Czytaj książkę: «Буратино. Правда и вымысел. Как закалялся дуб», strona 4
– Хе-хе, – засмеялся Говорящий Сверчок, – наверное, интеллигентов не любят потому, что они тоже шуршат и от их шуршания людям тоже страшно. Это, конечно, шутка. А вот власти не любят интеллигентов потому, что интеллигенты думают о себе, что они умные. Так что все вместе, народ и власть, их не любят. Я не знаю ни одного полицейского, который упустит возможность врезать интеллигенту-очкарику, если ему за это ничего не будет. А рабочий всегда толкнёт этого умника в сторону лужи или конской кучи. В общем, народ и власть в этом вопросе всегда солидарны. Редкое единодушие, так сказать.
– Грустная у них жизнь, – подвёл итог Пиноккио.
– И поделом, чтобы не корчили из себя совесть нации. И скажу я тебе по секрету, парень, что в интеллигенты идут одни неудачники. Если человек не может ничего добиться в жизни, он начинает эту жизнь критиковать. Знавал я одного писателя, отчаянный был диссидент, такой отчаянный, что режим вышвырнул его из страны. А когда сам режим накрылся медным тазом, этот литератор туда вернулся и стал кричать, какой режим был хороший, и даже партию основал в поддержку прошлого режима. А книжечки писал дрянь, хотя и очки носил.
– А раз в очках – значит интеллигент?
– Запомни, парень, даже многолетнее учение в разных учебных заведениях, наличие очков, знание нескольких языков и умение извлекать корни не сделает из стоящего человека интеллигента.
– Синьор Говорящий Сверчок, а что же в них такого плохого, в интеллигентах?
– Да ничего в них особо плохого нет, ну, трусливы они, ну, болтливы, а кто без греха? Лицемерны они, конечно, это факт. Но ведь и стоящие люди лицемерны. Вот ханжество в них развито непомерно, да не способны они ни на что. Но самый главный их недостаток – это слезливость и сердобольность, проистекающие из трусости. Из этой самой слезливости они сделали культ, а посему, из скромности, величают себя совестью нации. Ни больше, ни меньше, хотя нация их почему-то своей совестью не считает, а считает соплями.
– Наглые какие они, интеллигенты, прямо уж так и совесть нации, – возмутился Буратино.
– Да не наглые они, просто глупые. Самомнение у них, бедолаг, гипертрофированное, а с мозгами плохо. Образованность у них одна гуманитарная, а не мозги. Кстати, а чего мы о них разговорились? С чего начали?
– С поэта-кокаиниста, – напомнил Пиноккио.
– Точно, вот чёрт, вечно меня куда-то заносит. Вернёмся к нашей главной теме, к бизнесу. Итак, основным видом зарабатывания серьёзных денег является торговля. Так повелось за тысячелетия до Рождества Христова. Торговлей занимались греки, финикийцы, египтяне, и даже воинственные шумеры не гнушались небольшой торговлей в свободное от нескончаемых войн время. А войны, скажу я тебе, для них являлись национальным видом спорта. А до совершенства довели торговлю эллины. На месте передовых торговых постов по всему бассейну Средиземного моря они строили города, которые, благодаря торговле, и процветали. Впрочем, всё это уже история, так что перейдём к делу. На сегодняшний день в условиях нашего портового города наилучшим способом торговли является контрабанда.
– Неужели вы контрабандистов приравниваете к торговцам? – удивился Буратино. – Наверное, им это не понравилось бы? Они считают себя крутыми.
– Спеси, у них, конечно, много, но сути дела это не меняет – они коммерсанты, нравится им это или нет. Они привозят сюда товар из-за границы и продают его. Там купили, здесь продали. Кто они после этого?
– Коммерсанты, – засмеялся Буратино, – а мнят себя блатными.
– И не зря. Несмотря на то, что они торговцы, люди они, безусловно, авторитетные, так как из-за бешеной конкуренции в этом бизнесе выживают либо самые хитрые, либо самые отмороженные. Да и деньги в этом бизнесе обращаются немалые, и власти в нём участвуют. Так что этот бизнес не для тебя пока.
– Почему?
– Потому что шею тебе там сломают очень скоро. Хоть ты и смеёшься над контрабандистами, они люди очень серьёзные, кстати, не советую тебе смеяться над ними в открытую. Другой вид очень прибыльной торговли – это скупка краденого, но дело это неуважаемое, так как барыг никто не уважает.
