Czytaj książkę: «Этюд в розовых тонах»
Часть 1
1998—1999 годы
1. Прогулка по зимнему лесу
Рената еще никогда не была так счастлива. И все, что происходило с ней в тот день, воспринималось ею с благодарностью. Она особо не задумывалась ни о чем, кроме того, что предстояло ей тем вечером. А ведь через несколько часов она будет совершенно свободна, она освободится от тяжелого бремени лжи, так сильно отравлявшей ей жизнь в последнее время. Она наконец-то посмеет разорвать опостылевшие путы и объясниться. Она ничего не боялась. Разве что случайно упасть и подвернуть ногу на лыжне, что случилось с ней однажды во время лыжной прогулки по лесу.
Она остановилась, чтобы перевести дыхание. Запыхавшаяся, с порозовевшими щеками и влажными кудрями, выбивавшимися из-под вязаной лыжной шапочки, осмотрелась. Вокруг нее был сосновый лес, засыпанный снегом, искрящимся под ярким декабрьским солнцем. А над головой – голубое чистое небо без единого облачка. Она обогнала свою подружку, Ирину Пчелинцеву, почти на целый круг и теперь с усмешкой смотрела, как та, выбиваясь из сил, пытается забраться на небольшой, скользкий пригорок, на котором стояла сама Рената. Да, она была, наверное, абсолютно права, когда говорила о том, что свежий морозный воздух и лыжи, сосны и солнце помогут ей справиться с навалившейся депрессией. Но никакой депрессии не было, скорее это было ожидание или отсутствие решимости. Но теперь все это в прошлом. Рената приняла решение, и теперь никто уже не остановит ее в стремлении внести ясность в свои отношения с мужем.
Она нагнулась, чтобы стряхнуть снег с ботинок, и нечаянно зачерпнула рукавом толстого свитера снежно-белую массу. Засмеялась, удивляясь приятным ощущениям. Снег освежал ее и немного охлаждал ее пыл.
– Э-ге-гей! – крикнула она что было сил, обращаясь даже не столько к приближающейся к ней Ирине, раскрасневшееся лицо которой становилось все более отчетливым, а ко всему миру, словно замершему в ожидании чего-то невероятного, счастливого. И тут из-за елок вылетел лыжник в сине-белом свитере и темно-синей шапочке, показавшихся ей знакомыми. Вдруг резкая боль разорвала ее счастье на множество мелких и теплых кровавых волокон… Рената упала на снег. Из раны в голове лилась кровь. В раскрытых глазах отразилось бледное зимнее небо…
2. Сестра
Виктор Кленов вышел из ворот тюрьмы и оглянулся. Первые несколько минут он не чувствовал ни мороза, ни ветра, пронизывавшего его худое тело. Он даже не почувствовал вкуса свободы, потому что запах тюрьмы въелся в кожу и мешал насладиться запахом высоких, поскрипывающих на ветру елей и сосен и черной, успевшей промерзнуть земли. Двадцать пятое октября, а как холодно. Двадцать пятое октября – ровно десять месяцев прошло с тех самых пор, как ему позвонили и сказали, что его жена, Рената, мертва. Десять месяцев в тюрьме без вины. Обычные для этой страны дела.
Он сплюнул, достал мятую пачку «Примы» и закурил. Идти ему было некуда. Квартира, где они жили с женой, была продана за долги, которые образовались (если верить дружкам-учредителям) после того, как для его освобождения были наняты аж три адвоката. Да только где они, эти адвокаты? Да и зачем было их нанимать и отваливать такие деньги, если до суда дело так и не дошло, а его, Виктора Кленова, без всяких адвокатов и так выпустили на свободу за недоказанностью обвинения. Все лжецы и предатели. Они ограбили меня, продали нашу с Ренатой квартиру. Сволочи.
Но у него не было сил даже на злость. Вся его сила растаяла за колючей проволокой вместе с последними надеждами нормально дожить свою жизнь.
Он не сразу заметил стоящую рядом с ним машину. Вернее, он не заметил, когда она появилась. Грязная темно-зеленая «четверка».
