Czytaj książkę: «Великие романы великих людей»

Czcionka:

Предисловие

Великие, знаменитые и просто известные люди всем любопытны, и причин на это хватает. Если, как часто и бывает, они личности незаурядные, этот интерес понятен – хочется узнать и разобраться, как они добыли свою славу или удержали полученную по наследству, что для этого сделали они и не сделали мы, чему у них можно и нужно поучиться, а что пригодится для еще более полезной вещи – чтобы твердо усвоить, что так поступать нельзя, а то хуже будет. Если с удивлением узнаешь, что они совершенно такие же люди, как мы с вами, можешь с удовольствием убедиться, что не боги горшки обжигают и то, что совершили великие короли, полководцы и первооткрыватели, и тебе вполне посильно, а это льстит самолюбию, хотя и не всегда правда. В любом случае жизнь замечательных людей гораздо интереснее изучать, чем биографии не поймешь кого, – она обычно прекрасно документирована, историки по листку, строчке и цитате собирали все, что время нам от их жизни оставила, пушкинисты вот рыдают, что о целых двадцати днях жизни Пушкина не сохранилось никаких документов, кошмар! Начинаешь вчитываться в их биографии, и оказывается, что это увлекает и затягивает. Чем пристальнее вглядываешься, тем больше различаешь, тем чаще приходишь к выводу, что ты об этом представления не имел и мало кому это известно. Расхожие, привычные представления о знаменитостях – в лучшем случае примитивная схема, а еще чаще прямая неправда. Разбираешься в биографии, и словно фото проявляется – туманная картинка становится ясной и отчетливой.

Надо признать, что один из самых интересных фрагментов этой картинки – то, что принято называть «личной жизнью», великие романы великих и знаменитых. Проще всего посчитать интерес именно к этой части их биографий приземленным и обывательским, но правда ли это? Человек наиболее интересен нам в момент высшего напряжения своих сил, а любовь один из лучших в мире способов заставить сделать самую высокую, иногда даже непосильную ставку и бросить на карту все, не сундуча про запас и не ограничивая себя скучной логикой и грошовым расчетом. Яркого человека она делает еще ярче, талантливого – еще талантливее, парадоксального – еще парадоксальнее, злого, жестокого, коварного и корыстного… да-да, к сожалению, именно так. Сильные чувства – универсальный усилитель всего, в том числе и нашего интереса к человеку, способному их проявлять. Недаром великие романы великих людей стали любимыми сюжетами знаменитых трагедий – там часто и додумывать нечего, стоит по-настоящему разобраться, как там бело было, сразу получится такой трагический сюжет, что писателю и не придумать, а если он осмелится, ему сразу скажут: «Ну, это ты уж слишком, такого просто быть не может!»

Не все великие романы – трагедии, иногда это история успеха, хотя обычно трудного и неоднозначного. Но вот с любовными историями королей, царей, султанов и прочих наследственных владык дело обычно обстоит значительно хуже. В давние времена абсолютной власти, когда в государстве некому было им сказать: «Подумай, не делай этого!» – они как только под действием мощных эмоций складывали мозги на сохранение в холодное место и без их участия решали и делали сугубо то, чего их левая нога захочет, а в итоге получалось такое, что страна не всегда выдерживала. Причем если результаты их чувств обрушивались на страну сразу, это было еще ничего, более-менее терпимо – гораздо хуже получалось, когда тихий ужас от их последствий начинался этак лет через сто. В этом случае обычно и дергаться было поздно – неоперабельный случай, все проросло, где вы раньше были? А раньше, оказывается, была большая любовь…

Очередную мою книгу о великих романах как раз и составят несколько историй о любви монархов разных времен к таким роковым женщинам. Иногда речь пойдет о тех роковых женщинах, которые сами являлись владыками своих стран и престолов – в сущности, всё то же самое, в этой области у мужчин и женщин уж точно равные права. Но во всех историях есть общее – они дорого обошлись стране, которой кто-то из влюбленной пары управлял. Похоже, что так в основном и бывает, и это совсем не то, что о любви принято говорить и, что печальнее, думать. Не потому, что сама любовь – это что-то плохое: нет, конечно. Просто все хорошо на своем месте. Думаете иначе? Прочитайте сами и подумайте еще раз.

