Czytaj książkę: «Fide Sanctus 1», strona 4
Саня Андреев тоже слушает Linkin Park. Прямо сейчас. На басах.
В поток фонового шелеста ворвалась вибрация телефона. Стремительно схватив Нокию, Свят открыл сообщение.
«Я поняла. Спасибо:) Когда я могу тебе позвонить?»
Чуть ниже кадыка дёрнулась и задрожала тонкая тетива.
«Я предлагаю встретиться. И побеседовать», – быстро набрал он.
– Нахрена?! Пусть найдёт другого «специалиста»! – прокричал Прокурор, потрясая безупречным кулаком.
– Чем он не специалист? – бодро поинтересовался Адвокат.
Бросившись к зеркалу на стене Внутреннего Зала Суда, юный защитник стащил кепку и залихватски пригладил взорванные волосы.
Я просто расскажу об интенциях.
Сообщение улетело, а дрожание тетивы под кадыком осталось.
Уставившись на доску, Святослав начал активно переписывать информацию по хозяйственному праву, подавляя желание заткнуть уши.
Отыскала-таки мишень.
– Она просто спросила про юридические термины, – хмуро напомнил Прокурор, не сводя с Хозяина скептического взгляда. – Она может вообще не ответить.
В груди что-то холодно сжалось. Минуты безразлично нанизывались на всё худеющую леску терпения. Звонок с пары ввинтился в уши как юркий штопор. Первым из аудитории выбежал Олег. Его брови были сдвинуты, а ладонь сжимала неровную кипу мятых листов.
Сколько она уже молчит?
Зажав Нокию в руке, Свят рассеянно направился по следам старосты-графомана.
– Елисей, ты жрать? – будто сквозь вату донёсся до него прокуренный голос Артура.
Артур Варламов был короткостриженым брюнетом среднего роста с крупным носом, настороженным взглядом и патриархальным складом ума. К полезным людям он старался держаться поближе.
А бесполезных не щадил.
На первом курсе – когда Рома был районным прокурором – Варламов приложил все силы, чтобы стать корешем Свята. Когда же Рома уселся заведовать их кафедрой, Артур прилип к его сыну намертво.
– Нет, я… к Николаичу за инфой, – помедлив, решительно соврал Свят.
С тобой я сейчас не хочу говорить особенно сильно.
Вытащив из кармана флешку, Елисеенко так свирепо помахал ею в воздухе, словно именно кусок пластмассы был неоспоримым доказательством его слов. Студенты суетливо покидали зал, громогласно переговариваясь и подбивая его рюкзак.
Не толкайтесь. Не шумите. Исчезните.
Артур приблизился, и стало ещё заметнее, что вчера он в который раз смешивал отбеливатель с бурбоном отдыхал душой.
– Ну, позже подтягивайся в столовку, – хлопнув его по плечу, просипел Варламов. – На форточке пожрём, а на социологии поспим.
Они вывалились в коридор, и поток лиц вокруг стал ещё смазаннее.
Этот чёртов главный корпус был просто адом.
Рассеянно отыскивая выход на лестницу, Свят увидел на двери одного из кабинетов карту средневековой Великобритании. А чуть левее от неё…
Главный корпус был адом, да. Но кое-что всё же этого стоило.
– Кстати, узнал настоящий номер той кудрявой и её подруги, что названивали тебе с чужих номеров, – бубнил Варламов, суетливо подталкивая его в спину. – Разведчицы.
Её рюкзак тоже подбивали. И она тоже морщилась.
Как восхитительно смотрится бирюзовый рюкзак рядом с белой рубашкой. Резко развернувшись, Свят протянул Варламову ладонь, краем глаза наблюдая за бирюзовым рюкзаком дверью с картой Великобритании.
– Меня на социологии не будет, – перебив поток новостей о кудрявых разведчицах, бросил он. – Попроси Олега не отмечать.
Остановив на нём мутные глаза, Артур прищурился и ехидно дёрнул ртом.
– Хорошо, наверное, быть сыном заведующ…
Хорошо, наверное, быть сыном.
– Философию в июне сдали! – рявкнул Святослав, вновь обернувшись к кабинету с картой. – Просто попроси не отмечать, сказал! И возьми жвачку, сифон.
Не дослушав, Артур фыркнул, неуклюже ударил по его ладони и слился с толпой технарских физических тел, что прокладывали себе путь к лестнице.
