Czytaj książkę: «Мартин Лютер. Его жизнь и реформаторская деятельность»

Введение

В конце XV века католическая церковь, казалось, достигла кульминационного пункта своего могущества. В лице папы и многочисленной духовной иерархии она держала под своим несокрушимым гнетом, под своим не допускавшим никаких сомнений авторитетом всю средневековую жизнь. А между тем уже в начале следующего столетия в Германии, стране, в которой римская курия распоряжалась особенно самовластно, вспыхивает религиозная революция, мало-помалу охватившая всю Западную Европу и оторвавшая от римской церкви всю Северную Германию, часть Швейцарии, Нидерланды, скандинавские государства, Англию, Шотландию и часть Франции. Чем же объяснить столь резкий переворот?

На самом деле при всей грандиозности этого переворота в нем не было ничего неожиданного или случайного. Реформация XVI века, как и все великие исторические перевороты, подготовлялась долго, целыми веками. Уже давно церковь, несмотря на свое возрастающее могущество, шла по пути, который неизбежно должен был привести к катастрофе. Уже давно внутреннее состояние ее – невежество духовенства, его мирские привычки, жадность и безнравственность – вызывало громкие жалобы во всех странах католического мира. Основная причина этого упадка, бесспорно, заключалась в светской политике папства, в его отступлении от духовного начала. Поставив целью всей своей деятельности одни земные интересы, одну заботу об увеличении церковной территории, папы, естественно, должны были вмешаться в политику, оставив в стороне свое духовное назначение и заботясь главным образом о деньгах, без которых в политическом отношении ничего нельзя было достигнуть. С этой целью они стали эксплуатировать христианское учение, искажая догматы и делая почти из каждого из них доходную для себя статью. Таким путем мало-помалу выработалась сложная и коварная финансовая система, опутавшая всю Западную Европу, но с особенной беззастенчивостью эксплуатировавшая слабую в политическом отношении Германию.

Городская жизнь в Германии в первой половине XVI в. Фрагмент гравюры Ганса Зебальда Бэгама

Результаты этой системы более или менее известны. Продажа должностей повлекла за собой порчу высшей иерархии. Обязанные своим назначением не личным достоинствам, а большей или меньшей сумме, внесенной в папскую канцелярию, высшие духовные лица мало заботились о духовных нуждах паствы и преследовали свои личные мирские цели. С высшего духовенства деморализация вскоре перешла на низшее, и в особенности на монашество. Образование, которым в средние века отличалось духовенство, почти совершенно исчезло из этого сословия. Большая часть духовных лиц не имела никакого образовательного ценза, а если что и изучала, то лишь бесплодную схоластическую философию. Об Евангелии и Библии большинство имело более чем смутное понятие. Легко понять, какое влияние могло оказывать подобное духовенство на народ. Невежество, суеверие, формальное отношение к религии даже намеренно поддерживались духовенством, так как давали ему возможность эксплуатировать массу.

Подобный порядок вещей, естественно, должен был вызывать протест со стороны людей благомыслящих. И действительно, уже с XII века мы замечаем во всех странах более или менее сильную оппозицию против церкви. Эта оппозиция выразилась в образовании сект: таковы были секты катаров или альбигойцев в конце XII века, вальденцев и др. Все они имеют один общий идеал: стремятся преобразовать церковь в принципе, воскресить первые времена христианства, положить в основу церковного устройства библию и устранить все учреждения и догматы, находящиеся с нею в противоречии. Но и в самой церкви уже давно возникали движения к ее возрождению. Уже Арнольд Брешианский около 1140 года проповедовал, что духовенство для своего спасения должно отказаться от всяких земных имуществ. Против политической власти пап ратовал и знаменитый Бернард Клервосский в первой половине XII века. Еще сильнее оппозиция против светского характера церкви выразилась в мистицизме. Немецкие мистики XIV века, например, Мейстер Экгард, Таулер, Сузо и другие, хотя и не выступали прямо против церкви, не отрицали ее авторитета, однако сильнейшим образом восставали против крайнего формализма в религии, громили разврат духовенства и стремились к нравственному возрождению человечества путем проповеди и чтения Библии на родном языке. Но одновременно с этим направлением, в разных концах Европы обнаруживались идеи, клонившиеся к полной революции в церкви. Таково было прежде всего учение знаменитого оксфордского профессора Виклифа, отрицавшего всю церковную иерархию и монашество и признававшего единственным источником веры Св. Писание. Затем, в первой половине XV века, подобная же попытка преобразования церкви возникла в Чехии, под влиянием проповеди Гуса и его единомышленников. Учения эти были осуждены, как еретические, и подавлены; но в народе идеи этих “реформаторов до Реформации” не переставали жить и отчасти подготовили почву для более успешной деятельности реформаторов XVI столетия. Вся литература XIV и XV веков, как ученая, так и народная, проникнута сознанием порчи церкви и необходимости реформы. В народных немецких сатирах XV и начала XVI веков, как “Reinecke-Fuchs”, “Eulenspiegel”, “Narrenschiff” Себастьяна Бранта¹, зло и едко осмеиваются нравы католического духовенства. Мало того, сама церковь, в лице своих лучших представителей, отцов Констанцского и Базельского соборов, открыто высказала мысль о необходимости преобразования во главе и членах. Таким образом, оппозиционное течение, замечаемое рядом с возрастающим могуществом римской церкви, никогда не прекращалось и при известных благоприятных обстоятельствах должно было проявиться с особенной силой. Вот это-то благоприятное для церковной революции положение вещей и наступило в Германии в начале XVI века.

