Czytaj książkę: «Аудитор»
Идея этой книги пришла в голову моему давнему и любимому персонажу Грише из романа «Графоман». Сюжет был им только намечен в качестве будущей книги, которую он, впрочем, так не написал. Однако этот сюжет чем-то заинтересовал меня, и я захотела его развития. Я попыталась это сделать, как всегда, с ощущением радости преодоления трудностей, а они у меня каждый раз разные, как и интересны. Удалось мне что-нибудь или нет – судить не мне.
Ирина не могла уснуть. Она лежала в постели, бесконечно переворачиваясь с боку на бок, пытаясь поудобнее подсунуть то под одно, то под другое плечо подушку. В комнате была нормальная температура, но Ирине почему-то было то слишком холодно, то слишком жарко. Она отворачивала одеяло, лежала раскрытая пять минут и потом снова укрывалась. Рядом спал муж. Ему можно было только позавидовать: ложился, секунду умащивался и немедленно засыпал. В неясном полумраке комнаты Ирина слышала, как он спит, ей всегда казалось, что она как раз и не может уснуть из-за его посапывания, вздохов, всхрапов и причмокиваний. Когда шум становился слишком громким, Ирина легонько стаскивала с него одеяло, Федя поворачивался на другой бок, на некоторое время становилось тихо, потом всё повторялось. Ирину раздирали муки совести. Стаскивает одеяло, мешает Феде спать, но держать под контролем своё растущее раздражение она тоже не могла: из-за него она не может уснуть. Впрочем, по опыту Ирина знала, что уснуть она не может вовсе не из-за Фединого храпа и сопения. Её ноги ни секунды не могли оставаться в покое, тело не расслаблялось, а как с этим бороться, было непонятно. Измучившись, Ирина вставала, шла в соседнюю комнату, где ходила взад-вперёд в ночной рубашке, накрывшись пледом. От движения ноги переставало пощипывать нервными иголочками, зато ныла поясница и начинала побаливать голова. Так происходило то хуже то лучше почти каждую ночь.
Сегодня было по-настоящему плохо. Ирина уже три раза вылезала из постели и пыталась движением себя укачать. Каждый шаг давался ей всё с большим трудом, глаза слипались, их стало тяжело держать открытыми. Ирина вернулась в кровать и легла на левый бок, ей показалось, что она сейчас сможет уснуть. И действительно, мысли её стали путаться, дыхание сделалось ровнее, тело начало расслабляться. Она ещё слышала Федино посапывание, но оно перестало раздражать. Ирина находилась на лёгкой, едва уловимой грани между сном и бодрствованием, когда органы чувств на секунду перестают функционировать наяву, чтобы сейчас же снова заработать во сне.
И вдруг Ирина услышала звук переливчатого, громкого и неприятного звонка. Он раздавался очень редко, так как входная дверь у них была целыми днями открыта, нужно было просто нажать на ручку и войти. Они все так и делали. В звонок звонили только пытающиеся что-то продать ребята, обходившие все дома, и изредка миссионеры-евангелисты, раздающие брошюры заблудшим, чтобы они обрели наконец благодать. В первое мгновение Ирине показалось, что звонка на самом деле не было, что она уже уснула и ей просто пригрезился этот звук. Но звонок после секундного перерыва возобновился. Настойчивая трель, противно бьющая по нервам, тревожная, нелепая в ночной тишине. Ирина подняла голову и посмотрела на красные цифры будильника: 2 часа 8 минут. «Кто бы это мог быть? Что за чёрт?…» – Ирина была совершенно сбита с толку. Если во входную дверь звонили посреди ночи, это могло означать что-то экстраординарное, скорее всего, плохое, какую-то ужасную новость. В голове у Ирины мелькнули варианты. Соседи, у которых что-то случилось… полиция… пьяный бомж… может, водитель, попавший в беду. Самый плохой вариант – это полиция. Если они пришли ночью, значит, с близкими случилось несчастье, а что ещё?
