Czytaj książkę: «Блуждающие в мирах. Маршал Конфедерации. Карста»

Долго скитался Ваагл Всемогущий ¹, отдыха место искал, размышлений и трапезы скромной.

Здесь, на склоне горы, где небесные птицы в деревьях спасутся от летнего зноя, на камень-валун преклонился устало.

Свон простирался пред ним красотою окрестных земель и притягивал путника взор восхищённый.

Веры незыблемой символ – величие древнее гор – поражало.

Резчик искусный, в озере горном своим вдохновлён отражением, прочного древа акации белой подобие Богово режет умело.

Ставит фигурку на камни, вмиг оживает она, духом земли первородным объята, вниз устремляется, радуясь жизни и солнцу приветному.

Плотью животной на каждом шагу прирастая, кровью полнясь животворной, пристанище вечной души обретается в теле заветном.

В месте покоя и силы, мира оплот и божественной воли, град заложён, Карстою назван, на древнем наречьи – Обителью Смелых. ²

Ждать и догонять, как известно, занятие препротивнейшее. М-да-а-а-а… Уж поверьте на слово, милостивые государи, государыни мои! Примерно в том же русле текли мысли и несвежего вида чрезмерно крупного для окрестных мест сеньора, коротавшего одиночество у чадящего всеми своими древними швами и трещинками камина в злачной таверне на окраине Карсты – Оплота Веры дистрикта Святого Кууна ³, без сомнения, зловоннейшей дыры Королевства Свон. А иначе, смею вас уверить, друзья, и быть не могло, ибо сей замечательный Куун, будучи, согласно всё той же Священной Книге Ваагла, первым Прелатом Ордена ⁴ в тутошних краях, сам по себе не мылся никогда и пастве страждущей наказывал. Побегает, бывало, голышом под летним дождичком, ветошью мозглой оботрется, вот типа того и вся недолга. Зимой червей на себе разводил, взращивал. Мучился адски! Коими, собственно, склонностями мазохистскими, а отнюдь не житием праведным, ежели злым языкам доверять, и выстрадал причисление лика своего к многочисленному сонму святых свонских.

Впрочем, вряд ли найдётся в нынешнюю смутную годину смельчак, отважившийся заявить во всеуслышание нечто подобное. Святой как-никак! Язык же, согласитесь, вещь нужная, редкая, дана человеку единожды, и лишаться её попусту нет никакого резона. Орден силён как никогда! Адепты его повсюду, да благословит Святой Куун их чудный смрад!

С приснопамятных времён чистоплотность в сём захолустье – сущий грех, всяк же уважающий себя человек, будь то зрелый муж, мальчик-паж или дева непорочная, подванивать должен, и чем ядрёней, забористей, тем лучше, дабы, к примеру, курзоном ⁵ презренным не прослыть. Потому как не привечают аборигены содомию. Забить могут. Насмерть. Что и делают с превеликим удовольствием при любой оказии. Не по злобе, конечно же, решительно нет, а попросту ввиду отсутствия каких-либо иных достойных развлечений.

Земля здесь тяжёлая, родит бедно, иной раз и вовсе не плодоносит. Летом наводнения часты, зимой – морозы лютые. Частенько бывает, отлучится пьянчужка из кабака по нужде, да и не возвратится боле. Лишь посветлу найдется бедолага, в собственное дерьмо вмерзший. Без порток, без сапог, брюхо собаками вспорото, лицо крысами да кошками изгрызено. Сапоги, верно, мыши уволокли. Токмо зачем они им? Оченно морозы бывают лютые!

Разумеется, как и любая малоприспособленная для жизни местность, край здешний припасами для деятельности человеческой зело богат: рудой болотной, углём, камнем, лесом. Однако промысел оружейный испокон веков исключительно монахам дозволен. Монополия, так выходит, государева. Множество, должно отметить, средь них взросло оружейников умелых, металлургов, мужей, к иным наукам способных. Но то всё в массе своей люди пришлые, народец же туземный на весь Свон исключительно выносливостью да силой недюжинной славен. С раннего детства только и приучены, что глыбы в каменоломнях ворочать, тачки тяжеленные с углём, рудой до домниц катать, лес сплавлять.

