Czytaj książkę: «Как я как бы забеременела (сборник)»

© ЭИ «@элита» 2016

Как я как бы забеременела

 
Мы нынче КАК БЫ все глупеем.
Всё стали КАК БЫ забывать,
Что КАК БЫ даже не умеем
Без «как бы» пару слов связать.
Добро бы было КАК БЫ в дело,
Пусть даже КАК БЫ наугад,
А то ведь КАК БЫ неумело,
И чаще КАК БЫ невпопад.
 

Кем-то высказанная мудрость

Надо же такому случиться со мной. Как бы и не дурочка-простушка, и как бы мамкины советы слушала. А нате же вам, как бы та старуха, на которую проруха. И что теперь прикажете мне делать, студентке второго курса и как бы залетевшей?

Об этом тут же как бы узнал весь институт. Ректор вызвал мою мамочку и принялись меня как бы оба пропесочивать.

– Макеева, скажи, как ты могла такое сотворить в стенах священного храма? (Храм был пединститутом), – как бы принялся он наезжать на меня.

Моя мамочка была как бы в обмороке.

– Разве я тебя растила-воспитывала для подобного позора? – как бы захлёбывалась она гневно-справедливыми возмущениями в адрес как бы своей непутёвой доченьки. – Что я скажу отцу? – как бы пугала она меня строгим папочкой. Тот работал как бы прокурором.

– Рассказывай, Макеева, всё как на духу! Как ты могла докатиться до жизни такой! – как бы требовал ректор от меня откровений.

– Да, да, говори, как ты могла навлечь на нашу семью несмываемое пятно позора?! – продолжала катить на меня мамочка как бы справедливую бочку возмущения. – Кто тот коварный низменный соблазнитель, позволивший себе растоптать как бы незапятнанную чистоту моего ребёнка! – горела она как бы праведным гневом.

Мне ничего не оставалось, как признаться в как бы собственном позоре.

– Ну, кто тот коварный соблазнитель?! Признавайся, Макеева! – как бы наезжал на меня ректор.

– Мы как бы полюбили друг друга, – как бы я начала виниться. – Потом я как бы забеременела, – как бы призналась я.

– Нам это известно! – как бы продолжая возмущаться, сорвалась на крик моя как бы всегда выдержанная родительница. – Говори, кто он, твой соблазнитель! – как бы потребовала она.

– Он из нашего института?! – как бы не сдержался ректор.

– Нет, он как бы не из института, – промямлила я. Мне не хотелось признаваться, что я как бы плохо знала его, кто он и откуда.

– Ну, говори! – подскочила ко мне мамочка и как бы огрела по затылку.

– Ну-уу, – тянула я. – Я как бы не спрашивала у него, откуда он. Мы как бы познакомились, и… – я как бы не знала, что говорить дальше.

– Где этот негодяй!? Говори! – ещё больше как бы закипятилась моя маман. – Я убью его вот этими руками, – как бы пригрозила она.

– Мы как бы полюбили друг друга…. И я как бы забеременела, а он как бы сказал, что это ему как бы по барабану. И он как бы плюнул и ушёл.

– Та-аак, – как бы протянула мамочка, как бы зловеще глядя на меня. – Значит, его ты не знаешь, он на тебя плюнул или как там, с барабаном, и как ты думаешь жить дальше? – как бы прижала она меня к стенке.

– Ну, я как бы сделаю аборт, – как бы утешила я её.

– Нет, вы только послушайте её! Она сделает аборт! А ты подумала о своём… о нашем с отцом будущем?! А вдруг после этого твоего первого аборта у тебя не будет больше детей?! – как бы заерепенилась мамочка.

– Почему не будет? Это же как бы не первый аборт, – утешила я родительницу.

– А какой?!!! – как бы закричали дуэтом маман с ректором.

– Третий, – как бы призналась я.

Дальнейшие препирательства описывать не стану. Скажу лишь, третий аборт как бы совершился вполне благополучно, как и два предыдущих.

Спустя два года по окончании института я как бы вышла замуж за папкиного сотрудника и у нас как бы родились двое детей.

На этом я как бы свои признательные показания заканчиваю. Надо спешить на кухню как бы готовить обед. Через два часа заявится как бы мой благоверный.

