Czytaj książkę: «Диалоги на руинах империи»
Часть 1
Пролог
Лето, жарко. Раскаленное светило огнедышащей печью поливает пространство угнетающим теплом. Это не пустыня – это центр огромного мегаполиса со всеми его атрибутами: дома-гиганты, стекло, бетон, расплавленный асфальт, гудящие потоки транспорта, невнятные голоса людей, сирены полицейских патрульных машин. Живые существа пытаются укрыться в тени зданий и деревьев, однако это помогает не сильно. Лучше всего это удается сделать в чреве подземки. Состояние полуобморочное с потерей ощущения пространства. Очереди у ларьков с напитками и мороженым. Самые длинные из них – у бочонков с квасом. Только это и указывает на положение места на просторах Вселенной.
Все происходящее напоминало собой работу какого-то силового агрегата, выделяющего огромное количество механической и тепловой энергии. Двигались объекты, субъекты, звуки, запахи, и только неподвижным казался диск светила, величественно наблюдавшего за всей этой суетой.
Огромные рекламные щиты, бесчисленные перетяжки вдоль транспортных магистралей, россыпи более мелкой рекламы сильно уродовали облик города, делая его похожим на задрипанный провинциальный рынок, не имевший ни средств, ни желания посмотреть на себя в зеркало и озабоченный лишь беспорядочным движением товара и денег. Ну и, конечно, реальные рыночные объекты, разместившиеся то там, то сям. Некоторые из них с громкими именами: «Горбушка», «Черкизон», «Лужники». Огромные конгломераты, занимавшие большие территории города, погруженные в хаотичные потоки алчности, денег и криминала. Многоязычный Вавилон людей из всех стран бывшего когда-то единого государства, в основном из пустынных южных пространств или гористых местностей, чью национальную принадлежность было невозможно выявить местному городскому населению, не видавшего этих смуглых темноволосых людей в своей естественной среде ни сейчас, ни ранее. Чувствуя практическую необходимость хоть как-то именовать их, изворотливый народный ум предложил такие обобщения, как: «чурбаны» или «лица кавказкой национальности». Те, к кому это относилось, чувствовали в этих названиях уничижительные нотки и, видимо, справедливо, с их точки зрения, обижались. Однако терпели, понимая, что местному населению было совершенно невозможно разобраться в тонкостях многочисленных языков и наречий, пришедших с иных мест, тем более что оно не было отягощено тягой к политкорректности. Некоторые «пришельцы» даже с чувством тонкой самоиронии относились к этому.
Как-то пришлось слышать слова одного из них: «Когда я просил своего соседа из местных объяснить непонятный мне текст, то слышал: “Вот чурка нерусский!” А когда ему были нужны деньги, он говорил: “Жора, дорогой, дай взаймы до получки, ведь ты настоящий друг”».
Это все были мелкие издержки тектонических процессов хаотичного изменения среды существования огромных территорий, получивших чудовищный удар по всему бывшему укладу жизни и сознанию. Многое из того, что совсем недавно казалось совершенно незыблемым, становилось всего лишь чьим-то частным мнением, а то и просто ложью. Прежние герои превращались кто в ничтожества, а кто вообще в предателей и врагов. Ничто уже не было свидетельством авторитета, за исключением цифр, обозначавших количество денег у обладателя истины. Сама жизнь человека перестала быть сакральным понятием, а стала лишь элементом протекания бизнес-процессов. В убийстве перестали видеть образ злодейства, попранный закон или поруганную мораль. Это был всего-навсего бизнес-ход более прагматичного делового партнера. Появилась даже обиходная фраза: «Это лишь бизнес, и ничего личного». Мораль подавлялась цинизмом, оправданным перед самим собой деловой успешностью. Алчность вознеслась к небесам и стала затмевать вечные истины. Конечно, это было не тотально и не у всех. Оставались, конечно же, те, кто продолжал верить в то, что подавлялось доминирующей моралью, а скорее, ее отсутствием. Этот уголек тлел, оставляя надежду вновь когда-нибудь вспыхнуть жарким пламенем. А сейчас главной идеей, охватившей этот мир катастрофы, которую ее идеологи назвали реформой, была мысль: «Добиться появления собственника любой ценой». И главным в этом процессе был не собственник – он-то был, конечно, нужен – а способ его сотворения любой ценой. Любая цена – это, конечно, всегда преступление. Только оно позволяло быстро создать огромные состояния. Однако эта генеральная идея не красовалась на лозунгах преобразований, ее нельзя было услышать с трибун от лидеров либеральной общественности. Она лишь шепотом произносилась в коридорах власти. Однако этот шепот оказывался сильнее любой красноречивой болтовни о движении к лучшей жизни. Алчные интересы власти и криминалитета слились воедино в мощном порыве обогащения за счет других, более слабых или просто совестливых. Они, как щупальца одного чудовища, загребали все созданное многими людьми за долгие годы, предшествовавшие катастрофе. Одни сказочно богатели, другие нищали. Кладбища ускоренно пополнялись именами молодых «братков» и более взрослых банкиров и предпринимателей. Жизнь была такой, какой ее мог нарисовать только дикий капитализм в его крайней шоковой форме, преподносимой экономическими экспертами с сомнительной научной биографией как единственно верный путь движения к лучшей жизни. Ну а толпа верила, хотя и не очень понимала, куда ее ведут.