* * *
Предложил встретиться.
В желудке растерянно копошилось что-то нежно-колючее.
Чего я хочу больше всего?
– Встретиться, конечно, – немедленно и однозначно прояснила ситуацию Верность Себе.
– Не гоните коней, – сквозь зубы процедила Верность Другим.
Из фотоальбома на её коленях высунулся высокоморальный и глубоконравственный профиль Шавеля.
А что мне больше всего нельзя?
– Тебе? Или чувству вины? – с печальной улыбкой спросила Интуиция.
Игнорируя оклики Майи, Вера стрелой выбежала в коридор. Мысли утратили контуры и разлетелись по волосам. Затормозив у двери, она небрежно закинула на плечо рюкзак, разместила в ушах белые капли наушников и угрюмо уставилась на их спутанный шнур. Люди задевали плечи и качали рюкзак, а плейлист как назло предлагал только самые нежные песни. Так ничего и не включив, она устало прикрыла глаза.
Не касайтесь… не кричите… исчезните.
Что и как она будет говорить на этой встрече? Что и как? Волоски на кончиках ушей встали дыбом. Страх, волнение, вина, азарт, интерес и смущение никак не могли выбрать хедлайнера – и просто буйно орали, сгрудившись под рёбрами.
Просто великолепно.
«А расскажи мне про интенции».
«Конечно, это несложно, смотри».
«А кто грамотнее это делал: Вильгельм или бароны?»
«Грамотнее всех Оливер Кромвель».
«А ты мне вторую ночь снишься».
– Так вот почему я две ночи плохо спал, – прозвучало откуда-то сбоку.
Сердце оборвалось.
О чёрт. О нет. Только не прямо сейчас.
По задней поверхности шеи сверху вниз прополз кусочек льда.
Изумляться тесноте мира было некогда.
Медленно подняв голову, Вера увидела перед собой верхнюю пуговицу светло-серой рубашки. Передвинув взгляд выше, она собрала самообладание в прохладный кулак и поинтересовалась:
– Снились чересчур подробные карты средневековой Британии?
Святослав поднял уголки губ, и его глаза цвета шоколада лукаво сверкнули.
Горячего. Горячего шоколада.
Надо же. Обычно карие глаза самодовольных королей напоминают ледяное тёмное пиво.
– Предчувствовал засилие мозга таким количеством людей вокруг, – отозвался он, небрежно взмахнув рукой.
Пролетающий мимо студент задел его ладонь красным планшетом и злобно обернулся.
Не сдержавшись, Вера громко хмыкнула и заявила:
– Да, спасибо за переезд, в корпусе стало абсолютно невыносимо.
Было стыдно за свою примитивную внешность и отчаянно хотелось нападать.
Снова изогнув губы в едва заметной усмешке, Свят передёрнул плечами, словно говоря: «Мы люди подневольные».
Посмотри в сторону хоть на секунду, блин.
Нет, он не отводил глаз.
И внутри стукались друг о друга какие-то хрустальные бокалы.
Желая занять руки, Вера выдернула из ушей наушники и намотала белоснежный шнур на пальцы.
– Сегодня ты вытащила оба наушника, – весело сообщил Свят.
Он будто нарочно не замечал её раздражения, и раздражению было ужасно обидно.
Его пальцы и ладони сегодня выглядят не такими горькими.
Нехотя отведя взгляд от магнитных рук, Вера негромко поинтересовалась:
– Ты ещё согласен мне помочь?
– Конечно, – тут же отозвался он, оглядевшись так, словно ждал выстрела. – Только нам, пожалуй, лучше не разговаривать в универской столовой.
Ну кто бы сомневался.
– И в коридоре не стоит, – ехидно подсказала Вера, мгновенно ухватив суть. – И лучше отъехать подальше от этой улицы.
Под кожу с готовностью вернулось липкое раздражение.
Которая я на этой неделе, твою мать?
Прозвенел отрывистый звонок на пару, и уровень суеты в коридоре побил свой же рекорд.
– Да, не хочешь перекусить где-нибудь в городе? – небрежно произнёс Свят, когда звонок замолчал, а толпа студентов рассредоточилась по аудиториям.
– Хочу, – помолчав, решительно выбрала она.
Пожалеешь в обоих случаях, помнишь?
