Czytaj książkę: «Тени Блэкмура»

Глава 1. Тени Блэкмура.

Древний ветер несся по склонам холмов, касаясь выветренных камней стен замка Блэкмур, словно напоминая им о временах, когда они стояли гордо, без единого изъяна. Теперь же эти стены были покрыты мхом, их камни трескались от времени, а ветер, пробираясь сквозь узкие бойницы, завывал, как души тех, кто когда-то жил в этих местах.

Замок стоял на вершине холма, господствуя над землёй, как молчаливый страж, давно забывший, что охраняет. Его чёрные башни тянулись к хмурому небу, а издалека казалось, что это не просто крепость, а живое существо, наблюдающее за миром внизу. Даже в светлые дни, которых в этих местах было крайне мало, замок оставался покрытым тенью – его стены казались поглощающими солнечный свет, утягивающими его в глубины своей древней истории.

Ниже, у подножия холма, лежал Торнвальд – большой город, некогда процветающий, теперь же ослабший и опустевший после недавней катастрофы. Всего несколько лет назад эти земли поразила страшная эпидемия, которая унесла жизни многих. Болезнь вспыхнула внезапно, распространяясь с ужасающей скоростью, не щадя ни богатых, ни бедных. Торнвальд был особенно сильно затронут: улицы, когда-то полные жизни, опустели, а многие дома превратились в могилы для тех, кто не сумел побороть болезнь. Чумные ямы, где безымянно хоронили жертв, всё ещё лежали под мокрой землёй, скрытые под слоями серого пепла и грязи.

Город, окружённый высокими стенами, выстроенными, чтобы защитить его от внешних угроз, теперь сам стал символом страха и изоляции. В те времена, когда болезнь свирепствовала, многие из тех, кто остался в живых, запирались в своих домах, опасаясь даже взгляда соседей, боясь, что те могут нести с собой заразу. В больницах и храмах тела складывали одно на другое, так как уже не было места для всех умерших. Город был окружён стенами, но те не могли защитить его от врага, который пришёл изнутри.

Дома, выстроенные вдоль узких улочек, ветшали; крыши проваливались под тяжестью времени и невзгод, а жители, выжившие после эпидемии, медленно погружались в отчаяние. Ветер, пролетая по улицам, носил с собой запах сырости, гнили и чего-то неизбежно мрачного. Люди теперь редко выходили на улицы без крайней нужды, боясь, что даже спустя несколько лет проклятие болезни всё ещё может вернуться.

Горизонт был поглощён густыми лесами, тянувшимися далеко за пределы города и замка. Эти леса, покрытые вековыми деревьями, были известны своей мрачной репутацией. После эпидемии в них скрылись те, кто был изгнан или счёл, что жизнь в обществе больше невозможна. Сами леса казались тёмными и зловещими, как будто они впитали в себя боль и страх тех, кто погиб или потерял надежду.

На запад от замка простирались высокие горы, их снежные вершины словно устремлялись в попытке достичь облаков, но каждый день эти горы оставались затянутыми плотной пеленой тумана, отчего казались ещё более таинственными. На их склонах можно было встретить древние руины, давно покинутые людьми, но по-прежнему вызывающие страх у любого, кто подходил слишком близко. Ветераны прошлых войн рассказывали, что эти руины некогда были местом обитания древних магов, и что даже сейчас там иногда появляются огни, которые можно увидеть издалека.

Река Торн, протекающая недалеко от города, текла лениво и мрачно. Её мутная вода отражала лишь серое небо и беспокойные тени деревьев, которые наклонялись к её берегам, словно пытались укрыться от невидимой опасности. Говорят, что многие, погибшие от болезни, были сброшены в эту реку, и их души теперь навсегда застряли в её глубинах, тоскуя по утраченным жизням.

Несмотря на ужасное прошлое, жители Торнвальда продолжали цепляться за жизнь. Те, кто пережил эпидемию, стали более осторожными, но страх не покинул их полностью. Тени болезни всё ещё нависали над ними, и никто не был уверен, что чума не вернётся снова. Городские врачи и целители работали неустанно, стараясь предотвратить новую вспышку, но даже они не могли до конца объяснить природу той страшной болезни, которая погубила столько жизней.