И ведь всякий мудрый правитель тем или иным способом пытался коренной дурной люд оседлый к ремёслам привадить, труду общественному. Будь то корабельное дело, строительное, мануфактура ткацкая или, положим, гончарная. Тщетно! Рано или поздно, как водится, разворуют все, пожгут, передерутся и айда по домам, жён мять, бражничать. А чтобы, значит, с голоду не помереть, в сезон на юга батрачить подаются, в поля, шахты, на лесосеки. Кондотьерствуют, в наёмники подвизаются, на ристалищах потешных бьются, живота не щадя, другой раз грабежом не брезгуют. К зиме возвращаются, по трактирам сидят, заработанное прожигают, морды в кровь бьют друг другу, девок в закутах портят. Монету, как бы то ни было, в налог исправно несут, иначе и на кол недолго угодить! Соображают! Кому ж охота кишки-то рвать? Словом, нечего брать с голытьбы, притом злые они, точно псы цепные.

Опять же, по весне рекрутеры разномастные, до лёгкой наживы охочие, судейские со всего королевства съезжаются. Глядишь, кого за долги на галеры ⁶ определят, кого в копейщики за мелкие провинности. Мало-мальски сообразительные, денежек от жён и собутыльников утаив, индульгенции покупают. Членовредительство или, скажем, самосуд неправый амнистии не подлежат, каторгой сурово караются. И никому ведь с копей соляных ещё сбежать не удалось. Гиблые места, да убоятся все!

Заграничные визитёры носы свои изнеженные совать сюда не брезгуют, наёмников вербуют, крупными барышами заманивая. Особняком держатся ланисты ⁷ из земель Святого Сииркса ⁸ – покровителя воинов и вообще всех любителей подраться. Множество забияк бесшабашных желают счастья попытать бойцовского на аренах Керка ⁹, да немногие живыми возвращаются. Поговаривают, убиенных «гладиаторов» и не хоронят вовсе. Мёдом пчелиным заливают, воском укупоривают, после же свозят далеко на юг, где в урочищах тайных, ночами тёмными безлунными, в час, когда Ваагл Всевидящий, веки усталые сомкнув, от трудов праведных отдыхает, меняют вождям пустынных племён на каменья драгоценные. Нигде более в Своне и окрестностях самоцветов подобной красоты не сыскать. У пустынников, в свою очередь, мяса недостаток хронический, тогда как редкое праздничное застолье без лакомств скоромных должно обходиться. К иной же плоти животной издревле не приучены они, не добыть её попросту в песках-то раскалённых.

Контрабанду монахи жестоко пресекают, границу патрулируют, убивая нещадно, обращая в рабов любителей лёгкой наживы. Коих, впрочем, всё одно меньше не становится. От же натура человечья, лишь бы не работать, а урвать-то всяк горазд! Так и повелось к всеобщему благоденствию, процветанию приграничному: свирепые кочевники людей в полон толпами не угоняют, разве что изредка потаскушек для утех плотских, Свону войска регулярные на границе держать без надобности. Выходит – каждому по потребностям, при неукоснительном соблюдении интересов государевых.

Богатеи в своем отдельном мирке жируют при казне под защитой Претонов ¹⁰ местных или Прелатов ¹¹ орденских за мзду немалую. С последними шутки плохи, нипочем не спрятаться от длани их карающей, наказания не избежать. Шибко разрослось Братство Ордена ¹², с королевскою Тайной Канцелярией соперничает. Шпионов, агентов не счесть с обеих сторон, табели о рангах, пределов, преград не существует для них. Всяк без суда и следствия в подземелья пытошные легко на дыбу угодить может. Страшно жить стало. Затаились разбойнички, разбежались по городам и весям. Кто в Сагрию ¹³ мародёрствовать подался, кто на западное побережье в контрабандисты, каперы, пираты Гемурские ¹⁴. Оттого и зачах окрест промысел лихой, некого судить да колесовать-потрошить, жечь-рвать калёным железом на лобном месте.

