Czytaj książkę: «Тернистые тропы»
Часть I. Потрясение
Глава первая. Кинофестиваль в Сан-Франциско
Вечер обещал быть нескучным. На улицах Сан-Франциско близ кинотеатра, где должен состояться международный кинофестиваль, собрались одетые по последней моде люди. Под вопли папарацци и неустанное клацанье затворов фотообъективов, стремящихся запечатлеть каждый жест, каждый шаг знаменитостей, к входу медленно, под бурные аплодисменты, торжественно подъезжали лакированные автомобили, двери которых открывали не менее торжественные лакеи, расплывающиеся в улыбке перед гостями.
Ступени, ведущие в дом кино, специально покрыли красной дорожкой, по которой привычно ступали местные влиятельные и привилегированные личности, выходя из надраенных до блеска машин, остановившихся под светом уличных фонарей. Бомонд пафосно кивал публике и воздевал руки в жесте благодарности тем, кто чтит и уважает его. Фотографы, держа камеры начеку, застыли в ожидании роскошно и чуть вызывающе одетых дам в сопровождении стильных мужчин, чтобы запечатлеть их под овации поклонников. Эффектно ступая по красной дорожке, придававшей еще большее очарование нарядам, знаменитости исчезали за дверью кинотеатра.
Русские эмигранты, проживавшие в Сан-Франциско и трепетно хранившие память о культуре Родины, не могли пропустить этот прекрасный весенний вечер 1957 года. Они спешили посмотреть фильм, в котором снимались соотечественники, пылали желанием увидеть «своих», пережить сладостные минуты душевного единения с земляками. Показ отечественного фильма стал для них таким же важным событием, как День благодарения для американцев.
Толпа встречающих оживилась, когда к кинотеатру подъехал блестящий черный кадиллак. Создавалось впечатление, будто машина примчалась не только издалека, а из самого прошлого. Из нее неторопливо, скромно улыбаясь, вышла пара: мужчина по имени Георгий и его супруга по имени Влада. Отводя взгляд от ослепляющих лучей славы, слегка робея перед вспышками фотоаппаратов, они скромно позировали для фотографий, которые наутро должны были появиться в эмигрантской газете «Русская жизнь».
Пройдя в уютный вестибюль кинотеатра, Георгий облегченно вздохнул, чувствуя неловкость и легкую усталость от пристального внимания к его персоне. Взгляд его упал на Владу, которая не слыла ханжой и, казалось, напротив, не пугалась популярности. Более того, светские вечера, проведенные с Георгием, были для нее огромным подарком.
В фойе, увешанном громоздкими зеркалами и заставленном бархатными диванами и пуфами, светские львицы проводили пальчиками по бокалам с шампанским, лениво теребили свои кольца и колье, а их партнеры наклонялись к женским ушкам и шептали незатейливые шутки.
Влада для вечера выбрала черное блестящее платье с большим черным пером, красиво свисавшим с плеча. Аккуратно уложенные волосы прикрывала элегантная шляпка, созданная по специальному заказу известной кутюрье Бонни Кэшин. Утонченный головной убор Влады не давал покоя дамам, томящимся в фойе: женщины то и дело бросали на него завистливые взгляды.
Официант предложил гостям холодное шампанское. Георгий взял два бокала, один из которых передал своей очаровательной спутнице, не сводя с нее влюбленных глаз. Он знал, как сильно его супруга любит выходы в свет, и искренне радовался ее неподражаемой лучезарной улыбке. Держась за руки и медленно продвигаясь по холлу, кивками отвечая на приветствия знакомых, Георгий и Влада приблизились к внушительно-огромной афише советского фильма, на которой были изображены лица главных героев.
Влада засмотрелась на изображение и, на минуту задумавшись, произнесла:
– Может, увидим на экране кого-то из прошлой жизни…
– Вряд ли, – подумав о прошлом, Георгий шумно вздохнул.
Влада опустила глаза. Их прошлое почти забылось. Остались лишь тупая боль и ощущение некоторой тревоги… Вдруг странное предчувствие сжало ее сердце:
– Пригласительные не забыл? – спохватилась она.