Небо, тяжёлое от грозовых туч, уже готовилось разразиться дождём, когда первый раскат грома отразился эхом по горам и лесам. Этот звук прокатился по улицам города, коснулся стен замка и затих, оставив за собой ощущение чего-то неумолимого и неотвратимого.

Земля, истощённая болезнью и временем, словно замерла в ожидании. На горизонте загрохотал новый раскат грома, сопровождаемый вспышкой молнии, на мгновение осветившей замок и его угрюмые башни. Дождь, которого так долго ждали, начал медленно осыпать землю крупными каплями, которые, ударяясь о выветренные камни, сливались в грязные ручейки, стекая по склонам холма к Торнвальду.

Жители города спешно закрывали ставни и забирали с улиц немногочисленные товары, которые они рискнули выставить на продажу в этот серый день. Торговля, как и всё в этих землях, с каждым годом всё больше и больше угасала. После эпидемии торговые пути оказались нарушены, купцы обходили Торнвальд стороной, опасаясь неизвестной заразы, о которой шептались по всей округе. Город жил как на осадном положении, закрытый от внешнего мира, где каждый сам себе становился врагом в борьбе за выживание.

На главной площади, некогда шумной и оживлённой, теперь стояли лишь несколько палаток, а под ноги людей бросались собаки, ища пищу. Большая колокольня в центре города, когда-то служившая символом могущества и защиты, стояла молчаливой, её колокол давно не звенел, как и не звучала радость в этом угрюмом городе.

За пределами городских стен леса становились ещё более густыми и непроницаемыми, а болотистые участки превращались в ловушки для тех, кто осмеливался ступить за пределы протоптанных дорог. Эти земли давно забыли, что такое процветание, и каждый звук, доносившийся из глубины леса, вызывал у людей страх и суеверный ужас. Лес был жив, в нём скрывалось нечто древнее и зловещее, но никто не осмеливался говорить об этом открыто.

За стенами замка Блэкмур тоже царила гнетущая тишина. После эпидемии и здесь многое изменилось. В коридорах, когда-то наполненных слугами и воинами, теперь эхом разносились редкие шаги. Герцог Леорик, правитель этих земель, почти не покидал свои покои, погружённый в свои мрачные мысли и отчаяние. Смерть жены, таинственная болезнь дочери Фреи и череда неудачных попыток её исцелить обратили его жизнь в хаос. Замок, некогда блиставший своей мощью, теперь казался призрачным – тихим, будто находящимся в ожидании чего-то неумолимого и мрачного.

И вот, в этом мрачном и обветшавшем мире, один человек всё ещё продолжал свою работу, надеясь на чудо. Гаррус, личный лекарь замка, молодой, но уже искушённый в своём ремесле, пребывал в своих покоях. Его внимание было приковано к столу, на котором лежали свитки и книги, тёмные страницы которых рассказывали о лечении и о самых странных и пугающих недугах, которые могли поразить человека.

На небольшом столе стояла тусклая лампа, отбрасывающая слабый свет на его лицо, напряжённое и усталое. Серые глаза Гарруса блуждали по строкам древних текстов, которые он уже перечитал десятки раз, в поисках хоть какого-то намёка на то, как спасти Фрею. Он уже почти не надеялся, но его душа не могла смириться с мыслью, что девочку, которую он знал с детства, невозможно спасти.

Гаррус выглядел так, словно тень замка впиталась в его собственное сердце. Его лицо, когда-то полное жизни и сострадания, теперь казалось более мрачным и усталым, хотя сам он продолжал работать не покладая рук. Оставшись один в своей комнате, он бросил взгляд на окно, за которым сгустились тучи, и снова вернулся к своим записям.

Снаружи дождь уже набирал силу, его ритм стал чётче и резче. Потоки воды стекали по крыше, разбиваясь о камни двора. Гаррус вздохнул, его мысли вновь вернулись к Фрее. Она оставалась в своих покоях, по-прежнему не приходя в сознание. Ни одно средство, ни одно зелье, ни один совет не смогли принести ей облегчение.