– Почему? Они же ворам помогают? – спросил Пиноккио.
– Ворам всегда кажется, что барыги на них сильно зарабатывают, ничем не рискуя. А барыги всегда считают, что они слишком мало зарабатывают, занимаясь столь рискованным делом. Отсюда весь конфликт. А так как воры люди лихие, иногда они грабят барыг. А барыги, в свою очередь, при первом шухере палят воров.
– В каком смысле, неужто сжигают? – удивился Буратино.
– Балбес, не сжигают, а сдают властям. Но друг без друга они всё равно существовать не могут и живут, как в поговорке: «Милые бранятся – только тешатся». Третий вид очень прибыльной торговли – это наркотики.
– Неужто это так прибыльно?
– Конечно. В южных странах мак считается сорняком, а из него, кстати, героин производят. Вот прикинь, за сколько его можно купить там и за сколько продать здесь? Хотя, конечно, от мака до героина далеко, эту штуку производить надо. Впрочем, стоимость производства в двадцать раз ниже стоимости конечного продукта.
– В двадцать?! – ахнул Пиноккио.
– В двадцать, так что прибыли бешеные.
– И что же, синьор Говорящий Сверчок, вы советуете мне заняться наркотиками? – спросил Буратино.
– Нет, не советую, – отвечал Говорящий Сверчок, – дело в том, что уважаемые люди очень консервативны на этот счёт. И всех торговцев наркотиками считают бешеными собаками, не знаю почему. Наверное, потому, что завидуют их прибыли. Поэтому авторитетные предпочитают заниматься рэкетом и прочими благородными делами.
– А кто же тогда занимается наркотиками и скупкой краденого?
– Выражаясь языком криминалитета, черти. Черти проистекают из нацменьшинств и беспринципных местных, которым деньги важнее всяких дурацких условностей.
– А кто такие нацменьшинства?
– Цыгане.
– Цыгане? – удивился парень. – Вот уж никогда не подумал бы, я всегда считал, что цыгане – это такие весёлые люди, которые ходят с медведями и песни поют про степь и про свободу. И ещё таборами по Бессарабии кочуют. И будущее предсказывают.
– Так ведут себя только ортодоксальные цыгане. Кочуют по Бессарабии, песни поют и будущее предсказывают только последние романтики. А современные, деловые цыгане давно построили себе на героиновые деньги дворцов, завели по десятку элитных лошадей и живут в своё удовольствие. В общем, ассимилировались и всяких кочующих по Бессарабии родственников считают дураками. И обзывают их при этом босяками и голодранцами. Я не удивлюсь, если скоро дети оседлых начнут учиться в школах и других учебных заведениях.
– Ты глянь, какие цивилизованные стали, – восхитился Пиноккио.
– Вот, в общем, и всё, что я хотел сказать о торговле, – закончил Говорящий Сверчок.
– Жаль, – сказал Буратино, – что-то я не вижу пока для себя места в мире торговли.
– Не отчаивайся. Есть другие виды человеческой деятельности, если и менее доходные, то уж не менее важные. Одна из этих сфер – это сфера услуг.
– А какие это услуги? – подозрительно спросил Буратино, – Наверное, сомнительные какие-нибудь?
– Что за вздор ты мелешь? Неужели ты думаешь, что я посоветую тебе открыть массажный салон, хотя это очень неплохая мысль, – Говорящий Сверчок даже хмыкнул, – я бы там себе комнатку оборудовал…
– Это зачем? – спросил Пиноккио.
– Неважно. В общем, сфера услуг включает в себя две важные составные: первая составная – оказание самих услуг. Вторая – обеспечение безопасности, в простонародии именуемое рэкетом. Хотя рэкет тоже можно рассматривать как услугу.
– Ой, как хорошо бы заняться рэкетом. Рэкет – это по мне, – обрадовался Пиноккио.
– Зато ты пока не по рэкету, – отрезвило его насекомое.
– Почему это? – обиделся Буратино.
– Потому что бизнес этот очень и очень жёсткий. Он требует хладнокровия, выдержки, знания, человеческой психики, зачастую и анатомии.
– А я почему-то думал, что этот бизнес требует физической силы.
