Czytaj książkę: «Ребро», strona 4
«Я ведь просто хотел, чтобы они выросли мужчинами», -вдруг произнес вслух Ахмет, выпустив остатки сигаретного дыма. Он вновь погрузился в мысли. «Я же хотел, чтобы они могли постоять за себя, защитить свою семью. Ничего вон с ними не случилось, выросли же, стали людьми. Если бы я им подтирал сопли, разве стали бы они мужчинами?» – спрашивал себя Ахмет. «Строгое воспитание еще никому не повредило» – убеждал себя он.
В памяти всплыл образ старшего сына, когда он попал в больницу. Он вспомнил, как они с женой молча поднимались в старом, скрипящем лифте. Стены кабинки были исписаны и зацарапаны именами, телефонами, какими-то посланиями, на полу лежали остатки линолеума, истертого ногами до дыр, и лишь по краям у стен оставались уцелевшие от каблуков места. Тусклая лампа едва освещала эту крохотную кабинку, а кнопки лифта местами были прожжены и закопчены спичками. Кабинка тряслась и со скрежетом ползла вверх; казалось, что трос лифта вот-вот оборвется. Ему хотелось, чтобы лифт сорвался и утащил его вниз, он хотел и не мог посмотреть в глаза сыну. Ему было стыдно и больно, даже сейчас в груди все напрягалось, и сердце сжималось от этих воспоминаний. С протяжным звуком медленно кабинка заползла на верхний этаж, где находилось отделение хирургии. Двери, помедлив, после нескольких щелчков, будто собирались с силами, разъехались в стороны. Они вышли на этаж отделения.
В палате было занято три койки, стоял запах хлорки от свежевымытого пола, солнечный свет отражался от оставленных тряпкой разводов на полу. Стены, наполовину выкрашенные вечно голубой краской, тумбочки возле каждой кровати, на одной из которых не было дверцы, и большие больничные окна с фрамугами наверху, которые никто никогда не мог открыть.
Сын лежал на белой железной больничной кровати с хромированными дужками. На застиранной простыни виднелись следы черной, запекшейся крови и зеленки. На носу у него была повязка, а оба глаза заплыли огромными фиолетовыми мешками, видеть Русик мог только сквозь щелки этих мешков. С левой стороны из груди торчала трубка, и в бутылку стекала кровяная жижа. Он не мог поворачиваться, и каждое движение давалось ему с трудом, но на голос матери он повернулся, и по его гримасе было видно, как боль пронизывает его тело.
Ахмет слышал, как врач шепотом сказал жене, что у него сломаны два ребра и пробито легкое, и еще сломан нос. Ахмет молча подошел к кровати, протянул ладонь, чтобы дотронуться до руки сына, но Русик отвернулся и еле выдохнул: «Уйди, не хочу тебя видеть. Мама, скажи ему, пусть он уйдет». Голос сына был слаб. Рука Ахмета повисла в воздухе, так и не дотронувшись до сына. Ахмет развернулся и молча вышел из палаты.
