Czytaj książkę: «Рассказы об Алой», strona 4
Фу, вроде все!
А Варфоломей сидит довольный, улыбается лукаво и советует:
– Ты еще поищи, не все нашла, – и точно, на затылке остался колтун размером с голубиное яйцо. Колдунья вздыхает, вновь берется за расческу и через пару минут извлекает что-то нежное, шелковое – невесть откуда зародившийся в волосах отшельника бутон алой тысячелепестковой розы, благоухающий слаще всех ароматов Аравии.
– Ну и мастерица ты! И угодить, и позабавить умеешь. Откуда ты только все эти штуки достаешь? Под передником, вроде, не прячешь, – гость, довольный, уходит.
Алая тут, конечно, не причем – все дело в том, что отшельник Варфоломей – настоящий святой, и как положено настоящему святому, сам он об этом не догадывается.
22. Пустая болтовня
Вот чего никогда не хотелось Алой – так это просто поболтать. Что тут болтать, когда и так с каждым клиентом разговоры зряшные разговариваешь? Проблему его выясняешь, чуть не крючьями вытягиваешь, а он жмется, стесняется и надеется, что ты сама как-нибудь догадаешься, в чем дело. Потом объясняешь ему, как выпутаться, куда пойти, что сделать… Долго объясняешь, потому что понятия в клиенте никакого нет. Потом расчет. Редко кто без торговли запрашиваемую сумму из кошеля вынет да колдунье с поклоном поднесет – опять разговоры. В общем, так наболтаешься за день, что к вечеру уже ни видеть, ни слышать никого не хочешь.
А тут сидит эта молодая ведьмочка из-за горы и говорит, посмеиваясь:
– Да я так просто заскочила, поболтать.
Ага, как же! Только Алая, вздохнув, усадила гостью за стол и принесла из подпола кувшин бражки да здоровый кусок окорока, только она принялась нарезать хлеб щедрыми ломтями, как ведьмочка все с тем же приятным смешком спросила:
– Говорят, к тебе иногда Марк Синебровый заглядывает?
– Ну.
– Говорят, он не просто заглядывает, а интерес имеет…
– Ну?
– Говорят, ты ему из дерьма золото варишь.
Оппа! Алая вздрогнула и укоризненно поглядела на ведьмочку.
– Вроде взрослая уже, а в сказки веришь. Ну, еще из ртути золото сварить, может, и можно. Но не из дряни ж всякой!
– А все-таки?
– Да не варю!
– Побожись!
– Клянусь Великим, восседающим на грозовом троне, и Звездоглазой, повелевающей ветрами и водами!
Ведьмочка заметно погрустнела, умяла – видно от огорчения – почти весь хлеб и окорок, ополовинила кувшин и скоренько собралась восвояси. Ну, хоть не болтала больше.
– Золото варить из дерьма! – хохотнула ей вслед Алая, а сама подумала: "Во-первых, не варить, а квасить. Во-вторых, не из любого дерьма, а только из медвежьего. А в-третьих, разве это золото получается? Почти наполовину медь, мягкое, форму не держит… Одно слово, дерьмо, а не золото!"
23. Чьи шаги слышны в тумане?
Местные крестьяне были затейники, каких поискать. То они заявлялись к Алой всей оравой и требовали вылечить от бесплодия невестку шорника, из-за которой половина коров в стаде второй год ходят яловые. То поджигали камыш у запруды на старой мельнице, чтобы выкурить лысого дядьку, с которым (как всем хорошо известно – уверяли они колдунью) мельник наводит порчу на местных девок и падучую на младенцев. То раскупали за немаленькие деньги маленькие свистульки у заезжих цыган, поверив распущенным ими слухам, что если в самую глухую полночь выйти на поле и свистнуть три раза в каждую сторону света, то пшеница уродится сторицей.
По правде сказать, Алая никогда не знала, чего ждать о крестьянина или крестьянки, когда они приходили к ней с просьбой, неловко ворочая руками за пазухой, пока извлекали оттуда серебряные и золотые монеты (медных она не признавала). И вот эта баба хочет тоже чудного. Она хочет, представьте себе, видеть в тумане.