Любопытным лучше не читать

 
Одним словом…
Нет, лучше начну не так, а с того, как…
Нет, тоже не то.
Короче: Сердце воскреснуло, снова любя,
Жена постаревшая – не для меня.
Встретил красавицу я молодую,
Только её я сегодня целую.
 

Так писал великий французский поэт (а возможно и не великий, и вовсе не французский, и даже не поэт, а напротив), о любви, посетившей уже не молодого, а можно сказать пожилого женатого господина, с поехавшей набекрень на склоне жизненных лет крышей, где уместны будут стихи не менее знаменитого, но к сожалению, тоже неизвестного поэта:

…Тихо шифером шурша, едет крыша не спеша…

Однако мы отвлеклись от основной темы, хотя и созвучной с выше опубликованными поэтическими строфами.

Итак, начинается повествование, которое любопытным вовсе и не обязательно читать.

В общем, залетает вчера ко мне соседка (мы живём через стенку) с криком:

– Представляешь, мой старый козёл завёл себе молоденькую дуру, и вяжет узлы, собираясь к ней улизнуть!!!

– А ты что, расстроилась? – поинтересовалась я, знакомая с семейной жизнью соседей.

– Я?! – в нервном всхлипе воскликнула соседка. – Да ни в коем разе! Пусть попробует пожить без меня! – пригрозила она изменнику.

– Ну и пусть уходит, – посоветовала я. – Тебе будет спокойней жить.

– Спокойней?! – неожиданно возмутилась она моему совету. – Как это, спокойней? Ты была бы спокойной, если не представляешь, с каким багажом заявится он после этого домой? – выдала она что-то непонятное мне.

– С каким багажом? Он что, подворовывает? – насторожилась я. Что-то не замечала я за соседом подобного порока.

– Какое подворовывает? Да к нему они сами прицепляются! – выкрикнула она вновь непонятно чего.

Разговор у нас напоминал слепого с глухим.

– Девки, что ли? – дотошничала я, выискивая истину.

– Да какие девки! – бегая по комнате, кричала соседка. – Козявки! Козявки к нему цепляются.

Я не стала выяснять, о каких животных выкрикивает возмущённая женщина. Потому и промолчала.

– Прошлый раз приволок их… – я так и не узнала, чего она хотела сказать, о каких таких козявках, как в дверь постучали. Соседка почему-то испуганно понеслась вглубь моей квартиры.

– Кто там? – спросила я, подойдя к двери.

– Это я, ваш сосед. Моя жена у вас?

– Слушай, твой благоверный спрашивает тебя, – кинувшись на поиски брошенной жены и обнаруживая её в своём кабинете сидящей на диване с настороженным видом.

– Да? – приподнимаясь, спросила она. – А ты уверена, что это он? – засомневалась соседка.

– Конечно, он. Я что, не знаю его голос, – подтвердила я.

– Ладно. Спроси у него, чего ему надо? – подталкивая меня в спину, наказала она мне.

– Вы тут? – прикладывая ухо к двери, поинтересовалась я. С соседом мы были на «вы».

– Да тут, тут, – с досадой подтвердил тот своё присутствие, и снова спросил: – Моя жена у вас?

– Светка! – снова забегая в кабинет, прошипела я. – Иди, разбирайся сама со своим козлом, – сосед принялся снова стучать в мою дверь.

– Ну, ладно! – зловеще произнесла брошенная жена, приподнимаясь с дивана. – Всё, я пошла! – отчеканила она, одёрнула кофту и гордо шагнула в распахнутую дверь.

Я приложила ухо к замочной скважине, однако за ней не услышалось ни единого звука.

На следующее утро, отправляясь на службу, как обычно, закрывая дверь, повернула ключ в замочной скважине, и тут… из своей двери появляется сосед, Светкин муж.

Под глазом у него красовался распрекраснейший фингалюка. Как ни в чём не бывало, поздоровался со мной.

Я привычно ответила на его приветствие.

– На службу? – заученно поинтересовался он.

– На службу, – односложно ответила я, нажимая кнопку лифта, вызывая подъёмник.