– Болван ты, раз так думаешь. Силы требует погрузочно-разгрузочный бизнес, а те болваны, которые думали, как ты, давно сидят за решёткой. Рэкет – это ежедневная и кропотливая работа с клиентом, требующая от рэкетира серьёзной внутренней организации, а также знание темы и направления, в котором работает клиент. А какой нынче пошёл клиент?
– Какой же?
– Дрянь, а не клиент. Меркантильный, мелочный, жадный и нервный. В общем, паскудство, а не клиент. Только понимание между рэкетирами и правоохранительными органами не даёт этому бизнесу засохнуть окончательно.
– Ну, дело-то хоть прибыльное? – спросил Пиноккио.
– Если организовано правильно, то, безусловно, прибыльное. Но это не должно тебя волновать, пока это не твой бизнес.
– А какой же мой? – грустно спросил Буратино, ощущая полную свою никчёмность в этом мире взрослых людей, в котором ему ещё нет места.
– А твой бизнес – это производство, – заявило насекомое, – и не надо смотреть на меня такими дикими глазами. Я повторяю, твой бизнес – это производство.
– Мамочки, а что же я буду производить, я же ничего не умею, – произнёс Буратино, уже пугаясь поставленной перед ним задачи.
– Деревянная твоя башка, да что ты переполошился раньше времени. Я прекрасно знаю, что ты ничего не умеешь. Разве бы ты играл в напёрстки, если бы умел строить корабли?
– Не играл бы, – произнёс Пиноккио и на секунду представил себя инженером-кораблесттроителем. От мысли о больших и красивых лайнерах, пахнущих свежей краской и морским ветром, у него аж дух перехватило, – ой, как мне хочется строить корабли.
– Чтобы строить корабли, нужно выучить термех, сопромат, динамику машин, высшую математику, гидродинамику и ещё кучу всяких занудностей. А в данный момент ты даже алгебру толком не знаешь. Поэтому спустись-ка, брат, на землю и забудь про корабли, мосты, паровозы и авто хотя бы на время. Ты будешь производить нечто иное.
– И что же тогда я буду производить? – спросил Пиноккио. – Табуретки что ли?
– Ну, насчёт табуреток, мы вряд ли сможем составить конкуренцию нашему соседу мастеру Антонио. Ни в качестве не сможем с ним конкурировать, ни в скорости изготовления, ни в цене. Да и имя он уже себе сделал на стульях, столах и табуретках. Мы найдём другой продукт производства.
– Какой же?
– Спиртное, – сказал Говорящий Сверчок, – спиртное – это, тебе, брат, не табуретки. Это горючее для вечных двигателей душ мятежных.
– Спиртное? – кисло переспросил Буратино. – Я-то думал, что-нибудь интересное.
– Ну, знаешь ли, дорогой мой, повторяю, будь поскромнее, а то у тебя амбиции, как у того Каталины, о котором писал Тит Ливий. А амбиций у него было много, зато ума и силёнок мало. И знаешь, как в итоге он закончил?
– Не знаю, – признался Буратино.
– И не знай, я тебе говорю – твой путь к процветанию и большой карьере начнётся с самогона.
– Как-то уж очень прозаично, – произнёс Буратино.
– Прозаично? Может быть, но ведь и Наполеон начинал не с Аустерлица, а с прозаичного расстрела парижан из пушек. Согласен, конечно, в самогоне нет благоухания роз, а даже напротив, он – штука вонючая. Но ты знаешь, что сказал император Веспассиан своему сыну по поводу платных туалетов?
– Не знаю.
– Он сказал своему дураку-сыну, что деньги не пахнут. Запомни эту мудрость, которой почти две тысячи лет. Может, в последствии ты станешь великим инженером или даже учёным, это покажет время. Но иметь приличный доход уже сегодня, а не каком-то там последствии, тебе точно не помешает. А что может принести доход больше, чем нелицензированное безакцизное производство спиртного?
– Что?
– Ничего, если не считать наркотики и оружие. Себестоимость продукта – гроши, а стоимость весьма достойная. Так что перестань упираться и берись за дело.
– Ладно, – вздохнул Буратино, – согласен. Только кое-что меня всё-таки беспокоит в этом деле.
– Что именно? – спросило насекомое.
– У нас в городе уже существует предприятие подобного типа.
– Кто же это? – удивился Говорящий Сверчок.
– Это тётка Джульетта.