– И на что тебе это надо? – сурово спросила Алая (с крестьянами надо разговаривать сурово, даже грубовато – вежливости они не понимают и считают барскими штучками. А за барство могут и пожечь… Нет уж, пусть лучше боятся, больше уважать будут).
– Дык ведь… Он ведь там ходить....
– Кто?
– Дык ведь… Не знаю я хто – не видно ж ничего! Вот ежели бы я видела…
– Думаешь, он бы тебе понравился?
– Хто?
– Да тот, чьи шаги слышны в тумане?
– Дык ведь все ж таки лучше видеть! А то бродить там хто-то , бродить… И не видно ни черта!
Алая вздохнула, поставила на огонь котелок с водой, достала соль, муку и принялась что-то варить. Баба молча наблюдала за ней. Минут через десять бабе стало ясно, что колдунья варит клейстер. Между тем Алая залезла в рундук и достала два лоскута синего и желтого цвета. Хорошими ножницами (баба от зависти всхлипнула) колдунья вырезала из синего лоскута пятилепестковый цветок, а из желтого – кругляшок. Кругляшок приклеила к цветочку, достала дешевую деревянную булавку и подошла к бабе.
– Э, ты чтой-то? – отшатнулась крестьянка.
– Стой спокойно, – велела Алая и прикрепила на ворот свежесделанный цветок.
– Ну, вот тебе третий глаз – он поможет разглядеть, кто там бродит в тумане. Ну, а если глядеть расхочется – просто отшпиль цветок.
Баба недоверчиво повела носом, но все ж таки полезла за пазуху – доставать монеты.
Колдунья остановила ее.
– Не надо. Я за дурь всякую денег не беру.
Баба обрадовалась, и, обрадованная, побежала домой.
Путь пролегал низиной, в которой как раз струился голубоватый плотный туман. Но теперь-то чего бояться! Она смело вступила в молочное марево. Видать, колдунья подшутила над ее необразованностью – ничуть лучше видеть баба не стала. Как терялось все раньше из виду в двух шагах, так и теперь теряется. И шаги. Вот эти самые шаги, которые все время преследуют ее в тумане… Снова эти шаги! сзади, все ближе, ближе, вот уже почти за самой спиной… Баба обернулась: тот, чьи шаги слышны в тумане, стоял в двух ярдах от нее и ухмылялся. Охнув, она потянулась рукой к вороту, но сил отшпилить колдовской цветок у нее уже не было.
24. Тайна дурачка Зибеля
Дурачок Зибель ничего не делал. То есть вообще ничего. Он бил баклуши, валял Ваньку, пускал пузыри и ерошил волосы. Тащил с улицы всякую ни на что не годную пакость, вроде дождевых червей, себе в дом. Он даже не побирался, хотя жители города были сердобольными и охотно подали бы грош -другой убогому. Семья дурачка Зибеля была богатой. Сперва его содержал отец, затем, после смерти отца, младший брат. Брат этот, хотя и родился ровно через год после дурачка, нисколько не был на него похож. Уродился он умным, обстоятельным и так ловко пускал деньги в рост, что за десять лет умудрился удвоить состояние, оставленное ему отцом. Но старшего не забывал, купил ему крепкую избенку на окраине, каждый день посылал служанку с корзиной снеди и наказом убраться, как следует. Снедь служанка честно отдавала дурачку Зибелю, а вот уборкой никогда не занималась. Тот ее просто не пускал на порог, мычал, плевался, выставлял впереди себя растопыренные пятерни с грязными длинными ногтями и скалил зубы. Ну, еще с таким связываться! А вдруг заразишься от него дурью? – думала честная служанка и от уборки благоразумно отказывалась.
В общем, к Зибелю все привыкли и ничего особенного от него уже не ждали. Как вдруг однажды утром он появился на пороге своей избенки с огромной бадьей в руках. В бадью были навалены куриные кости, лоскутки, шелуха от семечек, смотанная в клубок паутина, щепки, камешки и прочая дрянь.
– Гляди-ка, – сказала дородная жена шорника своей перезрелой дочери. – Никак Зибель уборкой занялся?
А дурачок, словно подтверждая ее слова, вытащил на свет два половика, развесил на изгороди и принялся споро выбивать.
– Молодец, Зибель! Глядишь, человеком станешь! – похвалила парня проходившая мимо с тележкой пустых корчаг молочница.