Карикатура на “Interim” и интеримистов. На нотных страницах помещены начальные слова псалма “Блажен муж…”, переделанные в сатирическую строфу, осмеивающую “Interim”

Дело в том, что великое реформационное движение, которым открывается новая эра в истории Западной Европы, не было явлением исключительно религиозным или церковным. В этом движении выразилась реакция против всего средневекового порядка вещей и средневекового миросозерцания. Как мы уже заметили, средневековый католицизм в своем историческом развитии перестал быть только вероисповеданием; он сделался целой системой, налагавшей свои рамки на всю культуру и социальную организацию католических народов. Своим универсализмом и теократизмом он давил национальность и государство; его клерикализм создавал духовенству привилегированное положение в обществе, его догматизм замыкал мысль в самые тесные рамки. Понятно, что против него в конце концов должны были начать борьбу и национальное самосознание, и государственная власть, и светское общество, и усиливавшееся в последнее время образование. К началу XVI века идеи реформации назрели почти везде. Возрождение классического мира, замечательные открытия в области географии и астрономии будили мысль, усыпленную и подавленную церковным авторитетом, указывали ей новые пути. Книгопечатание давало возможность широкого распространения новых знаний, новых идей. Но практические выводы из этих идей были немыслимы из-за гнета церкви, не допускавшей никаких изменений в том, что было установлено ей из своекорыстных целей. Естественно, что мысль, перестав питаться мертвечиной и окрепнув от свежей и здоровой пищи, скоро расправила свои крылья и попыталась сбросить с себя давившие ее оковы. Борьба Рейхлина и других гуманистов с “темными людьми”, едкие сатиры Эразма Роттердамского, направленные против обскурантов и схоластиков, являются как бы прелюдией церковной революции. Особенно важны в этом отношении труды знаменитого Эразма. Его издание греческого текста Нового завета, его комментарии к латинскому тексту и отцам церкви и многие другие труды, положившие начало науке библейской критики и экзегетики, послужили подготовительными ступенями для реформации в научном отношении. Недаром у современников сложилась поговорка: “Эразм снес яйцо, а Лютер его высидел”.

Таковы в общих чертах были причины, сделавшие новые попытки к освобождению от церковного порабощения более энергичными и более плодотворными, чем все предшествующие. А что церковная революция должна была начаться именно в Германии – это понятно само собой. Нигде религиозное чувство не было так сильно развито, как у немцев, и в то же время нигде это чувство не эксплуатировалось с такой беззастенчивостью римской курией, которая при этом даже не стеснялась выказывать свое презрение к обираемой ею нации. Но особенный успех возникшего в Германии движения обусловливался и другими обстоятельствами, не имевшими прямого отношения ни к порче церкви, ни к гнету курии. Дело в том, что в Германии в то время происходило сильное брожение во всех слоях общества. Все были недовольны: и рыцари, сильно обедневшие и потерявшие свое прежнее значение, и крестьяне, которых обедневшее дворянство притесняло все больше и больше, и низший слой городского населения, среди которого происходило социальное движение против возраставшего капитализма. Но интересы этих недовольных групп не были солидарны; между ними, например, существовал редкий антагонизм. Поэтому необходимо было найти такой пункт, на котором сошлись бы интересы всех сословий, а таким пунктом было общее недовольство против курии. Понятно, что за церковную реформу должны были ухватиться все: и князья, увидевшие в ней средство противодействовать могуществу императора и его объединительным планам, и рыцари, мечтавшие поправить свои делишки присвоением богатых церковных имуществ, и горожане, во внутреннее управление которых постоянно вмешивалась церковь. А о простых людях и сельском населении и говорить нечего, если вспомнить, что на них-то, главным образом, и тяготели все эти аннаты, палии, индульгенции, десятины и другие денежные поборы, под разными названиями шедшие в сундуки местного духовенства и отчасти самих пап.

Итак, почва для того громадного переворота, который известен под названием реформации, была уже давно подготовлена. Недоставало только человека, который явился бы истолкователем того, что смутно сознавалось всей Германией, и бросил бы искру в этот веками накоплявшийся горючий материал. Этим истолкователем явился Мартин Лютер, а искрой, от которой вспыхнула религиозная революция, был знаменитый спор об индульгенциях.

