Czytaj książkę: «Умирая – оживаю»
Глава первая
Песочные часы состоят только из одного сосуда продолговатой формы. До отказа наполненные песком, они демонстрируют пространственно-временно́е искривление, известное науке как «шиворот-навыворот». Нижнее и верхнее отверстия стеклянной ёмкости связаны между собой порталом: при выходе через любое из них можно попасть обратно внутрь сосуда с его противоположной стороны. Такая конструкция позволяет песочной массе проваливаться в нижнюю диафрагму и тут же сверху пополнять самоё себя. При этом уровень песка в часах никогда не меняется, но круговое движение идёт полным ходом. Можно даже видеть, как по трубке сверху-вниз движется ползунок: специальная перемычка, разбивающая песочную массу пополам и обозначающая настоящий момент времени. На полное его передвижение от края до края в экспериментальной модели отводится секунда, но в гипотетической реальности речь идёт о минимальном мгновении…
«…Потому что время – миг без конца и края! – тягучей мыслью констатирует Иван Иванович. – В реальности, в самой обычной реальности…». Впервые он наблюдал такие часы много лет назад в виде учебной голограммы, когда ещё мучился студентом Московского Института Квантовой Физики. Голографический экран в просторной аудитории работал не столько в качестве информационного источника, сколько для визуализации мудрёных мыслей, которыми струил беспощадный Лев Алексеевич, профессор философии и преподаватель по диалектике.
Теперь же Ивану Ивановичу весьма необычно думать о том, как что-то происходит «когда-то»! Да и происходит ли оно или происходило – тоже вопрос. Как и с тем, что будет… Ведь в отличие от нормальных часов учебный экземпляр иллюстрирует «зацикленное сейчас». На верхней его части отгравирована буква «П», обозначающая прошлое, тогда как на нижней красуется «Б», говорящая о будущем. И что остаётся делать, когда время течёт из прошлого в будущее и тут же перетекает из будущего в прошлое? Теперь-то он на своей шкуре испытывает, как «П» и «Б» объединились друг с другом в структуру «вечное настоящее». На лекциях оно видится при увеличении масштабов голограммы, когда трубка повторяется с обеих сторон, оказываясь трубой нескончаемой длины, а караван ползунков с конусообразными носами движется по непрерывному тоннелю. Ибо так должна выглядеть «волна вечности» в понимании хмурого диалектика.
В реальности же оно ощущается намного драматичнее. Воспоминания не совсем являются воспоминаниями, скорее, они и есть действительность. Остаётся только войти в неё и лицезреть местную обстановку. Вот и зашёл наш уважаемый Иван Иванович сюда не любопытства ради, но и неизвестно почему. Хотя оно не так важно – впечатляет обзор. Потому что ничто тут не рождается и не умирает: всё существующее здесь – оно есть всегда. А он лишь разворачивает скрученный холст с заранее набросанным рисунком, словно развивается только его внимание, а не весь этот мир. Вот он сидит на паре, слушает Льва Алексеевича и, глупо кивая, поглядывает на голограмму. Тут же вырисовывается детская комнатка, где пузатый Ваня молочными зубками покусывает за пятачок резиновую хрюшку. А вот и жена, Анастасия Васильевна, сморщив брови бегает по кухне с дымящейся сковородкой. И существующие сцены гармошкой вытягиваются из глубины его нутра, на котором и заканчиваются, свободно умещаясь в поле зрения. Они не то внутри головы, не то снаружи; а может, и там, и там. И, главное, нет никакого движения – всё как на киноплёнке, которую он видит целиком.
– Я не могу себе представить, чтобы время стояло на месте, но при этом жизнь продолжалась! – честно отвечает он преподавателю на каверзные вопросы из серии «а что будет…». Подобные вопросы настолько изматывают его ум, что он уже сомневается в правильности выбора профессии. Ну вы только представьте, что будет, если физически соединить северный и южный полюса продолговатого магнита без деформации самого магнита? У юного Ивана, например, сложности возникают на этапе постановки вопроса, не говоря уже об ответе на оный. А что будет, если рождение и смерть произойдут одновременно с одним и тем же субъектом? Вот над такими вещами надо думать, а не выискивать сто рублей на майонез, бегая по студенческой общаге.
Правда, сейчас ответы возникают сами собой при, так сказать, эмпирическом опыте. Сознание Ивана Ивановича пребывает в состоянии покоя и равновесия, но и не без сопутствующих тому изменений. Всё его естество мистическим образом то исчезает, то появляется, то исчезает, то появляется… словно мигалка или мерцающий свет. Причём речь здесь идёт лишь о действиях без кульминаций, ибо ни мёртвого сна, ни полного пробуждения достичь он не может. Зато скорость, с которой противоборствующие силы сменяют друг друга, неуклонно повышается, что укрепляет иллюзию их собственной непрерывности и приближает эффект консолидированной одновременности… Подобная реинкарнация весьма отличается от всех известных шаблонов, ибо «перерождается» наш Иван Иванович в том же самом мире, в котором параллельно «умирает», не теряя при этом чувства целостности жизни.
Но, главное, он не может точно сказать, в какой момент началось этакое его приключение и когда закончится. Ежели выражаться категориями «прошлого» и «будущего», то мерцает он вроде всегда, и позади него может быть только бесконечная череда начал, а впереди – бесконечная череда концов. Хотя тут ещё нужно выяснять, как правильно счёт вести: от появления к исчезновению или от исчезновения к появлению? Вот на этой мысли у Ивана Ивановича и случается «исторический» поворот. Как только он обращает внимание на сие обстоятельство, так сразу же возникает тот самый эффект одновременности, и сидеть на двух стульях становится невозможным. Он интуитивно выбирает родное себе направление и проникается смыслом собственной вибрации. На самом деле никакого зигзагообразного движения между жизнью и смертью не происходит, ибо его сознание периодически выходит из небытия в бытие, как если бы он шагал по темнеющему коридору и всё ярче зажигал фонарь. Обратное же направление суждено той ментальности, которая не совсем ему принадлежит. Значит, здесь присутствует кое-кто другой, который смотрит на вещи противоположным образом. Выходит, когда Иван Иванович целеустремлённо просыпается, в это время некая персона упорно засыпает, из-за чего сохраняется состояние всемирного «полудрёма». Получается, душа Ивана Ивановича является какой-то коллективной собственностью? Интересно, кто же вместе с ним вершит этакое общее дело? Впрочем, об этом мы узнаем в следующей главе. Но, несмотря ни на что, предложенная модель Мироздания выглядит гораздо внушительнее, нежели диалектический материализм Маркса! Ведь речь-то идёт о вечности…