Он встал, поправил сумку с инструментами на поясе и направился к двери. Ему было необходимо проверить её ещё раз.

Гаррус вышел из своих покоев и ступил в коридор замка. Гулкое эхо его шагов разносилось по длинным, холодным каменным стенам. Каждый шаг по полу, покрытому толстым слоем пыли, казался лишним звуком в этой угрюмой тишине, царившей в замке. Гаррус привык к этим бесконечным коридорам, к их гнетущей тишине и мрачной атмосфере, но с каждым днём ему всё тяжелее было подавлять в себе ощущение надвигающейся беды.

Проходя мимо запылённых гобеленов, висевших на стенах, он слегка прикасался к ним кончиками пальцев, чувствуя под руками древность ткани и холод, идущий от камней. Эти гобелены, когда-то яркие и пышные, изображали сцены былых побед и славы герцогов, но сейчас цвета поблекли, а изящные узоры потускнели. Даже это искусство, казалось, умирало вместе с замком.

Замок всегда казался Гаррусу живым существом – массивным, но медленно умирающим. Каждый камень здесь был свидетельством прошлого, а каждый уголок хранил воспоминания о временах, когда в его стенах бурлила жизнь. Теперь же замок напоминал забытую гробницу, а Гаррус чувствовал себя единственным живым человеком, который бродил по его пустым коридорам, словно тень.

Его мысли возвращались к одной и той же тревоге – к Фрее. Он уже столько раз пересматривал свои записи, перечитывал древние свитки, консультировался с другими лекарями, и даже пытался найти ответы в алхимии и старинных рецептах. Но всё это не дало результата. В какой-то момент он начал задаваться вопросом: а возможно ли вообще вылечить болезнь, которая охватила Фрею? Или же это нечто большее, что выходит за пределы его знаний?

Иногда, по ночам, когда сон всё никак не приходил, Гаррус задумывался о том, что он мог сделать неправильно. Может, упустил что-то важное в её лечении? Или, быть может, причина её недуга лежала вовсе не в физической болезни, а в чём-то другом, гораздо более тёмном и древнем? Это были страшные мысли, но они всё чаще посещали его сознание, особенно когда он находился один в своих покоях, окружённый молчаливыми стенами замка.

Гаррус знал, что замок таит в себе множество секретов. Он вырос в этих стенах и с детства наблюдал за тем, как его отец, также будучи лекарем, работал в этих залах. Но теперь, после всех лет, проведённых в замке, Гаррус начал ощущать, что здесь скрывается нечто большее, чем просто камни и воспоминания. Замок жил, и его тени были полны тайн, которые он не мог разгадать.

Иногда ему казалось, что стены замка шепчут ему что-то, когда он проходит мимо. Шорохи в углах, лёгкий скрип дверей, как будто что-то или кто-то наблюдает за ним из темноты. Гаррус старался не обращать на это внимания, списывая всё на свою усталость и беспокойство, но внутри него росло ощущение, что здесь происходит нечто большее.

Он остановился у окна в одном из пустынных коридоров и посмотрел наружу. Дождь стал сильнее, его капли стучали по стеклу, оставляя за собой длинные, извилистые следы. Взгляд Гарруса скользил по мокрым крышам Торнвальда, по чёрным улицам, где редкие прохожие спешили укрыться от непогоды.

"Столько боли," – подумал он, глядя на город внизу. – "И так мало надежды."

Эпидемия унесла слишком много жизней, и каждый день ему приходилось смотреть в глаза тем, кто выжил, но остался сломленным. Он чувствовал на себе груз их страданий, каждый раз, когда его звали на очередной случай, который не поддавался лечению. Как лекарь, он знал, что не может спасти всех, но в последние годы этот груз становился невыносимым.

Гаррус вдохнул глубже, собираясь с мыслями. В его руках всё ещё оставались средства, его знания не иссякли, и пока он жив, он не мог сдаваться. Фрея была ещё жива, хоть и находилась на грани, и он обязан был сделать всё возможное, чтобы вернуть её к жизни.