Звонок звучал как набат, а Федя безмятежно сопел. «Интересно, какой силы нужен звук, чтобы его разбудить?» – весь Иринин страх и беспокойство вылились в раздражение против мужа. Она взглянула на часы на его тумбочке: неприятно яркие голубые стрелки показывали 2 часа 9 минут. Прошла всего минута, звонок не прекращался, и Ирина грубо толкнула мужа в плечо. Федя дёрнулся и ошалело уставился на неё. В следующую секунду он осознал, что звонят во входную дверь и посмотрел на свой будильник:
– Кто это? Сейчас ночь.
– Откуда я знаю, кто это? Они уже давно звонят, но ты же ничего не слышишь. Можно даже в комнату зайти, ты не проснёшься.
– Сейчас же… ночь.
– Да, ночь. Ты мне это как новость сообщаешь. В том-то и дело. Что-то случилось.
– Ладно, спи. Ничего не случилось. Это ошибка. Они сейчас уйдут. Не будем открывать. Незачем.
– Никуда они не уйдут. Ты не слышишь, как настойчиво звонят? Надо спуститься посмотреть, кто это… что-то случилось. Я уверена, что это полиция. Ты что, так и будешь здесь лежать и делать вид, что ничего не происходит?
Федя вылез из-под одеяла и стал наскоро одеваться, путаясь в одежде. Ирина тоже встала и накинула халат. Внизу Федя зажег свет и вытащил из ящика большой кухонный нож. Звонить на секунду перестали, потом снова начали. Федя подошёл к двери и взглянул в глазок. В самом низу тоже был «глазок», совсем низко, для ребёнка. Чтобы в него посмотреть, надо было бы присесть на корточки. «Кто там?» – шёпотом спросила Ирина. «Плохо видно… какой-то, вроде, мужик», – еле слышно ответил Фёдор. «Who is there?» – громким, напряжённым голосом крикнула Ирина. «Откройте, это я», – по-русски ответили с другой стороны. «Кто – я? – уже сдержаннее спросила она. Что вам нужно? Сейчас два часа ночи». «Откройте, я объясню… пожалуйста. Вы должны мне открыть», – настаивал смутно знакомый голос. Федя стоял рядом, продолжая сжимать в руке нож. Выглядело это всё уже глупо. «Открой ему, разберёмся. Не пойму, что ему надо», – сказала Ирина. «Вот пусть скажет сначала, что ему надо, а потом мы откроем, – было видно, что Федя раздражён, напуган: – Да что вам надо от нас? Это разве не может потерпеть до завтра?» «Ир, открой пожалуйста», – мужчина за дверью её откуда-то знал, раз назвал по имени.
Ирина отодвинула задвижку замка и открыла дверь. Человек стоял на плохо освещённом крыльце и молчал. Немолодой, небольшого роста, в неновом тёмном костюме. В руках у него ничего не было. Довольно модные чёрные ботинки, характерно расставленные в стороны ступни, покатые плечи, одно выше другого… это был её отец, умерший почти 30 лет назад! Ирина немедленно узнала его волевое лицо с крупным носом, небольшими, глубоко спрятанными под надбровьями глазами, тонкими, крепко сжатыми губами. Отец. Хотя, конечно, это не мог быть он, просто похожий мужчина. Какая-то дикость. По тому, как напрягся Фёдор, Ирина поняла, что он отца – или невероятно похожего на него человека, тоже узнал. Мужчина шагнул в дом и чуть зажмурился от яркого света. «Это я, не удивляйтесь. Я вижу, вы меня узнаёте. Ир, это я», – проговорил он, обращаясь к Ирине. «Папа… этого же не может быть. Какая, однако, мерзкая галлюцинация, – подумала Ирина. Но Федька же его тоже видит. Мне всё это снится. Вот чёрт». При таких обстоятельствах разговаривать с псевдо-отцом было глупо, но Ирина не могла сдержаться:
– Мой отец умер от инфаркта в восемьдеся восьмом году. Умер, вы понимаете?
– Понимаю. Умер. я с этим и не спорю, но…
– Что – «но»? Зачем вы это делаете? Какой-то жестокий розыгрыш! Уходите.
– Нет, я не могу уйти. Сейчас не могу. Ир, посмотри на меня. Это же я.
– В каком смысле – «ты»? Этого не может быть. Мы всё это понимаем…
– Может. Редко, но может. Я не могу вам всего объяснить… просто примите, что я – это я. Просто примите это как данность.