А Зибель, между тем, достал откуда-то другую бадью с жидким мелом, кисть, и начал белить избушку.
С утра Алой не здоровилось. Ее одолела какая-то болезненная чихотка. В носу свербело, на глаза наворачивались слезы, а переносицу жгло, словно туда насыпали перцу. Привычные средства не помогали. Даже имбирная настойка на меду диких пчел не прочистила дыхание. Вот из-за этой-то чихотки Алая едва не пропустила самое важное.
А когда заметила, в чем дело, тут же надела башмаки, накинула плащ и кинулась бегом в город.
Мир рушился. Основы его, поколебленные невиданным святотатством, содрогались. Вот-вот все должно было перевернуться с ног на голову и нужно было поспешить, пока установленный порядок не полетит в тартарары.
Влетев в город, Алая остановилась перед свежеокрашенной избушкой. На пороге ее сидел бывший дурачок Зибель и деловито раскуривал трубку, предложенную ему шорником. Мало того, он с этим шорником разговаривал! Разговаривал о новой подати и воинской обязанности! Солидно затягивался, пускал кольца и вел беседу, как путный!
Это было ужасно. Ужаснее всего же было, что все соседи дурачка радовались такому его преображению. Еще бы, они ведь не знали то, что знала Алая. Они не знали, что в каждом поколении должен родится кто-то, кто бьет баклуши, валяет Ваньку, пускает пузыри и ерошит волосы. Они понятия не имели, что именно от этого человека зависит их благополучие. Что мир стоит на месте, пока незаметный дурачок занимается чепухой и взорвется катаклизмами, если он вдруг войдет в разум и примется за серьезные дела.
Что же делать? Алая подошла к Зибелю и положила ему руку на плечо. Надо было что-то сказать, но дыхание колдуньи еще не восстановилось от долгого бега. Она только с шумом втянула в себя воздух и смачно чихнула прямо в лицо бывшему дурачку. Последствия были неожиданными. Во-первых, нос Алой полностью прочистился. В миг исчезли и свербение, и жар в переносице, и слезы в глазах. Во-вторых, Зибель глупо улыбнулся и перестал курить. Пальцем свободной руки он с наслаждением поковырялся в носу, вытащил длинную козюлю, полюбовался на нее, и засунул в рот. Трубка выпала из его другой руки, рассыпав ворох искр. Зибель, вновь ставший дурачком, хихикнул и пустил ртом пузырь. Затем посмотрел рассеяно на прислоненный в углу квач, схватился всей пятерней за измазанную мелом кисть, опять хихикнул и погладил изгвазданной рукой волосы.
Алая облегченно вздохнула. Мир был спасен. Она повернулась к глазевшим на дурачка соседям, пожала плечами и сказала:
– Дурачок как дурачок. Стоило шум поднимать!
А потом уже, не торопясь и стараясь сохранять достоинство, пошла прочь из города.
25. О явлении кабана-хранителя
За свою долгую жизнь Алая совершила много глупостей и ошибок. Но одной глупости она себе никогда не позволяла. За свою долгую жизнь Алая совершила немало чудес. Но подделкой чудес она не занималась никогда. А бургомистр столицы предлагал ей заняться именно этим. Алая вздохнула, посмотрела на знатного гостя долгим взглядом и еще раз повторила:
– Это совершенно невозможно. Никто этому не поверит!
– Как же невозможно? А Великая Дева? – вкрадчиво спросил бургомистр.
Великая Дева… Что Великая Дева? Давно была эта великая Дева, да и была ли вообще… Но сказать такое значило совершить святотатство. Поэтому Алая вздохнула и принялась объяснять:
– Так ведь, позвольте вам напомнить, что Великая Дева родила не человека.
– Ну, я не знаю. Ведь ты же – колдунья, каких мало! Ты же сможешь найти объяснение всему этому делу?
Дело было простое, самое обычное было дело, отягощенное неумной ложью причастных лиц. У бургомистра имелась сестра тридцать двух лет, старая дева, поклявшаяся хранить девство, покуда правда и справедливость не восторжествуют от моря до моря. То есть навечно. Она посещала приюты, одаряла нищих, кормила бульонами болезных и шила рубашки солдатам. В общем, благотворительствовала, чем и полагалось заниматься старой деве, происходившей из одной из самых знатных семей королевства.