Сосед не скрывал лицевые отметины, предположительно полученные во вчерашнем домашнем ристалище.

– У меня Светка не женщина, а золото! – глядя на меня, неожиданно выдал он. Хотя никогда со мной не откровенничал. При этом весело рассмеялся, чего в силу своего высокого служебного статуса раньше ничего подобного себе не позволял.

Мне ничего не оставалось делать, как согласиться с ним. Направляясь к ожидавшему его служебному ДЖИПу, сосед предусмотрительно нацепил на себя тёмные очки.

– Ты представляешь, что мой козёл вчера отмочил?! – спустя неделю, ворвавшись ко мне в квартиру, закричала Светка.

Теперь я знала: завтра утром сосед с привычным фонарём поприветствует меня, замыкающую дверь собственной квартиры. А в лифте назовёт Светку золотой женщиной. «Се ля ви», – сказал бы тот французский поэт, обозначивший начало нашей повести. А может, вовсе и не французский.

Деревенская свадьба на городской лад

Панюшкин Петька, едва переступил порог родительского дома, возвратясь из рядов доблестной российской Армии, как тут же заявил родителям:

– Женюсь!

Те знали, на кого нацелился единственный сынок – надежда и опора их старости. Хотя со старостью родичи маленько погорячились. Бате только осенью стукнет сорок, а мамане и того меньше – едва исполнилось тридцать семь.

Петьку родители произвели на свет в довольно юном возрасте. Шибко шустрым оказался Панюшкин-старший. Прибыв из армии на побывку младшим сержантом, малый времени даром не терял. А когда через год, отдав долг Родине, возвратился домой, на автобусной остановке его поджидал сюрприз в виде тонконогой девчонки с тощим кульком на руках – то были его будущая жена и сынок Петька, ныне загоревшийся срочной женитьбой.

Нюрка Малявкина, ещё до Армии гулявшая с Панюшкиным-младшим, регулярно писала ему любовные письма. Надо полагать, девчонка пацана ждала. Сами Панюшкины, рано осупружившись, не стали воспрепятствовать сыновней женитьбе. Хлопец вполне самостоятельный, отслужил Армию, имеет специальность.

Председатель не раз спрашивал родителей, когда тот вернётся, чтобы захомутать парня на МТС трактористом, обещая исправно выплачивать зарплату. А главное, подлатать для демобилизованного, в случай женитьбы, покосившийся домишко Польки-Яшелихи, укатившей в прошлую осень к сыну в город, на постоянное местожительство.

Бабку утаранили в няньки-кухарки для городской, шибко интеллигентной невестки. Поговаривали, будто Полькин сын этот, ну, как его, али… ари…ха…р… одним словом, богатый.

Сын плюнул на родительскую развалюху, затолкал мамку в дорогую иномарку и укатил – только пыль столбом, проигнорировав её закопчённые горшки.

К свадьбе молодых, как издавна повелось, стали готовиться загодя, всей деревней. Соблюдая обычай, к невесте заслали жениховских сватов. А пока те торговались в хате с родителями невесты, сам жених, словно застоявшийся конь, в нетерпении бил копытом, в смысле топтался во дворе в обществе своих дружков. В избу парней не пустили. Не положено жениху появляться в доме невесты, пока идёт сватовской уговор.

И тут неожиданно на пороге крыльца нарисовалась невеста собственной персоной. Была она молода, ядрёна, с пегой толстой косой, заплетённой на городской манер – за одно ухо. Отчего её круглое в плеснявках лицо как бы скосорылилось набок.

– Ну, чего надо? – задиристо спросила Нюрка жениха с его камарильей.

– Ну… мы это… – мямлил Петька, – свататься пришли. А тебе разве не сказали?

– Нет, вы посмотрите на него! – всплеснула пухленькими ручками курносая невеста. – Да кто сейчас засылает сватов?! Петь, ты что, с Луны свалился! Ну, умора!

Жених и его дружки стояли дураки-дураками. Им был дан строгий наказ Петькиной матерью: невесте не перечить, в разговор сватов не вмешиваться, в дом невесты, пока не позовут, не заходить.