А кто не хочет лучшей жизни? Хотя это и не очень вязалось с тем, что приходилось ощущать в реальной жизни. Инженеры, кандидаты наук, доктора, военные, учителя, медики вдруг как-то сразу перестали быть нужными, хотя в любом обществе по здравому смыслу они – элита, без которой невозможно развитие. Появилось ощущение, что путь ко всеобщему процветанию лежит через ад.
Спасаясь, те, кто мог, побежали в другие страны, поддерживая свой уровень жизни и их технологическое и экономическое развитие. Кто не смог, те переместились на рынки, переквалифицировавшись в «челноки», теша себя слабой надеждой когда-нибудь разбогатеть и зажить нормальной жизнью. Кое-кто из военных и спецслужб начал приторговывать государственными секретами. Учителя увлеклись репетиторством, медики стали налегать на нетрадиционные методы лечения. Появились экстрасенсы, гадалки, ведуны и ведуньи, псевдорелигиозные тоталитарные секты. Наиболее харизматичные представители ирреальных направлений в медицине стали собирать стадионы жаждущих излечения от любых недугов и особенно энуреза. Телевизионные маги заряжали целительной энергией трехлитровые банки с водой миллионов зрителей. Люди, у которых отняли вдруг прежние ценности, искали новые, и потребность рождала предложение. Если можно легко исцелиться по телевизору, почему нельзя разбогатеть, доверив кому-либо свои, хоть и не большие, но деньги?
Как твердила телевизионная реклама: «Сидишь себе на берегу, ловишь карасей, а на счет тебе капают довольно большие проценты. Несите к нам, господа, ваши деньги, и жизнь наладится». И вот вы, как знаменитые бабочки, из тени в свет перелетая, стрижете купоны с «мавробаксов», богатея вместе с Леней Голубковым, и вы не «халявщик», а партнер. Купили сначала сапоги жене, а потом и экскаватор для собственного бизнеса. Вы можете за полцены получить хоть и плохонький, но все же личный транспорт известной марки. Только несите деньги «Властелине». Этой слабо образованной, но вполне поднаторевшей в надувании мыльных пузырей женщине. И люди шли, несли и верили. Говорят, что даже видели реальных людей, выигравших в этих безумных играх, но больше были заметны толпы протестующих обманутых, оставленных не то что без экскаватора и «Москвича», но и без сапог. Все это походило на все то, что происходило с главными посылами идеологии движения к лучшей жизни.
На торце одного из зданий еще можно было увидеть огромное изображение с шагающими строителями прежнего мира и текстом: «Наша цель – коммунизм», а на противоположной стороне улицы уже в поте лица в многочисленных ларьках налаживалось строительство капитализма. Два мира как бы существовали одновременно, не пересекаясь. Но иначе происходило в головах, там они точно перехлестывались, сталкивались, диссонируя друг с другом, создавая внутренние конфликты, из которых выбраться было просто необходимо, хотя бы для того, чтобы выжить. Котел общественного сознания кипел, булькал, источая потоки пара. И только отсутствие замкнутого пространства спасало от неминуемого взрыва. Свобода говорить все, что угодно, от бреда до абсолютных истин, спасала на данный момент, но готовила большие проблемы в будущем.
