей.
По утрам я дарил незабудки,
Вечерами таскал портвейн.
 
 
Чтобы чувства не впали в кому
И не кончился разговор,
Мы кончали запасы рома
И глушили святой кагор.
 
 
Нашей страсти нужна подпитка,
Не наскучить друг другу – цель.
Покупал я ликёр со скидкой,
А по праздничным дням – «Мартель».
 
 
Уходила ты по-английски,
Незаметно, как лёгкий сон,
Только мы допивали виски
И к концу походил бурбон.
 
 
Как бутылки у нас пустели,
Так, без счёта, летели дни.
А в итоге тепло постели
Променяли мы на режим.
 
 
Как в палатах больничных грустно,
Через стену не видно слёз.
На двоих у нас дом и чувства,
Но у каждого свой цирроз.
 

Близняшки

 
Вот бы было весело и няшно,
Лёгкое амурное кино,
Если б двоеженство на близняшках
Стало вдруг у нас разрешено.
 
 
И не нужно становиться букой,
Про мораль воинственно кричать,
Ведь давно доказано наукой,
Что нельзя близняшек разлучать.
 
 
И вообще, представьте на минуту,
Как две пары сумасшедших глаз
Радостным воскресным тёплым утром
Тая от любви глядят на вас.
 
 
Как семейным камерным дуэтом,
В тоненьких носочках шерстяных,
Жарят с треском пышные омлеты
И готовят кофе на троих.
 
 
Ты глядишь с молчанием английским
И растущим жжением в душе,
Как четыре идентичных сиськи
По квартире ходят в неглиже.
 
 
В этих планах, словно в щёлке узкой,
Выгода огромная видна:
Даже тёща, данная в нагрузку,
На близняшек только лишь одна.
 

«Ты кричала, я молчал…»

 
Ты кричала, я молчал,
Экономил силы.
Монологом шёл скандал,
Медленно и мило.
 
 
Чашку ёбнула об пол,
Вазу на три литра…
Я же худшее из зол,
Что к тебе прилипло!
 
 
Прицепилось и впилось,
Заползло на шею…
Возбудить такую злость —
Это я умею.
 
 
Извела немало сил
И слегка устала.
Я чайку тебе налил,
Выдал одеяло.
 
 
Извинился, похвалил
Внутренность и внешность…
Если злобу возбудил —
Возбужу и нежность.
 

Злопамятное

 
Чуйку похерив природную,
Цепкий инстинкт придушив,
Грею тебя, подколодную,
Около самой души.
 
 
Грею, лелею и пестую,
Всё выношу, словно тать:
Даже чуму пэмээсную
И лексикон через «мать».
 
 
Все выношу подковырочки,
Острые шпильки терплю.
Полнятся свинки-копилочки,
Рублик ложится к рублю.
 
 
В ряд наживляются гвоздики,
Зреет в садах виноград,
Шарики катят навозники,
Утяжеляя заряд.
 
 
Кликай беду неминучую,
Гирьки грузи на весы,
Выпадет времечко случаю
Белой моей полосы.
 
 
Всё будет страшно и взешенно —
Точно рассчитанный ад.
Я терпеливый, конечно, но
Жутко злопамятный гад.
 

«Не вязаться лучше с ведьмой…»

 
Не вязаться лучше с ведьмой
В эротических делах,
Тут за поступью победной
Притаиться может крах.
 
 
У неё раз в месяц шабаш,
Вечеринки для друзей,
Но попробуй раз хотя бы
Изменить, любимой ей.
 
 
Тут такие вступят силы
Ненаучных плоскостей,
Что тебя, изменщик милый,
Превратят в мешок костей.
 
 
Разных страшных заклинаний
На земле не перечесть,
Для устройства наказаний
За поруганную честь.
 
 
Так вот, парни дорогие,
Нефиг брать с меня пример:
Я пишу из хирургии,
Пострадав за адюльтер.
 