Гарем и хюррем, или Карьера одной Роксоланы

Ее считали романтической героиней, примером великой любви, преодолевающей все различия – сословные, национальные, культурные и религиозные. А она оказалась палачом огромной империи, остановив ее шествие от победы к победе. Уже ее сын, унаследовавший престол, который вовсе не ему должен был достаться, затормозил развитие страны и положил конец ее небывалым успехам. А при его потомках все стало еще мрачней и беспросветней. Оплатила ли она черной неблагодарностью за любовь и почет? Или имела право так отомстить за свои ужасные страдания? Попробуем разобраться…

Сулейман Кануни: начало конца

На протяжении всех шести столетий без двух годочков существования Оттоманской империи ни один ее владыка не достигал такой славы, как Сулейман Великолепный – именно так его прозвали даже привыкшие к роскоши венецианцы, сраженные наповал красотой и богатством его дворцов и мечетей. Его слава как султана-завоевателя вполне сравнима с грозным реноме покорителя Константинополя Мехмеда Фатиха и захватчика Египта, его родного отца Селима Явуза (какие только переводы слова «Явуз» я не встречал – «Жестокий», «Непреклонный», «Суровый» и даже «Грозный», в основном у русских исследователей, очевидно, по сходству психики). На его, так сказать, боевом счету завоевание большей части территории Венгрии после победоносной битвы при Мохаче, в результате которой двадцатилетний венгерский король Лайош утонул в болоте во время бегства, а его отрубленная голова стала украшением пирамиды из нескольких тысяч голов венгерских воинов, рыцарей и епископов. Это на севере – дальше османы не прошли, штурмы Вены австрияки отбивали один за другим, вот и у Сулеймана не получилось, но это рекорд. Причем это еще не все его успехи в Европе – скажем, для полноты картины стоит упомянуть Молдову. Там он так страшно разбил сына Штефана Великого Петра Рареша, что тот предпочел вернуться на свой престол на кончиках турецких ятаганов, согласившись на полную покорность ради поддержки претензий хотя бы на куцую и урезанную власть.

Сулейман Великолепный. Мастерская Тициана. XVI в.

На западе его войска, базируясь на покоренный Селимом Явузом Египет, бросили к его ногам не только Триполи, но даже Алжир. Попытка его главного противника на европейском театре войны Карла V вернуть Алжир позорно провалилась, с захватом Туниса Карлу повезло чуть больше, но и его император не смог удержать и оставил. На востоке Сулейман исключительно удачно воевал с персидским шахом Тахмаспом, брал его столицу Тебриз четыре раза и в итоге отобрал огромный Ирак и вечно беспокойный Курдистан. На юге он покорил Аравию, с переменным успехом сражался с португальцами и даже направил флот на завоевание Индии – правда, безуспешно. Но уж в Африке окопался настолько прочно, что стараниями его сына Селима в Судане до сих пор живет племя мадьярабок, в лексиконе которого и в наше время сохранились венгерские слова – как многие владыки империй, он ссылал повстанцев с одного края империи на противоположный, вот и побежденных венгров сослал в Судан, пусть живут как хотят. В общем, воин умелый и успешный, ужас Европы тех лет, да и в мире не припомню в этот период ни одного царя, короля, султана, шаха, императора, раджу, ди, вана или богдыхана, который бы большую часть территории завоевал, больше народу истребил, больше соседей перепугал и ограбил.

Но Сулейман явно был чем-то больше, чем очередной Атилла, «Бич Божий», славный только размерами причиненного ущерба. Он был законник, строитель государства, которого собственные подданные прозвали Сулейман Кануни, то есть Законодатель. Подробный свод законов, регламентирующий жизнь империи, очень непохожей на привычные нам, был создан по его повелению и при его личном участии. И законы эти, пожалуй, были во многом ближе к современным, чем кодексы современных ему европейских монархий. Национальное угнетение у османов практически отсутствовало, любая должность доступна представителю любой нации или расы, да будь он хоть негром преклонных годов. Это касалось и высшей точки иерархии – среди матерей султанов было столько славянок, европеек и жительниц Кавказа, что любая попытка какого-нибудь безумного султана ввести националистическое или расистское законодательство могла привести только к необходимости гнать этого султана с престола поганой метлой.