Прошли времена весёлые, когда люди со всей округи чуть ли не через день поглазеть на публичные истязания и казни съезжались. Лицедеи бродячие, клоуны, крики, вопли пытуемых, кишки на помосте, запах горящей плоти, рёв экзальтированной толпы, кровь, эль рекой, блудницы с бесстыдно нагими грудями, пьянка-гулянка до утра. Было, да прошло… Палач с уныния лавку мясную держит. Всего-то и радостей осталось: воришку на рынке изловят, жену неверную с любовником застукают, ведьму-ведунью или, к примеру, вот курзона изобличат. Какой-никакой, а повод с родственниками встретиться, поговорить, руками помахать, размяться на свежем воздухе.

Изменника, еретика ли, фальшивомонетчика поймать – редкая удача! И палачу любо-дорого стариной тряхнуть, шкуру крючьями с кого заживо содрать. Всяко и помельче, известно, случается, шлюху грудастую не поделят, собаку чужую зашибут, ногу в сутолоке базарной отдавят. Всяко. Дерутся тогда, словно оглашенные, зачастую до смертоубийства доходит. Опять-таки, кто-то же должен соль-матушку в Сагрийских горах ¹⁵ ковырять-добывать, света белого не взвидя, в страшных копях заживо гния? Мрут там даже самые отчаянные и выносливые, точно тараканы на морозе, оттого пополнение постоянно требуется.

Что ж, поговорили о том о сём, подошло времечко в таверну возвернуться, дабы горло промочить, трескотней несущественной иссушенное. За период недолгого отсутствия нашего, поверьте, декорации нисколько не менялись. На изрядно полинялой, жалобно скрипящей под порывами ветра вывеске всё так же гордо значилось: «Первый Мечник». По слухам, лет двадцать тому назад основал сие угодное Вааглу заведение вышедший на пенсию бывший лучший в округе, но опальный боец на мечах. Здесь его немного погодя, будто свинью в пьяной драке, и прирезали. А память осталась. Однако поспешим вовнутрь.

Уютное местечко, в коем по неведомым пока ещё причинам праздно томился упоминаемый в начале нашего повествования господин, являло собой небольшое, сравнительно чистое, насколько позволяют туземные обычаи, помещение посетителей эдак на двадцать пять – тридцать с огромным камином посередине, единственным квадратным маленьким окошком, тщательно забранным мешковиной, и предназначалось, по-видимому, для обслуживания уважаемых людей по особым случаям. Ни дать ни взять банкетный зал! Несколько коптящих под потолком толстенных свечей давали в достатке мутного дрожащего света, кроме того, – о невиданная роскошь! – подсвечник стоял на каждом столе. Не-е-ет, черни явно не место здесь! Иной расклад там, за стеной! М-м-м-м! Громкая ругань, хохот, глухие удары, крики, женский визг, чёрт-те какие еще музыкальнейшие звуки варящегося, бурлящего, рвано-вонючего необычайно живого перфоманса, проникая урывками сквозь худую перегородку, вызывали неудержимое желание поучаствовать, напиться до соплей, помацать огромные упругие грязные сиськи, вполне возможно, схлопотать по физиономии, вываляться в грязи и, сломав, наконец, к всеобщему удовольствию пару-тройку челюстей и носов, провести остаток ночи за решёткой в тёплой компании потерявшего всякий облик человеческий разномастного отребья. Впрочем, гость наш никакого интереса до всеобщего веселья не проявлял либо весьма деликатно заинтересованность эту свою скрывал.

С трудом вмещающийся за низеньким колченогим столом незнакомец походил на огромный валун посередь вспаханного поля, такой же одинокий и неуместный. Схожесть вдобавок усугублял неимоверно грязный камзол, ещё, верно, при жизни Святого Кууна потерявший первоначальный цвет, взамен приобретший столь любезный взору истых приверженцев чумазых добродетелей Преподобного равномерный землистый оттенок. Видно, хозяину его всё ж не раз приходилось искать приюта в хлеву, деля ночлег с нищими, свиньями, кошками да крысами, изобилующими, надо полагать, блохами, вшами, вонючими клопами и прочей паразитской живностью. Не так ли? Сапоги, однако, добротные, воловьей кожи, да и накидка меховая, небрежно брошенная на соседний стол, – знатная, даром что заляпана изрядно. Удивительное дело, но за всё это время незнакомец ни единого раза не почесался! Хотите верьте, хотите нет! Он вообще не делал ровным счетом ничего такого, присущего и привычного всем без исключения горожанам, приятнейшего до рези в животе, до коликов печёночных, как то: не пердел, не рыгал, в тарелку не блевал, на пол не сморкался, под себя не гадил. Можете себе представить? Нет? То-то же! «Неужто чужеземец?! – удивлённо воскликнет проницательный наблюдатель. – В такой дыре? Каким лихом его сюда занесло?» И, конечно же, будет прав.