 
А врачиха, злая бабка,
Тихо ржёт: «Мужик, не ссы!»
Ведь горит на воре шапка,
На изменнике – трусы…
 

«Призыв мой не нуждается в ответе…»

 
Призыв мой не нуждается в ответе:
Откинув одеяния стыда,
Давай, родная, трахаться при свете,
Отныне и навеки, и всегда!
 
 
Ведь это замечательно и просто —
Творить и лицезреть любви обряд,
Покуда нам с тобой не девяносто,
И даже нифига не шестьдесят.
 
 
Покуда всё красиво и упруго,
Покуда набухает и торчит,
Затей интимных ясная заслуга —
Пленительный и чуть уставший вид.
 
 
Нет для меня прекраснее картинки,
Чем тела твоего прелестный срам,
Все трещинки твои и все ложбинки,
Доступные ладоням и губам.
 
 
И пусть нам помогают наслаждаться
Стоваттных ламп стеклянные глаза.
Давай при свете, милая, ебаться!
Записано: единогласно – за!
 

«В город приходит вечер, небо полно водой…»

 
В город приходит вечер, небо полно водой.
Он, ожидая встречи, едет к себе домой.
Едет в пустом трамвае, прячась в обрывки сна,
Едет и точно знает – скоро войдёт она.
 
 
Всё это так неловко: вечно пустой салон,
Пятая остановка и одинокий он.
Входит она и тесно стало в его груди,
Он уступает место и говорит: «Садись».
 
 
Вроде она и рада, только поди узнай,
Быстро окинет взглядом этот пустой трамвай:
– Разве пустых мест мало, это же так смешно.
Он улыбнётся: «Да, но тёплое лишь одно».
 
 
В городе дождь и вечер не упустил права,
Стало немного легче, стало теплей едва.
Скоро зима настанет, будет расклад иной:
Двое в пустом трамвае едут к себе домой.
 

Ёжики не целуются

 
Ёжики не целуются —
Им обнимашек хватает,
Нежно касаясь ладошками
В ухо друг другу сопят.
А почему не целуются —
В мире никто не узнает,
Тайны свои сокровенные
Есть у колючих ребят.
 
 
Как размножаются ёжики —
Тема избитая, древняя.
Сколько её не касаются —
Вечно выходит конфуз.
Можете спорить на грошики —
Так уж природой затеяно, —
Встроен в колючие яйца
Хитрый ежиный блютуз.
 
 
Все академики, бедные,
Темы заветной заложники,
На семинарах волнуются,
Спорят – ну просто беда.
Может когда и разведают,
Как размножаются ёжики,
А почему не целуются —
Нам не узнать никогда…
 

«У меня на тебя зуб…»

 
У меня на тебя зуб,
У тебя на меня – два.
Я немного безмозгл и глуп,
Ну а ты так просто тупа.
 
 
Сколько женских красивых поп,
Стройных ножек – ты посмотри.
Ну реально же – долбоёб,
Раз гляжу только на твои.
 
 
Ну реально же – имбецил,
Раз глаза от них отвожу,
Раз для них я себя закрыл
И одною тобой дышу.
 
 
Да и ты, по своим словам,
В той же стадии, мне подстать:
Не гуляешь по мужикам.
Ебанутая, что сказать.
 

«Милая девушка Булкина Таня…»

 
Милая девушка Булкина Таня
Черпает силы в детском питании.
Утром, на завтрак, без шума и спешки,
Таня съедает две банки пюрешки.
 
 
Днём, когда время приходит покушать, —
Каша с морковкой, бананом и грушей.
После – водичка без соли и шлаков,
Танин обед плотен и одинаков.
 
 
Танин законный супружник Василий
В пиве фильтрованном черпает силы,
В вяленой рыбе и жирной картошке,
Ну и в сухариках тоже, немножко.
 
 
Ночью, в постели – двуспальной, широкой, —
Сходятся силы в битве жестокой.
В скрипе пружин и шуршанье матраса —
Киви и рыба, тыква и мясо.
 
 
Утро в семье будет милым и томным,
Щурится солнце в окошке огромном.
Главное – силы не тратить зазря,
Где б вы их ни находили, друзья.
 

