Я журналист и писатель, подвизаюсь на этом поприще уже около 40 лет. Мне всё интересно и до всего есть дело, это профессиональное любопытство вкупе с природной любознательностью. Разумеется, жизнь сводила меня со многими персонажами, реальными, полуреальными, мистическими, мифологическими и вымышленными. С вымышленными у меня особые отношения. Дело вот в чём. Мы никогда не знаем, что было и его не было на самом деле. Произошло событие – и нет его, оно осталось в человеческих воспоминаниях, которые со временем искажаются, и чем дальше, тем сильнее. Даже на примере собственной жизни каждый из нас по-разному вспоминает прошедшее, меняется эмоциональная и мотивационная раскраска событийного ряда, что казалось нам злом, оказалось по своим последствиям добром, и наоборот. Поскольку я живу уже достаточно долго, не только календарно, но и эпохально, почти 60 лет, за которые сменилось несколько эпох, и жил в разных странах не только географически, но и исторически, то у меня есть опыт и предметное понимание того, что называется цайтгайстом – духом эпохи. Многие современные представления о добре и зле, о благе и вреде, о верности и неверности, неприменимы ко многим ушедшим эпохам и странам. Например, убийство людей и насилие во многих странах и эпохах считалось доблестью, грабёж и мародёрство воспринимались как само собой разумеющиеся и законные способы обогащения, уклонение от дуэли, где негодяй мог запросто безнаказанно убить благородного человека, считалось трусостью, осуждалось и презиралось. Вещи, которые сейчас во многих странах стали нормой, например, добрачные связи мужчины и женщины, или связь людей одного пола, в разных культурах воспринималась по-разному. В Древней Греции связь зрелого мужчины с юношей поощрялась, а в Иудее за такое побивали камнями, и происходило это в одно время и у соседних народов, когда уже шло взаимное культурное проникновение.
Тема Иуды Искариота очень много муссировалась на протяжении веков. Высказывались богословы, историки, религиоведы, художники, писатели, поэты и многие желающие высказаться. Но это всё домыслы, интерпретации, симулякры и фантомы. Мне в этом отношении понятны многие точки зрения, потому что по базовому образованию я всё же историк, окончивший исторический факультет Московского университета, много занимавшийся античностью, и имеющий также систематические сведения в области иудейского и христианского богословия, а также обширную религиозную практику. Под последним я понимаю следующее: в течение сорока пяти лет я принимал личное участие в различных религиозных практиках и плотно общался как со священнослужителями, учителями, адептами, так и практикующими верующими, имевшими персональный опыт духовной жизни, молитвы, соблюдения предписаний и обрядов, а также набравшихся впечатлений и переживаний от экстатических состояний, сопровождавшихся необъяснимыми наукой феноменами.
Относясь ко всему скептически, предпочитая не верить, а знать наверняка, вынужден признать, что мир не так уж просто устроен, и невидимая часть, скрытая от наших и обычных органов восприятия, и от научных приборов, всё ж проявляется порой в разных необъяснимых вещах даже в материальном мире. Сам наблюдал и состояние одержимости у людей, и мироточение икон, и точность пророчеств, и невероятное, буквально сверхъественное стечение обстоятельств, наступавшее после усиленных молитв.
Лично меня до сих пор увлекают некоторые малоисследованные области таких весьма отвлеченных богословско-теоретических дискурсов и нарративов, как теодицея, эйзегеза и сотериология. Уже много лет не проходит и дня, чтоб я не погружался хотя бы ненадолго, в размышления о природе Бога – кто Он, откуда взялся, как Он создавал Вселенную, для чего Он это делал, сколько времени у Него это заняло, зачем Ему человек разумный, что Он хочет от человека, и чем Он интересен человеку, если наделил того свободой воли, то есть свободой хотения и свободой выбора? И что такое “по образу и подобию”? Есть ли у Бога руки, ноги, голова, рот, пищеварительная система, и всё прочее? Если есть, и Ему нужна пища, то Он, наверное, нуждается в испражнении. Если Он пьёт воду, то Ему надо помочиться и Он потеет. Если у Него есть гениталии, то для чего и как Он ими пользуется? Если Он молодой мужик, полноценный, в нём неизбежно играет тестостерон, у него есть инстинктивные потребности в продолжении рода, что сопровождается и утренней эрекцией, и ночными поллюциями. По иудейским законом, человек после семяизвержения нечист какое-то время. Если потребности молодого мужского здорового тела сопровождались непроизвольными фантазиями, то есть ли грех тогда на человеке, можно ли его считать полностью безгрешным? Может, кому-то это покажется кощунственным, даже святотатством, но в моих вопросах есть необоримая логика, и базируется она на исходниках в текстах, считающихся священными. Если Иисус, Сын Божий, как Он свидетельствовал Сам о Себе, ел и пил, то, соответственно, ему надо было и облегчиться, и подтереться, и помыться, чтоб не вонять как обгадившийся вокзальный бомж на летнем солнцепёке. И уж Он точно знал, откуда и почему появляются дети.
