Czytaj książkę: «Таможня даёт добро»

Czcionka:

Цикл «Маяк только один». Книга третья

Горизонт, 2025

* * *

Дурная голова ногам покоя не даёт.
Народная мудрость.

– Ты ведь меня знаешь, Абдулла. Я мзду не беру. Мне за державу обидно.
Из к\ф «Белое солнце пустыни».

«…А ветер как гикнет,
Как мимо просвищет,
Как двинет барашком
Под звонкое днище,
Чтоб гвозди звенели,
Чтоб мачта гудела:
«Доброе дело! Хорошее дело!»

Эдуард Багрицкий.

Часть первая
«В нашу гавань заходили корабли…»

I

Смартфон музыкально тренькнул, и вместе с голосом в кабинет ворвалась какофония звуков – гул проезжающих автомобилей, нерусский людской гомон, и прочие шумы, обычные для большого города.

– Редакция? Это Черемисов, слышите меня?

– Рома? – сидящий в кресле мужчина выдохнул с видимым облегчением. – Наконец-то! Как ты, тёзка, жив, цел?

– Целёхонек, Роман Григорьич!

– Ну и хорошо. Мы уже вторые сутки не можем до тебя достучаться, с ума сходим… В мессенджерах не отвечаешь, в телеге и прочих соцсетях тоже, мы уж плохое подумали! Марьянка все глаза выплакала…

– Да жив я, жив, что мне сделается? А что не отвечал – не моя вина. Местные бармалеи сотовые вышки валят, связь никакая, спутниковый телефон на блокпосту отобрали…

– Кто отобрал, боевики?

– Нет, солдаты. Та ещё публика, ручонки загребущие – но хоть не шлёпнули… А смартфон с турецкой симкой, с которого я сейчас звоню, мне Мубарак дал.

– Мубарак? – в голосе собеседника мелькнуло удивление. – Который в Египте… был?

– Нет, мой помощник, сириец. Содрал, правда, полторы сотни евро, зато ловит и здесь, и в Ливане, и даже, если не врёт, на Кипре.

В реплике отвечавшего, нарочито-бодрой, угадывались нотки тревоги и крайней усталости.

– Ладно, включи в счёт, редакция оплатит. А помощник-то твой не того… не сдаст?

– Да ни в жисть! – смешок. – Дело в том, что он алавит, его, если что, бармалеи первым шлёпнут.

– Ну, тогда ничего… – говорящий откашлялся. – Слушай, Ром, ты бы валил оттуда, а? Президент Асад – в смысле, бывший, конечно, президент – ещё вчера в Москве объявился, да и тебе тоже не стоит там задерживаться. Куда угодно, на чём угодно, в Россию потом доберёшься, окольными путями, посодействуем… Репортажи твои, конечно, высший класс, но меня что-то не тянет писать на тебя некролог!

– И выплачивать компенсацию родственникам. – новый смешок, с ноткой ехидства. – Да ничего со мной не сделается, Роман Григорьич! А что валить – это правильно, я и сам собираюсь…

– Есть варианты?

– Два. Первый – морем на Кипр. Я договорился в порту со шкипером рыбацкого баркаса, он должен выйти в море через пару часов с тремя десятками беженцев на борту. Цена вопроса – три штуки баксов.

– Место в лодке из Туниса до Сицилии или Лампедузы тянет на две… – задумчиво произнёс собеседник. – Но всё равно, соглашайся, жизнь дороже.

– Вот и я так подумал. Судно, вроде, крепкое, не гондон надувной. Движок рабочий, тянет, я проверил, даже локатор есть!

– Да, помню, ты у нас яхтсмен. А на Кипр – куда именно? К туркам или грекам?

– Беженцы на баркасе почти все из сирийских христиан, у турок им делать нечего. Шкипер отвезёт их в порт Лимасол, это в южной части острова – говорит, часто сбывает там улов, проблем с высадкой на берег быть не должно.

– А второй вариант?

– Второй проще, но и рискованнее. Садимся сейчас с Мубараком в тачку и по приморскому шоссе, на юг. Через час с четвертью будем в Тартусе. А там наши.