Свобода стала восприниматься не как осознанная необходимость, а как вседозволенность. Если она наталкивалась на свободу других, это не означало ограничения собственных желаний, а, скорее, как агрессия противника по отношению к своим возможностям. И вызывало соответствующие эмоции и действия. Всеобщая агрессивность стала приносить свои горькие плоды. Местная элита пыталась освободиться от какой-либо зависимости, мешавшей безудержному обогащению. В живших некогда вместе национальных центрах начался парад суверенитетов. И это, на удивление здравого смысла, поощрялось Центром, провозгласившим лозунг: «Берите суверенитета столько, сколько сможете взять». Было непонятно, чем это было вызвано – то ли отсутствием возможностей держать периферию на поводке, то ли просто банальной глупостью. Для того же чтобы начались межнациональные конфликты, это было все равно. Полилась кровь то в одном, то в другом месте.
Те, кто поосторожней, пытались заполучить максимальное количество свобод для себя через так называемые федеративные договоры. Нависла угроза развала общего государства по национальным территориям. Гористые территории сияли синим пламенем, угрожая стать фитилем грандиозного взрыва. Центр вдруг стал понимать экзистенциальную угрозу своему собственному существованию. Пришлось собрать в ослабленный кулак остатки политической воли и теперь уже ценой огромных жертв начать гасить пожар национального сепаратизма. Полетели авиаборты с грузом 200. Местных никто даже не собирался считать. Теракты сотрясали города метрополии. Общество начало осознавать, что дальнейшие словесные игры с понятиями демократии, свободы, либерализма смертельно опасны и грозят таким хаосом, который похоронит под собой все самые светлые надежды, посеянные новой наивной элитой, всплывшей на волне народных разговоров о неспособности прежних реализовать в обществе прекрасные идеи прошлого. Рухнувшая элита была немощна в рамках своих политических парадигм предложить план реформирования экономической системы, способной остановить технологический разрыв с конкурентами, который приобрел тенденцию к непреодолимому углублению. Да и было уже поздно.
Внутренние противоречия прежних элит с новыми и разными крыльями новых привели к ожесточенной борьбе за власть, результатом которой стал расстрел народных избранников. Символом этого времени стало чернеющее от следов пожара и артиллерийских пробоин белоснежное здание парламента, слухи о таинственных снайперах, стрелявших в спины толпы, подстрекаемые ею на безумство. Жертв от протестующих никто не считал, снайперов никто не искал. Все было оправдано политической целесообразностью. Окружающий мир, который так яростно критиковал эту территорию за несоблюдение международного права и прав граждан, рукоплескал преступлению, проглотившему и Конституцию, и само высшее право человека – право на жизнь.
Политическая система, созданная в свое время на идеях борьбы с углубляющейся монополизацией, создала еще более глубокую монополию, охватывающую не только экономику, но и политическую инфраструктуру. Гипермонополизм лишил общество надежд на самосовершенствование, утонув в глубочайшем догматизме. Догмы убили любые попытки осознать реальные проблемы. Неизбежность разрушения системы была однозначно определена, неизвестными оставались только сроки. Как говорили гении прошлого: «Низы не хотели, верхи не могли». Политическая элита сама не была готова защищать существующие устои, и революция назревала даже не снизу, а наверху. Она не осознавала очень многого, у нее не сформировалось представление о том, как нужно было реформировать общество, что изменить в системе к лучшему. Началась смута. Неуверенность в будущем, недоверие прошлому. Исчезновение лидеров привело к борьбе новых амбициозных личностей за власть, за реализацию себя самих в тумане хаоса. Возникло так много параллелей с прошлым, давним и не очень. Предательство элит в угоду своим личным амбициям общих интересов страны. Начались рушиться скрепы недавнего, но уже прошлого, и главная из них – это монополия одной партийной группы, державшей обручем вместе все звенья государства, которые без нее становились чистой формальностью, не уважаемые обществом. Крах усугубил хаос не только политический, но и хозяйственный. Начались перебои в самых необходимых людям вещах. Абсурдность ситуации становилась вызывающей. Это трудно себе представить, но на рынке страны появился такой товар, как банки с бычками сигарет. Выброшенные в мусорку «чинарики» стали спасательным кругом для хронических курильщиков. Можно ли себе представить что-то более простое, чем возможность насытить рынок табаком? Но этого не было сделано. Подобного не случалось даже в периоды великих войн.Складывалось впечатление, что кто-то совершенно намеренно сеет хаос.