Его пальцы слегка задрожали, когда он прикоснулся к поясу, где висели маленькие кожаные сумки с травами и инструментами. Это был привычный жест, который он часто повторял, когда чувствовал себя неуверенно. В этих сумках хранились все его надежды и его умения – то, что он мог предложить миру.

Он ещё раз бросил взгляд на дождь за окном, затем медленно отошёл от него и продолжил путь по коридору. Гаррус остановился перед массивной дверью покоев Фреи, его рука замерла на прохладной ручке. За этими дубовыми створками лежала не просто наследница герцога, но и его личная боль, неразрешённая загадка, живая память о днях, когда мир был другим. Он несколько раз в жизни видел, как могучие стены замка Блэкмур переживали осады, как люди в его городе боролись с голодом и нищетой, но ничто не было столь разрушительным, как эпидемия. Болезнь накрыла королевство волной тьмы, как смерч, который пожирает всё на своём пути.

Фрея оказалась одной из тех, кто не смог избежать этой участи. Как и многие другие, она заболела внезапно. Сначала это выглядело как простая простуда, но вскоре её состояние резко ухудшилось. Лёгкий жар перешёл в неистовый огонь, который сжигал её изнутри. Она начала бредить, а её бледное лицо, некогда полное жизни, стало мертвенно белым. Её когда-то ясные зелёные глаза теперь были закрыты – и казалось, что вот-вот они закроются навсегда.

Однако Фрея не угасла так быстро, как многие другие. В то время как другие умирали за считаные дни, её тело продолжало цепляться за жизнь. Неделя за неделей она оставалась на грани, но не сдавала своих позиций. Гаррус, уже будучи хорошо знакомым с симптомами этой болезни, был поражён. Его медицинский разум не мог объяснить, почему она всё ещё дышит, когда другие уже давно перестали.

Для него это было больше, чем просто лечение. Он не мог избавиться от чувства, что Фрея является ключом к разгадке этой эпидемии, неким символом или судьбой, которая ускользает от объяснения. Почему она? Почему именно она осталась жива? Что удерживает её здесь, когда вокруг всё гибнет? Эти вопросы мучили его каждую ночь, когда он сидел в своей комнате, окружённый свитками и древними текстами.

Гаррус вспоминал, как он бродил по пыльным коридорам замка, перебирая старые книги, которые его отец и другие лекаря замка оставили после себя. Многие из этих томов содержали знания о болезнях, которые уже давно не видели в этом мире, а некоторые страницы пестрели записями о странных заболеваниях, которые когда-то поражали королевства в далёких землях. Но ни одна книга, ни один свиток не могли объяснить происходящего с Фреей.

Она была его последней надеждой. Она стала его вызовом, его личной войной. Каждый раз, когда он подходил к её постели, он чувствовал, как его сердце бьётся сильнее, и это было не только от страха потерять её, но и от чего-то более глубокого, чего он не мог себе позволить осознать полностью. Возможно, это была его вина за то, что он не сумел спасти других, за то, что он не был способен победить эту болезнь. Фрея была его искуплением.

Когда она заболела, Гаррус был ещё молодым лекарем, но уже тогда его отец и другие целители возлагали на него большие надежды. Теперь же, когда болезнь унесла всех, кто мог помочь, он остался один в этом древнем замке с древними туманными тайнами. И Фрея, эта слабая, едва живая фигура, стала его последней задачей.

Он вспомнил, как в детстве наблюдал за тем, как Фрея, ещё маленькая девочка, бегала по коридорам замка, смеясь и играя. Она всегда выделялась среди других детей своей живостью и энергией. Её звонкий смех разносился по всему замку, и даже старый герцог Леорик не мог скрыть своей гордости за дочь. Тогда Гаррус был обычным мальчиком, проводившим время среди слуг и наблюдая за работой отца, но уже тогда Фрея привлекала его внимание. Она была для него чем-то недосягаемым – светом, который казался слишком ярким для его серой, повседневной жизни лекаря.