Виктор докурил и выбросил окурок. Вот только теперь он понял, насколько замерз. Ветер продирал его до костей, и тонкий свитер нисколько не грел.
Внезапно дверца машины открылась, и после некоторой возни из нее вышла женщина. Нескладная высокая брюнетка с сигаретой в зубах. Кожаная куртка, кожаные брюки, высокие кожаные коричневые ботинки.
– Привет. Ты Кленов? – спросила она совершенно бесцветным голосом, из которого невозможно было понять, издевается она над ним или одаривает своей симпатией.
– Я. Дальше что? – Ему вдруг стало трудно дышать.
– Меня зовут Наталья. Ты меня, наверное, не помнишь…
– Нет, не помню. Кто вы? От кого?
– Ни от кого. От себя лично. Я – твоя троюродная сестра. Может, помнишь нас, Агранатовых? Мы жили долгое время в Балтийске, после смерти отца мать уехала с моим братом в Сызрань, а я вернулась сюда. Вот узнала о тебе и решила встретить. Ты не рад?
– Агранатовы?
Фамилия эта не говорила ему ровно ни о чем. Хотя в Балтийске действительно много лет жила двоюродная сестра его матери, у которой было двое детей, сын и дочь, и дочь действительно звали Натальей.
– Значит, ты – дочь двоюродной сестры моей матери, которая вышла замуж за военного и уехала в Балтийск? Но зачем ты здесь и зачем тебе я?
– Просто так.
– Просто так только кошки рождаются. Мне никто не нужен. А тем более утешители.
– Это я купила твою квартиру. – Она сделала паузу, глубоко затянулась дымом и выпустила его через ноздри, как мужчина. – Там все осталось по-прежнему. Разве что появилась еще одна зубная щетка.
Вот от этих слов Кленов побледнел. Кожа его покрылась мурашками. Он ослышался, верно.
– Ты купила мою квартиру?
Она молча кивнула.
– Но как тебе это удалось?
– У меня были деньги, и я купила ее без проблем. Мне хотелось, чтобы ты вернулся туда и жил там, как и раньше.
– Жил? Но…
– У меня никого нет, – решительно оборвала она его и втянула, пряча от ветра, свою маленькую голову в ворот куртки. – У тебя – тоже, я полагаю. Не так ли?
– Что ты хочешь?
– Я хочу, чтобы мы жили вместе.
– Но я никогда не смогу стать твоим любовником. Я больной физически и нравственно. Думаю, тебе не пришло это в голову, когда ты покупала мою квартиру и строила относительно меня какие-то планы.
– Я – тоже больна. И физически, и морально. Мы с тобой инвалиды и должны заботиться друг о друге.
– Я не понимаю. Что это, в тебе взыграли запоздалые родственные чувства, которых никогда не было, во всяком случае, по отношению ко мне? – Его уже начинала раздражать эта девица, запакованная в кожу. – Может, объяснишь?
– Судя по рассказам моих родных, ты неплохой парень. Как раз такой, какой нужен мне для того, чтобы начать новую жизнь.
И вдруг он все понял.
– Ты имеешь в виду мой бизнес? Так его больше нет. И денег тоже нет. Я не смогу выкупить у тебя свою квартиру. Все развалилось, взорвалось, превратилось в прах. Я нищ, и у меня за душой ни гроша. – В груди у него что-то задрожало, и голос готов был сорваться на крик. – Я даже не представлял себе, где буду сегодня ночевать. У меня найдутся лишь силы для того, чтобы утащить тебя за собой на дно, понимаешь? Я не тот человек, которого ты себе нарисовала. Я уже не мужик, а так, одна оболочка. Не защитник.
– Но ты знаешь, как заниматься бизнесом, у тебя опыт, – невозмутимо продолжала она. – Кроме того, ты – порядочный человек и не станешь подличать и жульничать со своими.
– Я понял: ты собираешься открыть здесь дело, и тебе нужен человек, которому ты могла бы довериться?
– Все правильно.