Георгий похлопал дважды по карманам пиджака, брюк и почувствовал пробегающий холодок по спине. Обнаружилось, что ни в одном кармане пригласительных нет. Спокойное выражение лица сменилось печальной гримасой: такое с мужчиной случалось довольно часто в минуты, когда он не мог справиться с нараставшим волнением.
– Наверное… на столе оставил.
Впрочем, причины для немедленного возвращения домой за билетами не было: обычно все вопросы решались через билетера – достаточно проверить, есть ли твоя фамилия в списке приглашенных. Георгий взял Владу за руку, и они решили проследовать к билетеру.
– Добрый вечер. У нас возникла небольшая проблема: кажется, мы забыли пригласительные дома. Но мы должны быть в списках, – и Георгий четко и внятно представился, стараясь произвести впечатление.
Немолодой билетер в очках и с зачесанными назад волосами обменялся с супружеской парой взглядами, а затем принялся неторопливо проверять перечень фамилий. Покопавшись в листах бумаги и не найдя нужных данных, он нервно пожал плечами:
– Извините, такой фамилии нет.
Георгий, не смутившись, еще раз проговорил по слогам:
– О-ни-син. Проверьте, пожалуйста, еще раз.
Билетер не желал трудиться и возвращаться к глупому занятию по перепроверке списков. Он отложил кипу бумаг на край стола, с явным недовольством ответив:
– К сожалению, господа, ничем не могу помочь. Будьте так добры, не задерживайте очередь!
На этот раз черты лица билетера сложились в угрюмую, холодную гримасу. Настойчивость Георгия казалась ему особенно возмутительной и надоедливой.
Сердце Влады испуганно застучало; она потихоньку попятилась назад, чтобы пропустить шепчущихся людей за спиной, – ей стало не по себе из-за проблемы с билетами. Георгий собрался с духом и, немного постояв у окошка кассы, спокойно отошел в сторону, пропуская очередь спешащих в зал.
В очереди кого только не было: насчитывалось немало банкиров, врачей, бизнесменов, людей достойных и не стоящих и цента; каждый спешил подойти к непокладистому билетеру. Порой гости болтали друг с другом: например, управляющий банком и адвокат вспоминали прошлое, обменивались новостями и по старой дружбе обсуждали свои нескромные заслуги.
Георгий почувствовал досаду, что его внезапная несобранность сыграла с ним злую шутку. Супруга старалась не показывать своего разочарования, хотя из-за слез, выступивших на ее красивых карих глазах, не смогла скрыть ничего. Ей понадобилась пара-тройка минут, чтобы наконец смириться с ситуацией и успокоиться.
Онисин ощутил свою вину, ему стало некомфортно, и он предложил супруге немедленно вернуться домой за билетами:
– Дорогая, а если нам быстро съездить туда и обратно?
Влада отрицательно помотала головой:
– Нет, сеанс уже начинается, – с гордым видом тихо добавив: – Будет лучше, если мы просто поедем домой.
Георгий не стал спорить с женой. Держась за руки, они направились к выходу, чувствуя разочарование – сегодня, видимо, был не их день.
Их пару остановил громкий голос:
– Мистер Онисин! Георгий! Постойте! – прозвучало за спиной.
Георгий обернулся, ища глазами того, кто окликнул его. К нему на всех парусах несся незнакомый человек. Худой и низенький молодой гладко выбритый мужчина лет тридцати пяти, как оказалось позже, был организатором кинофестиваля.
Он, недоумевая, подбежал к паре и с удивленно поднятыми широкими бровями спросил:
– Вы уже уходите?
Влада молчала. Она смутно понимала, что организатору фестивалю от них нужно. Георгий же, наоборот, в душе почувствовал некую надежду:
– Приходится уходить. Понимаете, совершенно нелепая ситуация произошла. К сожалению, мы забыли пригласительные билеты.