Вот и стояли молодцы без права голоса и поступков. В другое время они так бы послали Нюрку куда подальше, что ей мало не показалось. Но нельзя. Нюрка в настоящий момент находится в статусе невесты, поэтому и молчали.

– Ладно. Что с вами делать, – невеста спустилась с крыльца на одну ступеньку ниже, и, обращаясь ко всем сразу, сказала: – Так и быть, для разнообразия проведу с вами тестирование. Во всех цивилизованных странах женихи обязательно его проходят, – ошарашила «умная» девка, начисто сразив «деревенскую темноту» незнакомым выражением.

Петька, не имея представления о чём пойдёт речь, едва не грохнулся оземь. Уж шибко он боялся Нюркиного отказа.

– Ответьте мне, кто такой Некрасов? – начала издеваться над женихом и его дружками привередливая невеста.

Это уже ни в какие ворота! Известно, что стоявшим перед нею парням, да и самому предполагаемому молодожёнцу, выше восьмилетки подняться не удалось, по причине удалённости школы от их родной деревни и непосещаемости ими храма науки зимой, в периоды снежных заносов, поэтому вопроса не осознать.

Отсюда о фамилии «Некрасов» у молодцов была однобокая осведомлённость, в пределах местных мастерских. Решив, что невеста испытывает их на профпригодность, дружно гаркнули:

– Наш механик!

– Нет! Вы посмотрите на них! Они даже не знают, кто такой Некрасов! – изгалялась над парнями конопатая девка.

– А кто ж тогда, по-твоему, Некрасов? – искренне растерялся один из дружков, с рыжей невзрачной внешностью.

– Артист, вот кто! – пояснила она. Все с уважением уставились на Нюрку. – Он ещё в кино играет… ну, в этом… как его… Ладно, одним словом, деревенская вы темнота, и больше ничего.

Обзывать парней деревенской темнотой Нюрка имела полное право. Во-первых, сама она окончила девять классов, правда без выпускного свидетельства, но со справкой, потому как кроме троек, вперемешку с двойками, в табеле против её фамилии иных показателей не мелькало.

Во-вторых, пока Петька нёс службу в доблестных рядах родной и любимой Армии, Нюрка два года в городе махала метлой, короче, работала там дворничихой. По этой самой причине считала себя городской, образованной. Это тебе не шаляй-валяй, не халы-балы, и не хвосты в деревне коровам крутить.

Девка, стоя на крыльце, высокомерно посматривала на парней, принципиально не замечая окончательно изомлевшего Петьку, считая его против себя дремучей деревенщиной, и полностью его игнорировала. Деревня и есть деревня. Даже не смог ответить, кто такой Некрасов.

На свою беду, хлопец со всем молодецким пылом любил эту строптивую девку, и души в ней не чаял. А после того, как та «объяснила», кто такой Некрасов, и вовсе зауважал.

– Короче, – толкала речь со ступенек «городская» невеста. – Я выйду замуж при одном условии. – Нюрка твёрдо посмотрела прямо в глаза раздавленного никчёмностью жениха, и отчебучила: – Если наша свадьба будет городской.

Толпа парней так и ахнула. Что такое городская свадьба и с чем её едят, вернее, как её устраивать, никто из них не имел ни малейшего представления.

– А что это такое? – посмел робко поинтересоваться несчастный Петька.

– Я потом всё напишу на бумажке и тебе отдам, – великодушно пообещала капризная невеста. Однако одуревший от любовного пыла, сжигавшего его внутренности, малый согласен был на что угодно, только бы Нюрка согласилась стать его бабой.

Из открытых дверей начали вываливаться сваты, едва державшиеся на ногах.

– Всё, Нюрка, пропили мы тебя, – хлопая дочь по дебелой спине, сказал Малявкин-старший. – Готовь приданое, – и он пьяно рассмеялся. – Дай-ка, Петька, я тебя расцелую. – Уцепившись за рубаху жениха, по причине штормовой качки, невестин батя обслюнявил лицо будущему зятю.

Цепляясь за перила и друг за друга, гости сползали с крыльца.

– Пап, ну что за дикость! Устроили просто театр какой-то со сватовством. Напились, как свиньи! – возмущалась невеста. – Значит, так. Заявляю сейчас при всех: чтобы у меня была городская свадьба.