К сожалению, современный читатель, если он не специалист и никогда не заглядывал и тем паче не погружался Священные Писания, и не читал ничего по истории религии, но относит себя к какой-либо авраамической религии, не всё поймёт из моих бесед с двумя странными дядечками, выдавших себя – или являвшихся на самом деле – Каином и Иудой. Я оставляю запись беседы без своих комментариев, там мне нечего комментировать, только читателя с толку сбивать.
Я поначалу хотел опубликовать эту запись в своей газете, но потом подумал – мало мне комментариях пишут гадостей, вроде того, когда ж ты уже сдохнешь, еврейская морда, и когда вы все сгинете с нашей Святой Руси, и зачем вы нашего Христа распяли? Но вот из этой беседы многие вещи прояснятся.
Сама беседа проходила на Поварской улице, во внутреннем дворе некогда роскошной дворянской усадьбе, где во дворе всё ещё сидит зачем-то Лев Толстой. В этой усадьбе, согласно домыслам литературоведов, жила семья графов Ростовых; одна из них, юная Наташа, стала мемом и героиней множества замечательных анекдотов про вымышленного героя войны 1812 года поручика Ржевского, тоже ставшего мемом. В этой мемологии есть интересная семантическая и семиотическая канва: придуманные люди, чьи образы стали привычными благодаря созданным вокруг их имён нарративам, тестам и образам, истории которох были визуализированы через изобразительное искусство, театральную драматургию и кинематограф, стали такими же реальными, как другие мемы, бывшие некогда живыми людьми, например, Василий Иванович и Петька, Ленин и Брежнев. Фольклоризация образов размыла черты между явью и навью с правью, между правдой и вымыслом. Зачастую правды мы вообще не знаем. Но вымысел живучее правды. Например, реальный и выдуманный Александром Дюма мушкетёр д’Артаньян практически не имеют меж собой ничего общего. Вымышленным образам ставят памятники, например, Остапу Бендеру или бравому солдату Швейку. По Патриаршим прудам, где я родился, и до сих пор рядом живу, водят экскурсии по мотивам булгаковского романа, и показывают место, где сидели Берлиоз с Бездомным, и переход, где Берлиозу отрезало голову. И люди свято верят в это, хотя никогда трамвай не ходил по этим местам, там никогда не было даже трамвайных путей. Так же точно водят экскурсии по местам, по которым Христос нёс свой крест, и куда прикладывался, чтоб передохнуть. Люди суют пальцы в образовавшиеся за сотни лет вмятины от доверчивых паломников и туристов, и испытывают благоговение, переживает реальное присутствие Божьего Духа. Как на это экстатическое переживание должен влиять тот факт, что на рубеже тысячелетий ни этих улиц, ни домов не было? Люди погружаются в гиперреальность, которая для них куда важнее, чем реальность обыденная, профанная. Ради своих переживаний и фантомных воспоминаний о пребывании в мире сакральном, горнем, тысячи мучеников были готовы погибнуть, отдать свои жизни. Соответственно, их представления о реальности их умозрительных конструкций, их вера в обещанную со слов других людей награду, которая их ждёт за мучительным нырком в безжизненность, давали им силу преодолеть инстинкт жизни, и, подавляя в себе животную волю к жизни, они усилием нервическим выбирали боль и небытие, чего ни одно из животных никогда не сделало бы. Это удел человека разумного – жить иллюзиями, верой в неизвестно что и ожиданиями неизвестно чего. Это основной или побочный продукт высшей нервной деятельности. Хотя он встречается в экспериментах с млекопитающими. Крысу бросают в ведро с водой, из которого она не может выбраться, и она тонет через пятнадцать минут. Однако если её вытащить, когда она уже обессилила и готова сдаться, и дать ей обсохнуть, отогреться и покушать, то когда её в следующий раз бросят в ведро, она будет держаться шестьдесят часов, только на вере и надежде, что кто-то проявит любовь, придёт и спасёт.