– В Тартус, говоришь… – голос в смартфоне стал глуше, словно говоривший в задумчивости опустил смартфон. – До него вам ехать восемьдесят с лишком кэмэ, и шоссе наверняка перекрыто. Нарвётесь ведь!

– Есть такой момент. Но если проскочим – все проблемы разом снимутся.

Редакторский айфон умолк – впрочем, ненадолго.

– Хорошо, пробуем этот вариант. Имей в виду, на въезде в Тартус блокпосты, там до сих пор стоят бойцы республиканской гвардии, те, что не сбежали вслед за своим президентом. Они сейчас нервные, пальцы на спусковых крючках. Как увидят – разбираться, документов спрашивать не будут, влупят изо всех стволов, доказывай потом…

– Я в курсе, Роман Григорьич. Как-нибудь разберёмся. Мубарак, вон, договорится, не впервой. В президентской гвардии сплошь алавиты, его соплеменники…

– Ну, хорошо. – редактор повертел в пальцах карандаш, что-то обдумывая. – Кстати, о документах – у тебя с этим как?

– Порядок. Российский паспорт, аккредитация, всё как доктор прописал. Да, ещё корочка временного сотрудника Красного Креста – мне её в Алеппо сделали, на имя гражданина Мексики Рамона Меркадера. Для местных сойдёт.

– Остряк, чтоб тебя… – проворчал редактор. – Ничего поумнее не мог придумать?

– А что? – ответный смешок в микрофоне. – Это не я, а девчонка, из местных, в офисе Красного Креста, где мне аусвайс выписывали. Я только назвал фамилию – «Меркурьев», – а она и переспрашивает: «Меркудер», «Меркадер»? Ну, я и подумал – пусть будет так. А Рамона уже сам добавил, меня так в институте называли, привык. Да вы не волнуйтесь, Роман Григорьич, дело обычное, имена ещё и не так уродуют, когда заполняют бланки.

– Ладно, тебе виднее. – согласился редактор. Выходка сотрудника ему не понравилась, но вправлять шутнику мозги было некогда. – Поступим так: ты ищи машину и поезжай, а я свяжусь с военными – напрямую, через министерство обороны… Пусть дадут знать нашим в Тартусе, чтобы организовали встречу на броне. Как улажу всё – наберу. Лады?

– Лады, Роман Григорьич! – отвечавший повеселел. – Только связь – сами видите, могу не ответить.

– Ничего. Вы езжайте, а я всё сделаю. Ты, главное, того… поосторожнее, хорошо?

– Постараюсь. И вот ещё что: договоритесь, чтобы мне на базе связь обеспечили. Материалов – полный хард, а сети нет. Если договоритесь, я сразу перекину…

Договорить он не успел. Визг тормозов, матерный хрип, лязг, скрежет и отчётливо слышная на заднем плане дробь крупнокалиберного пулемёта – этот звук Роман Григорьевич Лосев, немало поработавший в разнообразных горячих точках прежде, чем усесться в редакторское кресло, узнал сразу.

Следующие два часа были наполнены звонками в Министерство обороны и непосредственно в Сирию, рюмками коньяка вперемешку с сердечными каплями, слезами красавицы-секретарши Марьяны и бесчисленными попытками выйти с на связь с пропавшим сотрудником. Увы, результата это не принесло, – как и всё прочее, происходившее в этот вечер в кабинете главного редактора одного из ведущих информационных агентств Российской Федерации.

* * *

Ду-ду-дут!