– Но ты же мёртвый, так? Ты умер, мы тебя похоронили… кремировали… я не понимаю. Где ты был всё это время? Человек умер, и его нет – нигде. Твоё тело сгорело, мы прах захоронили. Всё было кончено. В воскресение души я не верю. Или ты мне все объяснишь, или… уходи. Мой отец умер.
– Ир, Федя. Давайте сейчас не будем об этом. Поверьте, всё это не так уж и важно. Если вы сомневаетесь, что я пришёл… я могу доказать, что сейчас речь не идёт о глупом розыгрыше. Я знаю такие вещи из нашей общей прошлой жизни, которые никто знать не мог. Ладно, я устал.
Отец разговаривал совершенно нормальным голосом, тем голосом, который у него был до операции по удалению обеих связок. Отец заболел раком гортани, долго отказывался от операции, сохранял голос, потом его прооперировали, и он научился разговаривать хрипящим, странным, пугающих людей звуком «из живота». Но сейчас никаких последствий операции заметно не было. Он сел на диван, устало облокотился о спинку и прикрыл глаза. «Пап, может быть, ты хочешь чаю? Я могу дать тебе поесть», – Боже, что она такое несла? Он – мертвец! Какой чай, какое «поесть»? Бред! Но выгнать его Ирина уже не могла.
– Да, я бы выпил чаю. Больше ничего не надо. Я устал. Пойду спать. И вам нужно ложиться. Завтра поговорим.
– Давай, пап, садись сюда к столу.
Надо же, она его «папой» назвала! Как будто так и надо. Ирина суетилась, грела чайник, пододвигала отцу варенье, видела, как он по старинке, как и раньше, отщипывает чайной ложкой кусочки яблока и кладёт их в чашку. Кровать в гостевой комнате на втором этаже была застелена чистым бельём. Ирина показала отцу, где туалет, и они с Федей вернулись в спальню. Ей страшно захотелось спать. Последней Ирининой мыслью было осознание, что отец теперь с ними и что к этому надо привыкать. Наступит завтрашнее утро, они во всём разберутся, или не разберутся… только это ничего не изменит. С ней и со всей её семьей произошло нечто из ряда вон выходящее, а хорошо это или плохо, Ирина пока не понимала. Она ждала, что Федя что-нибудь скажет, но он предпочёл промолчать. А что он мог сказать? То, чему они стали свидетелями, было слишком огромно и необъяснимо, чтобы сейчас пытаться обсуждать это на бытовом уровне.
Федя уже спал, а Ирина, усилием воли преодолевая страшную сонливость, вышла в коридор и увидела, что дверь гостевой комнаты плотно закрыта, хотя обычно была распахнута. Он ее, значит, закрыл. Папа – там. Ира представила его себе спящим в своей обычной, невероятно странной позе: левая рука поддерживает согнутую в локте правую, образуя причудливый угол. Заглянуть в комнату и проверить, так ли он спал, Ира не решилась. Через пару минут она и сама уже спала, спокойно и безмятежно, почти как в детстве.
Наутро, она проснулась и сразу посмотрела на будильник. Ого, уже 9:30! Феди рядом не было. Ирина сладко потянулась, и уже совсем было собралась позвать мужа, как делала каждое утро: «Мася, мася…», но осознание, что они дома не одни, немедленно внесло коррективы в её утреннее поведение. Ирина лежала под одеялом, и мысль о том, что теперь надо как-то объяснять семье появление отца, представлять его им, заполнила её сознание. Это же нонсенс! Ирина воспринимала происходящее как резко неприятное и не могла с собой ничего поделать. Почему это произошло с ними? Ей казалось, что она будет думать о нонсенсе долго, но более суетные и сиюминутные мысли стряхнули с неё остатки сна. «Папа там, с Федей. Покормил ли он его завтраком, или они меня ждут? Ужас! Неужели отец ничего не ел?» Она наскоро умылась и вышла из спальни. Отец удобно устроился на диване, а Федя включил ему «e-Tvnet». Ира услышала, как муж хвастается возможностями интернета. Отец сдержанно кивал. «Вы уже завтракали? – Ира почему-то была уверена, что они предпочли ждать её. Отец отвернулся от экрана. Ира смотрела на себя его глазами: пожилая неухоженная тётка, седая, толстая, в старых чёрных домашних брюках. Она сейчас выглядела хуже отца, и он это явно заметил:
– Поздно ты что-то встаёшь. Уже почти 10 часов.