С особой деликатностью в голосе мужчина ответил, с недоумением разводя руками:
– Ах, самая глупая на свете привычка – забывать, и все мы этим страдаем. Ничего, пустяк, мистер Онисин! Для вас все двери открыты в этом городе! – он был поражен скромностью столь известного человека и постарался как можно быстрее исправить неприятную ситуацию: – Георгий, позвольте мне вас проводить! Меня зовут Ирвинг Левин, я организатор кинофестиваля.
Расстроенной супружеской чете крупно повезло. Организатор кинофестиваля взглядом показал на дверь, где суетились люди, пришедшие на премьеру. Георгий с облегчением взглянул на Владу, лицо которой просияло. Ирвинг провел их в зал, злобно сверкнув глазами на бестолкового билетера, не понимавшего правил этикета и не умеющего вежливо решать проблемы важных гостей. Именно из-за таких недалеких людей организатор часто страдал и потом лишался полезных связей. Его вечная занятость не позволяла вовремя разглядеть, кого не стоило бы принимать на работу. Сейчас он злился оттого, что едва не испортил отношения с семьей Онисиных из-за такого важного выскочки, как этот билетер.
Провожая дорогих гостей, организатор с досадой и презрением прошипел на глупо смотревшего билетера:
– Я с тобой потом поговорю! – и угрожающе нахмурил свои густые брови.
Лицо билетера побелело – он понимал, что значил такой взгляд.
В большом, длинном, набитом до отказа кинозале гудело, словно в пчелином улье. Когда Онисины уселись на лучшие места, Георгий погладил руку супруги, которая не могла нарадоваться столь счастливо изменившимся обстоятельствам. Свет в зале потух, и зрители замерли, вслушиваясь в каждое слово, звучавшее с экрана, всматриваясь в лица актеров. Фильм на родном языке действительно был для них важным, он связывал их прошлую и настоящую жизнь, некоторые плакали, некоторые ностальгически улыбались. Георгий ловил ощущения в зале, и перед его глазами ярко всплывали далекие образы прошлого, в том числе и самый главный образ – семьи, которую он потерял. Однако здесь, в зале кинотеатра, среди соотечественников, он не ощущал одиночества, а напротив наполнялся чувством единства и понимания того, что судьбы всех присутствующих на сеансе людей так же безжалостны и так же непредсказуемы, как и у него, и тогда его личная боль отступала. Он посмотрел на Владу, которая всецело погрузилась в фильм и переживала каждый момент, и был благодарен ей – в эмиграции она стала для него всем.
В конце фильма на экране появился оркестр, заставивший сердце Онисина больно щелкнуть в груди. Великолепная игра музыкантов будоражила воображение мужчины. Особенно интересной для Георгия была фигура дирижера: стоя спиной к зрителям и слушателям, он жестикулировал руками в такт музыке. Словно предчувствуя что-то важное, Георгий смотрел на концертмейстера с особым интересом. В конце выступления руководитель оркестра с улыбкой обернулся к зрителям, полный гордости, восторга и благодарности. Его лицо показалось Онисину очень знакомым. Он продолжал пристально следить за движениями дирижера. Вдруг сердце Георгия взорвалось в груди, и он сдавленным голосом прошептал:
– Это же… Кирилл!..
– Что ты говорил? – немного погодя спросила Влада, витающая мыслями где-то высоко.
В зале зажгли свет. Все в молчании вставали с кресел. Лишь Онисины остались сидеть на своих местах в замешательстве.
– Влада, там был Кирилл…
– Где там? – женщина не могла сообразить, что ей хочет сказать супруг.
Георгий принял решительный вид, быстро вскочил и направился к организатору фестиваля, который уже искал его глазами, чтобы еще раз извиниться за неприятное происшествие у кассы.
Онисина недоуменно подняла тоненькие бровки. Ничего не понимая, она последовала за мужем, пробираясь сквозь толпу.
– Куда ты так спешишь? Постой!
– Кирилл! Там был Кирилл! Мой брат! Я не мог ошибиться!
Не способный от волнения ничего толком объяснить, Георгий говорил так, будто его брат находился где-то впереди в этой толпе людей, а не несколько минут назад на экране.
Организатор, увидев взволнованного Георгия, напрягся:
– Что-то случилось, мистер Онисин?