«Когда я сплю – я тих и безобиден…»

 
Когда я сплю – я тих и безобиден,
И даже мил.
Характер гадкий мой почти не виден,
Умерен пыл.
 
 
Не ищут цель зазубренные стрелы
Холодных слов,
Обильный яд хранит свои пределы
Меж берегов.
 
 
Хранят покой скандалы и раздоры,
Молчит раздрай.
Висит замок на ящике Пандоры,
Не открывай.
 
 
Настанет день и хрупкий лёд растает
В пожаре ссор,
Нам в этом мире мира не хватает —
Сплошной террор.
 
 
Твоим рукам был Господом доверен
Тот сладкий сон.
Ведь ты же знаешь, как я охуенен,
Когда влюблён.
 

Богомольное

 
Ты по пятам за мной ходила
И флиртовала, как могла,
но я – кремень, но я – могила
На сексуальные дела.
 
 
Я словно камень бездыханный —
Несокрушим, неумолим
И, как солдатик оловянный,
В постель твою неуложим.
 
 
Но час настал, судьба пробила
В висок, укрывшись во хмелю,
И ты коварно заманила
В постельку девичью свою.
 
 
И после страстных обниманий,
Сквозь поцелуевый экстаз,
Ты незаметно скрылась в ванной,
Шепнув: «Любимый, я сейчас…»
 
 
Но знаю я все эти штуки,
Твой страшный план, увы, не нов:
Мне всё поведал по науке
Однажды Николай Дроздов.
 
 
Я видел в телепередаче,
Как после секса мужику
(ну, для веселья, не иначе)
Отгрызла женщина башку.
 
 
А после – мыслимое дело —
Творить такое с женихом? —
Она его, представьте, съела,
Причём, почти что, целиком.
 
 
И грустно говорил зоолог,
Со всей учёностью своей,
Что всё у них, у богомолов,
Почти что как и у людей…
 
 
Вот потому, схватив под мышку
Штаны, рубашку и планшет,
Я от тебя сбежал вприпрыжку,
Не дожидаясь страшных бед.
 
 
И хуй меня заманишь снова
В обьятья жуткие свои,
Я верю дяденьке Дроздову
В вопросах секса и любви.
 

В ус

 
Твою ж тудыть, в железную качель…
Смотри, Марфуша, солнышко какое!
Скидай зипун, итак в нём весь апрель
Лечила поясничные расстрои.
 
 
Из сундука вытаскивай жакет,
В стеклярусовых радостных расшивах,
Перо воткни в сиреневый берет,
И ты юна, желанна и красива.
 
 
Я нацеплю свой кожаный картуз
И перестану пахнуть перегаром…
Целуй меня, родная! Целься в ус!
Мы просто охренительная пара!
 

В Раю

 
Мы жизнь профукали свою,
С другими обручённые,
Но верю в то, что говорю:
Однажды встретимся в Раю,
Как бывшие влюблённые.
 
 
Там, на кисельных берегах,
Валяться будем голыми,
Бродить в левкоевых кустах,
Отправить все тревоги в прах,
Земной «огонь да полымя».
 
 
Мы будем пить инжирный фреш,
И сплетничать про всякое,
А райский воздух – чист и свеж, —
Излечит нас от всех надежд
На пятое-десятое.
 
 
Слов будет виться мишура,
Как в сказку новогоднюю,
Мы проболтаем до утра…
Пей свой нектар, а мне пора
Вернуться в Преисподнюю.
 

Маньячное свидание

 
Надену маску, нож возьму
И на свидание пойду.
И к стеночке прижму тебя,
Ножом любовно теребя.
 
 
А ты в ответ изящно мне
Удавку стянешь на спине,
И шилом пощекочешь глаз,
Вводя меня в экстаз.
 
 
Гитары тонкий перебор
Бензопилы споет мотор,
И выпьем на двоих вина,
Где яда дохрена.
 
 
А после этого тебя
Я изнасилую любя,
А ты изрежешь мне лицо
Отравленным кольцом.
 