Внешность чужака, несомненно, заслуживала особого внимания. На вид ему было эдак лет сорок пять – пятьдесят. Глядишь, и поболее, а приглядишься, и поменее. Никогда ведь доподлинно не угадаешь, что скрывается под грязно-русыми кашлатыми лохмами, бородою клочной да двухнедельным слоем грязи с копотью. Бывает, обреют лицо злодею, приговоренному к пытке грушею ¹⁶, – такие юнцы желторотые обнаруживаются, хоть святых вон выноси! Не наш случай, ясный пень, но всё же… Широченные покатые плечи венчала огромная лобастая голова, вмещающая, осмелимся предположить, столько мозгового вещества, коего иному умнику и малой толики хватило б, дабы мужем учёным прослыть. Не каждому по зубам, согласитесь, постичь магию букв, словообразование из оных или, положим, цифирное исчисление мудрёное осилить. Живописать же Заповеди Ваагла вензелями орнаментальными, судить со знаньем дела о движении светил небесных и философствовать непринуждённо вообще лишь немногим образованнейшим монахам доступно! К тому ж излишнее это, кому-то нужно ведь и закуты выгребать, топором орудовать, за плугом ходить, руки-ноги-головы на поле брани рубить.

Почти полностью сокрытое косматой неухоженной бородищей, лицо под ней просматривалось волевое и решительное. Крупный, преломленный чуть ниже переносицы нос, нависая над тяжёлым, далеко выдающимся подбородком, придавал незнакомцу сходство с огромной хищною птицей. Схожесть вдобавок усиливали глубоко посаженные серо-стального цвета глаза, при всей своей напускной осоловелости чутко реагировавшие на каждый звук, каждое дуновение сквознячка, любое мимолетное движение. У такого орла, в народе молвят, мышь за спиной не проскочит незамеченной! В то же время, кажущееся нарочито медлительным и неповоротливым, это грузное человечье нагромождение излучало некую затаённую энергию, силу недюжинную звериную, готовую в любой момент разжаться, развернуться пружиною стальной и молниеносно ударить насмерть! Справедливость подобных предположений совершенно недвусмысленно подтверждал и немереной длины обнажённый двуручный меч, возлежащий здесь же, на столе, под правой рукой хозяина.

О-о-о-о, что это был за меч! Чудесное оружие! Великолепный фламберг ¹⁷! Огненный клинок – Посланник Смерти! Воины, когда-либо державшие его в руках, прекрасно осведомлены – повреждения, нанесённые волнообразным лезвием, почти всегда смертельны. Поражённый им умрёт либо на поле боя, корчась от боли, источаемой страшными рваными ранами, либо незначительно позже в адском пламени пожирающей плоть гангрены.

Гм… Увечья и болезни, без сомнения, проявления бытия, интереснейшие во всех отношениях, однако всему свой черёд. Мы всё ж таки в таверне, и всякому, попирающему землю грешную, отлично известно: ничто не скрашивает томительное ожидание лучше отменной свиной ножки, сдобренной, ко всему прочему, парой кружек чудесного монастырского эля. Незнакомец наш, невзирая на внешний вид, весьма непрезентабельный, человеком был, видимо, благородным, к тому же, как мы уже выяснили, неглупым, потому именно так он и поступал, отрезая закопчённым кинжалом добрые ломти сочащегося, обжигающе горячего мяса, серого ноздреватого хлеба и, монотонно перемалывая их отменными зубами, периодически запивал все это сомнительного вида бурой жидкостью, распространяющей вокруг тошнотно-кислое благоухание. Изредка благородно отрыгивал, брал меч, некоторое время задумчиво, словно оценивая его железную всеразрушающую тяжесть, будто свыкаясь, роднясь с ней, держал грозное оружие в вытянутой руке, вставал, делал несколько искусных выпадов, хитроумных, доведённых до автоматизма, сочетаний кустодий, обсессий и инвазий ¹⁸, вращал, колол, рубил воображаемых противников, плотно заполняя пространство вкруг себя пронзительно свистящей сталью. Обычные ратники и двумя-то руками схожие железки с трудом ворочают, здесь же… Нда-а-а! Силища! Немного подустав, осторожно, с потаённым уважением, долго и тщательно протирал потемневшее в битвах лезвие сальной тряпицей, смазывая остатками свиного жира из тарелки, правил небольшим оселком, после чего водружал ровно на то же место подле себя. Затем подходил к очагу, прокаливал кинжал в раскалённых углях и снова неспешно принимался за еду, причём ритуалы эти, абсолютно, заметьте, бессмысленные с точки зрения любого нормального жителя Карсты, осуществлялись после каждого упражнения без видимых на то причин.