Теряя деликатность, Георгий поспешно объяснил ему причину своего внезапного волнения, и организатор немедленно сопроводил его в будку киномеханика, устало сворачивавшего пленку. Не без раздражения он увидел перед собой Ирвинга Левина и не знакомых ему мужчину и женщину.
Женщина держала себя молчаливо и сдержанно. К тому же она все еще страдала от обгоняющих друг друга мыслей. Теперь, когда ее муж принялся объяснять киномеханику, что от одного кадра на этой пленке зависит его будущее и будущее его брата, Влада наконец начала все понимать.
Голос Георгия был взволнованным и очень убедительным, он беседовал с киномехаником как со своим спасителем.
Тот аккуратно вынул фильм из коробки и протянул его внезапному посетителю, словно драгоценность.
В волнении Георгий держал в руках пленку, на которой, вероятно, был запечатлен его брат. Он поднял вверх темную киноленту, чтобы направить на нее больше света и лучше рассмотреть лицо, через которое пробивались титры.
– Точно! Это он! Это Кирилл! – слезы восторга и радости покатились из глаз Георгия.
Влада взяла его за плечо, продолжая сомневаться и в то же время переживая за него.
– Это ваш родственник? – деликатно спросил организатор, не желая показаться безучастным.
– Брат… Родной… – Онисин просмотрел пленку еще раз. – Я думал, что его уже нет в живых, – и комок подступил к его горлу при мысли, что брат, которого он половину жизни искал, был жив-здоров. – Вы сможете вырезать для меня этот кадр? – с блестящими от слез глазами обратился он к организатору и киномеханику.
– При всем нашем желании вам помочь, увы, это невозможно! – растерянно выпалил организатор, не веря дерзости уважаемого человека. От волнения он забрал из рук Георгия катушку с пленкой и положил ее на нижнюю полку в знак того, что вопрос закрыт.
Онисин не растерялся, решительно просунул руку в пиджак, достал портмоне, тем самым продемонстрировав свою платежеспособность, а после небольшой паузы открыл его и, не считая купюр, без какого-либо смущения и как должное бросил их на стол.
– Этого хватит? Если нет – назовите цену. Она не имеет для меня значения…
– В таком случае, мистер Онисин, я попрошу вас забрать обратно свои деньги и покинуть это помещение, – Ирвинг Левин не выказывал благодарности за предложенное вознаграждение. – Мы эту копию еще в двадцати городах должны показать.
– Это очень важно для меня! – Георгий старался сдерживаться, но у него плохо получалось. Он бросил на стол оставшиеся купюры из бумажника, показывая еще раз, что вопрос стоит любых денег.
Организатор утратил чуткость, его физиономия напряглась, а вся доброжелательность слетела мгновенно. Насколько можно твердо, сухим голосом он отчетливо произнес:
– Мистер Онисин, держите себя в руках! Прошу вас покинуть помещение! – указал он на дверь.
Георгию было все равно. Казалось, он сошел с ума. Потеряв всяческий страх и позабыв о порядочных манерах, он оскалился и злобно выдавил из себя:
– Вы что, не понимаете? Мы не виделись почти двадцать лет!
Это немного озадачило и организатора фестиваля, и киномеханика, но они не чувствовали, не понимали судьбы и боли человека, хватающегося за образ брата, как утопающий за соломинку.
Не желая уступать, оскорбленный такой настойчивостью, организатора фестиваля смотрел на Онисина, словно полицейский на преступника.
– Я уже сказал, что мы не можем оказать вам эту услугу – пленка не режется! – мрачно произнес организатор.
– У нас скоро новый сеанс, – высокомерно добавил киномеханик. – Господа, выйдите из будки, будьте так любезны.
Влада тут же осознав неловкость ситуации, умоляюще потянула супруга за руку:
– Георгий, пойдем. Мы что-нибудь придумаем.
– Влада, хоть ты не мешай мне! – грубо оттолкнул ее руку Георгий.
Его раздражала уступчивость жены, проявившаяся не к месту.
– Я не хочу проблем. Или мы идем вместе сейчас, или ты едешь один.