Глава I. Детство и годы учения

Знаменитый германский реформатор родился 10 ноября 1483 года в Эйслебене, главном городе тогдашнего графства Мансфельд в нынешней Саксонии. Родители его, Ганс и Маргарита Лютеры, были бедные крестьяне из деревни Мера того же графства, недавно только переселившиеся в Эйслебен, чтобы искать заработка на местных рудниках. О крестьянском происхождении Лютера свидетельствует он сам в своих автобиографических заметках. “Я сын крестьянина, мой отец, дед и прадед были истые крестьяне”, – говорит он даже с некоторой гордостью. И действительно, хотя отец Лютера по своим занятиям стоял ближе к сфере промышленной и сам он провел свою юность в бюргерской обстановке, тем не менее крестьянское происхождение оставило на нем отпечаток на всю жизнь. Из крестьянского дома он вынес свое необыкновенное, для нынешних нервов прямо немыслимое, трудолюбие; оттуда же его трезвый взгляд на вещи, его врожденный практический смысл при всем его несомненном идеализме; наконец, крестьянским же происхождением в значительной степени объясняется консерватизм этого человека, произведшего одну из величайших революций, – консерватизм, благодаря которому он так медленно порывал со стариной, а порвав, старался сохранить из нее все, что только прямо не противоречило его учению. Будущему реформатору было шесть месяцев, когда родители его из Эйслебена переселились в городок Мансфельд, славившийся своими рудниками. Здесь Лютер провел первые 14 лет своей жизни, – период, о котором он сохранил весьма тяжелые воспоминания. Первое время родители его сильно бедствовали. Только упорный труд и крайняя умеренность спасали их от нищеты. Отец работал в каменоломнях, мать на спине носила дрова. Впоследствии, однако, Ганс Лютер, благодаря своей энергии, достиг значительного благосостояния и даже был избран в члены городского магистрата.

Детство реформатора протекло, таким образом, среди материальных лишений, в суровой трудовой обстановке. Но еще более чем эти лишения повлияло на его характер то суровое воспитание, которое дали ему родители. Ганс Лютер представлял из себя тип настоящего немецкого крестьянина – прямого, откровенного, энергичного и страшно упрямого. Более развитый, чем большинство людей его круга, он, несмотря на свою глубокую религиозность, был чужд суевериям окружающей среды; монахов он прямо ненавидел. Зато мать Лютера, по свидетельству современников, обладавшая всеми качествами доброй и благочестивой матери семейства, была крайне суеверна и притом такого же крутого нрава, как и отец. К воспитанию своих детей оба супруга относились очень серьезно. Несмотря на скудость средств, Ганс Лютер старался дать своему первенцу приличное образование и, когда ему минуло семь лет, отдал его в Мансфельдскую школу. Маленький Мартин рано обнаружил блестящие способности, так что отец из всех сыновей предназначал его одного к ученому званию.

Однако, несмотря на эту заботу родителей, мальчику жилось далеко не весело. Благодаря суровому характеру родителей, не допускавшему проявлений нежных чувств, в связи с тогдашней системой воспитания, в которой главную роль играли частые телесные наказания, мальчик жил в вечном страхе. От природы пылкий и несколько упрямый, он проявлял иногда дурные наклонности, которые родители старались искоренить не иначе, как мерами строгости. Лютер сам рассказывает, что мать из-за какого-то ореха избила его однажды до крови. В другой раз отец его наказал так сильно, что мальчик бежал из дому и долго не мог потом привыкнуть к отцу и опять полюбить его. “Родители мои, – говорит Лютер, – держали меня сурово, отчего я и сделался робким. Их строгость и суровая жизнь, которую я вел с ними, были причиною того, что я впоследствии ушел в монастырь и сделался монахом. Побуждения их были прекрасны; но они не умели различать особенностей характера (ingеnia), с которыми всегда должны быть соразмеряемы и наказания”.

Жизнь в школе была продолжением домашней. Учителя маленького Мартина отличались еще более бестолковой строгостью, чем родители. Даже в зрелые годы он не мог без ужаса вспомнить о “школьном чистилище, где ученики ничему не научались благодаря частым сечениям, трепету, страху и воплям”. Достаточно сказать, что сам Лютер, несмотря на свои способности и прилежание, за день был 15 раз “знатно исполосован”. Из этого “чистилища”, где он оставался до 14 лет, он вынес-таки очень мало – кроме чтения и письма, научился лишь десяти заповедям, Символу веры, молитве Господней, грамматике и духовному пению.