Очередь хлестнула по асфальту перед самым бампером. Мубарак – он сидел за рулём, – ударил по тормозам, машину повело, и Роман не ожидавший ничего подобного, едва не впечатался носом в лобовое стекло. Из-за брошенного автобуса, приткнувшегося на обочине возле сгоревшей бензоколонки, лихо вылетел на дорогу джихад-мобиль. Тойотовский пикап, излюбленное транспортное средство арабских и африканских боевиков, развернулся с визгом шин и затормозил так резко, что пулемётчик, стоящий за треногой с ДШК, едва не вылетел из кузова на асфальт. Другой, высунувшись по пояс из окна салона, выставил перед собой «Клашников», но не стрелял – суетливо дёргал затвор, визжа что-то по-арабски. Мубарак, ругаясь по-арабски, выворачивал руль в попытке укрыться за автобусом. И не успел – пулемётчик вернулся на место и открыл огонь. Первая же очередь попала в цель – визг, скрежет разорванного металла, горячая струя обдала Романа слева, со стороны водительского сиденья. Он сжался, ожидая новой, уже точно смертельной очереди (дверь салона и истерзанный труп помощника – слабая защита от пуль калибра двенадцать и семь), но ДШК почему-то молчал. Роман поднял голову – пулемётчик терзал затвор, высунувшийся по пояс из окна араб орал на него, размахивая калашом. О своих жертвах оба забыли – во всяком случае, пока. Роман подтянул колени к груди, повернулся на сиденье и ударом обеих ног выбил водительскую дверь. Вытолкнул из машины труп помощника, – «извини брат, иначе никак…» – запрыгнул на его место и вдарил по газам.

Старенький «Фольксваген-Поло» не подвёл – резво взял с места и рванул, подняв тучу пыли из-под передних колёс. Пулемётчик уже справился с затвором и открыл огонь – тяжёлые пули с мерзким скрежетом рвали тонкий металл корпуса, пробивали сиденья, наполняя салон летящими клочьями ткани и синтетического наполнителя. Ветровое стекло рассыпалось мелким крошевом, горячий, пахнущий гарью и раскалённым песком воздух толкнул в лицо, и Роман сжался на водительском сиденье, ожидая смертельного удара в спину, в затылок, в крестец – всё равно куда, после попадания из крупняка люди не живут… При этом он не забывал швырять машину из стороны в сторону, сбивая пулемётчику прицел – и, то ли стрелок попался никудышный, то ли фортуна приняла на этот раз другую сторону, но очередь за очередью ложились по сторонам от творения немецкого автопрома, и лишь одиночные пули задевали цель. Сердце бешено отбивало секунду за секундой; пулемёт умолк, захлебнувшись патронной лентой, и Роман, наконец, рискнул обернуться и посмотреть назад.

«Джихад-мобиль» стоял, как и стоял, поперёк шоссе. Вылезший из машины боевик схватил за грудки своего неудачного соратника, то ли пытаясь оттащить того от пулемёта, то ли вымещая злобу за бездарно упущенную жертву. Погони, похоже, не намечалось. До блокпоста у въезда в город не больше пяти километров, а там засели местные самооборонцы, которым одинаково плевать и на президентских гвардейцев – и на боевиков из «Тахрир аш-Шам», и тех и других встретят пулемётными очередями. Другой вопрос, что и Роману туда соваться не стоит, разумнее будет бросить машину и по боковым улочкам, пешком, в порт. На часах – половина второго, баркас отходит через час, есть шанс успеть…

По сторонам от шоссе замелькали большей дома со следами пуль и осколков на фасадах. Роман загнал «Фольксваген» в переулок, заглушил мотор и без сил откинулся на спинку сиденья. Время, конечно, поджимает, но… выброшенный в кровь адреналин весь сгорел, оставив после себя ватную слабость и дрожь в руках. Прежде чем срываться и куда-то бежать, стоит перевести дух, немного подумать и попробовать связаться с редакцией.

Попытка результата не принесла. То ли захватившие город бармалеи довели до логического конца борьбу с сотовыми вышками, то ли в районе вырубилось электричество – на индикаторе сети не было ни одной ступеньки. Обидно, конечно, но отчаиваться рано – может, хоть в порту будет связь, или удастся договориться с каким-нибудь счастливым обладателем спутникового телефона? Жиденькая пачка баксов в кармане и пластиковые карты нескольких, по большей части, арабских банков, давали некоторую надежду на успех.

Дождавшись, когда трясучка в руках поутихнет, Роман решил произвести ревизию имущества. Опытный репортёр, он привык в своих командировках обходиться минимумом необходимого – особенно, когда ехал в такие вот даже не горячие, а раскалённые, пылающие точки. Маленький тактический рюкзак с парой смен белья, ноутбук, мощный повербанк, пакет с туалетными принадлежностями, персональная аптечка, швейцарский армейский нож-мультитул в боковом кармашке, фонарик – давно отработанный и неизменный от поездки к поездке набор, способный упростить жизнь почти при любом повороте событий.