Раздражение тоскливо подняло белый флаг, а предвкушение триумфально воздело руки.
Что, а главное зачем? Что и зачем ты делаешь?
Повернувшись, Вера устремилась к лестнице, лавируя между опоздунами на пары.
Широкие шаги не отставали.
* * *
– Интенции предписания и санкционные интенции тесно связаны между собой и, по сути, играют одну и ту же роль. Роль эта, кстати, – указал он концом Паркера в её сторону, – почти всегда выражается категорией модальности.
Вера откинулась на высокую спинку стула, внимательно отслеживая ход его сбивчивой мысли. Её правая ладонь поглаживала до сих пор чистый лист, а скучающие глаза говорили, что их хозяйка уже знакома с этими тезисами.
Примерно так выглядит железобетонная уверенность в себе.
– Учись, – толкнул Хозяина в спину Прокурор, с любопытством разглядывая невозмутимо вздёрнутый улановский нос.
– Если мы организуем субъекта выполнить то или иное предписание, мы дополнительно мотивируем его рассказом о санкциях, которые к нему применят, если он проигнорирует первую интенцию, – продолжал Святослав.
– То есть невозможно с ходу сказать, что является причиной, а что следствием? – подытожила Уланова, постукивая пальцами по бесполезному листу.
– Абсолютно точно, – с досадой тряхнул он головой.
Волосы взлетели и небрежно ткнулись в бровь.
Не в бровь, а в глаз.
– Да она поумней тебя, – сообщил Прокурор, смахнув с пиджака невидимую пылинку.
– Когда носитель права, данного ему правовой сферой, – свирепо завёл Елисеенко, – оказывается во власти предписания, им руководит не столько знание о том, какие блага для него несёт в себе следование предписанию…
– Сколько понимание того, чем грозит отказ ему следовать, – закончила Вера, плавно кивнув.
Очень хотелось поскорее её переумничать, но рядом материализовался официант.
А «олени», решившие посетить ресторан, «не спорят с бабами в присутствии третьих лиц».
Так всегда говорил Рома, ссылаясь на этикет.
Поставив перед гостем квадратное блюдо с запечённой скумбрией, а перед гостьей – глиняный горшочек со свининой и грибами, разносчик изящно удалился. Выбросив из головы мрачные ассоциации, Свят снял со своей вилки салфетку и буркнул:
– Наличие санкции за невыполнение предписания значительно повышает мотивацию к его выполнению. Это, так скажем, азы психологии права. Правовая сфера корректирует удельный вес интенций, возлагая особый акцент на нужную чашу весов.
Подвинув к себе исходящий паром горшочек, Вера погладила ручки столовых приборов и закивала.
– Выставляет вперёд либо поощрение, либо наказание, – нараспев произнесла она, забавно дуя на кусок шампиньона.
Нетерпеливо кивнув, Свят быстро прожевал кусок рыбы и подготовил новый тезис.
Дай я покажу, что я не совсем дурак.
– А если, к примеру, – небрежно начала Вера, – взять несовременных государственных деятелей? Вот Вильгельм Завоеватель в одиннадцатом веке должен был пользоваться скорее санкцией или начать с предписания? И это бы как-то отразилось на законах? Именно на их сути, а не языковом выражении.
– Вильгельм… – протянул Свят; академическая самооценка нервно дрожала. – Отразилось бы, безусловно. Чем ниже уровень общей образованности общества, тем сильнее нужно упирать на санкционную интенцию.
Отбросив вилку, Уланова наконец склонилась над листом, записывая его слова.
Аллилуйя. Хоть что-то ты не знала, твою мать.
– Ты молись, чтобы она не начала вещать, – мгновенно съязвил Прокурор. – Тебе-то скатерти не хватит.
– А семиотика позже вступает, – ощутив прилив уверенности, продолжал парень. – Нужно брать всё в комплексе, приплетая и психологию. Потому что суть предписаний и санкций очень связаны с ней. Мой друг с отлично подвешенным языком хорошо разбирается в психологии, но поскольку его здесь, к счастью сожалению, нет, то мы в ней только поверхностно поплещемся. В основном будем смотреть прагматику. Кем пишется – и для кого пишется, – поставил он ладони на рёбра друг напротив друга.
Твою мать, она поняла значение каждого слова.