– Но ведь ты совершенно ничего не знаешь обо мне. Ты встречаешь меня возле ворот тюрьмы. Разве тебе это ни о чем не говорит?
– Говорит. О том, что тебя продержали в клетке по подозрению в убийстве твоей жены, Ренаты, которую ты не убивал.
– А откуда тебе знать, убивал я ее или нет?
– Я даже знаю, что в тот день, двадцать пятого декабря, была убита не одна Рената, но и ее подруга, Ирина Пчелинцева. Что они были застрелены в лесу пистолетом той же марки, что и у тебя, и пистолет не нашли. Послушай, Виктор, к чему ворошить прошлое? Я верю, что ты никого не убивал и что тот парень в свитере – не ты. Поедем домой, а то я совсем замерзла. Дома и поговорим. Я приготовила ужин, тебе понравится.
Кленов пожал плечами и сел в машину.
Когда она открыла дверь, он сразу же почувствовал запах Ренаты. Ее духов, ее кожи и волос. Вся квартира была пропитана ароматами ее кремов и духов, горячего теста и ванили. Рената была женщиной в полном смысле этого слова и заполняла свою жизнь до предела женскими штучками. Она постоянно меняла свою внешность, красила волосы во все цвета, ее туалетный столик ломился от косметики, а шкафы – от нарядов. Она была красивой, капризной, упрямой, ленивой, самолюбивой, эгоистичной, жадной до удовольствий, но все это не мешало Виктору любить ее и удовлетворять ее растущие потребности. Рената нигде не работала и объясняла это желанием познать себя. Она была увлекающимся человеком и постоянно чем-то занималась. То училась всерьез вязать и покупала дорогие немецкие журналы по вязанию. То надумала рисовать и скупила в художественном салоне все холсты и подрамники и сразу же пустилась писать маслом натюрморты с луковицами и тыквами, бархотками и виноградом. Когда же краски и холсты в доме кончились, она занялась скульптурой, привезла откуда-то белой глины и стала брать частные уроки у одного известного в городе скульптора. На полках ее мастерской, в которую она превратила их супружескую спальню, появились маленькие бюстики неизвестных Виктору женщин и мужчин, затем – крохотные копии роденовских скульптур. Некоторое время она училась на дизайнера и потратила кучу денег на ремонт их огромной квартиры. По ее проекту прорубались и выламывались стены, возводились дивные арки, стелился паркет, натягивались потолки, драпировались стены и устанавливались сделанные на заказ светильники… Виктор, возглавлявший в то время фармацевтическую фирму и большую часть суток проводивший в своем офисе, так и не успел высказать жене свое восхищение по поводу ее бурной деятельности и вслух оценить ее талант и энергию. Она погибла, так и не услышав этого от него. Их отношения в последние полгода сводились лишь к взаимным упрекам и придиркам. Рената отказывалась спать с ним, была с мужем подчеркнуто холодна и на все вопросы Виктора по поводу этой странной метаморфозы, происшедшей с ней, такой страстной и жадной до ласк женщиной, отвечала многозначительным молчанием, смысла которого он так и не понял… У нее не было любовника, к которому ее можно было бы приревновать, это Виктор знал наверняка, так как нанимал даже частного детектива, чтобы тот проследил за женой. Получалось, что она его просто разлюбила. Хотя и продолжала жить с ним под одной крышей…
Он замер на пороге, вдыхая родной запах квартиры, и вдруг представил себе Ренату, спешащую ему навстречу и вытирающую руки о передник. Она так и не решилась нанять домработницу, а потому все по дому делала сама. «Привет», – услышал он несуществующие слова, нечаянно всплывшие из его далекого, десятимесячной давности, прошлого и вызвавшие в нем настоящую бурю. Он не ожидал такого поворота событий, и тот факт, что его привезли к нему же домой, в ту самую квартиру, которую он давно уже считал для себя потерянной, вызывал в нем смутное чувство тревоги и одновременно спрятанной где-то поблизости большой лжи.