Но вот месяца три назад – и кто только проболтался! – поползли слухи, что дева-то брюхата. Народ возроптал. Народ потребовал предъявить девицу. Делать было нечего. Девица была явлена народу и ее очевидное недевичье положение было явлено тоже. Но брат ее, бургомистр, тут же заявил при всем народе, что случилось чудо, и сестра его понесла, не лишившись девства и не вступая в постыдную связь с мужчиной. Подкупленная повитуха стояла рядом и с весьма честным видом подтвердила все сказанное.
И вот теперь девица должна была разрешиться от бремени. А как известно – как всем прекрасно известно! – такой ребенок должен был быть необыкновенным светочем и спасителем отечества. Во всяком случае именно таким был Великий Змей, сын Великой Девы. И разумеется, зачатый необыкновенным образом ребенок не мог быть человеком.
Противно и гадко было соглашаться на предложение бургомистра и помогать ему, но Алая не любила ссориться с властями.
И вот она пришла, вся увешанная талисманами и мешочками с благовониями, на роды. Стояла, важно кивая головой и улыбаясь. А потом, так же важно улыбаясь, вынесла к народу влажного, весело поблескивающего маленькими глазками и довольно повизгивавшего… поросенка.
С этого, собственно, и началась история возвышения Алой. Родившийся кабанчик был сразу признан хранителем королевства, ему потребовался учитель и толмач, и роль эту естественно заняла колдунья. Кабан вырос и, действительно, спас страну несколько раз из весьма неприятных ситуаций, и даже предотвратил одну или две войны. После чего почил и был захоронен в величественном мавзолее.
Именно это, кстати – долгую почетную жизнь и славную смерть – наобещала Алая дикой свинье, когда уговаривала ее уступить сынка.
А младенец, который родился – спросите вы меня – что с ним сталось? Он тоже прожил долгую и в общем счастливую жизнь. Правда в полной безвестности.
26. Неистовый Марцел
Когда Алая была молода, когда она еще не осела уютным домком в подходящем и милом сердцу лесу, приняв на себя обязанности хранительницы здешних мест, она занималась черти чем. На осторожные расспросы должностных лиц о ее происхождении и предыдущих занятиях, она обычно неопределенно пожимала плечами и весело отвечала:
– Происхождения обычного. А чем занималась раньше? Так по базарам ходила, фокусы показывала.
И должностные лица отстали от колдуньи. Между тем, ей было что порассказать.
Ну, вот, например. Как-то зашла она в один славный город, откупила себе место на рынке и только хотела раскладывать по прилавку средства для роста косы, чернения бровей и сведения бородавок (другим-прочим она торговала, естественно из-под полы, не столько из страха, сколько для пущей важности), как вдруг на торговые ряды налетел ражий детина. Детина был в полной экипировке, при кольчуге, латных сапогах, в кольчатых перчатках, но без шлема. Здоровенным мечом детина спархивал весь товар на землю, а потом уж топтал его всласть. Лицо у детины было вдохновенное и восторженное, из глаз катились слезы, давно немытые и нечёсаные волосы паклей падали на плечи. Детина рыдал в голос и восклицал:
– О, сладчайшая! О, прекраснейшая!
Алая полюбовалась на бесноватого минуты три, а потом зафинтилила ему усыпляющий дротик аккурат в шею за левым ухом. Детина остановился и осел на землю.
– Э, ты чего наделала-то? – возмутился рыночный стражник. – это ж наш Марцел!
– Не помрет, не бойся, через час встанет, как новенький. А что это с ним?
– Это любовное безумство, – с гордостью ответил стражник. – Опять ему дама сердца отказала во взаимности, уж которая по счету! Он всегда так: влюбится, потом подвиги совершает, менестрелей нанимает, на турнирах побеждает – все, значит, в Ее честь. Ну, потом, вестимо, предложение делает, получает отказ и вот… буйствует…
– А дамы его соглашаться не пробовали?
– Да куда там! Одна согласилась сдуру. Так он полгорода на радостях в щепки разнес, городские ворота выломал, тюремные решетки погнул, да хотел еще столбы, что свод храма держат, своротить. Однако, не удалось. – с явным разочарованием сказал странник.