– А здесь уже вступают лингвисты, – сообщила Вера, лукаво указав в его сторону ножом. – Можем и без друга поглубже в психологию зайти, я в ней тоже плаваю. Баттерфляем.
Баттерфляем, ты посмотри.
– Ну всё, хватит! – ткнул его в бок Прокурор; на его щеках выступили гневные алые пятна. – Забирай штурвал!
– Никогда не наставляй оружие на человека, Вера, – услышал Свят свой сухой голос.
Уланова тут же растерянно опустила нож и отвела глаза.
– Извини, – проговорила она куда-то в глиняный горшочек. – Я не подумала, что это может быть неприятно.
– Почему не воспользоваться её способностью признавать ошибки и извиняться, да?! – рыкнул Прокурор, мгновенно переобувшись. – Наглаживая своё уродское самолюбие!
Нет-нет-нет, стой.
– Да ничего, – быстро произнёс Свят, отшвырнув Прокурора в угол Зала Суда. – Да и какое это оружие. Ты так долго им шампиньон пилила.
Она приподняла уголки маленьких губ и тут же смело вскинула голову. При виде серой голубизны её глаз в груди загорелось какое-то яркое, свежее чувство.
Какое?
– На самом деле я хорошо знаю, как может быть неприятен случайный жест или случайное слово, – твёрдо произнесла Вера. – Есть слова и жесты, которые будто разрушают оболочку… Оболочку…
Святослав задержал дыхание.
Разрушают оболочку, да. Именно.
– В общем, я его называю мыльным пузырём, – наконец договорила она и, быстро заключив себя взмахом ладони в неровный круг, неловко усмехнулась.
– И даже то, что быть не может, однажды тоже может быть, – протянул Судья.
Изумлённое восхищение.
Изумлённое восхищение – вот какое чувство освежило рёбра, когда она подняла глаза. Теперь же она снова смотрела в сторону; кусок свинины на её вилке предательски остывал. Тонкое сухожилие её шеи остро выступало над воротником белой рубашки.
– Я тоже называю его так, – негромко признал Свят.
Пожалуйста, перестань смотреть вбок. Посмотри сюда. На прореху в моём мыльном пузыре.
Вера поражённо повернулась.
– Называешь мыльным пузырём? – заговорщическим тоном уточнила она.
Свят мелко кивнул, прикрыл веки, тихонько хмыкнул и развёл ладонями, будто сдаваясь.
Да, я называю его именно так – и больше никто об этом не знает.
– Нужно поначалу спрашивать у хозяина пузыря, можно ли лопнуть одну из стенок, – помолчав, добавил Свят; свой голос слышался приглушённо.
– Слишком много – одну из стенок, – серьёзно проговорила Вера, отодвинув в сторону свой лист с заметками. – Можно для начала сделать небольшое окошко.
– Да, небольшое окошко лучше, – согласился Свят, отправив в рот кусок скумбрии; в груди теплело. – Хотя звуки всё равно проникают.
– Это правда, – всё с той же серьёзностью согласилась она, тоже вернувшись к еде. – Общежитие этим просто… – не договорив, она выразительно сомкнула ладони на шее и закатила глаза.
– Даже не представляю, как там можно… – пробормотал он и запнулся.
Лучница смотрела прямо в его глаза, широко распахнув свои.
И это основательно сбивало с мысли.
– То есть, – сделал он новую попытку, – не представляю, как вообще… там. Жить. То есть как там ты. Можешь. Зная теперь про твой мыльный пузырь.
Не ответив, Уланова задумчиво улыбнулась – с ноткой самоуверенной, но доверительной игривости. Над столом снова повисла пауза.
Но на этот раз она была свободна от неловкости.
– Вильгельм Завоеватель, кстати, знаете… От инверсии звучной и сочной поистине без ума был, – сообщила Уланова, красноречиво подняв левую бровь.
В горле заклокотал смешок. Подавшись вперёд, Свят расстегнул верхние пуговицы рубашки и азартно улыбнулся.
Итак, Вильгельм и инверсия.
* * *
Зажав в ладони опутанный наушниками телефон, Вера прыгала по ступеням общажной лестницы и мурлыкала «Numb», стараясь попадать в ноты на манер Честера. Хэллоуин наступал уже завтра, но она совершенно не волновалась; память давно связала все слоги с нужными регистрами, и она была уверена, что споёт хорошо.