Кстати, и религиозная терпимость в Османской империи была высокой. Еще десятка за два лет до воцарения Сулеймана его дедушка Баязет уже принимал целыми набитыми битком кораблями еврейских и мавританских изгнанников из пожелавшей единоверия Испании, с удовольствием наблюдал, как образованные и трудолюбивые беженцы приносят пользу османской экономике, и удовлетворенно изрекал по этому поводу: «Как можно назвать испанского короля Фердинанда умным правителем, его, который разорил свою страну и обогатил нашу!» Иноверцев не преследовали, позволяли во всех религиозных и многих прочих вопросах жить под властью собственных священнослужителей и начальников. А что налогом облагали, то какой же это налог, смех один по сравнению с налогами, скажем, процветающей и цивилизованной современной Швеции. Сядь Сулейман на шведский престол и введи такие налоги, шведы бы ему ноги мыли, воду пили и «Аллах акбар!» кричали (до чего и сейчас, похоже, рукой подать). Когда господарь Валахии Мирча Старый, предок небезызвестного Дракулы, решал, с кем ему дружить – с христианской Венгрией или мусульманской Турцией, его решение было принято именно из религиозных соображений. Конечно же, в пользу Турции – турки против православия ничего не имели и вселенский патриарх пользовался всеми благами положения крупного чиновника Османской державы, а для католической Венгрии в те годы православный еретик был ничуть не лучше инаковерующего мусульманина, и большей милости, чем сожжение на быстром, а не на медленном огне, ждать ему не приходилось. Общепринятым языком в турецком флоте в те времена был итальянский – запах жареного мяса от костров инквизиции гнал итальянцев служить щедрому и терпимому султану, которому плевать на то, сколько у кого жен, и никакие легионы святых и тонны реликвий их от этого не удерживали. Ближе к современности Сулейман и тем, что покровительствовал искусствам, помогал поэтам (и сам писал вполне приличные стихи), да и турецкая архитектура при нем расцвела, знаменитый Синан, величайший турецкий архитектор – тоже «птенец гнезда Сулейманова». Сулейман был не чужд гуманных поступков – скажем, разрешил вернуться домой всем ремесленникам завоеванных стран, угнанным в Стамбул его папашей. В общем, вполне позитивная фигура, по заслугам входящая в число первых десяти великих султанов Османской империи. Десятым, то есть последним.

В гареме. Теодор Хенвич. XIX в.

Чем же провинился Сулейман, чего же не учел, где ошибся? Почему уже правление его сына обозначило закат османского могущества, а дальше все вообще понеслось-покатилось? Положительных качеств у него, как уже говорилось, было даже больше, чем можно ожидать от наследственного владыки. Излишней жестокостью, в отличие от то ли Жестокого, то ли Грозного папочки Селима, он не отличался, а голубиной кротости от турецкого султана никто и не ожидает – не та работа. Может быть, не совсем хорошо было то, что на склоне лет он все большую часть работы по управлению государством сваливал на визиря? Согласен, в дальнейшем этот недостаток усугубился и принес державе немало вреда. Но вряд ли это хуже другой крайности, когда Селим Явуз отправлял к палачам своих визирей за малейшую провинность или ее видимость, в результате чего в турецкий язык вошло широко употребляемое еще в XIX веке проклятие: «Чтоб тебе быть визирем у султана Селима!» Семь отрубленных визирских голов за восемь лет правления – это действительно жизнь не по средствам, так никаких визирей не хватит, придется за границей закупать… По этой части Сулейман был гораздо более скромен, хоть и не безгрешен.

Одалиска в пустыне. Отто Пулиш. XIX в.