Со временем их пути вновь пересеклись, когда Гаррус стал личным лекарем замка. Они редко общались, но каждый раз, когда он видел её в коридорах, его сердце замирало. Фрея выросла в прекрасную девушку с благородными чертами лица, но даже тогда, среди всей её величественности, оставалась та же искорка жизни, что и в детстве. Теперь же эта искорка почти погасла, и только Гаррус мог её вернуть.

Гаррус медленно открыл дверь в её покои. Тусклый свет свечей осветил комнату, в которой царила тишина, нарушаемая лишь тихим шорохом дождя за окнами. В центре стояла большая кровать с тяжёлыми шёлковыми занавесями, которые закрывали фигуру, лежащую на ней. Гаррус подошёл ближе и отодвинул занавес.

Фрея лежала на кровати, неподвижная, словно статуя. Её длинные почти белые волосы рассыпались по подушке, а лицо казалось ещё бледнее, чем обычно. Она была как фарфоровая кукла – красивая, но хрупкая и безжизненная. Её грудь поднималась и опускалась с трудом, как будто каждый вздох требовал от неё огромных усилий.

Гаррус опустился на колени рядом с её постелью и положил руку на её лоб. Кожа была холодной, но под ней ещё теплела жизнь, хоть и слабая. Он приложил все свои знания и умения, но болезнь оставалась непреклонной. Он не мог спасти всех, но если он не сможет спасти её – то кто тогда он?

Гаррус тихо присел на край её постели, его глаза медленно скользили по её неподвижному лицу. Каждый раз, когда он приходил к ней, в глубине души теплилась надежда, что вот-вот её глаза откроются, что она посмотрит на него, как раньше, с тем же блеском в глазах, который всегда заставлял его улыбаться. Но вместо этого, как и многие разы до этого, она молча лежала, её дыхание было едва уловимым.

Он вздохнул, отложив свои инструменты в сторону, понимая, что сегодня, как и вчера, лечение не принесёт новых результатов. Возможно, ему стоило просто сидеть с ней, рядом, говорить, как он всегда делал в такие моменты, когда тишина в её покоях становилась слишком угнетающей.

– Ты бы видела, что сегодня творилось на кухне, – начал он мягко, его голос звучал почти как шёпот в этой тихой комнате. – Кухонный мальчишка уронил целую корзину с яблоками. Ты бы видела, как они катились по полу, словно решили устроить собственное представление.

Он посмотрел на Фрею, как будто ждал, что её губы дрогнут от улыбки, но её лицо оставалось таким же спокойным и безжизненным. Однако это не остановило его.

– А Марта, наша повариха, бедняжка, – продолжал Гаррус, стараясь удержать в голосе лёгкость. – Она так рассердилась! Кричала на него, как на маленького воришку. Но я уверен, она простит его. Она всегда всех прощает, как бы ни ворчала. И я знаю, что в следующий раз, когда ты будешь в силах встать с постели, она испечёт твой любимый пирог с вишней.

Он помолчал на мгновение, наблюдая за тем, как её грудь едва заметно поднимается и опускается под одеялом. Ему казалось, что эти истории, как и его прикосновения, проникали к ней, пусть она и не могла ответить. Гаррус был уверен, что Фрея слышит его, что где-то глубоко внутри она всё ещё с ним.

– Я всё ещё вижу, как ты бегаешь по двору замка, – сказал он тише, голос его стал более задумчивым. – Помнишь? Ты была неугомонной девчонкой. Даже слуги не могли тебя остановить. Ты всегда убегала от них, смеясь, прячась за старые колонны. А потом появлялась откуда-то с самой широкой улыбкой на лице, как будто тебе удалось победить всех.

Он чуть усмехнулся, воспоминания о том времени согрели его на мгновение, как лучи далёкого, почти забытого солнца. Тогда замок казался живым, полным звуков, смеха и жизни. Но сейчас, когда его старые стены дышали лишь эхом пустоты, Фрея была последним напоминанием о том времени.