Влада была не из тех, кто спускает мужчинам подобное отношение, к тому же в присутствии посторонних. Однако ее поведение было сейчас некстати.
Будто бы очнувшись от опьянения, Георгий покорно взял супругу за руку.
– Извините меня, пожалуйста, – вполголоса холодно произнес он. – Не знаю, что на меня нашло.
Ирвинг Левин стоял с каменным лицом. Сделав вывод, что инцидент не перейдет в более острую фазу, он тяжело вздохнул, сказав:
– И вы еще раз извините, мистер Онисин. Сами понимаете: правила есть правила.
В Соединенных Штатах Америки никого не осуждают за слова «простите» или «извините»: здесь жители проявляют удивительную воспитанность и дипломатичность; они то и дело с изысканной любезностью просят прощения в гостиницах и ресторанах, в парке на скамье или в очереди за свежей газетой. Но трагедия заключается в том, что извиняются здесь несерьезно, скорее с иронией.
Онисин и Левин пронзительно смотрели друг на друга, считывая скрытую злобу. Киномеханик увлеченно смотрел на обоих.
Георгий неохотно прислушался к просьбе Влады, которая уже несколько раз успела повторить:
– Пойдем, прошу.
Горечь от проигранной борьбы подступила Онисину к горлу, и он молча, не проронив больше ни слова, вышел из будки киномеханика, поспешно направляясь к выходу из кинотеатра. Его раздражали счастливые лица людей, старающихся приветливо и назойливо спросить его о впечатлениях о фильме. Георгий не ощущал ничего, кроме звенящей внутри пустоты и негодования от того, что не смог убедить организатора и киномеханика, и что Влада так не к месту проявила свое женское честолюбие, совсем не понимая, что для него значит этот кадр с братом.
Холодный уличный ветер остудил Георгию голову, и он торопливо сел в автомобиль, ожидающий важных гостей. На супругу он не смотрел. Та продолжала злиться на него и демонстрировала обиду, словно маленькая девочка.
Автомобиль тронулся, огибая сквер, и свернул в переулок. Вечерние дороги были забиты отъезжающими автомобилями. Шофер знал короткий путь к дому Онисиных. Георгий отвернулся от Влады, не желая ей ничего пояснять. Он смотрел через окно на пустынные узкие улицы и думал о том, что все эти годы не знал правды о брате. И теперь, когда судьба внезапно улыбнулась ему, люди, ценившие собственное спокойствие, нагло лишили его возможности воссоединиться с родственником. Георгий был в гневе. Чем больше он молчал, тем больше эмоции кипели внутри.
Его супруга не могла удержаться от попытки бросить словечко мужу, но осуждающие паузы между вдохами и выдохами Георгия отбивали у нее всю охоту к разговору.
– Зачем ты увела меня? – не поворачиваясь к Владе, спросил Георгий.
– Ты себя не контролировал, у тебя не хватало здравого смысла смолчать, – сдержанно ответила Влада. Теперь ее голос казался мягче.
– Так я и думал, – сказал он, сердито махнув рукой. – Но это же Кирилл, понимаешь? – Георгий отвернул голову от окна и посмотрел в красивое лицо Влады.
– Понимаю, – улыбнулась она, и ее улыбка помогла им обоим снять напряжение.
Георгий почувствовал, что дама его сердца права: видимо, он действительно выглядел глупо, вел себя как неуравновешенный мальчишка, а не как почтенный джентльмен из высшего общества.
– Ладно, поедем в другой город, где будет идти этот фильм, и там попросим механика вырезать кадр, – Георгия окатило облегчение от новой идеи.
– Постой… – Влада открыла свою небольшую дамскую сумочку и, словно волшебница, загадочно извлекла из нее вырезанный кадр с изображением дирижера. Она шутливо поднесла его к носу, как бы дразня и без того рассерженного супруга.
Не веря своим глазам, он выхватил у нее изображение, пригляделся и понял, что держит в руках настоящий снимок брата. Его радости не было предела, и он так крепко обнял жену, что она пискнула от боли.