– Подумаешь, тётка Джульетта, – хмыкнуло насекомое, – мы её раздавим в два счёта. Она работает по старинке, а мы, вооружившись новыми технологиями и искусством маркетинга, порвём её в клочья. Она нам не конкурентка.
– А ведь я не умею делать самогон, – напомнил Буратино.
– В общем, я тоже, – признался Говорящий Сверчок, – я знаю процесс только теоретически. Слушай, – вдруг оживился он, – а что если обратить конкурента в союзника?
– А это как? – спросил Пиноккио.
– Не знаю, я, вообще, у тебя только советник. Я определяю только стратегические направления, а тактические вопросы ты уж сам решай.
– Легко вам, синьор Говорящий Сверчок, определять стратегические направления, сидючи под комодом, а мне потом корячься.
– А разве тебе было бы легче корячиться без стратегических направлений?
– Нет, конечно, – согласился Буратино, – но всё равно, мне трудно.
– Согласен, трудновато. Но ты уже с детства приобретаешь опыт, а это важно. Когда ты вырастешь, подобные вопросы будут для тебя не вопросы вообще.
– Хорошо бы, – тяжело вздохнул Пиноккио.
– Ладно, поздно уже, – зевнул Говорящий Сверчок, – ложись спать, а я к утру набросаю план действий.
День субботний клонился к своему логическому завершению, и поэтому Пиноккио лёг спать с приятным предвкушением длинной ночи и благостного воскресного сна. Он быстро уснул, в этом возрасте всегда засыпают быстро. Но сон его был недолог, сильная отцовская рука подняла мальчишку за правую ногу с половичка, на котором он спал. И ещё не пробудившись окончательно, парень услышал весьма лаконичный, но полный угрозы вопрос:
– Ну?
– Здравствуйте, папа, – ответил вежливо мальчик, вися вниз головой.
– Ты мне зубы своим «здравствуйте» не заговаривай, – прозвучал ответ, и сильный дух сивушных масел ударил мальчику в нос.
– А что вы от меня хотите, папа? – спросил Пиноккио, которому очень не нравилось висеть вниз головой, но, к сожалению, выбирать ему не приходилось.
– Умничаешь, – констатировал отец, – ну, да ладно, ты у меня доумничаешься.
– В самом деле, папа я ничего не понимаю, что я такого сделал?
Карло, продолжая сжимать ногу сына в одной руке, другой рукой умудрился зажечь свечу. Сел на кровать и, вытянув деревяшку-ногу, казалось, расслабился. Пиноккио понял, что разговор только начинается.
– Что, говоришь, ты сделал? – начал отец, приподнимая сына, чтобы их родственные глаза были на одном уровне. – Ты лучше скажи, чего ты не сделал?
– А чего я не сделал? – спросил Буратино, чувствуя, что дело плохо.
– Убью, сволочь, – пообещал папаша ласково, – ты, гадский ублюдок, сын осла и обезьяны, оказывается, на рынке напёрстки крутишь, в карты играешь. В общем, в деньгах купаешься. Вон даже свечки покупаешь, барин хренов. А родной папочка, инвалид несчастный, почти с голоду помирает.
– Папа, я не знал, что вы умираете с голоду. А свечки мне нужны для того, чтобы учиться. И если вы хотите есть, вон там на столе лежит колбаса, кусок хлеба и помидор. Да и инвалидом, папа, я вас не считаю, вы у меня такой бодрый, такой задорный, – рассуждал Пиноккио, вися вниз головой.
– А я говорю, инвалид, – зло сказал отец и дал сыну в глаз кулаком, – инвалид, – и ещё раз дал, – и не смей перечить своему немощному отцу. Это кто тебя так научил? И объедки мне свои не подсовывай. Колбаса, видите ли, у него есть. Тоже мне граф, колбасу жрёт. А у отца в это время даже полсольдо нету. А ну давай сюда денежки, сволочь, а то убью.
– Папа, зачем же драться, зачем делать из меня боксёрскую грушу, – всхлипывал Пиноккио, – я бы и так вам денежек дал.
– Давай деньги, – прорычал Карло, – нечего здесь хныкать.
– А сколько вам нужно? – спросил Буратино и тут же понял, что вопрос был сформулирован неверно, можно сказать, вопрос был вовсе неуместен.
– Что? – взревел Карло. – Ах, ты, подонок! От родного папы хочешь отделаться жалкой подачкой. Всё давай, подлец! Всё!