В такой-то неприглядной обстановке протекли детские годы Лютера. Бедность и лишения только закалили его мужество, приучили к трудолюбию и умеренности, но безотрадная жизнь в угрюмом родительском доме и наводившей ужас школе сделали его робким и запуганным и заставили рано уйти в свой внутренний мир. Набожность родителей придала этому миру религиозную окраску. Но религия не доставляла мальчику никакой отрады. В этом отношении на Лютере, как это часто наблюдалось, сильнее сказалось влияние матери, от которой он усвоил и веру в нечисть, и все мрачные представления латинства. Христос казался ему грозным неумолимым судьей, при одном имени которого мальчик бледнел от страха. “Я постоянно был занят мыслью, – рассказывает Лютер о своем детстве, – сколько мне нужно совершить добрых дел, чтобы умилостивить Христа, от которого, как от неумолимого судьи, как мне говорила мать, многие убегали в монастырь”.

В 1497 году родители отправили четырнадцатилетнего Мартина в Магдебург для поступления в тамошнюю францисканскую школу. Здесь ему жилось еще хуже. Родители были не в состоянии содержать его, и мальчик, предоставленный самому себе, должен был поддерживать свое существование нищенством, обходя со своими товарищами деревенские дворы и распевая псалмы. Подобная жизнь, да еще воспитание под надзором монашества, не могли, конечно, развить в нем более светлое миросозерцание. Магдебург, находившийся под ведением Майнцского архиепископа, представлял картину самого строгого церковного управления и крайнего развития теократических начал средневековой Германии. Нищенствующие монахи, пользуясь выгодами своего положения, отдававшего в их руки воспитание юношей, словом и примером распространяли уважение к иноческому житью и привлекали в свой орден самых избранных учеников. Особенно сильно потрясло душу Лютера одно впечатление, которое не изгладилось из нее и в счастливые дни его жизни.

“Я видел своими глазами, – рассказывает он, – ангальтского принца, бледного, как смерть, измождившего свое тело суровым постом и бдением. Он ходил в монашеском капюшоне, сгибаясь до земли под тяжестью нищенской сумы, и просил хлеба Христа ради, между тем, как впереди шел крепкий здоровый монах, которому в десять раз легче было бы снести его бремя; но благочестивый князь не давал ему сделать это. Кто смотрел на него, невольно приходил в умиление и начинал стыдиться своего светского состояния”.

В Магдебурге Лютер оставался не более года. Отец, узнав о претерпеваемых им лишениях, приказал ему отправиться в Эйзенах: здесь у него было много родственников, и старик рассчитывал, что они окажут поддержку его сыну. Но его надежды не оправдались. Родственники не захотели или не могли помочь молодому Лютеру, и он по-прежнему должен был жить подаянием. Не раз приходилось ему выслушивать отказ, сопровождаемый обидными замечаниями, и возвращаться домой голодным, с пустыми руками. Ему уже приходила в голову мысль отказаться от образования и вернуться к родителям, чтобы, по примеру отца, добывать свой хлеб в рудниках. Наконец судьба сжалилась над ним. Однажды после того, как юный Лютер тщетно стучался в несколько дверей, он остановился, погруженный в грустные думы, у дома богатого гражданина Котта. Жена последнего, Урсула, давно уже обратила внимание на молодого школьника и полюбила его за приятный голос и усердную молитву. В это время она случайно вышла из дому. Увидав печального юношу, она сжалилась над ним, накормила его, а через несколько дней окончательно приняла в свой дом. Это обстоятельство имело громадное и благодетельное влияние на жизнь Лютера. Наконец-то он почувствовал себя свободным от того материального гнета, под которым жил до сих пор. Спокойная обеспеченная жизнь в доме богатых людей, их приветливость и ласка подействовали на него возрождающим образом. Прежняя запуганность и забитость мало-помалу исчезли, и в юноше проснулось бодрое жизнерадостное чувство. В доме Котта он впервые узнал значение семьи, влияние женщины и родительской любви; дома он никогда не знал их мягкого согревающего света. Здесь же в нем проснулось и чувство изящного. Во время одной болезни он самостоятельно выучился играть на флейте и лютне, и с тех пор музыка навсегда осталась его любимым искусством.

Благодетельное влияние новой обстановки сказалось и на его школьных занятиях. Эйзенахская школа была одна из лучших в то время. Ректор ее, Иоганн Требоний, видимо, находился под влиянием гуманистов. Он имел обыкновение, входя в класс, снимать свой докторский берет перед учениками, так как, говорил он, в числе их могли оказаться будущие бургомистры, канцлеры и ученые. После бесчеловечного обращения школьных “палачей” в Мансфельде подобное отношение, конечно, должно было производить сильное впечатление на Лютера. Оно будило в нем чувство собственного достоинства, доверия к своим силам, благородное честолюбие. И действительно, Лютер с жаром предался занятиям и в короткое время не только пополнил многие пробелы прежнего образования, но и опередил всех своих товарищей.