– Я понимаю, какие чувства ты сейчас испытываешь, но тебе придется немного поработать над собой, чтобы ты не ждал появления в этих стенах Ренаты, – вдруг услышал он и обомлел. Его новоиспеченная сестра читала, похоже, мысли. – Предлагаю тебе пройти сначала в ванную, там приготовлено все необходимое для мужчины: полотенце, все для бритья, лосьон и даже белье. Наденешь халат. Твой халат. И приходи на кухню. Поужинаем.
На ужин были пельмени, и Виктор, обжигаясь, съел довольно много, пока не понял, что пора остановиться. Он знал, что значит переесть после столь долгого почти что голода.
– Виктор, осторожнее. – Наталья положила ему руку на плечо. – У тебя еще будет возможность отъесться. Я готовлю хорошо, а потому ты быстро наберешь вес и поправишься. Если ты не заупрямишься, мы положим тебя в хорошую клинику, где ты сможешь пройти полностью обследование и немного подлечиться. – И сразу же, без перехода, продолжила: – Твои друзья предали тебя. Поверили в то, что ты убил Ренату. Но это уже их проблемы. И за то, что они продали мне твою квартиру, им тоже придется отвечать. А что с твоими накоплениями?
Виктор сидел напротив совершенно незнакомой ему женщины и смотрел в ее темно-синие глаза, силясь понять, почему ему так спокойно с ней. Неужели она права, и в нем пробудились родственные чувства? Неожиданно в нем проснулась злость и стала расти внутри его. Злость на всех, даже на Ренату, которая невольно предала его, уйдя из этой жизни.
Когда Наталья повторила свой вопрос относительно его накоплений, он словно очнулся и посмотрел на нее с недоумением.
– Накопления? А разве мои счета не арестовали?
– Конечно, нет. С какой стати их бы арестовали, если ты не совершил никакого преступления. Ты никому не нанес материального ущерба. Разве твои адвокаты не просветили тебя относительно этого?
– У меня не было адвокатов. Вернее, приходили какие-то типы, представившиеся адвокатами, но они по большей части лишь разводили руками. Они, словно сговорившись, объяснили мне, что вытащить меня из тюрьмы не представляется возможным по той причине, что мне предъявлено очень серьезное обвинение, и что все улики указывают на то, что это именно меня видели в лесу в тот день.
– Ты имеешь в виду того лыжника в сине-белом свитере и темно-синей шапочке?
– Да. В деле имеются показания свидетелей, которые видели в посадках Ренату, Ирину и мужчину точно в таком же свитере, как и у меня.
– Я немного знакома с твоим делом…
– И как же тебе это удалось? Ходила к следователю?
– Да. Я пришла к нему с открытым забралом, предъявила документы и сказала ему, что не верю в то, что это ты убил Ренату. Попросила его рассказать об этом деле, о том, где и при каких обстоятельствах были обнаружены трупы Ренаты и ее подруги.
– Ты заплатила ему, – он устало прикрыл глаза. После обильного ужина ему захотелось спать.
– Конечно.
– Но откуда у тебя так много денег?
– Говорю же, продала квартиру, машину, гараж и дачу в Балтийске.
– Чем ты там занималась?
– Ничем, если честно. Сидела на шее мужа. Но потом он завел себе любовницу, и мы с ним расстались. Он оставил мне большую квартиру с обстановкой, немного денег. Словом, поступил хотя бы в этом случае как порядочный человек.
– Ты больна?
– Да. У меня болит душа. А еще – нервы… Я приехала сюда для того, чтобы с твоей помощью попытаться прийти в себя после развода и начать новую жизнь. Мне нужно чем-то занять себя, с головой уйти в работу и стать независимой. Меня пугает только то, что деньги, которые я привезла сюда, тают с огромной скоростью. Теперь ты понимаешь, что я, попросту говоря, поставила на тебя?