– Расскажи, как ты это сделала?! – ему казалось, что он во сне и Влада, словно колдунья, обладает какой-то неестественной магией.
– Женская хитрость! – прищурившись, она звонко засмеялась.
Вырвавшись из объятий мужа, Влада проворно достала из своей сумочки маникюрные ножницы и щелкнула ими перед его большим носом.
– Что бы я без тебя делал… – Георгий нежно поцеловал ее.
Теперь, когда желанное оказалось так близко, он снова ощутил всю мудрость той, в которую влюбился, которая сводила его с ума своими дерзкими шуточками и могла искусно управлять им, словно кукловод.
Счастливый Онисин одной рукой обнимал Владу за плечи, как лучшего и надежного друга, уже не раз рисковавшего для него. Он любовался изображением брата, держа в другой руке этот лучший подарок на свете. Ему хотелось поскорее найти Кирилла, обнять, рассказать обо всем, что творилось с ним столько лет.
Перед глазами Георгия проносились добрые и грустные воспоминания детства. Он вспомнил музыкальную школу в Краснодаре, где выступал его брат, и страшный 1936 год, после которого его жизнь сильно изменилась.
Глава вторая. Враг народа
Кирилл, волнуясь, высунул голову из-за кулис и вглядывался в глубину небольшого зала, до отказа заполненного зрителями. Он напряженно искал глазами родных, но три кресла выделялись пустотой на общем фоне, свидетельствуя, что главные его зрители отсутствовали. Мальчик был разочарован и, несмотря на громкие аплодисменты, чувствовал неуверенность. Он досадно вздохнул и снова с надеждой посмотрел на входные двери актового зала.
В этот момент на сцену торжественно вышел директор школы. Он поднял вверх руку, показывая, что желает тишины в зале.
– Наш отчетный концерт закрывает юное дарование, гордость нашей музыкальной школы! Пианист – Кирилл Онисин!
Ноги восьмилетнего мальчишки подкосились от волнения. Он неуверенно прошел к пианино и, вновь посмотрев на входную дверь, неуклюже сел. Никто из его семьи не соизволил явиться на важное для него событие. От чувства необъяснимого одиночества Кириллу хотелось сбежать, но он попытался взять себя в руки.
Неспешно раскладывая ноты, он слышал пронзительную тишину зала, ощущал ожидание десятков глаз. Онисин знал, что не готов играть, потому что рядом нет тех, в ком он так нуждался, кого так ждал. Поневоле он старался тянуть время, но вместо этого его руки словно потеряли контроль и извлекли из инструмента странные, неубедительные звуки. Кирилл ощутил, как холодный пот пробежал по его спине, и попробовал еще раз. Звук снова отдавал неуверенностью. На лбу появилась испарина. Он понимал, что выглядит сейчас нелепо.
Неожиданно дверь в зал с шумом распахнулась, и вошли те, кого недоставало. Большая фигура отца, Андрея Сергеевича, словно наполнила маленький зал светом и теплом. Кирилл почувствовал, как возвращается к нему смелость. На сердце стало хорошо, будто в весенний день. За отцом шли мама Светлана Матвеевна и старший брат Георгий. Они заняли свои места.
На лице Кирилла сверкнула улыбка. Он решительно и с гордостью поднял руки над клавишами и заиграл как надо. Страхи мальчишки улетучились, словно роса на солнце. Он играл виртуозно, наполненный всем, что давала ему музыка. В зале воцарилась тишина, каждый звук был настолько прекрасен, что зрители не заметили, как он отыграл свою партию. Зал взорвался бурными аплодисментами, публика не сдерживала своих эмоций и поднялась, чтобы аплодировать таланту стоя. Не нужно было никаких доказательств, чтобы понять то, как чувствует юный артист музыку и как может передать ее смысл и красоту.
Директор школы, не менее растроганный удачным выступлением Кирилла, вышел на сцену, приветствуя аплодирующих зрителей. Он поднял вверх почетную грамоту в знак того, что школа благодарит юное дарование и гордится своим учеником. Он попросил внимания зрителей, чтобы сказать торжественную речь.