И Алая поняла, что предлагать вылечить неистового влюбленного нет никакого резона.
– Потому что, – объяснила она за ужином сама себе, – в каждом городе должны быть достопримечательности.
27. Одиночество в толпе
Подростки шли по улице вольно. В компании было человек восемь, и они занимали тротуар во всю ширину, не сдавая в сторону перед встречными, которым приходилось спускаться на проезжую часть или проталкиваться сквозь по-жеребячьи гогочущую толпу. Подростки чувствовали себя силой, способной сокрушить мир. Не то, чтобы они выпили. Их опьяняло чувство собственного всемогущества и сплоченности.
– Э, гляди, милфа! – воскликнул один из них, тыкая пальцем в женщину средних лет, остановившуюся у торговки цветами.
– А ничего себе милфочка, подходящая!
– Фу, геронтофил!
– Кто?
– Хи-хи, девчонки, он не знает. Кто старух всяких чпокает!
Они прекрасно понимали, что женщина их слышит, и это раззадоривало их. Плотной толпой они надвинулись на незнакомку и окружили ее и цветочницу со всех сторон.
– Вы чего ребята? – Переполошилась продавщица. – товар мне попортите!
А милфа не полошилась и не пугалась. Она только улыбнулась… и вдруг милф стало десять, нет, тридцать, нет сто. Теперь каждый из подростков оказался в окружении одинаково улыбавшихся одинаково ничем не примечательных женщин. И каждый подросток вдруг понял, что на самом деле он один. Что проблемы его никто не решит, и никуда они не денутся – а у каждого подростка полно проблем. Что ЕГЭ сдавать придется, что надо выбирать – Андрей или Серый, что надо искать подработку на лето, потому что маме тяжело одной все тащить, что надо, наконец, купить тест и все выяснить… И каждый подросток вдруг почувствовал, как он одинок и слаб. И стало очень плохо. Только вдруг прошелестело едва слышно: все пройдет… и все действительно прошло. И странная милфа была уже позади и оборачиваться посмотреть на нее совсем не хотелось.
А женщина между тем выбрала себе красную розу – не самую дорогую, за восемьдесят рублей, расплатилась и пошла прочь, как-то странно держа цветок в опущенной руке у самого бутона. Продавщица вгляделась в свой товар – обычные не слишком свежие пощипанные цветы, перевела взгляд на то, что несла женщина и поняла, что продешевила. В руке у незнакомки алела роскошная тысячелепестковая роза и благоухала, точно райский сад.
28. О щупальцах и лепестках
Эта женщина привычно зашла на веранду ресторана, привычно взглянула на меню и привычно заказала одно из своих обычных блюд – кальмаров с помидорами на гриле. Женщина жила в отеле неподалеку и, видимо, не любила новизны. В каждое свое посещение она заказывала или ньоки с морепродуктами, или равиоли со шпинатом и рикоттой, или – ну да! – кальмаров на гриле. Обслуживал ее обычно говорливый стройный Марио, а женщина на все его фонтаны слов отвечала коротко и неприветливо. Вообще это была довольно неприятная женщина. Раздражающая какая-то. Какая-то непривычно значительная, что ли. Марио казалось, что незнакомка изнутри много больше, чем снаружи, и это изнутри хотелось вскрыть и выковырять, как мидию.
Видимо поэтому Марио и повел себя неподобающе. Подавая аппетитных кальмаров, он склонился к уху женщины и тихо сказал:
– Представьте себе, синьора, говорят, эти твари вырастают размером с корабль. Говорят некоторые из них нападают на кашалотов, и могут даже убить их.
Женщина пожала плечами и решительно вспорола ножом тушку.
Когда официант вернулся со счетом, незнакомка расплатилась, оставив обычные чаевые и сказала:
– Вы знаете, я представила. Действительно, неприятно. – и ушла себе.
А Марио внезапно прошиб холодный пот, и мускулистые щупальца заскользили по телу юноши, иногда замирая и словно пробуя его на вкус. Официант стряхнул морок, потянулся к столу, чтобы собрать грязную скатерть, и замер. Посреди стола лежала роскошная тысячелепестковая роза и благоухала, словно райский сад. Вот только алые ее лепестки как-то странно извивались на ветру или даже против ветра.