– Понимаю. Но я тебе ничего не обещал. Больше того, я могу прямо сейчас уйти отсюда, и ты меня никогда не увидишь…
– Не говори так. – Она подняла на него свои блестящие глаза и посмотрела на него с укоризною. – Пойми, мне сейчас тоже нелегко. Постарайся внушить себе, что ты не один, что теперь от тебя зависит другой человек, который нуждается в твоей заботе. Я понимаю, что все это для тебя неожиданно, что тебе проще было бы опуститься на самое дно и утопить себя и свою молодую жизнь в водке или наркотиках, но ведь ты же не такой?!
В ее голосе звучала надежда. Кроме того, в присутствии этой незнакомой ему женщины он и сам чувствовал себя защищенным. После десяти месяцев, проведенных среди чужих и обозленных на весь мир людей, оказаться в своей же квартире, на своей кухне и ужинать по-семейному – разве он мог вообще мечтать о таком? Наталья. После того, как она переоделась во все домашнее, она уже не казалась ему такой нескладной, как там, возле ворот тюрьмы, когда она выходила из машины. Она была стройной, у нее были черные волосы, бледное и довольно привлекательное лицо, большие синие глаза и аккуратный нос. Поджатые губы ее выдавали в ней упрямого и даже жестокого человека. Но высокий и гладкий лоб как-то сглаживал это впечатление и придавал ее облику утонченность, свидетельствовал о наличии интеллекта. Виктор, долгое время не видевший женщины, спросил себя, смог бы он лечь в постель с Натальей, и ответом ему было полное молчание его собственного тела.
Он, бросив быстрый взгляд на сидящую перед ним женщину, тут же поспешил отвести глаза: ему почудилось, что она прочла и эти его мысли.
– Пойдем спать. Мы оба устали.
Она показала ему аккуратно и заботливо постеленную чистую постель и, улыбнувшись немного странной улыбкой, вышла из комнаты и притворила за собой дверь. Виктор, лежа в полумраке спальни, слышал еще некоторое время, как она звенит посудой на кухне, после чего все стихло, и квартира погрузилась в тишину. Все как тогда, при Ренате. Он силился вспомнить, когда последний раз спал вместе со своей женой, но так и не смог. Она покинула их спальню неожиданно, смертельно оскорбив его и так и не успев объясниться перед смертью.
Картины их далекой семейной жизни на время отвлекли его от реальности, от сознания того, что он невольно стал заложником своей троюродной сестры и что даже кровать, на которой он лежал, теперь уже не принадлежала ему. Неожиданно возбуждение, грозящее вылиться в тяжелую и тупиковую истерику, повернуло мысли снова в сторону засыпающей за стенкой незнакомой и весьма привлекательной женщины. Он уже видел себя входящим в гостиную и срывающим с полуобнаженного и беззащитного тела одеяло. Наваждение и желание овладеть женским телом было так велико, что он даже поднялся, сел на постели, прислушиваясь к бешеному стуку сердца. Затем, превозмогая разливающуюся по телу истому и лень, заставил себя подняться и подойти к окну. Там, в прозрачном темно-синем воздухе, чернели крыши, светляками стыли на морозе светящиеся окна.
Он не помнил, как одевался и выходил из квартиры, как почти бежал в сторону вокзала – пристанища грязных и доступных женщин, как покупал у заспанной толстухи из киоска презервативы…
Домой Виктор Кленов вернулся спустя два часа. Он чувствовал себя еще более мерзко, чем утром, когда только вышел за ворота тюрьмы. Очищения свободой не получилось. Свобода вымарала его еще больше, опустила еще ниже.
Он столкнулся с Натальей лоб в лоб в темной прихожей, когда уже выходил из ванной комнаты, где смывал с себя следы прикосновения почти детских продажных рук и губ. Его мутило от воспоминаний тошнотворного скотского акта, от всей бессмысленности и пошлости содеянного. А ведь он даже не заплатил девушке, обслужившей его в одном из грязных вокзальных углов…
– Теперь ты немного успокоился? – услышал он, и его бросило в пот. – Тебе не стоило этого делать. Ты мог подцепить заразу.
– Но я не знал, как мне поступить. Это было выше моих сил.
