Тихие шаги любви

© Ann Avarouz, 2020

ISBN 978-5-4498-7638-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

Мы с ребятами сидим в Макдоналдс; я и трое моих близких друзей. За столом не смолкает смех, Витя и Глеб сыпят остротами на каждую проходящую мимо цыпочку, не жалея пошлятины. Павел молча ухмыляется, бросая на тёлок оценивающий взгляд. Впрочем, я ему в этом не уступаю.

– О, смотрите, какая крошка! – восклицает Витек. – Блиин, я б ей вдул.

«Крошка» слышит эту громкую реплику, как и все прочие до этого – мы не скрываемся – оглядывается нервно и поспешно отворачивается, решая для себя, что с нами лучше не связываться.

– Да ну, у неё жопа никакая… А ты на эту, на эту посмотри! – и парни «зависают» взглядом на аппетитной попке стройной блондинке.

– Ага, накаченная – то, что надо! – соглашается Витёк.

Пашка довольно хмыкает – ему попка тоже понравилась. Подозреваю, мысленно он уже раздел девушку и приступил к непотребствам. Каким, понятия не имею, об этом лучше у него спросить.

Посетители Макдака нервно косятся в нашу сторону уже минут сорок. Переводят озадаченный взгляд с сотрудников на охрану, недоумевают, почему нас до сих пор не выгнали? Персонал же старательно делает вид, что нашего столика вообще не существует.

Нас четверо, мы сидим по центру зала у окна, поедаем гамбургеры и картошку, запивая Колой. Трапеза так себе, но другой-то тут нет. Как я уже говорил, мы громко обсуждаем цыпочек, нервируя не только девушек, но и их парней. Думаю, они с удовольствием бы нам наваляли, но не могут и очень страдают от этого.

За нашими спинами стоят четверо охранников. Высокие крепкие парни, похожие друг на друга, как капли воды, одетые, несмотря на адскую жару, в чёрные пиджаки. У каждого надет наушник, соединённый с переговорным устройством, а на поясе из-под полы выглядывает кобура. Ну да, отец нанимает охранников с лицензией.

– Гриш, смотри, эта цыпа на тебя запала! – гогочет Глеб.

Я поворачиваю голову в указанном направлении и встречаю игривый взгляд васильковых глаз, подкреплённый улыбкой.

– Точно, запала, – довольно усмехаюсь я и расслабленно откидываюсь на спинку стула. Разглядываю девушку, раздумывая, пригласить её к нам в компанию или нет.

Не дурна. Рыжие распущенные волосы, синие глаза, мягкие губы, сложенные в зовущую улыбку, третий размер груди, округлые бёдра. В постели, наверно, ничего.

Пригласить девушку не является проблемой. Когда в прошлом году мне исполнилось пятнадцать, отец сделал подарок – собственная квартира в центре города. Хоромы что надо: сто двадцать квадратных метров, разделённых на несколько комнат. Спальня, кухня-гостиная, джакузи и зона для игры в бильярд.

Несмотря на благоустроенность, я не спешил перебираться окончательно. Причина проста: быт. В родительском доме имеются слуги. К моей квартире обслуживающий персонал не прилагается и все бытовые функции мне приходится выполнять самому. Хотя… Я вру, не мне, а моим девушкам. Я использую квартиру исключительно для секса и гулянок с друзьями, взамен прошу уборку. С готовкой проблем нет, девушки просто из кожи вон лезут, лишь бы мне понравится. Видимо, они где-то наслушались, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок.

Мои девчонки всегда старше меня. Кто-то может подумать, что я слишком мал для секса? Но уверяю вас, не возраст имеет значение, а та штучка между ног, что дарит девушкам удовольствие. Кстати, мой отец считает так же. Вручая мне ключи от квартиры, он прямо так и сказал, что мой член довольно взрослый, чтобы пуститься в «приключения». Цинично, зато правдиво. Шокированы? У отца есть девиз: подвернулся шанс – не думай, бери то, что судьба даёт. Не можешь, свали нахрен и уступи дорогу более сильным. Мой отец – один из сильнейших бизнесменов страны. Сеть гостиниц в крупнейших городах мира, своё модельное агентство, сотрудничающее с именитыми брендами. Денег – чёртова прорва и все он заработал сам. Как понимаете, такому человеку не до ложных моральных ценностей. Папа всегда хватал, едва этот шанс забрезжит на горизонте.