– Чего-о-о? – не понял родитель. – Какая свадьба!?

– Го-род-ская. Всё, я сказала – и никаких гвоздей! Иначе замуж не пойду, – сказала, как отрезала, «интеллигентная» Нюрка.

При этих словах жених едва не брякнулся в обморок: так ему хотелось жениться, а тут такая закорючка с неизвестной городской свадьбой. Нюрка – девка строгая, близко к себе Петьку не подпускала, целоваться не разрешала, гулять к овину не выходила, разговаривала с ним через закрытую калитку. Малый уже весь изомлел.

– Ладно, иди в избу, дай нам тут по-мужски потолковать, – подтолкнул Малявкин дочь к двери. – Иди, помоги матери убрать со стола.

– Петька, я знаю твоих родителей сызмальства, – обнимая парня, рассусоливал невестин батя. – И тебя знаю: и такого, и такого, и вон какого, – махал Малявкин рукою, показывая, какого он знал Петьку. – Ты скоро станешь моим зятем. Значит, надо бросать всяческие глупости и браться за ум.

Невестин батька не без основания предупреждал будущего зятя. Тот до Армии откалывал номера, не сказать зловредные, но прикольные уж точно, на взгляд самого Петьки. То с ребятами изображали привидения и пугали деревенских старух. То, напялив на головы страшные маски, купленные к Новогодним праздникам, гонялись по деревне за девками и подростками. А однажды и вовсе Петька отколол номер, о котором потом долго говорила вся деревня.

Во время войны, аккурат по полю их деревни проходила линия фронта. Много пало тогда солдат с одной и с другой стороны. Всех их наскоро притрусили чернозёмом, и остались те навечно пропавшими без вести, упав кто в родную, а кто в чужую землю.

Шли годы. Появились отряды поисковиков. Многих советских бойцов отыскали волонтёры, вернув Родине их имена. Одновременно находились и вражеские убитые солдаты со своей экипировкой и при оружии. Об этом и пойдёт речь.

У Петьки есть закадычный друг, Гришка Разин. Вместе учились в одном классе, вместе до Армии работали в колхозных мастерских, вместе их забрили в «рекруты». Только один из них попал в пограничные войска, а другой, то есть Петька, в танковые.

Ребята частенько крутились среди поисковиков, помогая, чем могли, но чаще всего старались чего-либо стащить. Так ими были присвоены немецкие каски, валявшиеся на откосе разрытой ямы. Пацаны принесли их домой, в сарае очистили от ржавчины, покрасили зелёной краской, белилами намалевали фашистскую свастику.

У старого сторожа МТС попросили покататься мотоцикл с люлькой, марки БМВ, собранный ветераном из металлолома, кучей сваленного за околицей. Отыскали на чердаке старые дедовские шинели. Приделали к ним узкие картонные полоски погон, на мотоцикле мелом нарисовали фашистские кресты. За руль мотоцикла уселся Гришка, в люльке разместился Петька с дедовой мелкашкой.

Едва стемнело, как два шалопая, во вражеском обличии, на мотоцикле с крестами и оружием, выскочили на середину деревни и принялись орать, изображая фашистов: «Хенде Хох! Цурюк!» и «Гитлер капут!». При этом Петька два раза пальнул из дедова ружья в воздух. Потом дед полчаса гонялся по деревне за внуком, с ремнём.

Услыхав пальбу и немецкую речь из домов повыскакивали люди. Никто ничего не мог понять, пока Гришкина мамка не признала в «немце» своего сына и не кинулась за ним с веником. За проделку ребят вызвали в поссовет, сделали внушение. Правда, дела о хулиганстве шить не стали – у пацанов на руках к тому времени уже были повестки в военкомат. Вот об этих самых шалостях и напомнил Петьке его будущий родственник.

– Да ну, дядя Семён, – мямлил жених. – Все шалости уже в прошлом.

– Вот и хорошо, – одобрил Нюркин батя, и, хлопнув по спине будущего зятя, отпустил его к ожидавшим за калиткой друзьям.