Нарушились существовавшие связи в промышленном производстве, в исследовательских центрах. Огромное экономическое хозяйство страны, занимавшее, по разным оценкам, третье-четвертое место в мире, начало рушиться из-за дезорганизации, из-за потери приоритетов и целей. Конечно, это хозяйство требовало модернизации и перехода от экстенсивного на интенсивное производство. Огромный военно-промышленный комплекс вдруг выпал из приоритетных направлений. Теперь ведь у нас кругом «друзья». «Друг» Билл, «друг» Гельмут. Перекуем мечи на орало! Они ведь нам обещают не приближать военные структуры к нашим границам. Градообразующие предприятия превращались в призраки. Люди еще ходят на работу, а ее нет. Безделье и унынье стало затапливать сознание. Заработную плату перестали платить, но еще не увольняли. Многие уже стали искать себе средства к существованию в других местах, числясь на прежней работе. Опустели огромные НИИ, единственным доходом которых теперь становилась сдача в аренду помещений, причем совершенно незаконно – «вчерную». Однако никто не возражал, понимая, что не стоит трогать, будет еще хуже. У людей скрипел песок на зубах от безделья. Официальной безработицы вроде бы не было, но и работы тоже. Страна с огромным интеллектуальным потенциалом вдруг перестала нуждаться в том, что называется золотым фондом нации. Такое невозможно было представить ни в какие времена, этого не было даже в периоды наших поражений в военное время. Все, что было создано предыдущими поколениями, стало превращаться в прах. Население было парализовано абсолютным непониманием происходящего. Ведь говорили и обещали совсем другое! От «благодетелей» пошла гуманитарная помощь: «ножки Буша», бесплатные наборы для ветеранов войны. И самое унизительное ведь было в том, что она шла от побежденных. Бальзам для их униженной в прошлом души. Рухнула империя. Рухнула Победа. Возникало ощущение какого-то апокалипсиса. Страна стояла перед полным распадом. Уже не было ни идей, ни экономической основы для дальнейшего существования. Складывалось ощущение, что с помощью группы футбольных фанатов или секции восточных боевых искусств можно захватить власть в районе и объявить суверенитет. Президент некогда великой страны вел себя, пользуясь моралью дворовой шпаны. Упорно поговаривали о его пагубном пристрастии к алкоголю. Будучи официальным лицом во время международных визитов, он мог себе позволить ранее не слыханное. Проспать назначенную встречу с главой принимающей стороны или того хуже – обмочиться на колесо самолета, спустившись с него по трапу. Удивительней всего, что такие вызывающие факты, шокирующие нормальных людей, оставались незамеченными мировой прессой, которая совсем недавно поднимала гвалт по любому незначительному поводу. Всего одна публикация в день совершения события, и, как по команде, в дальнейшем гробовая тишина. Все это наносило чудовищный удар по чувствам граждан страны, которую представляло это чудовище, вызывая ощущение омерзительного унижения.
Казалось, что страна потеряла централизованное управление. Важнейшие решения не могли приниматься официальной властью. Важнейшим звеном принятия решений стали так называемые олигархи. Иначе просто обладатели крупных состояний страны, ставших их собственностью в результате варварской приватизации, которая у населения имела имидж ограбления, могли принимать или отвергать решения президента. Страна обрела олигархическую форму правления. В народе она получила название «семибанкирщина» по аналогии с событиями похожего характера давно минувших дней. История цивилизации еще не знала ни одного успешного примера длительного существования подобной структуры. Все они достаточно быстро гибли, увлекая в могилу всех, кто находился с ней рядом. Непонимание этого ставило вопрос о вменяемости высшего руководства, его исторического невежества или просто алчной глупости.