С этими словами отец встал во весь рост, взял Пиноккио за обе ноги и начал его трясти, вытрясая всё, что было у мальчишки в карманах вместе с деньгами.
Открытый рот и выпученные глаза были спутниками того удивления, которое поразило старого шарманщика при виде такого количества медных монет, тускло поблёскивающих на полу в свете пляшущего пламени свечи. Карло некоторое время созерцал эти копи царя Соломона, даже отказываясь верить своим глазам. Потом он всё-таки взял себя в руки и произнёс восхищенно:
– Убью, сволочь, сколько денег!
Буратино нечего было ответить, он продолжал висеть вниз головой, проклиная себя за то, что поленился отнести деньги на чердак. Наконец шарманщик, небрежно отбросив сына, взял свечу и стал ползать по полу, собирая медяки и считая их одновременно:
– Один сольдо, полтора сольдо, два сольдо. Надо же вырастить такую гниду на старости лет. Три сольдо. О! Пять сольдо! И три, уже восемь. Надо же – денег словно в банке, а папке родному – хрен. Ни выпить папке, ни закусить, ни с девушкой познакомиться. Одиннадцать сольдо.
Буратино сухими, без единой слезинки, глазами смотрел на широкую, как стол, спину отца. И любой человек, увидевший его в эту минуту, никогда бы не подумал, что это добрый мальчик.
– А я его выпиливал, старался, – продолжал Карло, – одиннадцать сольдо! Думал, родная кровинушка вырастет на старости, скотина, помощником будет. Опора отца, тринадцать сольдо. А он! Негодяй неблагодарный, убить тебя бы, сволочь. А я так сделаю когда-нибудь, четырнадцать сольдо.
«Мои денежки, – про себя шептал Буратино, – мои денежки, давшиеся мне страхами, болью, тюрьмами и драками. Разольются в грязных лапах папаши дешёвым ромом и скользкими ласками жирных кабацких девок. Жалко! Ой, как мне жалко! Ну, да чёрт с ними, с деньгами, а вот ты, одноногий сатир, родитель ласковый, за всё ответишь».
– Вот сварю на тебе суп, – продолжал Карло и от этой радостной мысли повеселел. Он на секунду даже оторвался от собирания монет, чтобы посмотреть на сына, – слышишь, гад? Суп на тебе сварю завтра.
Папаша весело загыгыкал своей шутке, но холодный и пристальный взгляд сына глаза в глаза веселья ему поубавил.
– Ты, сволочонок, волком на меня не смотри, – пригрозил отец, – а то рыло тебе раскурочу. Ты меня своими волчьими взглядами не испугаешь. Я уже пуганый.
Сказав это, он собрал все денежки с пола, встал и подошёл к мальчишке.
– Что, мразёныш, денежки жалко? – ухмылялся папаша.
Буратино не ответил, он молча продолжал смотреть на отца.
– Молчишь? – Карло грязным ботинком несильно пнул сына в лицо. – Силу духа, гадёныш, демонстрируешь? Демонстрируй, только знай, я тебя, ублюдка, всегда бил и всегда бить буду. Ты у меня вот здесь, – отец сжал кулак и поднёс его к носу сына, – захочу – убью, захочу – помилую, так и знай.
С этими словами он ещё разок пнул Пиноккио в лицо и, стуча деревяшкой, вышел из дома. Вышел и скрылся в ночи, позванивая деньгами сына. А бедный Буратино остался сидеть дома у стола, глядя на догорающий огарок свечи. Потом он встал, поднял с пола уцелевшие сокровища и спрятал их в карман. Только заточку мальчик не стал прятать в карман, он сжал её в руке, да так, что ногти побелели. Затем подошёл к стене и стал карябать на ней надпись: «Папа Карло – козёл». Но не успел дописать эту фразу, свеча догорела, и в каморке стало темно и тоскливо.
– Убью его, гада, – без тени эмоций произнёс Буратино.
– Дело, конечно, нужное, – донеслось из-под комода, – но очень серьёзное, ведь он твой отец.
– Гад он, а не отец. Бешеная крыса, – сказал Буратино.
– Родителей, браток, не выбирают, – сказал Говорящий Сверчок, на том они и успокоились.
Буратино лёг спать, но теперь уже сон не шёл. Обида и злость душили мальчишку, и в его голове возникали картины мести, одна кровавее другой. Надо признаться, ни одна из картин не носила летального характера, везде папа Карло был наказан, но не до смерти. И, насладившись виртуальной местью, мальчик всё-таки заснул.