Свадьбу решили играть на большом дворе Малявкиных. Девки развесили воздушные шарики, заранее купленные в сельпо, ребята притащили берёзовые ветки и еловый лапник. Ими и украсили двор. Вышло – красивше городского ресторана. Вся эта красота устраивалась по желанию самой невесты. По-городскому.

Нюрка заранее, за неделю, вместе с матерью и подругой на автобусе съездили в город, купили белое свадебное платье, фату, невестин букетик. Всё как у людей. Столы накрыли купленной полиэтиленовой плёнкой, подстелив под неё белые простыни. Получилось красиво. Невеста осталась довольна.

По всему столу расставили двухлитровые банки с цветами. Правда, потом их пришлось убрать, они мешали гостям видеть друг друга. Столы смотрелись празднично. Расписываться молодым предстояло в собственном Поссовете. Ехать туда решили на Петькином тракторе, заранее его отмыв и по-городскому разукрасив: куклой, лентами и шарами.

Всё готово к бракосочетательскому таинству: невеста разряжена, гости сбегаются, оставалось за малым – запаздывал жених. Однако не по безалаберности и безответственности, а по серьёзной технической причине.

Дело в том, что совсем недавно прошли ливневые дожди, и единственный через речку Незабудку мост, и без того дышащий на ладан, повредило потоком, и частично разрушило, чем лишило деревню связи с «большой землёй».

Для срочного ремонта переправы требовалась подвозка строительного материала. На переправе уже трудились мужики. Подтянуть платформу с брусом и досками для них мог только Петька на своём мощном тракторе, о чём слёзно и просил его поселковый голова, понимая ситуацию с женитьбой.

– Ты только подтяни платформу, мы сами её отцепим, а ты спокойно кати жениться, – уговаривал он жениха.

Петька хоть и понимал, что опаздывает на свадьбу, но понимал и другое: свадьба – это лишь для него одного, а мост для всех. Пока он будет жениться, машины, люди и скот будут «загорать» по обе стороны реки. Долг перевесил собственный эгоизм, и потянул парень гружёный прицеп к речке. Но, как говорится, быстро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Так случилось и с Петькой.

Тяжело гружёная брусом и досками платформа намертво засела в раскисшей глине при подъезде к мосту. Трактор безуспешно рвал «кишки», да, видать, оказались они у него тонки.

Прицеп намертво увяз по самые уши. Пришлось мужикам часть бруса сбрасывать с платформы. Пока Петька выдёргивал облегчённый прицеп, пока тянул его к мосту, пока разгружали, пока… короче, все женильные сроки пошли коту под хвост.

Петькины ручные часы показывали: до регистрации оставалось не более часа. А ещё надо до деревни пилить, самому помыться, а походил он на чёрта, вылезшего из преисподней, а время уходило, словно вода в песок. Для ускорения дела жених, выпрыгнув из кабины, принялся помогать мужикам в разгрузке брусьев, лазая по колено в глинистом «месиве».

Ко двору невесты, к которому едва ли не вся деревня сбежалась в ожидании застолья, Петька подкатил на заляпанном тракторе за тридцать минут до регистрации. Отгонять машину в гараж, мыть и наряжать в свадебные причиндалы времени не оставалось. А ведь он лично обещал Нюрке, что к сельсовету покатят на по-городскому украшенном тракторе.

Выскочив из кабины, Петька ринулся во двор, где во всю его длину протянулись столы, ломившиеся от закусонов, между которыми стройными рядами красовались «городские» бутылки. Петьке показалось, будто те, повернув оловянные головки к нему, с укоризной покачали ими, дескать, что же ты, парень, с Нюркой творишь?

Жених, не обращая внимания на бутыло-водочных обвинителей, ринулся к крыльцу, где, словно в белом воздушном облаке, стояла его ненаглядная невеста.

– Так, явился, – заявила та с нотками грозной «бабки-царицы» из Пушкинской сказки, когда к ней на глаза явился её непутёвый дед. – Всё, я регистрироваться не буду. Если хочешь, иди туда сам и женись.

Петька, осознавая свою вину, стоял перед невестой едва не плача, готовый пасть перед ней на колени. Так хотелось малому жениться.

– Я… это… брус… к этой… ну… к речке таскал, – окончательно потерявшись, оправдывался он.