29. Необходимая
Когда наступили тяжелые времена – а тяжелые времена всегда наступают, как ни вертись – Алая сбилась со счету, сколько раз ее жгли. Бывало, что все обходилось легко, ее немолодое уже тело, истыканное иголками, и так и не давшее недвусмысленных доказательств, скручивали в немыслимый узел и бросали в холодную реку. И Алая топла – а что ей оставалось делать? – топла, бывала вытащена, извергала из себя галлонов шесть воды, с трудом восстанавливала дыхание и продолжала жить в городе, чьи добросердечные жители по-прежнему забегали к ней по вечерам за мазью для спины или каплями от головной боли, а по утру по-прежнему заходили, озираясь, в управу и доносили на беззаконную колдунью.
Но бывало и наоборот. И тогда оставалось два выхода – подсунуть вместо себя на костер обманку или сгореть по-настоящему. Гореть было очень больно, но после огня наступало успокоение и перемена. После огня она оказывалась совсем в другом месте. В этом месте стоило нажать кнопку – и в самую черную полночь становилось светло, как днем. В этом месте вода, и даже теплая вода, текла из крана в любом количестве. В этом месте всегда было вдоволь еды и одежды. Простодушные горожане конечно бы решили, что это рай. Но раем это не было. Хотя бы потому, что в раю не может быть скучно. А там было невыносимо скучно. Скучно, быстро и шумно.
Но и в этом мире были нужны такие, как она, – те, на которых можно возложить ответственность и предать аутодафе. Ведьмы нужны во все времена.
Так что она без труда возвращалась в свой древний лес.
30. Горшочек
Человеческий разум способен выдумать множество полезных, удобных и – что греха таить – чрезвычайно приятных вещей. Но только в своем, человеческом, мире. В мире же магии что ни сочинят люди, все оказывается пустышкой, а то и вовсе непроходимой мерзостью. Алая давно убедилась в этом на своем опыте: ковры-самолеты не летали, скатерти-самобранки кормили невероятной бурдой, а что касается до живой и мертвой воды, то даже и вспоминать не хочется, какая с ними вышла неприятная история. Казалось бы, можно и не наступать в который раз на те же грабли! Но нет, колдунье непременно понадобилось убедиться во всем самой. Еще бы, ведь какая соблазнительная идея! Горшочек-самовар. Понятно, что кашу в нем варить Алая не собиралась. Было вполне понятно, что за кашу сварит такой горшок. Но вот если научить его варить зелья?
Казалось бы, вот обычное сонное зелье. Немного почечуй-травы, чуть-чуть совиного корня, почки дурман-травы (тут важно не переборщить) и чистая ключевая вода. Варить до закипания, потом настаивать четыре часа при средней печной температуре. Ничего сложного, кроме поддержания той самой средней печной температуры, при которой варево не кипит, а словно бы медленно-медленно томится, выпариваясь совсем по чуть-чуть и постепенно достигая нужной концентрации…
Да, соблазн был велик. Вот Алая и поддалась. Быстренько соорудила нужный горшок, который и сам сварит, и сам настоит, залила воду, закинула травы и пошла в лес: наступало новолуние – самое удобное время для сбора лягушачьей слизи – необходимейшего ингредиента многих снадобий.
Она очищала семнадцатую лягушку, осторожно, стараясь не поранить дрожавшее от страха создание, когда прибежала лиса. По морде зверька было ясно, что произошло что-то сногсшибательное – та была не то, чтобы напугана, а вроде как ошеломлена. Алая поспешила домой. Горшочек варил. Варил во всю силу своего колдовского механизма. Уже спал весь дом – мыши в подполе, тараканы за печкой, червячки-древоточцы, и самые мелкие организмы, которым еще не придумали названия, тоже спали. Спали и птицы в гнездах на деревьях вокруг дома. Спал лось, забредший неведомо откуда. Спали рыба и раки в запруде. Спали земляные червяки, бабочки и мухи. Пауки спали, и их не будило мелкое подрагивание паутины от ветра. Лиса не уснула только потому, что особым заклятьем была ограждена от магического воздействия…
Эх! А ведь какая была идея! Но с человеческим воображением всегда так: то оно находит волшебство там, где его и отродясь не было, то заполняет все вокруг самым мощным колдовством. Не знает оно границ, это человеческое воображение.