В голосе отца слышалось лёгкое осуждение. Ну да, с его точки зрения это была распущенность. Ира почувствовала себя снова «дочкой», которой надо оправдываться. Странное чувство, непонятно приятное или нет.
– Пап, я плохо сплю. К тому же, куда мне спешить? Так и есть, она оправдывается, дочка папина, престарелая.
– Потому и спишь плохо, что поздно встаёшь. Надо раньше ложиться и раньше вставать.
Ха-ха, ничего не изменилось. Папа в своём репертуаре: знает, как надо. Они все вместе спустились вниз, и Федя стал варить кофе. Отец сидел совсем близко в торце стола, между ними. Наливал сливки в кофе, ел бутерброды, спросил, нет ли творога. Творога не было, и отец сказал: «Ладно, неважно». Похвалил свежий хлеб, а Федя начал хвастаться, что «он сам печёт» и «варенье у нас своё». Ира улыбалась и прислушивалась к светской беседе мужчин, почти в неё не вмешиваясь, украдкой рассматривая отца. Выглядел он просто прекрасно, лет на шестьдесят с небольшим: подтянутый пожилой мужик, не старик. Никаких следов перенесённой операции. Отец был таким, каким ей всегда хотелось его помнить: не жалким инвалидом с изуродованной шеей, сиплым искусственным голосом, усталым лицом, вечным кашлем, мокротой из стомы, которую приходилось каждую минуту вытирать, а именно пожилым, все ещё красивым, уверенным в себе джентльменом. Сейчас беседа про варенье и хлеб казалась Ирине пустым и немного раздражающим гарцеванием, искусственно отдаляющим серьёзный разговор. Она ждала, что отец начнёт его сам, но он не начинал. «Интересно, сколько он будет делать вид, что так и надо… всё, мол, нормально: явился с того света, причём в Америку. И что теперь? Должен же он хоть что-то объяснить!» – Ира была готова уже сама начать задавать вопросы, но отец, наконец, поставил свою чашку и заговорил первым:
– Я знаю, вы удивлены. Я давно умер, похоронен, вернее, кремирован, а сейчас явился. Вы не понимаете, как это может быть, для людей подобное невероятно. Вас мучают вопросы, которые даже трудно сформулировать. И, хотя первым логичным человеческим вопросом можно считать «как это так? Как это происходит?», главный вопрос всё-таки не в том «как?», а, скорее, «зачем?» Зачем я пришёл к вам?
Я много думал, как вы меня примете? Понимал, что будете ошеломлены, особенно поначалу. Надеялся, что обрадуетесь, но понимал, что вряд ли. Скорее всего, я для всех – непрошеный гость.
– Пап, ну зачем ты так?
– Погоди, Ира, не перебивай меня…
– Я не могу не перебивать. Ты вот всеё говоришь, я «думал, понимал, надеялся». Тебя же нет, ты умер. Вот чего я не понимаю, и никто не поймет. Есть, что ли, «тот свет»? Рай, ад? Никогда не поверю.
– Ира, вряд ли сейчас следует об этом говорить. Ты права, конечно. Для живущих меня давно нет. Всё так. Я должен подумать, как вам это объяснить.
– Ты всё, как ты говоришь, «думал». А что ж не подумал об этом?
– Мне такие вещи кажутся неважными. Я пришёл, и вам надо это принять.
– Легко сказать. Ладно, оставим это. Перейдём к «зачем?» В чём цель… всего этого?
Ира не могла подобрать правильных слов. Весь начавшийся разговор казался ей неправильным. Давно умерший отец, сидящий с ними за завтраком, его тихий, размеренный голос, её собственные неловкие вопросы, в которых сквозила несколько агрессивная растерянность; Федя, явно не желавший принимать участия в их разборках. От ситуации попахивало таким абсурдом, что Ирина поёжилась. Все трое сейчас походили на персонажей современных психоделических пьес: холодные, бездушные диалоги, начисто лишённые человеческих эмоций. Ирина уже и сама не понимала, находилась ли она действительно под властью сумятицы чувств, где всё перемешано, или её интересовала только рациональная составляющая события.
