Czytaj książkę: «Этвас», strona 3

Масленица

***

Вне сумрака – глаза голодных кошек.

Украшен воздух ядом сизых кружев,

И под столом гремят о ступни ножек

Останки перебитых медных кружек.

Дрожат меж плоских лиц орлов и решек

Больные тушки мелких хлебных крошек.

Ты выгрызаешь из беззубых пешек

Ряды зубастых боевых матрёшек…

Пазолини

В молочных перьях полупризрачной кисти

Закатным золотом капризничал вечер,

И на холсте сиял панический листик.

И под холстом протяжно выл человечек.

А мост покачивал горбатые мощи

Над пёстрой гадиной реклам рекламы,

И петушки за отправлением в ощип

Благоговейно наблюдали из ямы.

В сачке ворочались ленивые лини –

С подводных дум переводчики-сурдо.

А в белом лотосе сидел Пазолини

И горько плакал от такого абсурда.

***

Взрывов чёрные барашки

Блеют в синее стекло,

И тротиловые шашки

Очень даже наголо.

Но порхают крылья носа

В одиночестве сто лет

Без единого вопроса

На поставленный ответ.

Из грудей Венер безруких

Получилось много камня,

Из топориков весёлых

Наварили много каши.

Тройкой тонких серых шеек

Приближается патруль –

Меж мирами перешеек,

Плюс на минус – полный нуль,

Предложение без спроса,

Покушение на свет

Без единого вопроса

На поставленный ответ.

Из яйца-первоначала

Насидели стаю куриц,

Каплей красного лекарства

До краёв наполнен кубок.

Злого неба пахнет кожа

Лабиринтом волчьих шкур,

Ариадны нить похожа

На большой бикфордов шнур.

И безумия колёса

Режут вечности кювет

Без единого вопроса

На поставленный ответ…

Шатается без опор мозг

Шатается без опор мозг

На нервах горящих глаз

Полураспадом лечо.

Продайте противотормоз –

Купите противогаз.

И дышать станет легче.

Пора бы поздравить вас с

Покупкой убойного корма с

Безвкусно-фруктовым желе.

Продайте противогаз –

Купите противотормоз.

И станет дышать тяжелей…

Чёрная птица

В спину дышит Русский Север

Сквозь нагие ноги ночи.

Из-под перьев чёрной птицы

Выпадают кудри пара…

Где козлят уже не семеро,

Переулки – многоточие:

В тупиках таится Мара,

Чтобы горлом перелиться.

За забором – дед беззубый

Топором целует луны

И последняя страница

Рвётся, будто скатерть старая.

На разбросанные руны

И объятия Суккуба

Из-под перьев чёрной птицы

Выпадают кудри пара…

Масленица

Открылся пыльный фолиант,

Дремавший в чёрном саркофаге –

В нём потаённый бриллиант

Бордовой крови на бумаге,

В нём затвердевшая слеза

И злом подкованные блохи…

Кленовым телом колеса

Я ощущаю все эпохи…

Сырая каменная твердь…

Кресты – подснежные уроды,

Из волка вырвался медведь,

И закрутились хороводы.

Сверкает масло на блинах,

Увидев солнечное знамя.

Кто скоморох, а кто монах

Я очень долго не узнаю,

Как очень долго горло пса

На белый шар рождает вздохи.

Кленовым телом колеса

Я ощущаю все эпохи…

Сырая каменная твердь…

Суровый шелест плащ-палаток.

В надежде быстро умереть

Мой детонатор будет краток.

Выпей водки

Выли волки в упоённом одичании лесов,

Запирающих секреты на засов.

Бледно-медленно горчичное катилось колесо,

Приедаясь, как водица, хлеб и соль.

«Выпей водки!» – говорили голубые корабли,

Проплывая в километре от земли.

«Выпей водки!» – из-под листьев, из-под веток, из-под тли

Некорчёванные пели короли.

Океан, просыпав капли на короны королей,

Разразился орошением полей.

И хрипели черепахи расползавшихся степей,

Протирая мглу: «Не пей! Не пей! Не пей!»

Весенние тропы

В грусть засеяны крупы.

Падают в рот эзопы,

Как весёлые трупы

На весенние тропы.

Врезан перст безымянный

Ногтем в нить Ариадны,

Спят колосья овсяные

И растут беспреградно.

Жизнь – точёный обычай

В коже жёлтого ситца –

Косит головы бычьи,

Боль земли колосится.

Зёрна преображений

Завершаются в курах.

Ты рисуешь мишени

На своих эпикурах.