– Эта грамота – подтверждение больших заслуг как самого Кирилла, так и его семьи. Я уверен, что Кирилла Онисина ждет большое музыкальное будущее и он обязательно поступит в консерваторию. Обещаю ему в этом помочь!
– Браво, Кирилл! – раздался голос из зала. Юный музыкант мог его отличить от любого другого. Брат радовался за него, и Кирилл почувствовал, как хочет поскорее обнять свою родню.
Под громкие аплодисменты директор вручил Кириллу почетную грамоту, искренне пожав руку воспитаннику, на которого музыкальная школа возлагала большие надежды. Взволнованный и, несомненно, довольный своим выступлением, Кирилл благодарно поклонился публике и быстро спустился со сцены к счастливым родителям. Отец обнял сына, в его глазах светились восхищение и гордость. Мама погладила Кирилла по голове и прижала к себе, прошептав:
– Молодец, сынок!
Георгий тоже обнял брата, гордый и радостный за него и за всю семью.
Наконец Кирилл поднял на родителей обиженные глаза:
– Где вы были? Весь концерт пропустили!
Отец похлопал сына по плечу и ответил ободряюще:
– Главное, что на твое выступление успели. А как ты играл! – он многозначительно поднял палец вверх.
– У нас в школе все хорошо выступают, – скромно ответил Кирилл. – Если бы вы пришли раньше…
Мама перебила его:
– Извини, сынок. Мы просто искали твои любимые конфеты, но их нигде не было.
При этом Георгий, словно волшебник, непонятно откуда достал коробку конфет и протянул их брату. Подарок быстро исправил положение.
– Пойду угощу ребят, можно?
– Только мигом, сынок, нам нужно идти домой: вечером придут гости, а я еще ничего не приготовила.
Получив одобрение, Кирилл помчался к одноклассникам, чтобы порадовать всех любимыми конфетами.
Впрочем, вместительная квартира Онисиных давно служила местом для встреч друзей и коллег по работе. По обычаю Светлана Матвеевна накрывала стол в просторной гостиной и выставляла угощения, а дети – братья Георгий и Кирилл – развлекали присутствующих игрой на пианино. Гости ели, шутили, много разговаривали и курили.
– Кирилл! Георгий! А ну-ка, сыграйте нам что-нибудь повеселее! – Андрей Сергеевич подошел к сыновьям и взъерошил их волосы.
Воспользовавшись небольшой паузой, Светлана Матвеевна стала убирать со стола. Ребята бодро, в четыре руки стали исполнять веселую композицию, от которой гостям захотелось пойти в пляс.
Андрей Сергеевич вернулся за стол. Сидя в окружении трех своих лучших друзей, он стал подыгрывать детям, барабаня пальцами по столу в такт музыке. После того как сыновья закончили играть, один из друзей старшего Онисина – Владимир Глебович Василевский – жестом позвал друга на перекур. Накинув плащи, они вышли во двор.
Вдохнув сладковатый дым папирос «Казбек», мужчины посмотрели друг на друга, осознавая неизбежность разговора.
– Слышал? Симона Хачатуровича увезли… – Василевский устало смахнул пепел.
– Да, слышал, что он в кабаке немного перебрал с выпивкой и обругал портрет Сталина, висящий на стене. Вдобавок и Ленина упомянул нелестными словами… – Андрей Сергеевич, выдыхая дым, недоуменно пожал плечами.
В голосе товарища послышались нотки раздражения:
– Не думаю, что это правда. Его уже двое суток допрашивают.
– Ну и что? Допрашивают – значит, так надо. Не драматизируй, – Онисин старался закончить разговор.
Владимир Глебович не унимался:
– Я вчера с коллегой из Москвы созванивался. У них вообще там всех подряд забирают, – глаза Василевского заслезились то ли от едкого дыма папирос, то ли от того, что ситуация настолько страшна.
Андрею Сергеевичу не нравилась излишняя эмоциональность друга. «Им там, наверху, понятнее, кого и зачем допрашивать. Зачем лезть в то, в чем нет понимания?» – думал он про себя.
– Ну, все же возвращаются домой? – Андрей Сергеевич хотел снизить неловкое напряжение, возникшее некстати.