– Сказал бы мне, – произнесла она тихо, словно извиняясь, от чего Виктору сделалось много хуже. Уж не сплю ли я…
3. Новая жизнь
Аля Вишня не любила свою работу. Да и какое удовольствие может принести тошнотворный запах спиливаемых ногтей и ацетона под мурлыканье довольных и холеных клиенток. И хотя маникюршей можно было неплохо заработать, Аля всегда страдала от мысли, что она занимается грязным и унизительным для нее занятием, а потому время от времени поступала гнусно, обкусывая щипчиками до крови кожу особо неприятных ей клиенток. Понятное дело, что она играла, когда, видя кровь на пальцах, принималась рассыпаться в извинениях, делая вид, что очень сожалеет о случившемся. Аля спрашивала себя, как долго она будет еще испытывать судьбу, и словно ждала удобного случая, чтобы бросить эту работу и прекратить эти жалкие потуги каким-то образом возвыситься над своими клиентками. Она понимала, что поступает гадко, причиняя им боль, и даже страдала при мысли, что она такая злая, но ничего поделать с собой не могла: желание порвать с этой опостылевшей жизнью и занять высшую ступень в обществе было слишком велико.
Особенно ее раздражала одна клиентка, которую в их салоне принимали с особой почтительностью и даже бесплатно угощали кофе. Это была крупная статная дама со светлыми волосами, уложенными в высокую прическу, и, судя по обрывкам сплетен, долетавшим до Али, клиентка эта работала в правительстве города. Однажды, когда они с одной из девчонок-парикмахерш прогуливались по центру города, Але показали дом, в котором жила эта клиентка. Спрятанный в тихом и уютном дворе пятиэтажный дом с балконами, пластиковыми окнами и белыми чемоданчиками кондиционеров.
Эта дама давала щедрые чаевые и всем своим видом словно хотела показать, какая она добрая и как ей хочется сделать всем приятное. Но только не Але. Быть может, поэтому, когда тишину теплого и уютного салона разорвал ее визг, Але стало хорошо и весело на душе. Крови было мало, а крика и шума много. Административно-правительственная дама не стеснялась в выражениях и чуть было не набросилась на нее с кулаками. А ведь Аля ей всего лишь прихватила немного «мяса» на пальце, потянув за заусенец. И тогда случилось то, чего меньше всего ожидали все присутствующие в салоне кроткие овечки-мастера: Аля Вишня смахнула со своего столика все банки и пузырьки с разноцветным лаком, по полу рассыпалась розовая соль, и во все стороны полетели инструменты. С выручкой в кармане и гордо поднятой головой Аля покинула салон, даже ни разу не обернувшись. Ей было глубоко наплевать и на свои, купленные на собственные деньги, инструменты и лак, на все то, что она оставляла за прозрачными дверями ставшего ей ненавистным салона. Ей казалось, что там же она оставляет и свое унизительное прошлое и что теперь жизнь ее пойдет по-другому. Внутри ее бесновалась надежда, рвалась наружу и сулила ей немыслимое счастье.
Придя домой, однако, она поняла, что в ее жизни на самом деле появилось нечто довольно новое. Вернее, хорошо забытое старое. И этим новым и старым был ее отец, вернувшийся из своего очередного гражданского брака. Понятное дело, что он открыл дверь своим ключом, вошел в квартиру, помылся (в комнате пахло мылом и влажностью), съел Алин ужин и теперь, вытянувшись на диване, смотрел телевизор. Сейчас он казался неотъемлемой частью гостиной, чуть ли не центральной, пусть даже немного и подзабытой, фигурой.
– Папа? – Аля стянула с себя сапоги и в шерстяных носках прошла к дивану, чтобы убедиться, что отец реален и что это не призрак. – Ты?
– Привет, детка, – отец широко улыбнулся ей своей удивительно белозубой для его возраста улыбкой. Он был красивым брюнетом с синими глазами и хорошими манерами, которого очень любили женщины. – Я вернулся. Как ты? Судя по тому, что на ужин у тебя была жареная курица, у тебя все в порядке.