Увы, не на этот раз. Две или три пули калибра двенадцать и семи десятых миллиметра прошили заднюю дверь и угодили прямиком в рюкзак, приведя большую часть его содержимого в полнейшую негодность. Из всего имущества сохранился только «Викторинкс» – Роман засунул его в карман, добавил половину упаковки промедола – всё, что осталось из распотрошённой прямым попаданием аптечки, – и оглядел салон. Зрелище было унылое – в машину угодило не меньше полутора десятков пуль, каким-то чудом не затронув крышку бардачка, а значит, и его содержимого тоже.

Так, что у нас там? Полулитровая пластиковая бутылка воды – то, что нужно! Роман опорожнил её одним духом – в такой ситуации он предпочёл бы энергетик, но спасибо и на том, пить хотелось невыносимо.

Что там ещё? Скомканный платок-куфия – полезная, даже необходимая вещь. Роман сразу намотал его на шею – пробираясь по городу лучше закрыть лицо, чтобы хоть издали сойти за местного жителя. Несколько туристических проспектов на арабском и английском он оставил без внимания. Вскрытая пачка влажных салфеток – в карман, вещь полезная… Повербанк, наполовину разряженный, но исправный… кнопочный телефон… так, работает, и симка есть, пригодится… а это что?

Пистолет. Компактный, поблёскивающий на гранях вытертым до белизны металлом, в кожаной открытой кобуре. Роман сразу опознал модель – итальянская «Беретта» довоенного, ещё тридцатых годов, выпуска. Не то, чтобы он так уж увлекался огнестрельным оружием – хотя представление имел, да и стрелял неплохо, – просто в своё время поинтересовался, что за пистолет в комедии «Бриллиантовая рука» передал главному герою милиционер. Этот самый ствол и лежал сейчас у него на ладони.

Ну, Мубарак, ну жук… где, интересно, он раздобыл эдакий раритет? Роман выщелкнул магазин, оттянул затвор – пусто, покойный был не слишком предусмотрителен – хотя чем бы помог ему лишний патрон в стволе против крупнокалиберного пулемёта?.. Всего патронов восемь – популярные некогда браунинговские 7,65 х 17 – и, в отличие от тех, что вручил Семёну Семёнычу Горбункову капитан Иван Михалыч, не холостые.

Больше боеприпасов, ни россыпью, ни в пачке, в бардачке не нашлось, как и запасного магазина, если он и был у покойника, то держал тот его при себе. Что ж, придётся довольствоваться тем, что есть… Роман прицепил кобуру на ремень, но потом, подумав, примотал её к лодыжке скотчем, обнаруженным тут же, в бардачке. Вытянул ногу – вроде, незаметно, и вытаскивать, если что легко. В своих многочисленных командировках он всеми силами избегал любого оружия. Опыт подсказывал, что ничего, кроме проблем, журналисту оно не принесёт, времена «лейки, блокнота и пулемёта» миновали безвозвратно. Но здесь, в городе, охваченном гражданской войной, должным образом оформленная аккредитация не значит ровным счётом ничего. Так что пусть будет, главное – не забыть избавиться от ствола до того, как он ступит на берег Кипра. Сотрудники эмигрантских служб Евросоюза вряд ли оценят такой багаж…

Ну что, пора? Роман охлопал карманы, переложил удостоверение Красного креста в нагрудный карман – чтобы при необходимости вытащить его медленно, двумя пальцами, и сразу задрать руки вверх, – российский паспорт и пачку купюр наоборот, запрятал поглубже, за пояс, под рубашку. Вылез из машины – и, озираясь, зашагал по переулку прочь от шоссе, стараясь держаться поближе к стенам домов. До порта, прикидывал он, можно добраться за полчаса быстрым шагом, и если отряды вооружённой оппозиции ещё не успели занять припортовые кварталы, то есть шанс успеть до отхода баркаса.