Знатный аккуратист, по всему видать, этот чужеземец! Тем не менее ждать одобрения столь вопиющего чистоплюйства в здешних краях уж вряд ли когда-либо приходилось. Напротив, стоило бы опасаться оказий малоприятных! Но человек в большинстве случаев действует по заведённой им традиции, следуя привычкам, кажущимся в иной реальности правильными, незыблемыми. Беспечно забывая порой о том, что всякие слабости, втайне от глаз любопытных взлелеянные: в носу, к примеру, остервенело ковырять, ногти грызть, в паху, заднице чесаться самозабвенно, папиросу о ноготь выстукивать, материться на родном языке или вот оружие с маниакальным упорством начищать, нет-нет, а обязательно проявятся в непредвиденных ситуациях и выдадут вас с потрохами.

Канул час, другой… Давным-давно уж всё съедено и выпито. В объедках, по обычаю сброшенных на пол, деловито суетились, пировали крысы. Всяки ведь животины насыщаться должны, привес набирать. В том-то и есть, наверное, главный смысл жизни. Придёт их черёд, и они, будьте покойны, станут чьей-то пищею насущной. Ещё час минул… Свечи почти все догорели и погасли. Богатырский храп, исходящий от большого, недвижимого, изнурённого вынужденным заточением тела, зависая под почерневшим от копоти потолком, опускался геликоптером, мерным рокотом заполняя убогую комнатёнку, напрочь заглушая отзвуки бурного веселья, творящегося за стеной. Вот и крысы, прервав трапезу, разгневанно пища на все лады, потянулись в норы, избегая возмутительных вибраций. В тёмном углу приоткрылась малоприметная дверь, впустив на мгновенье сонм громких развязных звуков, и тут же закрылась, восстановив вновь относительную тишину.

– Свои, Юра, свои! – спокойный, с едва заметным акцентом, голос остановил блеснувший молнией клинок в считанных сантиметрах от шеи. – Держи себя в руках, пожалуйста!

– Свои по домам сидят! Стучаться надо! А-ах! – позёвывая, сонным голосом недовольно проворчали из темноты. – Так ведь оно и до беды недалеко!

– А это и есть мой дом, если ты ещё не заметил! Руки заняты, неужто не видно?! – вошедший с грохотом вывалил у камина большущую охапку дров. – Замёрзнуть хочешь? В этой дыре обычных дров с огнем не сыщешь! Из личных запасов Его Превосходительства Окружного Судьи Гнууиса Милосердного, между прочим! Или Господин Маршал желают кизячка ¹⁹ эндемичного термоядерного нюхнуть? Только намекните, это мы мигом устроим! В общий зал метнёмся на секундочку, нагребём ведерко, им и натопим! А чего в потёмках-то?

– Не паясничайте, Роланд, вам не идёт, – меч на прежнем месте, будто и не покидал его вовсе. – И вообще, что вы себе, на хрен, позволяете? Нет тут никакого Юры и уж тем более никакого Маршала непонятного. В тутошнем диалекте и слова-то схожие по смыслу отсутствуют, а вы…

– А что, по-вашему, присутствует… в тутошнем… хм… диалекте? – демонстративно игнорируя упрек, Роланд осторожно извлёк из-за пазухи вполне пригодные ещё огарочки свечей, уместно предположить, оттуда же, от Превосходительства, заменил ими сгоревшие, поджёг от лучины. – Научите нас, пожалуйста! – походя отфутболил в угол остатки крысиного банкета. – Вы же там, в Центре, самые умные! Всё знаете, всё умеете! Хансвурсты ²⁰, мля!