– Тебя выгнали? – Аля имела в виду его очередную гражданскую жену, которую он, вероятно, обобрав до нитки, разлюбил, не успев полюбить.
– Как ты можешь говорить такое о родном отце?! Я сам ушел.
– И что же ты теперь намерен делать?
– Жить с тобой. Слава богу, у нас с тобой двухкомнатная квартира, причем не самая маленькая, а потому нам, я думаю, здесь не будет тесно. Или ты живешь здесь не одна? – В его голосе Аля уловила напряжение и одновременно усмешку. Понятное дело, ему бы хотелось, чтобы она была одна.
– Я одна, успокойся. Но только предупреждаю сразу: кормить тебя не собираюсь. Ты – здоровый мужик, а потому заботься о себе сам. И носки стирай себе сам. У меня и так дел невпроворот.
– И где же мы сейчас трудимся?
– В парикмахерской. – Она зажмурилась на мгновение и увидела полные ненависти глаза своей последней клиентки, размахивающей окровавленным пальцем.
– Вот и отлично.
И, сказав это, отец поудобнее устроился на диване и даже прикрыл от удовольствия глаза. Аля же, понимая, что ей сегодня не светит провести вечер на любимом диванчике, пошла в ванную, а оттуда в спальню. Нырнула под теплое одеяло и сразу же уснула.
Утром она сварила кашу, кофе и накормила отца завтраком.
– Какие у тебя сегодня планы? – спросила она довольно спокойным голосом, стараясь хотя бы с самого утра не выказывать свою неприязнь к отцу. – Ты будешь искать работу?
– Конечно, детка. – Отец посмотрел на нее тем долгим взглядом, который она не терпела, потому что в нем не было ничего, кроме презрения и насмешки.
– Вот и отлично.
– А ты пойдешь на работу?
– Я вчера уволилась, – вынуждена была признаться она и, понимая, что отец не поверит ей и воспримет ее слова лишь как желание поскорее заставить его работать, добавила: – Со скандалом. Теперь ты понимаешь, насколько не вовремя ты сюда явился. Может, вернешься к своей мадам?
– Я не живу с женщинами, у которых нет денег, ты же знаешь.
Она ничего не ответила и принялась мыть посуду.
Так прошла неделя. Аля готовила, ходила на рынок, стирала, убирала квартиру, а отец все это время лежал на диване и смотрел телевизор. Ему было лень даже выбросить мусор в мусоропровод.
Деньги кончались, Аля не представляла, на что они будут жить дальше. Ругаться было бесполезно: отец находил своих женщин лишь по вдохновению, а потому надо было набраться терпения и ждать. Когда же она поняла, что из еды у них осталась одна луковица, ей стало страшно.
– Может, ты все-таки выйдешь из дома и подцепишь какую-нибудь богатую вдовушку, чтобы у нас появились деньги? – сказала она и содрогнулась, когда озвучила собственные мысли.
– Я вижу, ты созрела для серьезного разговора, – вдруг услышала она, и нехорошее предчувствие охватило ее.
– У тебя есть план?
– У меня есть на примете один человек, который хорошо заплатил бы нам с тобой, если бы ты согласилась немного пожить у него.
– Что значит пожить? – покраснела Аля. – Ты хочешь продать меня?
– Лишь на время. Сначала дня на три, а дальше – как карты лягут.
– Или… как я лягу?
– У нас с тобой нет другого выхода.
– У нас с тобой? – передразнила она отца. – Но при чем здесь ты? То, каким образом можно мне, девушке, заработать деньги, я и без тебя знаю. Но почему я должна содержать тебя?
– Я – твой отец.
– Но тогда почему же ты все свои деньги тратил только на себя? Почему ты, живя с богатыми тетками, ни разу не пришел ко мне и не дал мне денег? Ты бросил меня… А теперь заявился и утверждаешь, что я должна заняться такой мерзостью, чтобы кормить тебя?!
– У тебя все равно нет другого выхода.