II

…Уходили мы из Крыма среди дыма и огня… – промурлыкал под нос Роман. Эта строка запомнилась Роману по известному советскому ещё фильму. Собственно, в фильме-то её не было, имелся только душераздирающий эпизод с плывущим за пароходом конём. Роман наткнулся как-то в Интернете на пост, где утверждалось, что создатели фильма вдохновились стихами поэта-эмигранта Николая Туроверова, заинтересовался, проверил – верно, есть такие стихи! А вот с чего они пришли ему в голову именно сейчас – это был вопрос. Хотя… почему бы и нет? Конь, правда, не плывёт в кильватерной струе, корма рыбацкой посудины ниже, чем у французского парохода, и сам он не стреляет с этой кормы в конскую голову, давясь от слёз, чтобы потом и себе пустить пулю в лоб… Зато остальное во многом похоже: забитый людьми пирс, крики, рыдания, стрельба, дымные столбы над городскими кварталами, длинные, тоскливые гудки, которыми обмениваются стоящие в гавани суда. Небо над головой – бездонное, пронзительно голубое, в точности как над Севастополем, куда Роман наведался этим летом во время отпуска. А ещё – ощущение подступившей беды, от которой только и остаётся драпать, сломя голову.

Конечно, ощущение это не сравнить с тем, что довело до суицида персонажа Высоцкого. Для Романа происходящее не более, чем эпизод его журналистской карьеры, материал для очередного репортажа – а вот для перепуганных, измученных людей, толпящихся на тесной палубе это катастрофа, потеря всего. На миг ему стало стыдно за то, что он стоит у фальшборта, отстранённо наблюдает за агонизирующим городом вместо того, чтобы бежать, помогать, вкалывать кому-то последние ампулы промедола. А ведь так нельзя, если воспринимать чужие беды так близко к сердцу, то придётся бросать профессию – слетишь с катушек и либо сопьёшься, либо забудешь о журналистской объективности и превратишься в примитивного агитатора.

Вот только строки полузабытого поэта никак не идут из головы – как и неясное ощущение совершённого предательства, после которого только и остаётся стреляться…

…Уходили мы из Крыма
Среди дыма и огня;
Я с кормы все время мимо
В своего стрелял коня.
А он плыл, изнемогая,
За высокою кормой,
Всё не веря, всё не зная,
Что прощается со мной…

Баркас обогнул тяжело лежащий на поверхности бухты сухогруз, с кормы которого свешивался греческий флаг, и пошёл быстрее. Дизелёк под палубой стучал ровно, беженцы постепенно успокоились, уселись на палубу и потащили из сумок пластиковые бутылки с водой и нехитрую снедь. Женщина, судя по облику, из сирийских арабов, предложила Роману пшеничную лепёшку – на груди у неё он заметил позеленевший медный крестик непривычной формы. Он вспомнил слова шкипера – что он везёт на Кипр беженцев-христиан, чудом уцелевших после учинённой ИГИЛовцами десять лет назад резни – и вот теперь едва не ставших жертвами боевиков, чьи отряды свирепствуют сейчас в окрестностях Алеппо и Хомса. Вот для кого всё это подлинная трагедия – а для него так, рабочий эпизод, тема для поста в телеге или другой соцсети.

Кстати, о телеге… Роман извлёк из кармана смартфон. Дозвониться не удалось ни по одному из номеров, и тогда он набрал СМС-ку главному редактору. В нескольких словах информировал начальство, что до Тартуса добраться не вышло, а, значит, беспокоить военных смысла нет, что он сумел сесть на судно и, как только доберётся до цивилизации, сразу же выйдет на связь.

Смартфон пискнул, поверх текста завертелся бублик. Роман проверил заодно приложение-навигатор – и тут облом, «нет соединения с Интернетом». Он спрятал смартфон, подумав, что неплохо бы его подзарядить, облокотился на фальшборт и откусил кусок лепёшки. На ближайшие часов десять-двенадцать – или сколько там этому корыту ковылять до берегов Кипра? – от него больше ничего не зависело.