Это же её отец! Она с такой болью пережила его уход, весь её привычный мир внезапно пошатнулся! Эти жуткие похороны, поминки, медали и ордена на подушечках, масса чужих пьяных людей, слегка дурнотное состояние, и она – одна, и нет Феди. Как долго она тогда не могла опомниться! Всё бы отдала, чтобы вернуть отца, чтобы он был рядом! Понимала, что это невозможно, что надо приспосабливаться. А сейчас прошла целая жизнь. Все отболело, изменилось, нарушилось и восстановилось. И он опять с ними? Зачем? Получается, она не рада? Или рада? Ира не знала. А он? Он ей теперь кто? Тот же ли он ей отец в изменившейся ситуации? Нужен ли он ей? Может, и да, но остальным точно не нужен. Не надо себе лгать. Ничего этого она отцу не сказала, странным образом он не располагал к откровенности. Да она, впрочем, и раньше с ним не откровенничала.
– Ира, нам с тобой надо снова друг к другу привыкнуть. Я никуда не спешу. Буду у вас жить, со всеми познакомлюсь. Все будет хорошо. Какие у вас на сегодня планы?
«Какие планы?» – папа, похоже, всё воспринимал проще – пожилой отец, живущий в семье дочери. Вот и всё. Он предлагал ей не напрягаться и решать проблемы по мере их возникновения. Проблем будет не счесть, и насчёт «всё будет хорошо» она не была так уж уверена. Сейчас был её ход, и ей надо было придумать, как представить нового родственника, как объявить новость, а потом смотреть на вытянувшиеся напряжённые лица окружающих. Федя тут не поможет, это будет только её проблемой.
Был вторник, и Ирине нужно было ехать на работу. «А с ним-то что делать? Одного оставить? – ощущение, что у них в доме теперь живёт ещё один человек, было непривычно. Считать его гостем? Если так, то надо развлекать, заботиться о досуге, а если он теперь член семьи, то… вот тут-то непонятное как раз и начиналось. Каждый член семьи имел свой статус, а его статус не определен. С одной стороны, ситуация понятная: престарелый прадедушка живёт в семье, внимания на него особо обращать не надо, просто изредка брать с собой в поездки и приглашать за стол, но Ирина знала, что так не выйдет, и причин тут несколько: отец вовсе не выглядел ветхим, слабым, едва с своём уме прадедушкой – это раз. Если посмотреть правде в глаза, она сейчас выглядела хуже него. Кроме того, учитывая папин характер, он вряд ли примет роль незаметного, отжившего своё, старца, ни на что не влияющего – это два. Про третий фактор даже и думать не хотелось. Одно дело старенький зажившийся папа, с другой – оживший мертвец! Ира с неудовольствием отметила, что мысленно называет отца «он», хотя обращалась она к нему как и раньше «папа». Да чего ж удивляться – тот, кто каким-то образом вернулся, пока не мог считаться её настоящим отцом. Отец же умер. Других вариантов рассудок не принимал.
Вздохнув, Ирина пошла собираться на работу. Дверь в комнату отца была плотно закрыта. «Предложить ему, что ли, ехать со мной? Хотя что он там будет делать?» – Ирина была почему-то уверена, что он не поедет. Опять – «он».
– Пап, я на работу еду. Хочешь со мной поехать?
– Нет, что я там буду делать? Я дома побуду. А ты что, машину водишь?
– Вожу, конечно.
– Это ты молодец, я был уверен, что ты сможешь.
– Тут без машины не выживешь.
– Езжай, езжай, покажи мне только, на что тут у вас нажимать. Я телевизор посмотрю, новости. Мне интересно. А главное, по-русски.
Ирина терпеливо учила отца пользоваться мышкой, получалось у него пока не очень, но основное он понял. Ей казалось, что интернет должен был бы поразить человека из прошлого, но никакого экстаза у папы не наблюдалось, и Ирине уж стало казаться, что у отца в чём-то поблекли эмоции, хотя – глупости. Он всегда таким был, сдержанным в выражении восторгов. Орать, кричать, беситься, хохотать – это было не его. Ирина стала уже забывать его реакции, а сейчас вспомнила. Отец становился узнаваемым несмотря ни на что.