Тем не менее факт – баланс ветвей власти он действительно нарушил, и это вполне современное лыко можно поставить ему в строку. Но больше всего усилился не визирь, а третья ветвь власти, у нас ведь три ветви власти, не говоря уже о четвертой – прессе, так почему у турок их должно быть меньше? Была у них даже четвертая власть, официально без особых полномочий, но иногда говорящая свое весьма грозное слово так, что остальные три ветви и пикнуть не смели – янычары. А вместо нашей официальной триады – власть законодательная, исполнительная и судебная – у турок была своя. Султан – визирь – гарем. Вот как раз власть гарема при Сулеймане возросла многократно. Вряд ли это произошло по причине сходства с тезкой, библейским царем Соломоном, у которого тоже был гарем проектной мощностью в семьсот жен и триста наложниц – всегда лучше учиться у тезок хорошему, вроде мудрости, образованности, создания и соблюдения законов, праведного суда и всего такого, что действительно, к чести султана, наблюдалось на практике. Да и вообще не в имени дело. Дело, как всегда, в конкретном человеке, родившемся в 1505 году на территории нынешней Западной Украины, то ли в Рогатине, то ли в Чемеривцах – сейчас уже не разобрать. О ней мы сейчас и поговорим. Сейчас о ней вообще говорят слишком много, написали роман, сняли многосерийный фильм, да еще и не один, наверное, есть о чем словечком перекинуться!

Настя: наложница султанских кондиций

Она была дочерью православного священника, и это в будущем принесло ей огромную пользу – образование оказалось ей крайне полезным, хотя вовсе не так, как она думала. Она обладала немалым лингвистическим дарованием, еще девочкой изучила латынь и греческий – языки образованного Запада, а в ее новой жизни смогла без труда постичь и основные языки тогдашнего мусульманского мира: турецкий, персидский и арабский. Более того, на персидском и арабском она писала стихи, ведя с Сулейманом Кануни стихотворную переписку, лиричную и вполне совершенную по форме. Она обладала железной волей, выносливостью, гибкостью психики и жесткостью души, умудрившись только стать сильнее в обстоятельствах, в которых многие сходили с ума. А вот с местом жительства ей не повезло. Вся нынешняя территория Украины (и не только она) или принадлежала в те времена Турции напрямую, или превратилась в охотничий заповедник всяческих людоловов, в основном крымских татар, вассалов той же Турции. Не удивляйтесь и вообще не думайте, что работорговля дело такое уж давнее. Еще в XVIII веке из Крыма экспедиции за рабами отправлялись с регулярностью, достойной лучшего применения, да и в наше время в аэропортах висят плакаты организаций, борющихся с торговлей женщинами – что не делать, чего опасаться и кому звонить. А уж тогда это был выгодный бизнес и рынки рабов по всему Средиземноморью охотно торговали добычей подобных набегов – мужчин на черные работы, женщин, как сейчас бы сказали, в секс-рабыни. Чем красивей и моложе добыча, тем роскошнее гарем, который ее купит, а для султанского гарема все должно быть первосортным: и красота, и здоровье, да и образование не мешало. Это не говоря уже о том, что султану требовалась практически обязательная девственность, что в те тяжелые годы отсутствия пластической хирургии было труднее, чем в наше время. У Насти Лисовской все оказалось, как для гарема положено, и ее похитители даже сами не попользовались красивым куском женского мяса, потому что им это было не по карману. Так и сейчас охотник в Сибири с удовольствием пустил бы добытых соболей жене на шубу, а не на пушной аукцион, но его супруга по-прежнему ходит в драной кацавейке – деньги нужны!