Так хотелось и дальше слушать его и подхватывать окончания фраз… Так хотелось слушать.
– Диму набери послушай! – гаркнула Верность Другим, потрясая блёклыми фотографиями Шавеля. – Он тебе расскажет про твои истинные интенции!
Вера фыркнула и решительно заткнула ей рот.
Нарисованных рук Свята уже было мало; теперь на бумагу просилось и его лицо.
Растрёпанная чёлка. Высокий ровный лоб. Тёмно-шоколадные глаза, обрамлённые чёрными, спутанными в уголках ресницами. Греческой формы нос и неправильной формы губы.
Они будто пытались запретить себе улыбаться.
В нём явственно чувствовалось желание нащупать в ней черты, которые позволят ему скинуть отполированный панцирь.
Пожалуй, под этой этикетной маской может таиться много личностной силы.
Уже открывая дверь в свою комнату, Вера внезапно осознала, что он тоже, скорее всего, придёт на завтрашний праздник.
И непременно узнает ту стрельбу из лука, за которой «нечего подглядывать!»
* * *
Заканчивает фразы, будто побывала в голове.
Переложив гантель в правую руку, Свят сделал «Океан Эльзы» погромче, наплевав на время, близкое к полуночи. Жильцы его новой панельки никогда не стучали по батареям.
И даже не вызывали козырьков.
Кованый фонарь за окном походил на живописный факел среди мрака.
Интересно было бы послушать и ещё про категории модальности.
И про эмотивную функцию языка. И про инверсию.
– Даже про архаизмы отлично заходило! – с жаром воскликнул Адвокат.
Было невероятно легко говорить и слышать… слышать и говорить. Терять окончания фраз в её внимательном взгляде, логику текста – в опасном интеллекте, а судороги самолюбия – в обезоруживающей искренности. В ней чувствовалась необычайная вдумчивость и пытливость… Открытость новому. Беспечное доверие к реальности. Остроумие. Любознательность.
Откровенная уязвимость искренней души.
И вместе с тем смелая, решительная и безоговорочная вера в свои мысли.
У её слов хотелось греться, как у июльского костра.
Слушая его, она выстукивала пальцами какой-то ритм, и этот ритм просился на гитарные струны почему-то совсем не раздражал. А в воротнике белой рубашки поблёскивали едва различимые – потому что шея совсем не напряжена – тоненькие сухожилия.
Тоненькие? Ты взялся за уменьшительно-ласкательные суффиксы?
Ласкательные? В горле внезапно что-то ухнуло вниз от этого слова. Прикрыв глаза, Свят снова поменял руки и рывком схватил гантель в левую.
Ласкательные суффиксы. И тонкие бледные пальцы.
Прокурор красноречиво цокнул языком и махнул ладонью, словно говоря: «Мои полномочия всё».
– Как же она увлечена темой своей курсовой, – мечтательно протянул Адвокат, игнорируя кислую личину обвинителя. – Поразительно. И заразительно.
– Смотри, – завладел вниманием Хозяина Судья. – Оказывается, можно с существом женского пола делиться тезисами и чертить на салфетке классификацию интенций.
Воистину; её мысли были невероятно интересными.
Даже не верилось, что они женские.
ГЛАВА 4
– Да ладно, Леопольд, заливаешь. Три раза, да брось.
Одарив Олега ехидным взглядом, Варламов отправил окурок в урну и прищурился.
– Хорош дымить, Варлам, задушил, – хмуро пробормотал Свят, сидя на сыром бордюре. – Нужно быть мёртвым, чтобы твой дерьмовый Винстон обонять.
Заткни эту пачку себе в зад; она мешает мне видеть небо.
Оно сегодня было похоже на пластилин, на котором наделали пышных волн. Студенты медленно текли из универа в курилку и спустя пару минут так же вальяжно возвращались обратно. В воздухе висела тугая влажность; царил запах подгнивающих листьев.
– Эта курилка может себе позволить держать подальше друг от друга тех, кто обоняет дерьмо, и тех, кто табак времён Колумба, – рассеянно уронил Петренко. – Продуманный корпус. С чего бы именно нам так повезло?
– Не у всего и всегда есть причина, Олеже, – лениво бросил Свят.
– У всего и всегда, – беззлобно отрезал Петренко, глядя вдаль.