– А помнишь ту старую башню? – его голос смягчился, словно от прикосновения этих воспоминаний. – Ты всегда хотела туда забраться. Один раз ты почти упала с лестницы, но я успел тебя поймать. Ты тогда смеялась надо мной, будто это была лишь игра. Я никогда не забуду тот момент, когда ты сказала: "Гаррус, ты как стражник, который всегда на страже." Ты была права. И сейчас, наверное, я всё ещё на страже, хотя ты и не видишь этого.

Гаррус провёл рукой по её ледяным пальцам, стараясь согреть их своим прикосновением. В его душе поселилось что-то тёплое, почти нежное, когда он говорил с ней так, как будто она отвечала ему своим молчанием.

– Я скучаю по тому времени, – тихо добавил он. – Всё было проще, и казалось, что мир никогда не изменится. Но теперь всё иначе, правда? Всё как-то… мрачнее. Но, Фрея, ты должна вернуться. Должна снова улыбнуться.

Он замолчал, опустив голову, ощущая, как напряжение в груди стало едва переносимым. Иногда ему казалось, что он говорит для себя, что эти истории не нужны ей, что она их не слышит. Но каждый раз, когда его голос касался этих тем, он чувствовал, как его собственная боль на мгновение отступает. Он говорил с ней, потому что только так мог сохранять надежду.

Гаррус вновь взглянул на её лицо, на её тонкие губы, которые, казалось, могли вот-вот произнести слово. Но молчание оставалось непреклонным, как стена между их мирами.

– Ты, наверное, думаешь, что я говорю слишком много, да? – усмехнулся он, хотя на его лице осталась лишь тень той улыбки. – Но знаешь, кто-то должен держать тебя в курсе всего, что происходит. Замок без тебя – это уже не тот замок. Торнвальд без тебя – не тот город. Мы все ждём тебя, Фрея.

Гаррус замолчал, осознавая, что больше не может говорить. Ему казалось, что каждое его слово весило тонну, что его собственная усталость росла с каждым рассказом. Он посмотрел на её спокойное лицо и, собрав все силы, встал, тяжело вздохнув.

– Отдыхай, – сказал он тихо. – Я вернусь завтра.

Гаррус закрыл за собой дверь покоев Фреи, глубоко вздохнув. Он чувствовал, как тяжесть его тревог нарастает с каждым днём, словно груз, который он больше не в силах нести в одиночку.

Он направился по длинному коридору, погружённый в свои мысли, когда услышал знакомые шаги – тяжёлые, гулкие, несущие с собой скрытую силу и властность. Через несколько мгновений в коридоре показалась высокая фигура герцога Леорика. Его шаги были уверенными, но каждый, кто хоть немного знал его, мог увидеть, насколько сильно его измучило время. Глубокие морщины на лице, серые, почти полностью выцветшие волосы и тёмные круги под глазами выдавали усталость и беспокойство, с которыми он жил уже несколько лет.

Но в его ледяных голубых глазах всё ещё горел огонь – тот самый огонь, что помог ему держать замок и город под контролем в тяжёлые времена. Леорик был тем, кто никогда не сдавался, кто всегда находил силы продолжать, несмотря на все удары судьбы. Он был сильным правителем, но болезнь Фреи ударила по нему сильнее, чем любые войны и эпидемии.

– Гаррус, – произнёс Леорик тихим, но твёрдым голосом, останавливаясь перед молодым лекарем. – Как она?

В этом вопросе скрывалась не только отцовская тревога, но и неподдельная надежда. Леорик каждый раз надеялся услышать хорошие новости, но последние годы были полны разочарований.

Гаррус посмотрел на герцога, стараясь скрыть свои собственные сомнения.

– Она… в том же состоянии, милорд, – ответил он, стараясь, чтобы голос не дрогнул. – Но она держится. Её состояние не ухудшается.