Когда она спустилась вниз, он вдруг крикнул, чтобы она его подождала, и в старых Фединых штанах и рубашке вышел с ней к гаражу. «Передумал, со мной поедет. Я и так опаздываю, а теперь надо ждать, пока он оденется», – Ира напряглась, но оказалось, зря. Отец просто хотел посмотреть на её машину. Она нажала кнопку дистанционного замка, фары мигнули, раздался еле слышный щелчок. Обойдя машину вокруг, отец уселся на водительское сиденье:
– Удобная машина. А где сцепление?
– Нету. Тут автоматическая коробка передач. Ставишь на «Д» и вперёд.
Чтобы разобраться, что как работает, отцу понадобилось всего несколько минут. У него сделалось довольное лицо. Её синяя «Кия» отцу явно нравилась. Он подал машину назад, развернул её к выезду из двора и, одобрительно улыбаясь, вышел:
– Ну, давай. Есть. Счастливо.
И пошёл к входной двери. Его прыгающая походка – одно плечо чуть выше другого, носки врозь – была до боли знакомой. Такое привычное папино «ну, есть». Только он один так говорил. Отец вернулся! Какое счастье! Он будет теперь с нами. Опять Ире пришлось мысленно себя поправить: «Не с нами, а со мной». Насчёт реакции других она не была уверена. Никакого особого счастья члены семьи не испытают, в лучшем случае будут равнодушны.
По дороге на работу Ира не переставала удивляться той ненормальной обыденности, какой пока сопровождалось папино появление: завтрак, телевизор, машина, её указания насчёт обеда, тёплые штаны, ковбойка с начёсом. Отец ещё спрашивал, не почистить ли ему картошки. Опять эта картошка… в свой последний день отец как раз чистил и жарил для них картошку. Он был уже мёртв, а они молча ели его ещё теплую картошку. Девочки были маленькими, ни о чём не спрашивали, а у неё в горле стоял комок, который эта папина последняя услуга спровоцировала.
Ирина работала, иногда почти полностью отвлекаясь от вчерашнего, но мысль, что вечером она увидит дочерей и надо собраться с духом и как-то всё им объяснить, наполняла её ужасом. «Дедушка вернулся! – этого не может быть, потому что не может быть никогда!» И они будут правы. И что сделают? Сочтут это глупой шуткой? Или подумают, что она внезапно сошла с ума? Начнут уговаривать, что так не бывает? А вот посмотрим, когда они сами его увидят! Узнают, не смогут не узнать. В этом Ирина была абсолютно уверена. Интересно, что самого его проблема, как она будет признаваться в том, что у них в семье теперь пришелец с того света, совсем не волновала. Было ощущение, что никаких особых объяснений папаня давать не намерен. Ира внутренне улыбнулась тому, с какой лёгкостью у неё вылезло старое прозвище отца – «папаня». «Надо мне самой было у него спросить. Пусть бы хоть что-то объяснил. Хорошо устроился. Я что, не имею права ничего знать? Или, вот интересно, про дурацкую коробку передач спрашивал, про русское телевидение спрашивал, а про внучек – нет. Это вообще нормально? – Ирина сама чувствовала, что злится. Отец её одновременно и злил и умилял. «Взял ли он себе поесть? Там в холодильнике и нет особенно ничего. Он же не знает, где что лежит. Сидит один, голодный, в чужом доме. На второй этаж ему, должно быть, трудно забираться? Ничего не трудно. Мне сейчас, наверное, труднее», – Ирой владели путаные мысли. Как она будет говорить дочерям о деде, она себе не представляла, но знала, что сказать всё равно придется, тем более что держать в себе новость казалось невозможным.
Ирина позанималась с детьми, старшая дочь Лиля мыла посуду, младшая Марина – привезла Настю и ушла с маленькой Наташей в магазин, пообещав через час вернуться. Ирина слышала, как хлопнула входная дверь, с работы вернулся Лёня, Лилин муж. Народ постепенно собирался, и никто ни о чём ещё не подозревал. В прихожей раздался голос Марины и детский голосок малышки Наташи. Миша, Настя и Женя, старшие внуки, с которыми Ирина занималась, выбежали в коридор. Громкие голоса, смех, весёлая возня, неубедительные увещевания взрослых. Обычно, поучаствовав пару минут в общей сумятице, Ира уезжала домой, но не сегодня. Сейчас она им выдаст:
– Ребята, пройдите в комнату. Мне надо вам кое-что сказать.