– Ты не думай, большой батя следит за тобой и здесь, – бросил Артур, невозмутимо доставая из пачки вторую сигарету.
– И ему скучно, – отбил Свят, сурово глядя на варламовское курево.
Лучше бы никто не знал, что у Ромы есть сын.
Но зав их кафедрой на людях называл его сыном куда чаще, чем хотелось бы наедине.
Почти не мёрзнущие сегодня руки Святослав по привычке держал в карманах обтрёпанной – но от того даже более любимой – кожаной куртки. Мать твердила, что пора покупать другую; избавляться от старых вещей и заменять их новыми.
Потому что это помогает «расчищать захламления ауры».
Рома же ледяным тоном советовал жене «хоть раз» порасчищать «захламления мыслей».
Но пожалуй, лишь ради того, чтобы хоть один сезон не давать никому денег на шмотьё.
Обычно Роман Алексеевич и Ирина Витальевна в упор не слышали друг друга.
А порой и не говорили – по паре недель.
Нельзя жить с тем, с кем не хочется без оглядки говорить.
Говорить; говорить; говорить.
…В начале беседы он рьяно хотел её переумничать. А ближе к десерту почти превратился в слух.
Нет, положи руки на стол, пожалуйста, чтобы я их видел.
Да, мне интересно про инверсию, очень. Нет, не отводи глаза.
Я по уши в метафорах; в метафорах, Вера.
На следующий день я сравню небо с пластилином.
– …уши долбится! ЕЛИСЕЙ!
Моргнув, Свят поднял глаза. Артур махал перед его носом пропахшей табаком ладонью и омерзительно щёлкал пальцами. Поморщившись, Святослав медленно поднялся на ноги и неуклюже отряхнул брюки сзади. Желания слышать свой голос не было.
– На Хэллоуин сегодня идём? Надо с костюмами что-то придумать. И с продолжением, – небрежно протянул Олег, разглядывая скандалящую парочку. – Врёт он тебе, врёт. Ты посмотри на его мимику.
– Да что там делать? – прочистив горло, с досадой отозвался Свят. – Одни и те же рожи.
Она наверняка останется в общаге, когда все схлынут на эту попойку.
Под желудком что-то дёрнулось и заалело.
– Тебе костюм не нужен, только уши подкрась фосфором, – посоветовал Олегу Варламов. – И продолжение само тебя найдёт в темноте. А Елисей задумался о костюме царевича и всё прослушал про твою кудрявую жизнь.
– Всё я слышал, – буркнул Елисеенко, не оборачиваясь. – Физкультурница, три раза. Реально заливаешь, Леопольд. Лучше скажи, сколько абзацев получилось после.
Олег расплылся в улыбке чеширского кота; он умел оценить хороший сарказм. Прозвенел звонок, и они переступили порог университета, оставив курилку за спиной. Впереди маячила сдвоенная пара по криминалистике.
– Caeca est invidia9, – прокомментировал Петренко и смиренно замолчал.
Но в его взгляде читалось ехидное: «По крайней мере, у меня в жизни есть что-то интересное». Промолчав, Свят хмуро посмотрел на поручень лестницы и пошёл вверх, держа руки в карманах.
Графоман как всегда зрит в самую грибницу.
Когда-то этот графоман станет матёрым писателем; потому что плюёт на подколы и строчит себе.
Есть же, сука, люди, которым под силу ровным счётом всё.
На парту перед глазами ляпнулся варламовский рюкзак, и Свят осознал, что до кабинета дошагал совершенно незаметно.
– …на тыквы посмотреть, – скрипучим голосом вещал Артур. – В этом году всё организуют филологи-иностранцы. Чего не пойти? На филфаке одни бабы.
В этом году… филологи-иностранцы?
– Сидишь как в танке, ничерта не знаешь, – сурово припечатал Прокурор.
А будет ли она среди них?
И что делать, если будет?
Что делать, если на локте, как бешеный собак, висит настырный Измайлович?
– Хорошо, идём, – поспешно вклинился Свят. – Окей.
Надо пойти, а решать уже в прыжке.
Надеюсь, моё переобувание выглядит не слишком подозрительно.
Сегодня почему-то не хотелось от них отсаживаться, и он остался сидеть слева от Олега.