Падают в рот эзопы,

Как династии с трона,

На весенние тропы

И навлоны Харона,

На зерно и росточек

Зла старухи Европы.

Так пойдём и растопчем

Все весенние тропы!

***

Развёрнутый свиток шевелится пальцем,

На свитке – задача для пятого класса.

Об этом не зная, тревожится рыцарь,

И правильно делает. В школе он не был.

А ржавой кольчуги тягучая масса

К земле пригибает, и хочется рыться

В корнях и помёте, и в запахе хлеба.

Смущённо прикрыв опушённое рыльце,

Вернуться в обитель заблудшим скитальцем.

Вернуться в обитель, корнями питаться,

Склониться в утробу чадящих традиций,

Всё взвесить и вытрясти странные вести,

И свёрнутый свиток на свечке поджарить.

Но чтобы вернуться, придётся родиться

Повторно и в нужном для этого месте,

Но этой пилюли никак не нашарить.

Пустыня и рыцарь. И в этой фиесте

Развёрнутый свиток шевелится пальцем.

Вырежи и сохрани

Лжёте, не дуя в ус,

В обменном пункте миров на сладкие язвы искристых бус,

Западая в ошибку, брак,

Которые свинчиваются в кошачий мрак.

В вас –

Копыта-костыли ваз

И крохи предельно коротких фраз,

Которые склёвывают голуби внутричерепных сил

В никчёмный трезубец «пси»…

Вырежи, сохрани, спаси.

Душа

Душа, как комната китайца –

гудит, на ус мотается.

Но если всё сосать из пальца,

то разум угнетается.

Погасли мысли, их зола

Во зле, как сыр, катается,

выходят грязные дела

Из комнаты китайца.

В сырых пелёнках городов

изнемогают демоны,

и в ожидании Годо

тайком ползём на стены мы.

Рты Поднебесной

Холодные пальцы месят уснувшую глину лиц,

Рождая под костной коркой весёлых картинок бриз.

Бензина испил уныло-распятый спаситель-шприц.

Над небом на ладан дышит сомнительный суперприз.

Проплакав медовой кровью, смеются ватаги лип.

Волшебные палочки тянут во рты Поднебесной рис.

Обсохшие веки века рождают искристый скрип.

Гнилое здание мира ложится глазами вниз.

Развал

Дым задыхается, затекая в свои же дыры,

И со спины мглы осыпается чешуя…

На дне миллиардов зрачков – факиры,

Глотающие ножи реальности не жуя.

Ра звал не раз, и сегодня земля истлела,

Красным соком налился ящер суда.

Последняя бабочка рухнула горсткой мела,

Свинцовые мухи ада летят сюда.

Пока Ра звал всех вверх смотрящих

Согреться о белых лучей печать,

Ящер готовил пурпурный ящик,

В который мы будем теперь молчать.

Как в первый раз

И безразличье фонаря,

И немощь грязной половицы,

И половина винной чаши

Неоднозначны. Два на два

Дерутся пары наших глаз.

И улетая за моря,

На нас с тоскою гадят птицы,

И сухофруктом нашей раши

Давиться хочется едва…

И это всё как в первый раз.

Всё подытожено

Улыбаемся и машем!

Озверевшая от обиды шарманка

Весело заливает улицы

Похоронным маршем,

Налипает на лица наши

Густая небесная манка

И, опадая,

Отрывает пуговицы

Чёрных рубашек.

Что случилось?

Да всё просто кончилось

Продолжением начала.

Озеро тенденций

Внутрь всего просочилось,

И для нас не стало причала.

Всё подытожено.

Всё теперь логически цельно

И как положено,

А я воспаряю на дне ямы

И грызу сердцем

Свинцовое мороженое.

А кто-то самозабвенно

Выдавливает удивлённый глаз.

Невидимые двери

Золотое слово

У липкой кожи еле живого,

У коридоров, у стенок танка,

Прилавка, банка, лба рулевого

Гниёт поверхность, дрожит изнанка.

Дрожит изнанка – останки власти

Костлявой шубы неандертальца

С привычкой мир не делить на части

И слёзы звёзд не сосать из пальца.