 
Затем в глухом лесу ночном
Кота торжественно сожжём,
И будем танцевать с тобой
Под полною луной.
 
 
И странного тут вовсе нет,
Сложившийся за много лет
Сюжет свидания таков
У нас – у маньякОв.
 

«Закончилась зима, задув свою свечу…»

 
Закончилась зима, задув свою свечу,
Оставив лёд в душе моей навеки.
А я тебя люблю сильней, чем алычу,
Чем чебуреки.
 
 
Осталось на губах фальшивое вино,
Вода с молебным запахом иллюзий.
А я тебя люблю, назло любому «но»,
Сильней, чем смузи.
 
 
Задохся метроном, закончился отсчёт,
На паузе дыхание и мысли.
А я тебя люблю сильней, чем бутерброд
С оливкой кислой.
 
 
Останется одно – писать свои стишки,
В печали об ушедшем человеке.
Ведь я тебя люблю… Не так, как пирожки…
Прощай навеки.
 

«Напридумала себе горе горькое…»

 
Напридумала себе горе горькое,
Наврала с три короба, наплела:
Дескать, попа недостаточно тонкая,
А на личико излишне бела.
 
 
Дескать, слишком уж характером твёрдая,
И не каждому твой нрав по зубам.
Только никогда понятие «гордая»
Не являлось недостатком для дам.
 
 
Дескать, что-то недостаточно умная,
И забита ерундой голова.
Ты скажи, ну как бы это придумала,
Если б умною такой не была?
 
 
А покуда этот мир с тобой мучится,
Запиши себе в тетрадь, на поля:
Ты прекрасна, у тебя всё получится,
В этом мире кто-то любит тебя.
 

Не попал

 
Явился муж домой немного раньше
И сразу заподозрил нелады:
Супруга улыбалась с ноткой фальши,
Зато в глазах предчувствие беды.
 
 
На кухне под столом бутылка «Чивас»,
На тумбочке потрёпанный тюльпан,
И ходит кот испуганным курсивом,
И тёплый подозрительно диван.
 
 
Метнулся муж к большому шифоньеру,
Предчувствуя работу кулаков,
А там, слегка прикрыв рукой размеры,
Стоял раздетый Саша Кержаков.
 
 
От облегченья муж едва не плачет:
– Напрасно я, жена, переживал!
Ведь это Кержаков, а это значит,
Что он в тебя ни разу не попал!
 

«Как свирепый мафиозо Ури…»

 
Как свирепый мафиозо Ури,
В заграничном треске модных брюк,
Отыщу я на твоей фигуре
Маленькую кнопку «Откл. звук».
 
 
Нет скромней заслуженной награды:
В тишине, спустившейся на дом,
Я услышу, как звенят цикады
В анемонах за моим окном.
 
 
Я услышу, что бывает редко,
Как летит по небу самолёт,
Как взахлёб ругается соседка
И ведром по батарее бьёт.
 
 
Как асфальт дорожники трамбуют,
Как выводят трели соловьи…
Звуковой набор неописуем
Без твоей извечной болтовни.
 
 
Зазвучит планета звонкой песней,
Заискрится радостный хорей,
Станет мир ужасно интересней,
Но зато немыслимо скучней.
 

«Всё у меня убедительно и легко…»

 
Всё у меня убедительно и легко:
Я не люблю кофе и молоко,
Тёмное пиво, пуделей и медуз,
Ваенгу, Лепса, Высоцкого,
Сатерн-блюз,
Белых котов, ноябрь,
Сигаретный дым,
Летние туфли,
Дрыхнуть по выходным,
Медленный шаг,
Взлетающих воробьёв,
Отзывы на странице моих стихов,
Музыку из динамиков на столбе,
Бродского, Блока, Бунина,
Букву «Б»,
Apple во всех ипостасях,
Сливовый джем,
Нашу соседку Настю (тупа совсем),
Сало копчёное, мыльные пузыри,
Ветки сирени, трамваи, монастыри,
Сонники, гороскопы, тирамису,
Рваные джинсы, жирную колбасу,
Маковый коржик, клубнику,
Имперский стяг…
 
 
Можно ещё продолжить,
Но я иссяк.
 