Пока я размышлял, девушка вильнула хвостом и скрылась на улице. Да и хрен с ней, найду другую тёлку. Дорогие шмотки, работа стилиста, благодаря чему я выгляжу старше своего возраста, уверенность в себе, потрясающе красивая внешность – от тёлок отбоя нет. Единственное наставление отца – это использовать презики и быть осмотрительнее, дабы не подцепить всякую гадость – я успешно выполняю уже ровно год.

Ах да. Мы собрались сегодня не без повода. Мне исполнилось шестнадцать. Не самый лучший мой день рождения, если учесть, что я… Гм… Наказан.

А всё из-за бесящей классухи, грымзе неопределённого возраста и пола. Она уже достала своими жалобами! Теперь она взяла моду следить за нашей компанией посредством одноклассников. Вот стерва!

На прошлой неделе мы слегка… перебрали. Прямо в школе! Было весело; дабы не палиться, распивали алкоголь в туалете. Не то чтобы нам нравится спиртное – гадость та ещё – но вот азарт от нарушения запретов и порядков – ни с чем не сравнимое удовольствие! Адреналин так и бушует в крови!

Но всему веселью пришёл конец и нас кто-то сдал. Самое обидное, выявить стукача не удалось. Именно в этом туалете в тот день народу была «чёртова туча». Подозреваю, неспроста. Классуха пришла в негодование и посадила нас под замок в кабинете, изъяв спиртное, до прихода спешно вызванных родителей.

То, что у нас отняли бухло не страшно – в принципе, так и должно быть, раз мы спалились. Даже то, что нас посадили под замок, объяснимо и можно пережить. Но вот зачем она родителей вызвала? Наши отцы – не какая-то там лапша, накрутил и съел. Это серьёзные люди, которых отвлекать от работы нельзя ни в коем случае! Отец Глеба, кстати, так и не пришёл. Повезло, я считаю, парню – родаки были где-то в Греции и классуха до них даже не дозвонилась.

Но это мы узнали потом. А в тот момент, когда сидели в долбанном кабинете и ожидали прихода родителей, уже понимали, что наказания не избежать. И не за то, что дебоширили – как раз на это наши отцы закрывают глаза, считая, что возраст у нас такой – трудный. А за то, что довели дебош до состояния, когда потребовалось вызвать родителей! Короче, мой отец сильно огорчился, когда понял, что без него вопрос не решить.

Отец Витька – мэр нашего города. У него карьера, он должен быть осмотрителен и помнить о рейтинге двадцать четыре часа в сутки. Нет, он, конечно, даже близко не святой, но тёмные дела проворачивает в темноте – по его же утверждению. И тут вдруг пьяный сын в школе! Пятно позора, как вы понимаете. Влетело Витьку тогда.

Отец Пашки – друг отца Вити. Он там тоже заседает в каких-то депутатах. Его не столь заботит позор личный, не такая уж он заметная фигура, чтобы париться по ерунде, кто там что подумает, сколь тень, отброшенная на мэра, потому что глава города должен быть безупречен. Но, пожалуй, Пашке влетело меньше всех.

В общем, смиренно ожидать своей участи – не про нас. Сначала, будто случайно, мы посшибали стулья на пол. Пара из них развалилась, остальные выжили. Интересный, кстати, эксперимент: оказывается, несмотря на огромную стоимость обучения в нашей школе, мебель не самого лучшего качества.

Потом Витек попробовал свои силы на указке. Выяснилось, что он сильнее, чем эта тыкательная палка. А дальше нас просто понесло. Разрушать оказалось весело и под дружный смех мы крепко взялись за дело. Через сорок минут класс валялся в руинах. Целого не осталось ничего: с парт содраны столешницы и разбиты в щепы, стулья удачно летали в стены, сшибая картины, шторы, выбивая стёкла и оставляя в штукатурке пробоины. Стулья не выжили. Доска треснула и грохнулась на пол. Учительский стол…

О, к его разрушению мы подошли с особым удовольствием! Начали с того, что превратили в крошку все имеющиеся журналы и тетради. Повытаскивали ящики, запуская их по классу, а потом перевернули стол и как следует попинали его. К завершению нашей мести от стола остались лишь щепки.

Нам, конечно, влетело, а родакам пришлось раскошелиться. Но наказание меркло в сравнении с удовольствием видеть рожу классухи, когда она зашла в свой кабинет. Глаза вылезли из-под очков, челюсть едва не выскочила наружу, руки тряслись, ещё и голос пропал! Да её там чуть удар не хватил!

Так вот, о наказании. Алкоголь для меня теперь под запретом до окончания семестра. И даже день рождения – не повод снимать наказание, сказал мой отец. Поэтому мы сидим в Макдаке и употребляем колу. Ведём себя, конечно, вызывающе. Ну так и не стоило загонять меня и моих друзей в этот лягушатник! Охранники всё потом отцу донесут, на это и расчёт. Должен же понимать, что я уже не маленький.