А выше талой природы гнёта

И даже мёртвого льда былого

Сокрыт невиданный дар полёта,

Улыбок звёзд золотое слово…

Баш на баш

Когда сгущённые миазмы базара, точно рыбы, ржали

И волки бегали за мясом, прикрывшись кожею волхвов,

Мы жилы света размозжали о запылённые скрижали

Забытых всеми понемногу исконных смыслов вещих слов…

А из чернеющих былинок, насевших на ледовый панцирь

Долины русского раздолья и завершённых распродаж,

Сорокоградусные песни, зубодробительные танцы

Тянулись в их пещерный Хаос, непринуждённо…

Баш на баш…

Точка сборки

Точка сборки – запретная зона

Пешеходов подкожного зуда…

По унылым стопам Робинзона,

По истлевшим костям Робин Гуда.

Теневые пары теплотрассы –

Танцевальная сливочность ночи

В облаках некритической массы

С электронным умом «тамагочи».

В иллюзорном огне самогона

Колесит иллюзорный Иуда

По унылым стопам Робинзона,

По истлевшим костям Робин Гуда…

Крот

Усыпан стрелами холодной хвои

сурово спящий весенний воин.

В бутылку лезет пятно слепое,

и крот ротаций могилу роет,

повальным насморком став смеркаться

в фантасмагорию фальсификаций

фальсификаций фальсификаций

фальсификаций фальсификаций…

***

Всё, что капало на пепел,

Испарилось до рассвета.

Завтра волки будут нюхать

То, чем жизнь опохмелится,

Раскроившись на граните

Мармеладовой подстилкой,

Там, где голод оземлится

Молчаливой белой нитью

Ирреальных дипломатий,

Миротворческих контрактов

Нефте-газо-слёзо-крово-

Мироточащей земли.

Шарик

Розовея, свинцовая жёлтая хмарь

Заполняет бульвар.

Окукляется в кокон дрожащая тварь,

Превращаясь в товар.

Эбонитовый шарик луны в голове

Пробивает дыру.

И на радость весёлой июньской траве

Я сегодня умру.

Эхуязь!

Экзистенции застенчивый дымок

Кропотливо извивается у ног,

Поднимаясь до невидимых дверей,

Что откроются не завтра и не здесь.

Поплавком приопускается восток –

Будда клюнул на пластмассовый росток…

Миллиарды истощённых батарей

Разлагаются в коричневую смесь.

Экзистенции застенчивый дымок –

Дух трагедий тех, кто делал, но не мог,

Тех, кто вышел из себя покочевать,

Апельсиново, порывисто смеясь,

По огромной и бесценной красоте.

Двери помнят и об этих, и о тех…

После долгого стремленья корчевать

Будем долго вторить в лодке эху: «Язь!»

Боги

Каменные лица тех, кто падал ниц,

Жжёт, сорвав пожизненные маски,

Огненная буря бешеных жар-птиц.

Те, кто никогда не падал ниц,

Остывая, падают на знамя…

Боги не читают на смерть сказки.

Боги умирают вместе с нами…

Жёлудь

Продолжая мечтать о боге,

Дух, как жёлудь во чреве утки,

Вызревая, случайно вымер.

Пустота разрезает сутки

В синеватом июльском смоге

И весёлом шашлычном дыме.

Раскалённую желчь в желудки

Изливает больное вымя.

Прозревает заблудший брат, но,

Вызревая, случайно вымер

Дух, как жёлудь во чреве утки.

Кто достанет его обратно?

У Макара

В щёки сдувшейся кровати

Наползают тараканы,

Конь педальный бредит мишкой.

Дело времечку под стать.

Гой, в гранёные стаканы

Слёзы детские собрать и

Переплавить на короны!

Так шевелятся под крышкой

У Макара макароны.

В темноте, забвенья ради,

По бутылям брага бредит

И кончается отрыжкой.

Дело времечку под стать.

Гой, под гомон междометий

Взять и лезвием Оккама

Пообстричь овечьи кроны!

Так шевелятся под крышкой

У Макара макароны.

За стеной, за шторой страсти

Ждёт печальная Вальгалла.

Ждёт, как лакомства – мартышка.

Дело времечку под стать.

Гой, цветные оригами

Повтыкать врагам в моргала!

У добра свои законы.

Так шевелятся под крышкой

У Макара макароны.

По заре

До зари разорятся тушканчики водянистых мозгов,

На лапах ночных костров

Разорвутся барабанные перепонки.

И в пюре из мелких купюр будет выкрошен абсолют,

Абсолютный предел, под абсентом лежащий смрад

И судьба на картонке.

Не смотри, что паром и мосты на дне, интерес влеком

Кошельком, а до звёзд далеко.

По заре прозревают ежи отзевавших мозгов,

Накалывая диалектику потерянных мыслей-носков.

И в себя вбирают и пьют

Космодромы, Вагнера, Китеж-град.