Видимо, на её лице было написано заметное напряжение, потому что никто не стал спорить. Взрослые потянулись в комнату, дети – за ними. Марина взяла на руки Наташу. Её «кое-что сказать» явно не предвещало ничего радостного. Лица близких были серьёзны. На них застыло нервное ожидание.
– Вчера ночью нас с папой разбудил звонок в дверь. Мы открыли и увидели дедушку. Он вернулся с того света, чтобы с нами жить. Вот такая новость.
Ирина замолчала, главное было сказано. Более коротко событие было не изложить, и Ирина, изложив самую суть, ждала теперь вопросов, но их не было. Все как воды в рот набрали. «Что же они молчат? Неужели сказать нечего?» – Ирина была готова начать обсуждать событие, но никакой реакции не наблюдалось. Повисшее молчание становилось гнетущим, и Ирина не выдержала:
– Чего молчите? Сказать нечего?
– Подожди, мам, я не поняла, кто вернулся? – Марина начала первой.
– А вы не слышали? Я сказала, дедушка. Ваш дедушка. Помните его?
– Помним, но… – это уже была Лиля.
– Что – «но»? Вот вам и «но»! – Ирина чувствовала, что ни с того ни с сего становится агрессивной, как будто девочки виноваты в том, что произошло.
– Подожди, Ир, этого же не может быть. – ага, Лёня встрял.
– Знаю, что не может, но есть!
– Как это? – опять Лиля.
– Слушайте, ребята, я не знаю, как. Ничего не могу вам объяснить. Я пыталась у него спросить, но он пока молчит. Может, потом скажет.
– Мам, а какой он? Страшный? – ага, Марину интересует внешняя сторона вопроса.
– Нет, никакой он не страшный, он скорее красивый.
– Он же должен быть сейчас очень старым, больше ста лет, – Лиля пыталась быть логичной.
– Да нет, в том-то и дело. Это мы тут старились, а он выглядит даже лучше, тем тогда, когда умер. В общем, прекрасно выглядит.
– И что нам теперь делать? – вопрос задала Марина, но он был написан на всех лицах, даже на детских.
– Ну, откуда я знаю.
– А папа что?
– Папа интернет ему показывал.
– И как ему интернет? И вообще всё здесь? Круто!
– При чём тут это? Об этом разве надо сейчас говорить?
– Бабушка, а где он сейчас, ну, этот новый дед? – Миша. Прямо не в бровь, а в глаз. Молодец. «Где?» – вопрос практический, гораздо лучше, чем «откуда», которого Ирина так боялась.
– «Новый дед», как ты, Миша говоришь, у нас дома.
Все опять замолчали, и Ирина понимала почему: новость была настолько несуразной и ошеломляющей, что ребята просто не знали, что спрашивать. В общем-то, она и сама себя так вела – бытовая сторона вытесняла непонятную дикость, делала её более приемлемой для осознания.
– А сам-то он что говорит? – Лёня надеялся хоть что-то понять.
– Не мучай меня, Лёнь. Ничего он не говорит. Вернулся и всё.
– Нам надо с ним поговорить. – Лёня не сдавался.
Договорились прийти в субботу к Лиле в гости. Так или иначе собирались вместе поужинать. Ирина обещала привести «папу», но никакого энтузиазма на лицах родственников она не увидела. Возвращаясь домой, она всё пыталась понять, почему: из-за дикой, сюрреалистичной ситуации, или, если называть вещи своими именами, потому, что её папа был теперь никому не нужен? Ну, а как она хотела? В семье издавна сложился определённый баланс, а теперь он нарушится. Кому это было нужно? Старшие родственники умирали, нормальная смена поколений, а теперь… что будет? Все чувствовали, что грядут изменения, которых никто не хотел и не ждал. Было страшно. А отец, понимал ли он их страх?