Леорик посмотрел на Гарруса ещё раз, его взгляд смягчился, и на мгновение суровая маска правителя сползла, обнажив уставшего, измученного отца, который, несмотря на свои амбиции и тяжёлую судьбу, всё ещё находил силы поддерживать тех, кто был ему дорог. В его глазах горело не только доверие, но и нечто большее – теплота, которую редко можно было увидеть за его строгим и властным фасадом.

– Гаррус, – сказал Леорик, и его голос прозвучал по-отечески мягко, как будто перед ним не был обычный лекарь, а сын. – Я знаю, что ты сделал всё возможное. Ты был рядом с нами во время самых тёмных дней, и я хочу, чтобы ты знал – я горжусь тобой.

Гаррус опустил взгляд, не зная, как ответить на такие слова. Он всегда уважал герцога за его силу, за его решительность, но никогда не ожидал услышать от него столь тёплые, почти отеческие слова.

– Ты для нас не просто лекарь, – продолжил Леорик, его голос немного дрогнул. – Ты стал частью нашей семьи. И как я доверяю тебе, так и ты должен доверять себе. Я верю, что ты сможешь спасти Фрею. И если тебе нужно время, если тебе нужны ресурсы – всё, что угодно, я дам тебе. Я знаю, что ты никогда не сдаёшься.

Гаррус посмотрел на герцога с благодарностью, его глаза на мгновение заблестели от эмоций, которые он долго скрывал. Он знал, что эти слова значат для Леорика многое. В его голосе чувствовалась не только вера в Гарруса, но и что-то более глубокое – словно Леорик видел в нём не просто лекаря, но сына, которого судьба у него отняла.

– Спасибо, милорд, – тихо произнёс Гаррус. – Ваши слова для меня много значат. Я сделаю всё, чтобы вернуть Фрею к жизни. Я обещаю вам.

Леорик подошёл ближе и положил руку на плечо Гарруса. Это прикосновение было не просто жестом благодарности – в нём чувствовалась вся тяжесть любви, утраты и веры, которые он нес на своих плечах.

– Ты был с нами в самые тёмные дни, и я знаю, что ты останешься с нами до конца, – сказал Леорик тихо. – Я верю в тебя, как в своего сына. Не забывай об этом.

Гаррус молча кивнул, чувствуя, как на него накатывает волна эмоций. Эти слова были для него как бальзам на рану. Он уважал и любил своего герцога не только как правителя, но и как человека, который, несмотря на свои утраты и боли, всё ещё находил в себе силы верить в других.

Леорик убрал руку с плеча Гарруса и, сделав ещё один тяжёлый вдох, медленно развернулся, собираясь уходить.

– Отдыхай, Гаррус, – сказал он, направляясь в сторону своих покоев. – У тебя впереди ещё много работы.

Когда шаги герцога замерли в дальнем конце коридора, Гаррус остался один. Его сердце было полно благодарности и ответственности. Он был готов сражаться за Фрею до конца, потому что не мог подвести того, кто относился к нему как к родному.

Гаррус стоял на месте ещё некоторое время после того, как герцог Леорик ушёл. В его голове всё ещё эхом раздавались тёплые, почти отеческие слова герцога. Он чувствовал себя одновременно сильнее и уязвимее. Доверие, оказанное ему Леориком, давало ему силы, но также увеличивало груз ответственности, который он носил на своих плечах.

Он понимал, что ему нужно немного отвлечься, чтобы привести мысли в порядок. Решение пришло само собой – в городе Торнвальд, недалеко от замка, была таверна, где он иногда находил краткое утешение от постоянной работы. Там, среди простых жителей, он мог позволить себе на мгновение забыть о своих обязанностях, расслабиться, пусть даже на короткий миг.

Спускаясь по узкой дорожке от замка к городским улицам, Гаррус чувствовал холодный ветер, обдувающий его лицо. Дождь прекратился, но небо оставалось затянутым тучами, и воздух был сырой и тяжёлый, словно сам город погружался в бесконечную тоску. Торнвальд, некогда живой и полный суеты, теперь казался тихим и опустошённым. Люди всё ещё боялись вспышек болезни, и только немногие осмеливались выходить из своих домов.