Глава 3
Бизнес и новые технологии
Утром следующего дня, едва позавтракав, Буратино помчался к тётке Джульетте, так как Говорящий Сверчок поставил перед ним задачу: выяснить конструкцию устройства, производящего самогон, а также выяснить сочетание ингредиентов, входящих в напиток.
«Просто какой-то промышленный шпионаж», – говорил себе Буратино. И, чувствуя себя шпионом, улыбался. Честно говоря, он рассчитывал на поддержку своей «агентуры» в лице Серджо и Фернандо. Буратино считал эту задачу выполнимой, во всяком случае реальной, но он вспоминал слова Говорящего Сверчка насчёт самой тётки Джульетты.
– Ничего этого будет не нужно, если нам удастся заполучить саму тётку Джульетту, – напутствовало насекомое, – запомни, парень, уговорив Джульетту, ты убьёшь сразу двух зайцев. Во-первых: безболезненно уберёшь конкурента, а во-вторых: получишь доступ к технологиям. Так что, как говорили древние, вложи в сердце яд, а в уста мёд.
– Это в каком смысле яд? – не понял Буратино.
– Болван, неужели не ясно? Сам языком трещи без умолку о том, какая тётка Джульетта хорошая, и, прости Господи, симпатичная женщина, а глазами зыркай, как устроен аппарат и как организовано производство, и какие в дело идут продукты. Понял?
– Понял, – сказал Буратино и на всякий случай взял с собой листок бумаги и карандаш, чтобы по шпионскому правилу сделать чертёж.
– И ещё, ты не сильно-то расстраивайся по поводу вчерашнего случая с отцом, это всё только закаляет характер. А вот что с ним делать, с животным этим, мы уж придумаем. А деньги теперь ты умеешь зарабатывать.
– Деньги, конечно, жалко, – сказал Буратино, – не на халяву же достались, но дело не в них. Вы уж подумайте, синьор Говорящий Сверчок, как мне этого жлоба урезонить? Хотя деньги всё-таки жалко.
– Запомни одну фразу, её повторял Потёмкин-Таврический: «Деньги – вздор, люди – всё. Деньги наживёшь, были бы только идеи, силы и коллектив». А сейчас беги и уболтай тётку Джульетту.
И вот Буратино бежал, бежал парень и несли его крылья силы и желание горы своротить. Ещё не добежав до дома синьоры Джульетты, Буратино увидел кучкующихся спозаранку страждущих. Сегодня их было немало. Да и понятно, утро было воскресное. От субботних возлияний у бедолаг остался только злой дух от всего тела, головная боль, да дыры в карманах и прочих частях туалета. Страждущие лениво суетились и, подобно волкам, сбивались в стайки по трое. А наиболее неимущие организовывали стаи и побольше.
Тётка Джульетта руководила всем этим броуновским движением из-за забора:
– А ну отойди от забора, скотина безрогая. Как забор починить вас нету, а как виснуть – вы тута. Денег должен мне уже две недели, а ещё на заборе виснешь. А мне его потом чини, заборов на вас, забулдыг, не напасёшься.
– Джульетта, да не лайся ты так, – ласково заискивала перед самогонщицей «безрогая скотина», – налей грамм сто, я и уйду. Неужто мне по заборам висеть удовольствие? А насчёт долга не беспокойся – отдам, я ведь всегда отдавал, ты же знаешь.
– Сначала старые долги отдай, а потом о ста граммах поговорим, – закончила разговор Джульетта.
Тут к ней подобрался другой страждущий. Он нёс в руках пиджак:
– Вот, Джульетта, возьми пиджак в залог.
– А у меня пугала в огороде нету, куда я твой пиджак приспособлю?
– Какое ещё пугало, – обижался страдалец, – пиджак ещё новый совсем, только в позапрошлом годе купленный.
– Позапрошлом годе? – недоверчиво спросила Джульетта, беря пиджак и рассматривая его. – А рукав весь в блевотине.
– В какой ещё блевотине? – возмутился хозяин пиджака. – Это я случайно локоть в подливку поставил.
– Да? – не очень-то верила Джульетта. – Что-то твоя подливка на блевотину смахивает, да и воняет так же.
– Сама ты воняешь, – окончательно обиделся страдалец и тут же, спохватившись, добавил: – Ну, так что, берёшь?