– Скажи лучше, где пропадал, бубёныть? Все жданки съел!

– Где, где… Город такой в Казахстане есть – Караганда! Поди, слыхал? В условленном месте! Где же ещё? Птичку почтовую хоть бы прислали! Какую-никакую весточку! – стало светлее, фламберг, наконец, показался во всей своей огненной красе. – Это что ещё такое?! Холи шит ²¹! Святая Мандрака ²²! Умом, что ли, все там тронулись?! Гвоздь в седле! Ты чего сюда притащил, осёл безмозглый?! Совсем еб*нулся, думмкопф ²³?!

– Да что с тобой случилось-то, Рол, в самом деле?! Меч как меч, ничего особенного…

Пришло время, думается, представить восхищённой публике нашего нового знакомца. Забудем ведь, вспомним позже, а уж вроде как и ни к чему, быть может. В столь беспокойную пору от чумной болезни помереть запросто, иль убьёт кто по недомыслию. Итак, его звали Роланд. Гражданин ГДР, в совершенстве владеет основными европейскими диалектами, включая, как вы уже наверняка заметили, русский матерный. В сравнительно недавнем прошлом – сотрудник Штази ²⁴. Рыжий, невысокий, кряжистый, руки волосатые, малость кривоногий, словом, местный типаж. Годков где-то за шестьдесят, по всем различимым признакам много старше Юрия.

Одет неброско. Ткани добротные, пошито аккуратно. Обувка приличная. Как говорится, простенько, но приличненько. Лицо умное, открытое, выражения, надо сказать, менее воинствующего. Скорее – интеллигентного, коль скоро схожие по смыслу определения в принципе приемлемы к нечёсаным, безобразно заросшим физиономиям. Волосы тёмные с проседью, нос прямой, глаза светло-карие, чуть навыкате, спокойные, и даже теперь волнение его выдавал лишь повышенных тонов, слегка срывающийся голос:

– Ничего особенного, говоришь?! У нас в Своне, чтоб ты понимал, легальное оружие только монахи куют. Дрек мит пфеффер ²⁵! Исключительно их прерогатива! Конкурентов без суда и следствия железом калёным в подвалах монастырских выжгли и внимательнейшим образом теперь доглядывают, чтобы никто, нигде, ни-ни с оружейным железом не шалил. Плуги, бороны, гвозди, подковы – это пожалуйста! Хоть пояс верности жене! За ваши пфеннижки – любой изврат! Всякое же колющее, режущее, ножик самый малюсенький перочинный – табу! Безусловно, сподручно и к палке гвоздь присобачить, но это уже другая статья, причём в твоем случае доказывать-то особо нечего, контрабанда, и дело с концом! Не свонских оружейных дел мастеров эта работа, сразу видно. Уж чёрт-те, когда орденские повсеместно запретили употребление и, соответственно, изготовление подобных извращенских волнистых штучек! Улавливаешь? Чирей на пятке! Что интересно, как бы это кому ни показалось странным, именно с позиций гуманности.

«Да уж! Гуманности в этом сумеречном жутковатом мирке хоть отбавляй! – Юрий перебирал в уме скупую нарезку сведений, упиханных в него за несколько дней сотрудниками Центра подготовки Специальных Операций. – Старина Рол, вон, поди, лет двадцать уже, наверное, торчит здесь, бедолага! И ведь не свихнулся ещё! Как только человеком умудряется оставаться?»