 
Все эти странности – сущая ерунда,
Если отбросить то, что они всегда
Рядом со мной, под ручку идут, бубня…
 
 
Всё это любишь ты.
Я люблю тебя.
 

«Плесните тишины в огонь свечных развалин…»

 
Плесните тишины в огонь свечных развалин,
В хрустальный лабиринт игристого вина.
Пусть пение любви доносится из спален
Чуть сладостнее, чем с банкетного стола.
 
 
Но именно за ним знакомимся мы ближе,
Влюбляясь в тонкий флирт и радость общих тем.
И как скользит твой взгляд, и опадает ниже,
И плавится, как сыр, что я сегодня ем.
 
 
И с каждым словом быть чуть меньше посторонним,
Как будто по слогам читать свою судьбу.
Смотреть как ты жуёшь кусочки «Пепперони»,
И ощущать любовь, как жжение в зобу.
 
 
И, закусив слегка поллитра «Оболони»,
Я приникал к тебе, как к берегу река,
И жадно целовал пугливые ладони,
Размазывая в них остатки балыка.
 
 
Но расставлять над «i» забывчивые точки,
Пускать на самотёк обыденную чушь
Сложней, чем из глубин вискозной оболочки
Освобождать круги колбасных тёплых душ.
 
 
Веление сердец и мимолётность цели,
И ревность, и тоска, и растворимый гнев, —
Всё исчезает вдруг в объятиях постели,
Где сладко мы заснём, немного переев…
 

После свистка

 
Ты по квартире вечером
Гуляешь в неглиже,
А у меня с «Манчестером»
Играет «ПСЖ».
 
 
Ты выбросила трусики
И тянешь на диван,
А у меня «Боруссия»,
А у меня «Милан».
 
 
Твои бы полушария
Я все зацеловал,
Но у меня «Бавария»,
Но у меня «Реал».
 
 
Ты требуешь конкретики —
Чего я отказал?
Да у меня с «Атлетико»
Играет «Арсенал»!
 
 
К тебе вернусь я с росчерком
Финального свистка,
А ты уже за Костиком…
Замужняя слегка.
 

Прибавление

 
У нас в семье событие печальное,
И не с чего тут быть навеселе:
На Юге отдыхали так отчаянно,
Что вышло прибавление в семье.
 
 
Всплеснёте вы руками в изумлении,
И гневным словом изогнётся рот:
Ну, как быть может горем прибавление?
Всё правильно, всё верно, только вот…
 
 
Не буду вам расписывать детали я,
В чём наш союз семейный преуспел:
Кило на на шесть ты раздобрела в талии,
А я на десять пузико наел.
 
 
И, чтобы не страдать душевной смутою,
Устроим юбилейчик небольшой:
Тебя я лентой розовой укутаю,
А ты меня обвяжешь голубой.
 
 
И, плюнув на общественное мнение,
Застольем увенчаем наш союз —
Раздавим пузырёк за прибавление,
Всё хорошо, когда со знаком плюс!
 

«Наше утро похоже на старый сокалевский квест…»

 
Наше утро похоже на старый сокалевский квест:
Потянулся спросонок и через жену перелез,
Отыскал по приметам вьетнамки,
 
 
От кота увернулся, просящего жрать поутру,
В туалете попал, не разбрызгав, в фарфоровый круг,
И почистил зубные останки;
 
 
Отыскал зажигалку (привет от кота-подлеца)
И отправил на адское пламя четыре яйца,
Разбудил кофеварку,
 
 
Хитроумным пасьянсом приставил к логину пароль,
Почитал Интернет – про чужую безликую боль
И предательство Старка.
 
 
А потом – утеплился и вышел, закрыл и завёл,
Соблюдая доехал, пост принял – станок или стол,
Под натуру вторую.
 
 
И, скорбя о субботе, почти разбудил интерес,
Потянулся и выдохнул. Старый сокалевский квест
Перешёл в ролевую.