– Да, давайте заглянем, – произнёс Петренко; ему махала староста второй группы, но он и не думал на неё смотреть. – Если разочаруемся, поедем в клуб. Суббота.
А если разочаруем, то в библиотеку.
– Ты же с Маришей, так? – дождавшись кивка, Олег загнул один палец и задержал второй в воздухе. – Артур? Перебрал свои полтора варианта?
– Стопарни, Леопольд, он, может, и не Маришу сегодня будет вертеть, – слащаво пропел Артур. – Не успели переехать, он уже филологам лекции читает. Проникает, так скажем, туда, где язык берёт своё начало.
Договорив, Варламов оглушительно заржал, делая комплимент своей тупорылой шутке. В аудиторию шагнул препод, и Артур поспешно замаскировал смех под лающий кашель.
Пёс, твою мать. Откуда он…
– Говори убедительно! – толкнул Хозяина в спину Адвокат.
– Громче, дебил, – прошипел Свят, ударив кулаком по варламовскому предплечью. – Пусть кто-то из баб Измайлович позвонит. Давно она мне на выходных мозг не трахала.
– Ладно, действительно, – беззаботно уронил Петренко. – Завязывай, Варлам.
– Да всё, живём дружно, Леопольд, не газуй, – на удивление быстро отступив, Варламов закатил глаза и поднял ладони.
Преподаватель остановил взгляд на их парте и повысил голос. Свят сдержанно уставился на доску, имитируя бурный интерес к криминалистике. В горле догорала перемешанная с испугом злость.
Дебила кусок.
Откуда он мог узнать? Ведь явно же удочка. Посмотреть на реакцию.
Да нет, это ты дебила кусок!
– Ну конечно! – прошептал Адвокат, хлопнув себя по лбу. – Чёрт!
Вчера после лекции он уехал с Улановой, а Варламов отправился… в столовую!
– Ты в следующий раз припаркуйся не напротив окон столовой, а прям в столовой припаркуйся, олень! – бодро посоветовал Прокурор. – Или возле пресс-центра на втором этаже! А то слишком мало людей видит, кто к тебе в машину садится!
На тыквы они пойдут смотреть, дьявольские пасти.
Шея начала сдавленно пульсировать. Поморщившись, Свят потрепал в пальцах любимый Паркер и уставился на доску. Всё-таки есть что-то небывало мерзкое в том, как они обсуждают баб. Всё-таки есть.
Что бы, интересно, на это сказала Уланова?
По рёбрам с улюлюканьем прокатилась волна стыда.
– А не слишком ли много стыда в последнее время? – гневно поинтересовался Адвокат.
Судья выглядел озадаченным, а Прокурор – довольным.
До вечеринки по случаю Хэллоуина осталось десять часов.
* * *
– Не надо, Юра, это туда нести! – оглушительно заорала Вера. – С этим реквизитом уже закончили, все бюсты по местам! Посмотри, чтобы треки наши расставили! Мы с Мисько и Лобачем открываем, а потом наши первокурсники танцуют под Адель – пятыми!
– Бюсты по местам, – пропела Ковалевская, оседлав широкий подоконник актового зала. – Руки за голову, лицом к стене. Отлично орёшь. Финальную ещё не хочешь проорать? Морально поддержишь магистрантов.
– Только если ты будешь гроулить бэком, – хмуро бросила Вера.
Майя звонко расхохоталась, запрокинув изящную головку. Закрыв глаза, Вера помассировала веки и виски, но это не помогло. Её зрение было неидеальным, но линзы она носила редко – лишь по особенным случаям.
Сегодня был один из таких, и глазам в линзах было кошмарно некомфортно.
Засев в актовом зале с самого утра, она яростно прогнала три репетиции спектакля о жизни британской короны, сценарий к которому написала её воодушевлённая рука. До конца не выверенный спектакль час назад пролетел над аудиторией звонко и уверенно.
Как копьё, пущенное наугад, но профессионалом.
Теперь же между мероприятиями сияло окно, а впереди поджидало самое ужасное.
Соло. Трижды проклятое соло.
За окном уже совсем стемнело, и в углах зала зажглись светильники в виде факелов.
Но теплее не стало.
Насколько слабо она волновалась вчера, настолько же кошмарно беспокоилась сегодня. В голову как назло не шёл ни один вариант подходящего выражения лица, которым можно пальнуть по зрителям в случае вокального фиаско. Её сценический путь начался с монолога Гамлета в оригинале, который она на первом курсе читала со сцены.