Притяжение идеологии чуждых цивилизаций стало отламывать куски отдельных территорий. Стали возникать ливонские бандустаны, эстлянские княжества на северо-западе страны. Из добрых соседей по квартире превращались в злобных карликов, пытающихся наводить порчу своими плевками в кастрюлю соседа, исторгая омерзительный лай по любому поводу и без него. Заручившись поддержкой огромного нового хозяина, потеряли чувство здравого смысла, которое должно было бы в целях самосохранения подсказывать более скромную линию поведения. Прячась за спиной громилы, они делают угрожающий вид, испытывая внутренний ужас перед возможным ответом. Подстрекая к конфликту с громилой, они совершенно упускали из вида его последствия. Не дай бог, если конфликт вспыхнет в самой острой форме, все они сгорят в его пламени без следа. Однако удивительно и то, что подвергающийся нападкам субъект зачастую остается совершенно невозмутимым и не реагирует на выходку. Это иногда происходило не совсем оправданно и даже оскорбительно, тем самым подливая масла в огонь безнаказанностью карликов.
Образование стало вдруг не институтом воспитания нового поколения, а ларьком по продаже образовательных услуг. Несмотря на очевидную глупость этой позиции, она стала поддерживаться высшей властью. Внедряемые в рамках новой системы стандарты стали убивать у молодежи способность творчески оперировать конкретными знаниями, создавая на их основе новые. Уничтожалось стремление к развитию. Население должно было превратиться в стадо потребителей, пусть даже продвинутых, потребителей товаров на новых технических уровнях. Поедающий поданные корма, сам является предметом потребления для стоящих на более высокой ступени. Общество как пирамида многоуровневой пищевой цепочки. Вообще-то, это естественно в системах нижнего звена биологических сообществ. Но вот как это оценивать в системе мыслящей, способной осознавать себя и окружающий мир? Тогда, когда предметом потребления становятся знания, идеи, а не вещи. Материальное потребление почти не ограниченно. И это становится сейчас ощутимым, особенно в так называемом постиндустриальном обществе. Технологические возможности делают доступными вещи очень широкому кругу людей. Насыщение рынка доступными массовыми товарами неизбежно лишит общество стимула к развитию. Кризис перепроизводства станет непреодолимым. Может наступить не структурный кризис экономической системы, а кризис цивилизации потребления.
Но кризисы – это не только трудности, но это и новые возможности, новые подходы. Все, что нас не убивает, делает сильнее.
Поселок Восточный
На остановке рейсового автобуса стояло несколько человек. Одни бесцельно осматривали окружающее пространство в ожидании транспорта, другие разговаривали с собеседниками, обсуждая события текущей недели, третьи просматривали рекламные объявления, которыми густо были угажены стены сооружения, укрывавшего людей от возможного дождя и ветра. Эти самодельные листки бумаги сообщали о готовности продать щенков, котят, стиральные машины, мебель и еще многое другое. Слоями, одно на другое, они наклеивались где попадя, превращая в общем-то вполне приличное сооружение в подобие грязной свалки выброшенной бумаги. И никакие усилия собственников, регулярно очищавших стены от этого мусора, не давали результата. На следующий же день после очистки листки висели заново в благодарность дворникам, занимая наиболее чистые места.
Одного из ожидавших заинтересовало объявление о поиске аренды двухкомнатной квартиры в прилегающем районе. Он оторвал от него лепесток бумаги с телефоном для связи и сунул его в карман. Подъехавший автобус зачистил остановку от толпы и покатил прочь. Прочь от остановки с простецким названием «Клуб».
И это было неспроста, потому что совсем рядом, за массивным металлическим забором с вечно закрытыми парадными воротами для въезда в поселок городского типа, располагался местный клуб. Он разместился в переоборудованном здании православной церкви в полном соответствии с традицией недавно минувшей эпохи, защитившей тем не менее его от полного уничтожения. Оно сохранилось, потеряв купола и кресты, заменив религиозную духовность на идеологическую, поменяв иконы на портреты вождей и киноокно в мир победившей диктатуры пролетариата и развитого социализма. Церковный погост с вековыми липами был превращен в парк. Захоронения, чтобы не омрачать сознания отдыхающей, ничего не ведающей, молодежи, сравняли с землей, разместив местами скульптуры пионера с горном и девушки с веслом.
Наступили новые времена. Люди стали искать смыл жизни в переосмыслении прошлого, возвращая что-то оттуда в нынешнее бытие. Клуб, однако, выстоял, не раскаялся, не вернулся к своей сакральной жизни, а продолжил свое служение на ниве уже не идеологической, а попсовой культуры. Судьба клуба может кому-то показаться примером потери чувства греха, невозможного без покаяния, но это не так. Доказательством тому служит построенный чуть подальше новый храм, а старое место, видимо, церковным властям показалось столь оскверненным, что его восстановление представилось нецелесообразным. Это с одной стороны, а с другой – бездуховности с успехом может служить именно оскверненное место.