– Какая же ты скотина! – Она швырнула в него пустую пачку из-под сигарет. – Даже сигареты мои все выкурил…
– Запоминай адрес: улица Лунная, дом…
Она закрыла глаза. Нет, не такой она представляла себе свою будущую жизнь. И хотя девственность свою она уже давно потеряла на одной из дискотек и после первого безумия в ее жизни случилось не менее десятка примерно таких же, мысль о том, что теперь это придется ей делать за деньги, заставляла ее жестоко страдать. Она не боялась мужчин и знала, что им нужно от женщины и как заставить их раскошелиться, но сам факт того, что ее собственный отец предлагал ей торговать телом, приводил ее в бешенство. С другой стороны, в доме было нечего есть, и впереди была полная безысходность. Кроме того, то, что предлагал ей отец, позволяло надеяться, что рано или поздно, скопив немного денег, она сможет начать новую жизнь или хотя бы у нее появится возможность подыскать себе работу.
– Что это за человек и откуда ты его знаешь?
– Тебе-то какая разница, откуда я его знаю. Он не молод, но очень богат. Тебе не придется много работать.
Последние слова больно задели ее. Она вперила в отца тяжелый и полный ненависти взгляд и вдруг подумала, что она обрадовалась бы, если бы он умер. Вот взял и умер. Подавился, к примеру, булкой и задохнулся.
Они приехали на улицу Лунную поздним вечером.
– Подожди меня здесь, на скамейке. Не кури. Он не любит курящих, – сказал отец и скрылся в подъезде многоквартирного дома. Но Аля за то время, что он отсутствовал, выкурила аж три сигареты. После чего зажевала мятной конфетой. Было холодно. Шел снег. Над головой стыли равнодушные звезды, которым не было никакого дела до нее, Али, которую привели сюда, как овцу на заклание. И кто? Собственный отец.
– Иди, он ждет тебя.
Она очнулась. На синем пальто отца сверкали снежинки. А непокрытая голова с черными кудрями казалась посыпанной новогодними блестками. Але вспомнилась елка в школе, запах хвои и мандаринов, ласковые мамины руки, надевающие на голову маленькой Али сделанную из картона корону с фальшивыми жемчужинами. Марлевое накрахмаленное платье Снежной королевы, сшитое мамиными же руками, сделало в тот памятный вечер Алю королевой бала. Мама умерла весной, не дождавшись Восьмого марта. У Али до сих пор хранится приготовленный для нее подарок – желтые, сделанные из перьев, цветы и крохотная коробочка духов «Чайная роза».
Но все это было в другой жизни. Сейчас же ее ждал мужчина, готовый заплатить ей или отцу за то, чтобы она жила с ним. Жила и спала. Занималась мерзостью. Иначе как можно назвать отношения восемнадцатилетней девушки со стариком?
– Ты ничего не хочешь мне сказать? – Она посмотрела на отца и чуть не отшатнулась от этих немигающих, ледяных, таких родных и одновременно чужих глаз.
– К чему говорить бессмысленные слова, когда и так все ясно? Иди, ты сама поймешь, как долго сможешь находиться у него.
– А деньги? – спросила она дерзко.
– Деньги, часть, он мне уже дал, чтобы я смог на что-то существовать, а остальное получишь, как только тебе надоест жить у него.
– Он хотя бы… нормальный?
– Иди и ничего не бойся. – Он даже обнял ее и прижал к себе, как если бы они стояли не возле подъезда ее будущего содержателя, а перед дверями аудитории, в которой ей предстояло держать экзамен.
Аля вошла в подъезд, поднялась на третий этаж и замерла перед массивной дверью, обитой лоснящейся кожей. Позвонила. И тотчас дверь отворилась. Она увидела на пороге мужчину в халате. На вид ему было лет шестьдесят. Седые волнистые волосы, красноватое лицо, аккуратная бородка.
– Ты – Аля? – спросил он, внимательно оглядывая ее.
– Да.
– Проходи. Я как раз ужинать собирался.
Он помог ей раздеться, подал новые, отороченные мехом, домашние тапочки.
– Меня зовут Борис Ефимович.
Она молча кивнула головой. Ей было глубоко наплевать, как его зовут.