Прибрежные сирийские воды, как и широкий, около пятидесяти морских миль пролив между материком и островом Кипр – это форменный проходной двор, причём в любое время года. Чего тут только нет: и рыболовная мелочь, и каботажные посудины, и сухогрузы всех мастей, и частные яхты, от мелких, одномачтовых, до огромных, роскошных, стоимостью в десятки миллионов долларов. Кровавая каша, бурлящая на континенте, обычно не выплёскивается за береговую черту – так что команды и пассажиры всех этих судов чувствуют себя в безопасности. Тем более, что среди коммерческих и прогулочных посудин нет-нет, да мелькнёт сторожевой катер с полощущимся за кормой турецким флагом, а то и НАТОвский или российский фрегат, спешащий куда-то по своим военно-морским делам.

Но сейчас море было пусто, словно выметено метлой – сиеста у них всех что ли?.. Баркас неторопливо полз на север, над рубкой вертелось коромысло радара. Беженцы, битком забившие палубу, успокоились и задремали, укрывшись каким-то тряпьём, среди которого выделялись золотистые полотнища изотермических одеял – несколько запечатанных пакетов с ними раздали людям сразу после погрузки на баркас. Роман собрался перекинуться десятком слов с шкипером, но тут стоящий на полубаке матрос-араб, босой, в подвёрнутых до колен джинсах и замасленной футболке с изображением анимешных персонажей, заорал, указывая вправо по курсу – примерно на час тридцать, как говорят военные и пилоты.

Напересечку баркасу шло судно. Поначалу Роман решил, что это яхта, очень большая, старательно стилизованная под старину – с узким, чёрным корпусом, острым «клиперским» форштевнем, низкой надстройкой, тонкой трубой, выкрашенной в чёрный цвет и двумя высокими, слегка наклоненными к корме мачтами. Из трубы валил дым – и не лёгкий прозрачный дымок, как бывает, когда корабельные дизеля плохо отрегулированы, а густые, чёрные клубы, намекающие на сгорающий в топках уголь.

Роман нахмурился – что за дикость, как их вообще в порты пускают – в наше-то время повальной борьбы с углеродным следом и прочими зловредными выбросами? До первого экологического патруля, или как они называются в здешних водах… Он оглянулся на шкипера – тот стоял, опираясь на стенку рубки, и невозмутимо смотрел на ретро-диво. Беженцы же повскакивали, загомонили и столпились у фальшборта, лопоча что-то и тыча пальцами в приближающееся судно. Баркас накренился, и шкипер, отвлёкшись от увлекательного зрелища, заорал на пассажиров, отгоняя их от перегруженного борта. Те не обратили на возмущённого судоводителя внимания, и тогда он вытащил из-за пояса большой никелированный револьвер и принялся палить в воздух. Это возымело действие. Воплей, гомона меньше не стало, зато беженцы расползлись по своим местам, и оттуда продолжали рассматривать пароход.

Это именно пароход, осознал Роман, а никакая не яхта, пусть даже и в стиле «ретро». Такие вот парусно-паровые посудины ходили в этих водах в конце девятнадцатого века; встречались они и после Первой Мировой. Большое, с длинным корпусом, нещадно пятнающее голубые средиземноморские небеса жирной угольной копотью, судно, однако, не производило впечатления эксклюзивной, вылизанной до блеска игрушки повёрнутого на старине миллиардера. Когда пароход приблизился, стали видны неопрятные рыжие полосы на бортах, закопченная труба, мятые кожуха вентиляторов, свисающий из клюза разлапистый адмиралтейский якорь На фоне неба рисовались ажурные лесенки вант, решётчатые салинги и рангоут – как на учебных парусниках, вроде «Крузенштерна» или «Товарища». А ещё – стук машины, слышный даже с такого расстояния. Роман словно наяву увидел, как ходят облитые зелёным маслом шатуны, снуют туда-сюда отполированные до зеркального блеска штоки цилиндров; как вращается в опорных подшипниках дейдвуда гребной вал, как суетятся вокруг голые по пояс, потные, в угольной пыли и пятнах масла, машинисты…

Он помотал головой, отгоняя непрошеное видение. В самом деле, что за вздор – откуда в две тысячи двадцать четвёртом году взялось всё это стимпанковое великолепие, тянущее не на один миллион долларов? Нет, быть того не может – но с другой стороны, не обманывают же его собственные глаза?