Парадные ворота хоть и были всегда закрыты, давали начало широкой, прямой, мощенной асфальтом дороги, которая вела в центральную деловую часть поселка к заводоуправлению, помпезно украшенному над входом барельефом из орденов благодарной Родины. Здание находилось на довольно большой круглой площади с фонтаном и окружавшим его живописным цветником. К площади также примыкали здания заводской столовой и одноэтажной больницы с яблоневым садом во дворе.
История поселка не была древней, но в самых тонких изгибах повторяла судьбу всей страны последних семидесяти лет. Строительство начинали гулаговские зэки, продолжили пленные немцы, эксплуатировали коммунисты и сочувствующие беспартийные. Свое историческое название поселок получил от имени вождя всех народов, но потерял его по понятным причинам, и он не был в этом одинок. Кто такой этот «вождь народов», семилетний ум пацана еще не мог себе представить, хотя виденная им с друзьями через щель в заборе площадь, сплошь заставленная бюстами вождя, впечатляла. И только когда он увидел слезы на глазах отца, слушавшего черный репродуктор с сообщением, передаваемым всеми радиостанциями страны, стало понятно, что это какой-то близкий родственник.
Бетонный монумент вождя внушительных размеров среди гигантской цветочной клумбы шириной 10 и длиной 100 метров вдруг оделся в дощатые доспехи и растворился в пространстве, когда их сняли на следующий день. Клумбы же остались, источая чудесный аромат флоксов, в зарослях которых пряталась местная ребятня, играя в «казаков-разбойников».
Если двигаться далее вдоль цветочных клумб, то можно дойти до границы поселка. А чуть далее того места, где сейчас стоит местная школа, был пустырь, превращенный в футбольное поле. Так вот именно на нем в этот самый переломный период истории в одночасье возник военный лагерь с армейскими палатками, танками и полевой кухней. Пацаны с восторгом, как на аттракцион, ходили туда, чтобы полазить по бронированным монстрам, тем более что их еще и кормили на полевой кухне гречневой кашей. Им было вовсе невдомек, что это вовсе не игра в солдатики, а жестокая борьба за власть одних партийных групп с другими.
Коммуналка, где в двухкомнатной квартире умудрялись проживать сразу три семьи, которые даже не были друг другу родственниками. Один из соседей при этом был охранником службы безопасности высшего должностного лица, офицер 9-го управления КГБ. Забавой которому было пригласить мальца соседа, дать ему насладиться видом настоящего оружия и предложить выпить по-мужски за компанию рюмку водки. А потом скандал матери этого мальчишки с дядей Колей Козиным.
Загадочное, неразгаданное до сих пор событие, связанное с коллективным суицидом двух старшеклассников из соседних подъездов, бывших примером для домовой пацанвы, зажигавших их радио и корабельным моделизмом, собиравших ватаги малолетних бойцов с огромными самодельными луками, запускавших стрелы поверх трехэтажных домов.
Народ жил небогато и выкручивался, как мог. Вокруг поселка людям раздавали клочки земли, на которых они выращивали картошку. Многие совсем недавно еще сельские жители, привыкшие содержать в деревнях скотину, приложили свои навыки и здесь. На окраинах поселка строились сараи для ее содержания. Здесь можно было увидеть не только кур и кроликов, но и свиней с коровами. Все в одночасье было разрушено в порыве безумной борьбы с частнособственническими настроениями в обществе. Одновременный переход на пятидневную рабочую неделю высвободил огромный массив совершенно свободного, ничем не занятого времени. Мужики запили – беда.
В магазинах не густо. Хлеб, водка, селедка и еще кое-что. Но вот вид полок, забитых банками с икрой черной и красной, крабовым мясом, печенью трески поражал. Было, конечно, относительно дорого, но все же доступно. При этом было просто удачей, когда удавалось купить бутылку свежего жигулевского. Пиво почему-то было в дефиците. Мандарины для детей появлялись только раз, перед Новым годом. Наполовину зеленые, мелкие, но такие желанные и ароматные, что в памяти тогдашней детворы праздник мог быть только с запахом мандаринов и оттаивающей с мороза хвои.