– …В действительности, ежели приглядеться, ничего странного в том нет, особенно учитывая необычайную тягу туземцев к выяснению отношений с использованием всевозможных подручных средств, в первую очередь, естественно, дробящих, рубящих, колющих и режущих. К числу коих относятся, безусловно, и мечи. Фламберги, кстати говоря, в ту далекую пору пользовались в народе огромной популярностью именно благодаря заложенной в них конструктивной особенности без особых усилий наносить противнику практически неизлечимые ранения. В какой-то момент даже возникла угроза потери боеспособности значительной части свонской армии! Это в мирные-то дни! А главное, из-за чего? Я тут недавно у судьи в библиотеке дубликат чрезвычайно любопытного документика тридцатилетней давности отковырял. Простофиля мой, попутно замечу, до сих пор абсолютно убеждён, что его зятёк ни читать, ни писать не выучен. Святая наивность, да хранит его Ваагл Великодушный! Так вот одним из первых пунктов сего документа значилось примерно следующее: «Ввиду участившихся фактов смертельных и приводящих к оным исходов бытовых ссор в казармах и в походах армии Её Величества, с целью пресечения и дальнейшего недопущения подобного, приказываю!..» Далее следовал обычный, как и в любой армии, бесхитростный набор громогласных, ни к чему не обязывающих мер. Типа, красиво отписались – баба с возу! Жуйте кизяк! Причина, надеюсь, теперь понятна?

– Ещё вчера понятна! Очумелые дубосеки трошки поубивали друг друга! Гляньте-ка, эка невидаль для сверхгуманного тёмного Средневековья! Чего ты мне всё разжёвываешь, точно школьнику? Я ж не маленький!

– Мы, немцы, люди спокойные, основательные, а вы, славяне, – черти нетерпеливые, всё больше по верхам скачете! Хотя нет, не все скачете, некоторые… Помню, помню, как кое-кто «Дворцовый этикет» провалил! Пробкой чуть из Академии не вылетел! Слушай, парень, лучше внимательно, дабы глупых вопросов потом меньше возникало. Важный момент! Нетрудно догадаться, что основной урон по вполне объяснимым причинам был нанесён командному составу. Мечи понтовые дорогущие, простой пехоте не по ранжиру. Не по попе клизма, так сказать! Ну, ясный пень… М-м-м-м… Монахи, ребята сообразительные, быстренько все эти косяки выявили, обобщили и запретили. Напрочь! Гвоздь в седле! И, что примечательно, ты не поверишь! – тут же эстафету вселенского гуманизма дружненько подхватили по всей округе! Просто-таки эпидемия человеколюбия какая-то! Зарруга! Сначала в Элефии ²⁶, что, в принципе, объяснимо, союзники как-никак, затем в Гемуре и Сагрийских княжествах. Чуть позже Онорский Фарриат присоединился и почти одновременно с ними – Гонгарский Союз. Причинам эдакого единодушия остаётся лишь подивиться! Не находишь? Нынче даже Южные племена не балуют! Есть ещё Северные племена и так называемые горцы – Пещерные Жители, но о них вообще мало что известно. Немногих же безбашенных, рискнувших ослушаться, общими усилиями методично изловили и заживо отправили разнообразить дастарханы Пустынников. Это чтоб присутствующие хорошенько прониклись всей серьёзностью возможных последствий! Нда-а-а… Страшная участь! Альбтраум ²⁷, мля! – артистично всплеснул руками Роланд. – Сдаётся мне, ты не догоняешь, брат! Выкроим попозже свободную минуту-другую, так и быть, подсвечу тебе темку. Кое у кого из наиболее одиозных пиратов, слыхал я, запрещённые игрушки всё ещё в ходу. Это отщепенцы, почти повсеместно персоны нон грата, жестоко преследуемые в большинстве цивилизованных, пускай и по здешним меркам, стран. Мечтаешь пополнить их славные ряды? Феррюкнутый ²⁸! Словом, желающих огненный меч вожделеть, пусть и тайно, тем более – сварганить втихаря, ни за какие деньги днём с огнём не сыщешь! Даже на заказ, в одном-единственном экземпляре. Вдруг подглядит кто? И ведь обязательно подглядят! Ходят, понятно, легенды всякие, где-то далеко за морем, за туманными островами Святого Пуута ²⁹, в Новых Землях кузнецы есть, но… Мы же оба прекрасно знаем, Ури, из каких музейных запасников тебе сей злосчастный двуручник выдали попользоваться.

– Ошибаешься, Рол, бубёныть! Честно добытый в сражении боевой трофей!