Таверна, как обычно, была полна тихого гомона. Люди собирались здесь, чтобы обменяться новостями, скрыться от холода и серости, и хотя веселья было мало, они пытались поддерживать друг друга в эти трудные времена. Гаррус вошёл внутрь, ощутив приятное тепло от горящего в очаге огня. Он нечасто позволял себе такие визиты, но сегодня чувствовал, что ему нужно хотя бы немного отдохнуть.

Он не сразу заметил свою ученицу и помощницу Лину, сидящую за дальним столом с несколькими местными жителями, но, когда её глаза встретились с его, он почувствовал в себе что-то тёплое. Лина вскочила со своего места и направилась к нему, её тёмные волосы мягко струились за спиной, подчёркивая её утончённые черты лица. Она действительно была красивой девушкой, и её светлая улыбка, несмотря на тяжёлые времена, всегда приносила ему внутренний покой.

– Гаррус! – с искренней радостью сказала она, подходя ближе. – Я не думала, что увижу тебя здесь.

– Лина, – ответил он, улыбнувшись в ответ, чувствуя, как на душе становится легче. – Мне нужно было немного отвлечься.

Лина жестом пригласила его присесть за стол.

– Хорошо, что ты пришёл. – Её глаза светились тёплым светом. – Ты всегда столько времени проводишь в замке… тебе нужно иногда отдыхать. Ты слишком много на себя берёшь.

Гаррус уселся рядом с ней, и они начали тихо разговаривать о том, что происходило в городе и в замке. Лина рассказывала, как она помогает местным жителям, лечит их болезни, как дети называют её «волшебницей». Она всегда была такой – весёлой, энергичной и искренне преданной своему делу. Но в её словах Гаррус чувствовал что-то большее – она заботилась о нём.

Через некоторое время их разговор затих, и Лина посмотрела на него с серьёзностью, которую он редко видел в её глазах.

– Гаррус, – начала она тихо, словно собираясь сказать нечто важное. – Ты ведь понимаешь, что ты не обязан спасать всех. И ты не обязан всё время быть у постели Фреи.

Её слова застали его врасплох. Он замер на мгновение, прежде чем посмотреть на неё с удивлением.

– Что ты имеешь в виду? – спросил он осторожно, уже понимая, к чему она ведёт.

– Ты делаешь всё возможное, чтобы спасти Фрею, – продолжила Лина, её голос стал мягче, но не потерял решительности. – Но я вижу, как это тебя изматывает. Ты погружаешься в это настолько глубоко, что забываешь о себе. Я… я боюсь за тебя. Мне кажется, что эта борьба – она тебя убивает.

Гаррус не знал, что сказать. Лина подошла к самой сути его страхов – той части его души, которая отчаянно цеплялась за надежду на спасение Фреи, но при этом постепенно угасала под тяжестью этого долга.

– Я не могу её оставить, – ответил он, с трудом подбирая слова. – Леорик верит в меня. Он доверяет мне. Я не могу подвести его… и Фрею.

– Но что если ты потеряешь себя в этой борьбе? – Лина слегка наклонилась ближе к нему, её глаза искали его взгляд. – Ты уже сделал всё, что мог. Но ты не должен жертвовать собой ради того, что может быть… невозможно.

Её слова проникли глубоко в его сердце. Он знал, что Лина не просто волновалась за него как за друга и наставника. Она любила его. И эта любовь давала ей силу говорить с ним так открыто, рискуя вызвать у него обиду или раздражение.

– Я знаю, что Фрея дорога тебе, – продолжила Лина, её голос стал чуть более дрожащим. – Но я прошу тебя подумать о себе. О нас… может быть, пришло время оставить её. Ты сделал всё, что мог. Но ты тоже заслуживаешь счастья, Гаррус.

Гаррус почувствовал, как его сердце сжалось от этих слов. Он знал, что Лина права. Он не мог вечно оставаться у постели Фреи, цепляясь за каждый её вдох, за каждый слабый признак жизни. Но мысль о том, чтобы оставить её, отпустить её – казалась ему предательством. Предательством и перед герцогом, и перед самим собой.