И за пару часов до этого ладони потели так же сильно.
Сейчас всё было не в пример хуже. Вокруг Гамлета хотя бы не бились оттенки нот.
Одно неловкое движение голосовых связок – и соло надломлено.
О безупречной связи слогов с регистрами речь уже не шла; сейчас она мечтала хотя бы не изуродовать самые важные октавы. Алиция Марковна – пожилая, но безмерно бодрая худрук универа, что была известна под прозвищем «Мальвина» из-за волос цвета лазури, – была уверена в ней на все сто. Ни капли этой уверенности сегодня перенять не получалось.
И куда делась горделивая вокальная осанка, что пребывала со мной все репетиции подряд?
От копчика к шее то и дело прокатывалась волна колкого ужаса. Желудок ныл и сжимался.
Юридические термины лезли в каждую мысль, и виной тому был вовсе не Вильгельм.
Придут они сюда? Это чудовищно, но не исключено. Скорее всего здесь сегодня будут все подряд, и новосёлы главного корпуса – тем более.
Для них это масштабное мероприятие – как боевое крещение.
– Тебе не пора переодеваться и краситься? – заботливо поинтересовалась Ковалевская, по-кошачьи прищурив глаз.
Вера рассеянно кивнула и погладила солнечное сплетение. Сплетение ныло уже час – как едва подцепленная и загнанная только глубже заноза.
Отступать было некуда.
В груди нарастало биение, уровень кислорода в зале понижался, а голосовые связки уже обречённо приобретали глубоко лирическую форму.
* * *
То сжимаясь до кубика-рубика, то раздуваясь до футбольного стадиона, холл на втором этаже обрушился на голову, как ушат ледяной воды. Не то чтобы он был не готов увидеть разношёрстную толпу костюмов с заключёнными в них людьми. Не то чтобы он не сам подписался под этой авантюрой.
Но подготовиться к сдаче на растерзание запахам, звукам и картинкам всё же не сумел.
Подтверждая его утренние опасения, Марина цепко висела на локте.
И упорно повышала общий уровень перегруза.
Отмахнувшись от её щедро политых духами волос, Святослав хмуро бросил:
– Поправь рога.
Нашарив глазами зеркало, Петренко послушался и подвинул правее пластиковые рога «а-ля сатир», что произрастали из художественного беспорядка на голове. Рога были подкрашены фосфором и Олегу вполне шли.
При нужном освещении они легко могли сойти за настоящие.
Артур нарисовал на лице и шее множество ссадин и ран, а веки выкрасил чёрными тенями, довольно успешно мимикрируя под ещё свежего покойника. Свят ограничился чёрной мантией поверх белой рубашки, светлой пудрой на лице и каплей красного лака в углу рта. Когда он примерял этот незамысловатый костюм в общаге у Олега, в комнату заглянул математик Рустам Гатауллин. Хмыкнув, он сообщил, что «упыри в моде при любой погоде», и мгновенно испарился, потому что ему было пора «ехать покупать цветы одной из солисток». Лицо Петренко оставалось кислым ещё полчаса – по непонятной причине он смуглого Гатауллина терпеть не мог.
Марина выглядела… достаточно неплохо.
Недостаточно хорошо для того, чей единственный козырь – внешность.
Её изумрудное платье фасона «летучая мышь» едва прикрывало зад и призывало любоваться фундаментом её безупречности не только спутника-упыря, но и всю мужскую половину студенчества.
Как хорошо, что мне похрен.
Голову Измайлович венчала диадема в виде блестящей оранжевой тыквы.
Обхватив Свята за талию покрытой блёстками рукой, Марина непрерывно трещала, убедительно превосходя кудрявую физкультурницу Петренко по объёму словарного запаса.
Пытаясь найти Уланову унять пульсацию в висках, Свят медленно сканировал взглядом холл. Глаза привычно тормозили при виде девичьих задниц и декольте. В конце холла был растянут яркий транспарант с надписью «Welcome10!» Под ним кишели расфуфыренные филологини. Лицом к ним и спиной к толпе стояла дама в чёрном платье – без плеч, но до пола. Её блестящие светлые волосы были собраны в пышный пучок на затылке, а роль под транспарантом была явно руководящей.