– Дык как ты не поймешь-то, думм ³⁰ твоя копф ³¹! Один чёрт – контрабанда, а за неё, красавицу, друг мой ситный, без суда и следствия того… Казнь, значит, смертная вовсю полагается. То-то и оно! Знаешь, как это бывает, да? Здешний Прелат орденский попросту выносит вердикт, и вся недолга! Жуйте кизяк! Всего одно слово. Большой палец либо вверх, либо, с гораздо большей вероятностью, вниз, – наглядно продемонстрирован знаменитый жест зрительских антипатий, – причём напрягает как раз то, что собственно процесс дальнейших неминуемых истязаний самим же палачам на откуп и отдан! Подход, к слову, вполне оправданный. Кому ж, как не штатным потрошителям, лучше знать, какими именно изощрёнными способами в мир иной ту или иную жертву препроводить? В зависимости от состояния здоровья, типоразмеров, силы, выносливости приговорённого и прочих разных важных параметров. Власти лишь пожелания свои могут высказать. Живодёры же в околотке весьма искусные имеются! О-о-о, можешь мне поверить, насмотрелся! Рука лёгкая, неделю помереть спокойно не дадут! Крепыш вроде тебя… хм… большая удача! Въезжаешь, о чём я?! Упрёшься, и дольше промучаешься… Одного не понимаю, неужели твои начальнички, идиоты, оружия приличного аутигенного подобрать не смогли?! Доннерветтер ³²! Полно ведь прекрасных мастеров в Своне!

– Да? А ничего, что пред тобою, так, между прочим, монсеньор Граах Ругонский, Претон Её Величества Королевы Морры, Верной Дочери Свона, Защитницы Отечества, Покровительницы Ордена, собственной персоной, а?! Имеющий, напомню, право, если у какого тут малька память подзакисла, носить любое оружие, хоть на Луне изготовленное! И владею я им, чтобы вы знали, по наследству от покойного ныне, да упокоит Ваагл душу его грешную, папаши своего, тоже, кстати говоря, Претона Ругонского – Фреема. Так что всё законно!

– Бля-а-а-а! Вымучил-таки? Смог? Неужели? Ну-ка, ну-ка, ещё послушаем! Дистрикту какого будете, боярин?

– Святого Ниикуса ³³, покровителя торговли. Столица, Оплот Веры – Ругон. Не понял! Я что, на допросе у прокурора?

– Нет, дорогой мой, ты не у прокурора. Пока. Присаживайся. Курить принёс чего?

В наступившей паузе явственно слышался глухой стук, будто чем-то методично долбили в стену. «…Руга! …руга! …руга! …даба! …аш! …даба!» – в такт гулким ударам неразборчиво доносилось из-за перегородки.

– Сходить, что ль, глянуть? – озабоченно кивнул в сторону источника нервических фонаций трактирщик. – Судя по всему, башкой ведь…

– На кой оно тебе? За чужой, сгнивший от застарелого сифилиса мозжечок переживаешь? Успокойся уже, старик, сами разберутся! И потом, слуги, в конце концов, на что?

– Дык за стену волнительно…

– Постой-ка, брат мусью! Не понял, ты чего без сигарет-то? – встрепенулся вдруг тот, кого назвали Маршалом Юрой. – Совсем озверел?! Сеанс связи только-только закончился, оборудование тёпленькое еще. Забыл заказать, что ли? Ай-яй-яй, как опрометчиво! – с явным удовольствием оттаптывался теперь он на собеседнике. – А не прихвати я блочок по старой памяти, листву прошлогоднюю или кизяк свой хвалёный в самокрутки набивал бы, да? Мастерило!

– Сам ты это слово десять раз подряд! Заказывал, знамо дело!

– И что? Отказали? Тебе, последнему ныне здравствующему ветерану Грюнвальдской битвы ³⁴?! Не свисти! Ни в жисть не поверю!

– Хм! Тоже мне шутник нашелся! – как-то криво ухмыльнулся Рол. – Помнишь, на соседнем потоке у технарей Оленька Бобкина училась? Партийная кличка – Губка Боб, гвоздь в седле! Страшненькая такая шикса ³⁵, чернявенькая, в очках, вислозадая.

– А то! Я и сейчас частенько с ней пересекаюсь, когда в конторе бываю. В основном, правда, в столовке. Где-то рядышком по хозяйственной части трудится. Кажется, на нашем же этаже, только в противоположном крыле. С Жанкой общаются эпизодически. Они же с одной кафедры.