– Ничего не знаю, и слушать тебя не хочу. Говорю прямо: свадьбы не будет, – ударила отказной кувалдой по Петькиной башке привередливая Нюрка.

Для Петьки всё летело в тартарары.

– В чём дело? – жизнерадостно поинтересовался папаша, появляясь из-за дочкиной спины. Малявкин был в курсе о разорении моста. Знал и то, что Петька таскал к реке платформу со строительным материалом, по этой причине и задержался.

– Нюрка не хочет идти расписываться, – понуро поникнув головой, заляпанной глиной, пожаловался жених. Руки, изварзоканные грязью, Петька старательно вытирал о такие же заляпанные штаны. О том, чтобы подойти к невесте в подобном виде, несчастный и не мечтал.

– Сколько там времени осталось до регистрации?! – крикнул невестин батька, обратившись к жаждущей застолья толпе, мающейся за изгородью.

– Двадцать! Четыре! Минуты!!! – дружно проскандировала толпа гостей, отгороженная забором от накрытых столов.

– Успеем! – твёрдо заявил Малявкин.

– С таким грязным женихом не пойду. Не собираюсь позориться перед всей деревней, – вновь завыкаблучивалась Нюрка.

– Пойдёшь! – заявил родитель, саданув невесту подзатыльником так, что у той венок с фатой скакнули аж на её плеснявый нос. – Пошли! Пошли! – потянул он за руку дочь, ослеплённую свадебными причиндалами.

Убрать фату и венок с глаз девка не могла: одна её рука была крепко зажата отцовской, а вторая – держала «невестин букетик», который они с подружкой заранее сговорились, что Нюрка бросит именно в её сторону. Примета такая: поймала букет девка, значит, быть той вскорости замужем. Хотя в исполнении приметы относительно подруги вырисовывались некоторые сомнения. Та была ещё «краше» самой невесты.

К калитке, расталкивая гостей, бежал Поселковый голова, с комьями глины на сапогах и замурзанными руками. Он только что от моста прикатил на попутном самосвале, зная проблему с Петькиной женитьбой.

Уговаривая жениха подвести брусья к мосту, Голова тогда оставил свой раздолбанный «москвич» у дома невесты, и вместе с женихом сиганули огородами к МТС за трактором.

– Не волнуйтесь, всё будет в ажуре! – запыхавшись, прокричал он, стаскивая с ног сапоги с огромными прилипшими ошмётками рыжей глины. Все с интересом уставились на Председателя. Даже невеста с помощью букетика с трудом освободила единственный глаз от застивший ей белый свет фаты с венком и вылупилась на босого деревенского Голову. – Всё, всё хорошо. Ты, Петруха, не боись! – ободрял он несчастного.

Нагнувшись, вытер грязные руки о траву, отряхнул от опилок штаны, и в носках с выглядывающим в дырку на правой ноге большим пальцем поскакал к собственному «москвичу». Лихо рванул за ручку переднюю дверку, отчего та ни с того, ни с сего вдруг отделилась от законного ей места и упала прямо к босым ногам хозяина.

– А, неважно! Всё не хватает времени подремонтировать, – без тени расстройства весело заявил Председатель, подруливая к невестиной калитке. – Давайте, молодые, забирайтесь в «салон», докачу с ветерком. Остальные добегут сами, тут недалеко! – прокричал он, втискиваясь за руль.

Невеста, жеманясь, с недовольным выражением на лице уселась на заднее сиденье. Не решилась «выступать», опасаясь отцовского подзатыльника. До сих пор у неё ещё саднит левое ухо. Хорошо хоть краснота прикрыта фатой.

Рядом с дочерью в машину протиснулся Малявкин, для корректировки свадебного процесса. Грязный жених уселся на первое сиденье рядом с босоногим Председателем.

«Москвич» резво рванул с места – за ним поскакали свидетели и гости. Благо до места бракосочетания путь был совсем недолгим. Народ даже не успел запыхаться, как оказались возле конторы. Старики и старухи по собственной немощи ещё некоторое время подтягивались к сельсовету.