Как-то на урок ботаники в класс вошли люди и сказали учительнице, которую ученики любовно именовали «Антоновка», так как официально ее звали Нина Антоновна: «Нужно снять с классной стены портрет академика Вильямса, основателя теории травопольного возделывания почвы». Сняли. После их ухода «Антоновка», как бы говоря самой себе, хотя слышали все, сказала: «Нужно убрать в подсобку, скорее всего, придется доставать его и вывешивать вновь».
Это был период лысенковского мракобесия и торжества кукурузы – царицы полей. Это тогда мы узнали о «продажных девках империализма». Их было всего две – генетика и кибернетика. А такое неприличное слово, как «проститутка», встречалось только в политическом контексте и связывалось с именами Каменева и Зиновьева.
На фоне поступательного агрессивного развития экономики, когда нищета постепенно отступала и сегодня люди жили лучше, чем вчера, все странное представлялось нормальным. Мы теснили «супостата» в Восточной Европе, Африке, Азии, космосе. Казалось, что еще чуть-чуть, и весь мир будет наш. Школьники это чувствовали и были горды за наше общее Отечество, хоть и не знали своей истории глубже 13-го года текущего века. Диалог физиков и лириков тогда был существенной частью общественной жизни. «Девять дней одного года» – культовый фильм тех времен на эту тему. Если лирики были на слуху, в книгах, журналах на выступлениях в Политехническом музее, то физики – под покровом секретности. Тем не менее их присутствие чувствовалось даже сильнее первых. Это обуславливалось динамикой экономической и технологической модернизации страны. Когда малыша спрашивали,кем бы он мечтал стать, то получали неизменные ответы: космонавтом, ученым, летчиком, военным и лишь потом – балериной, писателем, художником. Именно поэтому любимыми уроками в школе были физика и химия.
Физик Ткачук Владимир Иванович, серьезный мужчина средних лет очень харизматичного поведения. Мнение и действия которого ученики воспринимали безусловно. Любая положительная оценка результатов ученика расценивалась как награда или победа. Его авторитет придавал преподносимому им предмету окраску какого-то очень важного и нужного занятия, требовавшего от очарованных слушателей особых усилий для понимания и умения пользоваться приобретенными знаниями.
При этом, надо сказать, что это была самая обыкновенная средняя школа для детей преимущественно пролетарского происхождения без каких-либо семейных традиций в сфере образования. Они начинали строить эти традиции с самих себя. Такие фамилии, как Ломоносов, Попов, Фарадей, Эйнштейн становились действующими лицами их интеллектуального пространства. Ребята мечтали подражать им. Закладывался код поколения творцов нового. Школьный курс физики того времени – это классическая механика и электричество, два самых востребованных направления в общественной экономической жизни.
Совсем немного об атомарной структуре материи. Без этого невозможно было понять грандиозные достижения в области использования атома, но очень поверхностно и примитивно, без углубления в проблемы, которые стали создавать новые знания. Строгая логика и внутренняя непротиворечивость законов классической механики создала ощущение безграничных возможностей в познании окружающего мира. С этим ощущением многие и входили во взрослую жизнь.
Вспомнили клуб? Да, тот самый, который имел такую непростую судьбу. Однако в его жизни, на удивление, были и светлые моменты. И это то, что в его помещениях размещался Дом пионеров. В его названии сейчас попытаются увидеть идеологический институт воспитания молодежи, но именно этого там совсем не чувствовалось. Там не было собраний, мероприятий, чинопочитания. Это сфера внешкольного дополнительного образования, причем на редкость эффективная. Кружки рисования, музыкальные классы, танцевальные занятия, кружки радиолюбителей, технического моделирования. В них детей не водили родители, здесь трудились свободные дети, принявшие собственное решение, чем и когда заниматься. Сейчас это себе невозможно представить, но так было. И ведь это не исключение одного региона – эта система была повсеместна. В таких местах незаметно для всех зажигались звезды грядущих поколений. Знания, воля и желания реализовывались в конкретных действиях, результаты которых можно было увидеть, услышать, пощупать. Формировались первичные навыки реализации собственными силами своих идей, воплощения в реальность своей мечты и фантазий.