Так что уважайте образование – оно способно выручить даже в такой пиковой ситуации. Конечно, от массы унижений оно Настю не избавило: и ужас самого захвата, сопровождаемый опускающимся на плечи арканом или мешком, нахлобученным на голову, и тесноту трюма невольничьей галеры, да и рынок рабов, где товар демонстрируют возможным покупателям без упаковки, чтоб они могли проинспектировать все необходимое собственными глазами, а самое сокровенное еще и собственным пальцем, что ей, видимо, пришлось пройти. Но вот плетьми по грязи, да еще и босиком (не забудьте о состоянии дорог в те времена, еще худшем, чем сейчас, если у кого хватит сил в такое поверить) ее, пожалуй, не гнали. По той же причине, по которой дорогие авто грузят в трюм корабля не навалом, а бережно и аккуратно – каждая царапина снижает цену товара. Учите языки, ведь и не подумаете, где пригодится! Вот выучила Настя греческий – и купивший ее визирь Ибрагим-паша, этнический грек, смог оценить знание полонянкой его родного языка, пригляделся к прочим ее достоинствам и решил, что такое сокровище, может быть, ему и не по чину, а султану как раз на его размер! Некоторые считают, что ее купил и подарил султану не менее влиятельный сановник Рустам-паша – скорее всего, это ошибка. Во-первых, путаница естественна: Ибрагим-паша был женихом сестры султана, Рустам-паша стал супругом дочери султана (от Насти, между прочим – счастья ему это не принесло), а ведь и по-русски и мужа сестры, и мужа дочери часто называют одинаково – зять. А во-вторых, Ибрагим-паша был щедр, славился неслыханными раздачами милостыни беднякам, а Рустам-паша был настолько патологическим скупердяем, что даже угодил в этом малопочтенном качестве в турецкий фольклор – подарить столь ценную невольницу его бы такая жаба задавила, что тысячу французов хватило бы накормить! Так что именно Ибрагим-паша, скорее всего, и обеспечил бедной Насте проживание в «Дурр-ус-Саадет», Доме Счастья – вот как изысканно называли турки султанский гарем.

Роксолана: выбор сделан

Что же происходит с невольницей, подаренной султану? Она попадает в запретное место – так, собственно, слово «гарем» и переводится. Дам в нем уйма, и далеко не все для секса, многие просто по хозяйству. Они носили титул хазинедар – хранительниц, им присваивали ранги от первого до пятого, и работали они не меньше наших женщин. Наши мужчины поваров не нанимают, им жены борщ варят, а султану что, так нельзя? Вот и у султана кахведжи-уста кофе варила, чашнагир-уста пробовала всю приготовленную еду, чтоб ее для любимого султана не приправили какой-нибудь отравой, а килерджи-уста следила за сохранностью запасов в султанском винном погребе (да-да, у султана-мусульманина, он же еще и халиф, верховный владыка правоверных, – кто же ему пить запретит?). Совершенно так же и с прочими хозяйственными обязанностями: белье стирает чамашир-уста, в бане, натопленной кюлханджи-уста, трет султану спинку ибриктар-уста, ставит заболевшим наложницам тогдашние горчичники и выдает им тогдашний аспирин хасталар-уста… В общем, все при деле, как в «Кавказской пленнице»: «Зульфия мой халат гладит у доски, шьет Гюли, а Фатьма штопает носки».

Что ж, они все и не наложницы вообще? Почему же – теоретически любую из них султан может выбрать и востребовать, они же «одалыки», «комнатные женщины», (вот откуда слово «одалиски»), у нас ведь то же самое – кто мужику стирает и варит, ту он и на ложе приглашает, просто у него она одна, а у султана несколько сотен. Ходили всякие сказки, что султан прогуливается мимо кандидаток на редкое счастье и роняет около особо понравившейся платок, а та прячет его за пазуху, что означает ее готовность воспринять оказанную милость. Но гораздо вероятнее версия, изложенная жене французского дипломата одной из фавориток Мустафы I. Согласно ей, султан просто посылал планируемой на сегодняшнюю ночь прелестнице подарок, после чего ее вели в баню и доставляли к дверям опочивальни уже помытой. Там она ждала, пока султан ляжет, а потом ползла к его ложу на коленях, чтоб лучше настроиться на покорное служение своему повелителю. Если султан сочтет, что ему служили хорошо, утром пришлет еще и подарочек. Гарем – это ведь, помимо всего прочего, экономика, всем его обитательницам полагалось питание и вполне приличная зарплата, да и насчет одежды с приличествующими побрякушками султан не жался, поскольку сам пророк Мохаммед повелел: «Давай рабам все то, что ты сам ешь и носишь, и никогда сурово их не наказывай». Правда, последнее выполнялось с оговорками – даже просто за скандальность султан мог приказать подвергнуть строптивицу кроткой каре без пролития крови на турецкий манер, то есть запихнуть ее в кожаный мешок совместно с кошкой и змеей, после чего отправить весь этот зоопарк купаться в Босфоре через специальное окно в стене дворца как раз над обрывом. Говоря языком того же Гайдая: «моментально – в море!».