И Алая, осторожно вылив из горшка остатки снадобья и расколотив злополучный сосуд медным пестиком в мелкую пыль, принялась уже собственноручно и в самой обычной корчаге варить зелье пробуждения. Благо лягушачьей слизи у нее было в достатке.
31. Что на роду написано?
Алая со вздохом собрала карты, перетасовала их, подровняла колоду и завернула в ярко-алый шелковый платок.
Мужчина, сидевший перед ней, с любопытством спросил:
– Ну, так что карты сказали, матушка?
– А ничего, мил человек.
– Ничего хорошего или ничего плохого? – продолжал настаивать пришедший.
– Ничего вообще. Пусто. Зеро. Нихиль. – ответила Алая, используя слова языков, которые мужчина не знал. Видимо поэтому он споро выхватил из-за пояса кинжал и приставил лезвие к горлу колдуньи.
– Ты, старая потаскуха, не юли, ты правду говори!
Ощущения были не из приятных, но Алая предпочитала молчать.
– Неужели все так плохо? – выдохнул мужчина и опустил клинок.
– Да не плохо. Но и не хорошо, – честно отвечала ворожея. – Никак.
Мужчина неожиданно заплакал. Мутные слезы стекали по покрытым многодневной щетиной щекам и терялись где-то в полуседой бороде.
Алая встала, сунула руку в карман и выудила оттуда петушка на палочке.
– На-ка, угостись.
– Издеваешься, матушка? – спросил мужчина таким голосом, что уж лучше бы снова потаскухой обозвал.
– Вовсе нет, – пожала плечами колдунья. – Я их для забрюхатевших девок держу, чтоб в истерике не бились. Успокоительное, то есть. А ты сейчас как есть не в себе.
Мужчина подумал, да и сунул леденец в рот. Молочный вкус напомнил детство, раннее-раннее детство, теплые руки мамы, ее мягкую большую грудь, ее обширные колени, заменявшие собой весь мир… Он сосал и успокаивался и постепенно гадание стало казаться чем-то неважным, даже ненужным.
Алая между тем спрятала алый платок в рундук, нехотя запустила руку за пазуху и извлекла две серебряных монеты.
– Деньги свои забери. – Сказала она строгим голосом. – Я, хоть и старая… – тут она поперхнулась, – но чужого мне не нать.
Мужчина сложил монеты в кошель, не выпуская леденец изо рта, попрощался и ушел.
Из-под лавки блеснули хитрые глаза.
– Ну, и что я могла сделать? – ворчливо сказала лисице Алая. – Что, если он из этих самых, из тех, у кого ничего на роду не написано? – еще раз вздохнула и принялась за привычные домашние дела.
32. Зелье, дающее невидимость
Великий некромант, известный в округе, как голубоглазый Гаральд, смотрел на Алую, не мигая. Возможно, слабовольные и робкие крестьяне и пугались этого пристального взгляда, а невежественное дворянство принимало его за признак великого ума, но Алая была не из таковских. Она деловито понюхала перламутровое желе, лежавшее перед ней в дорогой золоченой плошке, посмотрела его на свет и заключила:
– На вид все, как надо. Пахнет дрянью, свет пропускает не дальше, чем на кончик ногтя. Лягушечьи лапки клал?
– Клал.
– А ноздри нетопыря были свежие, еще влажные?
– Ну, да.
– А почечуй-траву в новолуние собирал, о самый серп?
– Да что я, младенец какой! – вскипел Гаральд, – все делал в точности по купленной у тебя инструкции. – При этом чертов некромант явно подразумевал "купленной у тебя по баснословной цене инструкции".
– И зелье не получилось?
– Нет!
– Ну, что ж. – Алая закатала рукав на левой руке. – Испытаем.
После чего вынула из обшлага рубахи тонкую булавку, подцепила на нее микродозу желе и нанесла на запястье. Взглянула на Гаральда недоуменно и заявила:
– Как же не действует? Еще как действует!
Гаральд выпучил глаза и взревел:
– Ты что меня за дурака держишь? Ты продала мне рецепт зелья, дающего невидимость. Но вот же твоя рука, я ее прекрасно вижу!