Пароход издал один за другим три прерывистых гудка. Под кормой забурлило, судно замедлило ход, поворачиваясь к баркасу бортом. Шкипер дёрнул рукоятку газа, сбрасывая обороты дизеля, и приветственно помахал пароходу рукой. Оттуда замахали в ответ, и Роман увидел висящий стоящего у борта мужчины «Калашников» – что вблизи берегов раздираемой гражданской войной страны не сулило ничего, кроме проблем.

Он снова покосился на шкипера. Тот по-прежнему стоял и рассматривал приближающееся судно, гоняя из угла в угол рта изжёванную, давно погасшую сигару. На пароходе уже суетились матросы, спуская с высокого борта трап. Беженцы, увидев это, загомонили громче, раздались гневные выкрики. Шкипер крякнул, вытащил из-за пояса давешний револьвер и трижды пальнул в воздух. В ответ с парохода простучала короткая очередь, фонтанчики воды взметнулись возле борта.

Намёк был понят правильно – пассажиры баркаса снова повалились на палубу, закрывая головы руками, словно это могло спасти от пуль. Матрос-араб, ничуть не удивлённый происходящим, побежал вдоль борта, вываливая наружу старые автомобильные покрышки, и баркас мягко ткнулся в высоченный, чёрный, в потёках ржавчины, пароходный борт. По раскачивающему трапу на палубу баркаса слез автоматчик – картинно расставил ноги, вскинул автомат (укороченный АКС-74, «ксюха» с парой рожков, перемотанных синей изолентой) и дал над самыми головами беженцев длинную, на полмагазина очередь. За очередью последовала длинная тирада, в которой русские матерные периоды густо перемежались характерными украинскими оборотами – и Роман понял, что, кажется, влип всерьёз.

Он попятился к противоположному борту, стараясь, чтобы между ним и пришельцем оказалось как можно больше народу. Нащупал под рубашкой паспорт, швырнул в воду. На миг его прошиб холодный пот – документ не хотел тонуть, болтался в волнах возле борта, словно подмигивая оттуда двуглавым орлом, вытесненным золотом на вишнёвой корочке. «Заметят, вытащат…» – заметалась в голове паническая мысль, но тут движок затарахтел, проворачивая винт, и клятый аусвайс утянуло под корму баркаса.

Автоматчик, как и все остальные, ничего не заметил, и Роман с облегчением перевёл дух. Теперь можно хотя бы не опасаться, что его пристрелят на месте – облик пришельца, татуировки на груди под распахнутым жилетом (свастики, профиль Степана Бандеры, изображения мёртвых голов, «Железных крестов» и тризуба) не оставляли сомнений, что именно так он и сделает, едва опознает в пленнике клятого москаля. Как и другие его приятели – Роман видел, как минимум, двоих. Они стояли наверху, принимая взбирающихся по трапу беженцев. Под мышкой у одного был зажат румынский «Калашников» с проволочной загогулиной приклада и деревянной рукояткой на цевье, за спиной у второго болтался израильский «Узи». Они со смешками и матюгами, по одному выдёргивали беженцев наверх, обыскивали и отправляли дальше, в руки своих «коллег». Обыск вёлся не слишком старательно – украинцы ограничивались тем, что наскоро охлопывали карманы беженцев, отбирали документы и телефоны, уделяя особое внимание женщинам. Одной из них была та, что угостила Романа лепёшкой – теперь он видел, что она, хоть и не молода, но вполне привлекательна, со стройной фигурой, которую безуспешно пытается скрыть складками арабской накидки. Рядом с женщиной тёрся пацанёнок лет двенадцати, босой, в разодранной на пузе футболке – взгляды, которые он бросал на украинцев, не сулили тем ничего хорошего.