– Ладно, – согласилась торговка, – дам тебе одну бутылку.
Как только сделка была совершена, на счастливого обладателя эликсира накинулись менее счастливые, они всячески заискивали перед ним, выклянчивая хотя бы глоток.
«Да, – самому себе сказал Буратино, – дело-то и впрямь прибыльное. Вон как люди по зелью убиваются. На всё за него готовы». Размышляя таким образом, наш герой подошёл к забору и произнёс со всей вежливостью, на которую был способен:
– Здравствуйте, досточтимая синьора Джульетта, вы сегодня прекрасно выглядите.
Эта фраза привела торговку в замешательство, ещё более её смутил тон. И обычно бойкая на язык тётка невнятно пробормотала:
– Ты это… не очень-то тут… А то ишь… умный больно.
– Вижу, торговля у вас идёт, – продолжал Пиноккио, с любопытством наблюдая трагический конец бутылки в грязных лапах и липких губах бедолаг.
– Ты чего здесь рыскаешь? – пришла в себя Джульетта и почувствовала какой-то подвох. – Чего выискиваешь? Вот сынов позову, они тебе боки намнут.
– Не думаю, синьора, что вы такая дура, вы – женщина умная. Деловая, а посему дальновидная, – продолжал льстить Пиноккио, – и поэтому, прежде чем сынов звать, вы, наверное, захотите меня выслушать. Я ведь пришёл сделать вам предложение.
– Ой! Предложение? Мне? Порядочной женщине? – синьора Джульетта засмеялась. – Хлипкий ты какой-то, предложения мне делать. Мне бы кого покрепче, чтобы в плечах пошире, – она мечтательно улыбнулась, – чтобы обхватил и аж дух перехватило.
Буратино вовсе не имел ничего такого в виду, но он был мальчиком сообразительным и, чувствуя, что задел женщину за живое, продолжал с долей разочарования:
– А жаль, синьора, вы такая аппетитная женщина.
Эти слова опять польстили торговке, тем более что такого ей никто в жизни не говорил. И, расчувствовавшись, она была уже готова согласиться с предложением мальчика, но, видя это, Пиноккио её опередил:
– Нет, так нет, забудем это. Тогда я предлагаю начать со мной бизнес.
– Какой ещё бизнес? – спросила Джульетта, и всё её романтическое настроение тут же улетучилось.
– Общее дело.
– Какое ещё дело?
– Дело простое, будем вместе производить выпивку, вместе её продавать, а денежки делить поровну, – объяснил Пиноккио.
– Какие ещё денежки мы будем делить поровну? – от лирических настроений Джульетты не осталось ни следа, её лицо стало каменным и холодным, в глазах мелькнула ненависть. – А, ну, иди отсюда, хулиган.
– Синьора, Джульетта, я берусь наладить серьёзное производство выпивки и организовать сбыт. Для этого я приглашаю вас в свои компаньоны, вы известный мастер своего дела, поэтому предлагаю вам пост главного технолога. У нас будет много денег. Что вы на это скажете? – Пиноккио улыбнулся, чувствуя лёгкую победу.
– Что скажу? – задумчиво произнесла Джульетта. – А я скажу я тебе вот что: мурло ты деревянное, паразит ты последний, скотина носатая, свинья и хулиган. Вот что я тебе скажу.
– Синьора, – удивился Буратино, – я же предлагаю вам серьёзное дело и приличные деньги, вы будете получать двадцать процентов прибыли. Это же выгодная сделка.
– Выгодная? – неожиданно миролюбиво переспросила Джульетта, и тут же, перегнувшись через забор, попыталась схватить Буратино за волосы. – Убью, морда носатая! – завизжала она, когда Пиноккио умудрился отскочить.
– Да что вы, в самом деле, так волнуетесь? Да что я вам такого обидного сказал? – искренне удивился Пиноккио.
– Подлец ты, ой, подлец, у бедной вдовы и сирот последний кусок хлеба отнять хочешь, ни стыда у тебя, ни совести.
– Да наоборот же, я вам…
– Серджо, Фернандо, – заорала Джульетта, – где вы, лоботрясы, лазите, когда вашу мать лишают дела всей жизни, а вас куска хлеба?