В гареме султана. Неизвестный художник. XIX в.

Если же красотке фантастически везло и она умудрялась забеременеть, ее ранг сразу повышался (чуть позже таких стали звать «икбал», то есть счастливые). А родившая султану ребенка могла возвыситься даже до титула кадын-эфенди, то есть жены султана. Но в султанском гареме и это не было главным титулом – всеми руководила валиде-султан, мать султана, практически полновластная хозяйка всего гарема, этакое воплощение мечты свекровей всего мира об абсолютной власти над невестками. У кого больше власти, у нее или у султана, – вовсе не такой уж простой вопрос. Гарем – источник огромной власти, которая велика еще и потому, что не прописана ни в каких документах и поэтому не знает пределов. Чтоб понять важность гарема в Блистательной Порте, достаточно знать, что начальник охраны Дома Счастья был третьим чиновником империи после великого визиря и шейх-уль-ислама. Кстати, откуда в гареме начальник охраны? Неужели мужчина? Нет, не совсем – разве что в прошлом. Не забудьте еще об одном могущественном сословии гарема, а значит, и всей Турции – евнухах. Искалеченным мальчикам, привезенным в султанский гарем с невольничьих рынков, в качестве компенсации за вечное исключение из мира полноценных людей предоставлялась не только еда и кров, не худшая, чем у вельмож, но и возможность вершить судьбы практически любого подданного султана, будь он хоть сексуальный гигант. При этом они отнюдь не славились излишней добротой и открытостью, и понятно почему – слишком многое было у них отобрано. При этом в качестве дополнительной компенсации они ухитрялись заниматься относительно безопасным сексом с несчастными обитательницами гарема, настолько ненасытными, что им раз в год с законным повелителем было мало, а друг с другом не так интересно. Причем они это проделывали настолько искусно и энергично, что одалыки в отставке, выданные султаном замуж с небедным приданым за доверенных сановников (такая вот была в гареме форма пенсионного обеспечения для невезучих девушек, которых султан так и не не удостоил внимания в течение девяти лет), жаловались на то, что интимное общение с мужьями по сравнению с настоящей страстной любовью евнухов – просто бледная тень. Немудрено, что султаны постоянно боялись, что отрезанное у евнухов ненароком снова отрастет, и регулярно их проверяли, причем в совершенной уверенности, что ведь бывали случаи…

Сулейман Великолепный. Тициан. 1530 г.

Как же было бедной девочке Насте вообще во всем этом выжить, не говоря уже о том, чтоб занять более-менее безопасное место в этом Доме Счастья, где несчастья подстерегали ее на каждом углу? Для начала нужно было отказаться от веры, в которой она выросла, от веры ее собственного отца – она сделала это не моргнув глазом. Те, кто не отказался от собственной веры под угрозой смерти, имеют право ее осудить. Я промолчу. Практически все так поступали, всех-то делов – сказать: «Нет Бога, кроме Аллаха, Мохаммед посланник Аллаха», – и даже обрезать ничего не надо, нечего там обрезать! Вот и Настя не отказалась молиться Аллаху вместо Иисуса. Но это далеко не все. После отказа от веры нужно отказаться от языка. Сохранить его – не проблема, в гареме славянский язык (его тогда не ахти как делили на русский, польский и прочие) достаточно популярен, а в янычарском войске, которое набирают из полученных в качестве дани из завоеванных славянских стран мальчиков, – он вообще первый. Итальянский разведчик Паоло Джовио так и пишет императору Карлу V: «При султанском дворе разные языки в ходу: турецкий, язык властителя; арабский, на котором написан турецкий закон – Коран; третье место занимает язык славянский – на нём, как известно, говорят янычары». Кстати, и сам султан, несомненно, в определенной мере этим языком владел, мать-сербка явно учила, так что и его внимания можно было бы добиться – но не стать совершенно своей! И тут решение было принято быстро и сразу: Настя очень быстро освоила турецкий на уровне родного, да он и стал для нее родным. А после отказа от веры и языка отказ от родины уже есть чисто техническая процедура. Чтоб надежно покорить сердце турецкого султана, надо быть турчанкой или хотя бы стать ею. Страшное насилие над всем, что в человеке свято, – не затаила ли она в памяти зла на тех, кто ее к этому принудил? Вполне возможно, человеку трудно простить такое. Так что все, что в ней осталось славянского, – это кличка, данная ей, скорее всего, венецианскими дипломатами, старавшимися через своих шпионов быть в курсе всех событий при дворе потенциального противника. Они называли ее роксоланой – нет, тут не опечатка, именно с маленькой буквы. Просто по латинскому названию племени, к которому, по их мнению, Настя Лисовская принадлежала.