– В том-то и дело, что никто не возвращается, – в голосе Владимира Глебовича послышалось отчаяние.
Онисину казалось, что его друг наслушался всяких сплетен и слепо верит в них. Но верить слухам и пустым разговорам было глупо, потому, затянувшись папиросой, он постарался как можно спокойнее произнести:
– Володя, рассуди здраво: дыма без огня не бывает, – и, помолчав, он продолжил, выдохнув густой дым: – Пойми, наверху не дураки сидят. Ты чего так переживаешь? Думаешь, мы умнее?
Владимир Глебович не сдавался:
– Переживаю, Андрей, потому что у нас семьи и дети.
Однако вся эта забота о себе не затмевала принципы Онисина, верившего в идеалы коммунистической партии и в высший смысл советской системы. Неуверенная позиция друга не могла убедить Андрея.
– Это не наше дело. Мы преданы партии, всегда искренне поддерживали ее. Мы должны служить Родине и не задавать лишних вопросов.
Вероятно, Владимиру Глебовичу вся эта партийная идеология давно казалась химерой, если в итоге после допросов дети оставались без отцов, а жены без мужей. Он смотрел на товарища, понимая, что тот не владеет знаниями о реальной ситуации, смотрит слишком оптимистично на происходящее. К примеру, сам Василевский столкнулся с реальностью еще полгода назад, когда его знакомого Святослава вызвали на допрос, после которого тот уже не вернулся. Потом куда-то увезли старшего брата Святослава, который так же бесследно исчез.
Василевский посмотрел на Андрея Сергеевича с мольбой:
– Слушай, может, уехать? Переждать? У меня есть связи, – он еще верил, что друг поймет и разделит его опасения.
Онисин привычно вдохнул-выдохнул дым, затушил окурок и с интересом посмотрел на приятеля:
– Да? И куда же ты уедешь? А главное – зачем? – он положил руку на плечо друга, стараясь усмирить ненужное волнение, а позже со смехом добавил: – Наших не знаешь? Из-под земли достанут! Так что это… лишнего не думай. Пойдем лучше в дом, Светлана сейчас торт подаст.
Андрей Сергеевич открыл подъездную дверь, приглашая друга пройти первым. Ему не хотелось портить семейный ужин странными разговорами, от которых мало толку. Владимир Глебович повиновался, в душе понимая, что убеждения приятеля слишком высоки для реального восприятия жизни. Он не хотел ничего доказывать Андрею, но жуткий страх неизбежного не покидал его.
– Ты знаешь, Володя, я тут подумываю отправить Георгия в Москву или в Ленинград учиться, – признался Онисин, поднимаясь вверх по ступеням. – Что скажешь? – спросил он друга, идущего впереди.
– А что я скажу? Парню уже шестнадцать. Полагаю, он достаточно взрослый, чтобы вступить в самостоятельную жизнь, – ответил Василевский. – К тому же он у тебя способный и целеустремленный – пусть покоряет большой город, учится и развивается. В чем проблема?
– Это точно. Плюс он уже – ни много и ни мало – восемь лет посещает кружок по изучению иностранных языков, на английском и немецком говорит чисто, ну, как мы с тобой; хочет стать переводчиком…
– Да ты что? В самом деле? – охал и ахал Владимир Глебович. – Ну вот же, говорю тебе, он способный малый, – сказал он, остановившись у двери квартиры Онисиных.
Мужчины вошли и еще некоторое время сидели за столом, общались.
Спустя пару часов застолья гости разошлись. В квартире все готовились ко сну. Однако Георгий и Кирилл не могли успокоиться. Активный музыкальный вечер вызвал у них бурю эмоций, которые надо было куда-то деть. Кирилл попытался выхватить подушку у старшего брата, потому что ему не нравилось, когда тот путал их. Георгий, зная, с какой серьезностью Кирилл воспринимает подобное, намеренно стал дразнить его, подняв подушку над головой. Георгия это радовало, а Кирилла злило, и старшему брату в этот момент еще больше хотелось поиграть с младшим и подразнить его.