Не дожидаясь появления братьев, Буратино ушёл. Раздосадованный, он прошёл под любопытными взглядами опохмеляющихся забулдыг. Он был в недоумении: «Почему? Почему эта тупая баба отказалась? – спрашивал он сам себя. – Неужели она не видит всех перспектив нашего сотрудничества? Ну, чёрт с ней. Не боги горшки обжигают, научимся и сами, эка невидаль. Обойдёмся и без семейных секретов тётки Джульетты. Да и не нужны нам эти реликвии, уверен, что там кустарщина сплошная, а нам нужны новые технологии».
За этими мыслями он не заметил, как добрался до рынка, где его ожидали остальные члены банды, чтобы начать игру. И они её начали. После игры, не очень-то удачной по сравнению с предыдущим днём, мальчишки разбежались по домам, где Буратино сразу начал:
– Синьор Говорящий Сверчок, у меня ничего не вышло.
– А чего ты такой радостный? – спросил Говорящий Сверчок.
– Да не радостный я никакой, просто возбуждённый, – объяснил Пиноккио, усаживаясь на кровать, – даже злой. Так бы и врезал по её бестолковой тыкве палкой, чтобы бородавки поотваливались.
– Значит, Джульетта тебе отказала? – задумчиво произнесло насекомое.
– В бизнесе отказала, дура старая, зато глазки строила.
– Наверное, обзывалась по-всякому, – предположил Говорящий Сверчок.
– Это уж как водится.
– А говорила что-нибудь о вдовстве своём печальном?
– Говорила.
– А о деле всей жизни, а о куске хлеба, а о бедных сиротах?
– Ну, да, куда же без её сирот, – усмехнулся Буратино.
– А схему аппарата ты хоть срисовал?
– Какой там, даже за забор не перелез, но я попрошу Фернандо, он посмышлёней, чем Серджо, он мне её срисует.
– Фернандо? – переспросил Говорящий Сверчок. – Ну, да, конечно. Возьмёт ватман, положит его на кульман и при помощи циркуля и транспортира начертит тебе чертёж с расчётом, с масштабами и проекциями. У него же образование инженерное, – насекомое засмеялось.
– Ну, тогда я попытаюсь пробраться в дом, – предложил Буратино.
– Знаешь, что я подумал? – вдруг оживился Говорящий Сверчок. – А что это мы огороды городим с этой дурой. Иди-ка ты лучше к синьору Фарелли.
– А кто это? – спросил Пиноккио.
– А это наш деревенский дурачок, он же наш городской учёный, никем не признанный гений. Кстати, справедливо непризнанный. Кличут его Дуремаром, хотя многим умникам есть чему у него поучиться.
– Какая забавная кличка, – усмехнулся Буратино.
– Эту забавную кличку дали ему наши городские ослы, которые сами ни в чём не смыслят и даже свою фамилию не в состоянии написать.
– Как бы там ни было, – сказал мальчик, – но мне кажется, что зря такие клички не дают, повод, очевидно, есть.
– Много ты понимаешь в кличках, – произнёс Говорящий Сверчок, – он, между прочим, очень талантливый, у него полсотни публикаций в серьёзных научных журналах. И по биологии есть публикации, и по химии, и даже по этой новомодной науке, по генетике.
– А за что его так прозвали? – не унимался Буратино.
– Всё из-за жажды познания, он весь наш городской пруд через свой сачок пропустил, лазил там с утра до вечера, весь в грязи и тине, пиявок ловил да мелких мух всяких и прочих водяных червяков. Человек пытался создать серьёзную научную концепцию о пользе водной фауны для здоровья людей. А когда его дура-служанка перебила ему каких-то мух, он её чуть не убил, сидел и плакал потом: «Дрозофилы, дрозофилы мои, дрозофилы». Из-за этих самых мух к нему даже какой-то иностранец приезжал по фамилии Вейсман. А один раз он спалил свой дом, к нему пожарные приехали, вытащили из огня и спрашивают: «Синьор учёный, что же вы делаете? У вас дом полыхнул, словно из керосина». А он им отвечает: «При чём здесь керосин, я просто вычислял молекулярную массу водорода». А пожарные ему и говорят: «Чокнутый вы какой-то, синьор учёный. Мы вам про пожар, а вы нам про какой-то водород-бутерброд». «Сами вы дурероды, – говорит им синьор Фарелли, – вы хоть знаете, что такое валентность?» «Вот и поговори с ним», – говорили пожарные, поудивлялись и уехали.