Роксолана. Тициан. XVI в.

Кстати, а славянское ли племя они имели в виду, и если да, то какое? Впервые упомянувшие роксоланов Страбон и Тацит совершенно однозначно считали их сарматами, то есть ираноязычным племенем, а Тацит их славянам вообще напрямую противопоставлял. Правда, после их завоевания в IV веке гуннами остатки роксоланов могли принять участие в формировании некоторых славянских племен. Но называть их славянами и отождествлять с Русью впервые стал только автор учебников истории для гимназий XIX века Иловайский – как раз к тому времени, когда к этой науке возник интерес у исторических романистов, которые за эту версию незнамо с чего радостно ухватились. Кстати, средневековые европейцы называли Сарматией как раз Польшу. Помните «Королеву Марго» Дюма? Там Маргарита, готовясь встречать польских послов, предлагающих ее брату Генриху корону своей страны, усердно пишет по-латыни речь именно к послам Сарматии… Польская кровь у Насти вполне вероятна – Казимир Великий захватил Львов и его окрестности еще за полтора века до ее рождения. А была ли она украинкой, в чем вроде бы практически все уверены? Есть пара тонкостей. Вот потомки ее родни, если пережили все войны и кровопролития, затронувшие эти края, и никуда не перебрались, вполне возможно, что и считают себя украинцами. А сама Настя не только родилась польской подданной – после завоевания ее родины тот же Казимир Великий включил в свой титул слова «Король Русской земли», и ее православных жителей обычно русскими сами же поляки и звали. Даже через сто с лишним лет Богдан Хмельницкий на вопрос, к какой национальности он себя относит, ответил, что раз уж живут на Украине два народа, то он относит себя к русским. Тогда с этим все в Польше было просто: католик – значит поляк, православный, как Настин папа, – значит, русский. Полагать, что для Насти в этом вопросе сделали исключение, могли только чрезмерно патриотично настроенные украинские писатели, которые приватизировали знаменитость, даже не подумав, такая ли это хорошая реклама для Украины. Но их русским коллегам отбивать у них Настю не советую – русских она тоже мало украсит, да и турчанка она, самая настоящая, причем по собственному выбору. В наше время к национальному вопросу в Европе подходят именно так: если захотела женщина быть турчанкой, приняла ислам, как турчанкам и положено, да и родным языком для нее стал турецкий, то она турчанка, и все тут. А кто не согласен и ссылается на ее хромосомный набор, пусть отнесет свои соображения на тот свет в расовый отдел гестапо, потому что никто другой слушать их не будет. Даже немножко неудобно перед турками – что же я им подсовываю, они же мне ничего плохого не сделали… Но истина именно такова, и просто некуда от нее деваться. Не писать же, как один украинский журналист, что на читательской конференции в Чемеривцах, ее возможной родине, все «были единодушны, что родилась-таки в Украине, за которую болела всей душой до последних своих дней». Было бы, конечно, хорошо, но какие этим прекрасным словам есть доказательства, кроме горячего желания? Может быть, полностью покорный ей влюбленный супруг-султан по ее просьбе прекратил ужасные набеги на славянские земли подвластных ему людокрадов? Сама же в их лапы попала, знала, что это такое… Да ничего подобного, как бесчинствовали, так и продолжали бесчинствовать, и турчанке Насте было на это наплевать с самого высокого стамбульского минарета! У нее уже шла совершенно другая жизнь, где не было ни городка, где она родилась, ни отца с матерью, ни подруг детства, – страшная и беспощадная. Пусть уж и дальше живет турчанкой, даже роксоланой называть ее не стоит. Скоро у нее появится новое имя.