Такое безалаберное отношение к делу была Роману на руку. Он, было, собрался отправить вслед за паспортом и пистолет, но передумал. Ствол ещё надо незаметно вытащить из штанины – а это риск, куда больший, чем шанс, что его найдут при обыске. Да хоть бы и нашли – ну, отберут, ну в зубы дадут, переживёт как-нибудь…

Была и другая проблема – смартфон. Отдавать его не хотелось, а улучать момент, приматывать остатками скотча к второй лодыжке – значило спалиться наверняка. Роман засунул гаджет за ремень, на место выброшенного паспорта, а вместо него положил в карман джинсов кнопочный мобильник, найденный в бардачке брошенной машины. Пристроился в конец очереди, ведущей к трапу, попутно получив тычок в спину от матроса-араба (тот, вооружившись помповым дробовиком, суетился, наводя порядок на палубе) и стал ждать.

* * *

Уловка сработала. Обыскивавший Романа украинец извлёк мобильник и принялся нажимать кнопки. Список контактов его не заинтересовал – фамилии были на арабском. Роман успел заметить, что из всей вооружённой четвёрки этот язык знал только владелец румынского автомата, а тот очень кстати был занят беседой со шкипером. Речь, насколько он смог понять, шла о размере вознаграждения за партию беженцев, взятую на борт парохода. «Поставщика» не устраивали условия сделки – он грозно орал и требовал прибавки, украинец вяло отбрёхивался, мешая английские и арабские фразы.

Досматривавший вещи Романа украинец закончил изучать мобильник, выбросил его за борт и взялся за документы. Повертел карточку Красного Креста, сличил фотографию с оригиналом и, удовлетворённый результатом, швырнул удостоверение в ящик, в котором уже лежали разноцветные корочки, изъятых у других пленников. В том, что и он, и остальные пассажиры баркаса, теперь именно пленники, а задержавшие их люди не имеют никакого отношения к иммиграционной службе, Турции, Кипра или какого-нибудь ещё государства, сомневаться не приходилось. Это были обыкновенные бандиты, промышляющие торговлей людьми – Роман не раз слышал о подобном, как и о том, что занимаются они, в том числе и торговлей органами. Он сделал попытку потребовать документы назад – но получил лишь болезненный тычок стволом в солнечное сплетение. После чего бандит показал на бухту каната и на скверном английском приказал сесть, и держать язык за зубами. Требование было подкреплено матерными оборотами с вкраплениями соловьиной мовы.

Спорить с вооружёнными до зубов бандитами – затея, изначально бессмысленная, даже если в штанине у тебя спрятан пистолет с полным магазином. Роман послушно уселся на указанное место и, ожидая, пока украинцы закончат с обысками, задумался: а с какой это стати его отделили от прочих пленников? Вероятно, дело в документах – а может, и в его внешности, ведь с своей русой шевелюрой, веснушчатой круглой физиономией он мало походит на сирийца…. Варианты тут могут быть любые – например, требования выкупа или, скажем, попытка вербовки. Такие преступные организации – а эта компашка явно принадлежит к одной из них, – должны иметь своих людей повсюду, и лишний «сотрудник» им не помешает. Правда, с тем же успехом, это мог быть и допрос с последующей ликвидацией опасного свидетеля, и вот тогда и придёт время вспомнить о пистолете.

Роман стал прикидывать, как упадёт на палубу, как в перекате выдернет ствол из брючины – и тут мысли его были прерваны самым трагическим образом. Украинец с румынским клоном «калаша», оказывается, не собирался удовлетвориться созерцанием женских форм, прикрытых складками одежды. Пройдясь туда-сюда перед сгрудившимися в кучку беженцами, он ткнул пальцем в одну из женщин, ту самую, что дала Роману лепёшку. Она ещё во время обыска привлекла внимание бандита, и теперь он выволок её из толпы, и принялся ощупывать – грубо, бесцеремонно – словно рабыню, купленную на невольничьем рынке. Роман замер, не зная, что предпринять – любое движение вызвало бы удар прикладом, а то и выстрел – и лишь скрипел зубами в бессильной ярости.

Женщина рванулась, пытаясь освободиться от сжимающих её запястье пальцев. Бесполезно – негодяй сбил её с ног оглушительной оплеухой, ухватил за волосы и поставил перед собой на колени. Другой рукой он расстёгивал ширинку; остальные бандиты весело улюлюкали и давали советы – и тут произошло то, что Роман ещё долго видел в самых скверных своих снах.