Таким же манером, на собственном «мерседесе» марки раздолбанного бездверного «москвича», Председатель с шиком доставил молодожёнов обратно до праздничных столов. Гости прибежали самостоятельно. Старухи и старики шкандыбали с передыхом по дороге, но и они не опоздали к застолью – жених, теперь уже молодожёнец, побежал домой мыться и принаряжаться.

Чистого, нарядного, и не совсем красавца, но это не так уж важно, молодожёнца встретили аплодисментами, по-городскому, так велела невеста. Вместо самогонки, по требованию Нюрки, на столе красовались разнокалиберные «городские» бутылки.

Хитрый Петькин тесть на кумовой машине съездил в город и закупил там «пелёнку», разлитую по разным красивым бутылкам, неотличимых по внешнему виду от магазинных, но одинаковых по внутреннему содержанию… да кого это колышет! Зато хитрый мужик в два раза сэкономил деньги только на одной водке. То же самое проделал и с закуской. Продукты закупил у барыг по бросовой цене.

Взявшись за руки, молодые под гром аплодисментов и крики «Ура», как хотела невеста, прошли к «лобному месту» – во главу стола, и… свадьба покатилась.

Первыми, как всегда до невменяемости, напились конюхи, близнецы-братья, до того похожие друг на друга, что даже родная мать-старушка путала собственных сыновей.

На нынешней свадьбе отличительной особенностью одного из них был большой синяк под глазом, придававший близнецу, довольно мирному мужику, несколько злодейский вид. Такое отличие давало возможность «виночерпию» – тётке Адорке, выдвинутой на почётный пост по причине ею полного неупотребления мерзавки из-за язвенной хвори, ядри её в корень, безошибочно наливать в стаканы братьев, пользуясь отличительной меткой одного из них.

Однако это не спасло братьев. Те набрались так, что до самого утра бесчувственно валялись в бурьяне под невестиным забором.

– Дорогие Петька и Нюрка, – вставая с места, продолжил очередную заздравную речь деревенский Голова. Он так и стоял на посыпанном золой дворе в дырявых носках, с беспомощно выглядывающим из него грязным пальцем. Его сапоги с намертво прилипшими комьями глины валялись за калиткой. – Вы сейчас стали мужем и женой. У вас теперь образовалась семейная ячейка…

– Петрович, – едва ворочая языком, вмешался его бухгалтер, щупленький, словно дед Щукарь, человечек с льняными проплешинами на голове заместо волос. – Заканчивай собрание, подводи баланс…

– Не перебивай! – зашикала на него супруга. – Не мешай слушать. – На-ко вот лучше, Елисеич, холодца попробуй, а то ты всё на огурцы налегаешь.

Поздравительная речь Головы была смята, но об этом никто не жалел, как и он сам, потому как на столе ожидала батарея «городских» бутылок, соседствуя с напитком доморощенного изготовления, то есть – самогоном.

Опустошённая тара «городских» бутылок была отброшена к собачьей будке, а гости находились уже в том состоянии, когда «кто кого перекричит».

– Дайте мне слова! Ну, дайте, я скажу! – стараясь, перекричать невообразимый гвалт, требовал Гришка Разин, женихов друг, известный деревенский донжуан и нынешний свадебный свидетель.

Аптекарша, которой малый полгода дурил голову, а затем переметнулся к Светке-библиотекарше, отомстила ему тем, что по рецепту от кашля, выписанному тому фельдшерицей, выдала собственноручно изготовленный похоронный венок из цветов с приаптечной клумбы, на которую без стеснения унадился ходить справлять нужду здоровенный соседский кот.

– Мне что, растения обрывать и настаивать? – ошарашился изменник.

– Ага, и пить по ложке три раза в день. Дурь как рукой снимет.

Об этом случае тут же узнала вся деревня, и над парнем стали подшучивать:

– Гриш, дай настоечки полечиться.

Слова Гришка не получил. В утешение кто-то протянул ему полстакана самогона.

На свадьбу был приглашён и директор овощеперерабатывающего комбината, базирующегося на территории деревни – Иван Иванович Щербак. Сорокавосьмилетний мужик, холостой, с патологическим страхом перед собственной мамочкой, женщиной насколько габаритно-объёмной, настолько известной крутым нравом.