Домой Ирина спешила совершенно не так, как обычно. Конечно, Федя уже вернулся с работы, но папа всё-таки ждал не Федю, а её. Хотел есть или просто соскучился? Папа с Федей услышали, как подъехала её машина, и, как только она хлопнула дверью, стали немедленно спускаться вниз. С компьютером опять возились – это казалось Ире очевидным. Она переоделась и сразу стала хлопотать на кухне: мысль, что отец голоден и она обязана его как можно быстрее накормить, не давала покоя. Он сидел на диване и о чём-то вяло разговаривал с Федей. Из-за шкворчащих на сковородке котлет Ира не всё слышала. Опять про компьютер, какие-то новости. Ире снова показалось странным, что папа интересуется какими-то, с её точки зрения, второстепенными вещами. Когда она оборачивалась, она видела довольно хмурое папино лицо, он, безусловно, был чем-то недоволен.
Они неспешно ужинали, Федя предложил папе немного выпить, и тот с готовностью согласился. «Нет, вино не открывай, я, если можно, водки немного выпью», – ну кто бы сомневался, что он захочет водки! Федя тоже себе налил, хотя обычно по будним дням они не пили. «Бедный, хочет компанию поддержать», – подумала Ирина. Федя и ей собрался поставить рюмку, но она отказалась, что не произвело на папу никакого впечатления. Он бы, наверное, и один пил, так что, зря Федя суетился.
– Как ты, пап, день провел? – Ира задала этот вопрос, сама не зная, что ей хотелось бы услышать.
– Телевизор смотрел, потом щётку тут у вас искал, не нашёл. И где у вас пылесос? Ты должна всё мне показать, где что лежит.
– Зачем тебе щётка?
– Зачем? Да у вас грязь везде – мусор на полу, пыль таким слоем лежит, что всё уж серое. Паутина. Дайте мне пылесос, я тут завтра хоть немного всё в порядок приведу. Вы что, никогда не убираете?
– Убираем, пап, только нечасто. Как-то не до того, да и трудно стало.
– При чем тут – трудно? Я вот так и знал, что, когда меня не станет, вы грязью зарастете. Теперь вижу, что был прав. Это потому что ты – грязнуля, вся в мать. У них в Черкизово всегда грязно было. Можно подумать, что ты раньше часто убиралась!
Что ж, ничего нового. Папа противопоставляет свой род «чистюль» с маминым – «грязнуль». Как это неприятно. Неужели это так для него важно? Ирина моментально вспомнила тётушку, папину сестру, которая в мытье хрусталя проводила все выходные. Неужели отец считал, что жить надо именно так? Как всегда в таких случаях, она почувствовала желание оправдаться:
– Пап, я уберу. Завтра с утра и уберу, сколько смогу.
– Не надо. Я сам всё сделаю, не стану тебя просить. Тем более что тебе трудно.
– Папа, мне под семьдесят. Не понимаю твоего сарказма.
Отец ничего не ответил. Обычная его манера не отвечать, когда он не согласен и недоволен. В жёстком отцовском взгляде читалось осуждение: его дочь – ленивая и распущенная неряха. Прямо, дескать, стыд. А главное, он так и думал. Отец обожал когда подтверждалось то, что он утверждал. А ещё в его взгляде читалось чуть брезгливое сочувствие: как же ты, милая моя, постарела, растолстела – плохо за собой следишь. Надо гулять и поддерживать себя в форме. Он же себя поддерживал, а она – не в него пошла. Ирина ждала, что он как-то пройдётся по её внешности, но папа этого делать не стал. Сейчас не стал, но Ира чувствовала, что он обязательно этой темы коснётся. Тридцать лет назад она была довольно ухоженной молодой женщиной, а сейчас – почти старуха. Он, естественно, заметил перемену, и ему неприятно. Хорош бы он сам был, столетний ветхий старикашка! Не дожил до этого, не состарился.
А Федя уже открывал кладовки и показывал, где у них щётка и пылесос. Хотел объяснить, как им пользоваться, но отец сказал, что разбёрется. Ирина с неудовольствием заметила, что Федя перед папой лебезит, то-есть вошёл в свой прежний статус: есть папа – хозяин дома и глава семьи, а есть он, Федя, муж дочери.