Несмотря на запрет, алкоголь у нас будет. Пашка ещё вчера подсуетился и закупил несколько ящиков пива. Вдвоём с Глебом они отбуксировали бухло на квартиру и припрятали в шкаф. Не то чтобы отец жильё проверял – у нас договорённость, это моя территория, на ней я делаю что угодно. Но всё же, на всякий случай. Так что после завершения спектакля здесь я устраиваю вечеринку. Нормальную такую, с музыкой, бухлом и тёлками. Оттянемся по полной.

– Эй, Гриша, чего подвис? – толкает меня в плечо Глеб. – Не грусти, похрусти мороженкой!

– Нормально всё, – отвечаю я. – А кстати может и правда, по мороженому? Вспомним вкус детства?

Парни изумлённо уставились на меня.

– Ну ты скажешь тоже, – качает головой Витька.

– Слушайте, а мне нравится идея! – усмехается Пашка.

– Ну, давайте, ребята, соглашайтесь, – дожимаю я Витьку и Глеба.

– Ага, а потом пи… – Витёк вовремя прикусывает себе язык и кашляет, словно подавился. – Пить много будем. – Хмуро добавляет он.

Всё, конечно, поняли, что он имел в виду. Типа, пиво с мороженым не мешают. Но до пива ещё пара часов, которые нам волей-неволей придётся провести тут, раз я наказан.

– Сладкое – несолёное! – наставительно изрекаю я и оборачиваюсь к стоящему за спиной охраннику. Велю принести нам четыре «Макфлури» и даю денег. Секьюрити покорно уходит в очередь, а мы продолжаем веселиться.

В какой-то момент я чувствую лёгкую щекотку в районе плеча. Странное такое ощущение, будто кто-то пёрышком проводит. Удивлённо поворачиваю голову, так как знаю, что там никого нет – я сижу рядом с окном. За стеклом стоит девочка, лет десяти, не больше. Длинные каштановые волосы спутаны и кое-как перехвачены резинкой. На худое тело надета половая тряпка, когда-то давно бывшая белой футболкой, теперь же растянутая и посеревшая от частых стирок. Тонкие ноги-палочки прикрыты шортами, истинный цвет которых не установит ни одна экспертиза. Босые грязные ступни. Чумазое худенькое личико, на котором выделяются огромные зелёные глаза, с вожделением смотрящие на мой недоеденный гамбургер.

Я сглатываю вмиг образовавшуюся вязкую слюну. От вида этой девочки чувствую неловкость. Я кошусь на парней, пытаясь понять, как они отреагировали на чудо за окном. Но друзья её даже не заметили, смотрели в противоположную сторону и продолжали гоготать. Я снова перевожу взгляд на девчонку и вдруг упираюсь в ее большие распахнутые глазищи, чувствуя, как от испуга сердце делает кульбит. Она смотрит на меня не по-детски взрослым взглядом, полном презрения и осуждения. В первую секунду я злюсь, так как она ничего обо мне не знает, чтобы осуждать, но уже в следующую мне делается нехорошо. Мне почему-то становится стыдно, словно я что-то украл у этой девчонки. На короткий миг я смотрю на нашу компанию, будто со стороны, и вижу четырёх придурков, зажравшихся родительским богатством, ленивых, бестолковых, не способных позаботиться даже о себе, а только мотающих окружающим нервы. Я с изумлением чувствую, как начинают гореть мои щёки. На этот короткий миг я сам себе становлюсь противен. Мне вдруг хочется вскочить и убежать отсюда, как можно дальше, начать жизнь с чистого листа, перестать дебоширить, наконец, взяться, что называется, за ум. Никогда в жизни мне не было стыдно за себя. И теперь я обнаружил, что чувство это крайне неприятно.

Вернулся охранник с мороженым. Под громкое улюлюканье и шутки парни приняли угощение, передавая стаканчик и мне.

– Эй, Гриш, ну чего-то ты совсем скис. Ты случаем не заболел? Весь горишь! – забеспокоился Глеб.

Друзья уставились на меня с волнением.

– Ребят, всё нормально, – натянуто улыбаюсь я, пытаясь замаскировать свои чувства.

– Точно, всё гуд? – не верит Глеб.

– Да точно, точно! Всё гуд, – твёрдо говорю я.

Друзья отвлекли, и наваждение спало. Я расслабленно улыбаюсь, приходя в себя. Оборачиваюсь к окну, чтобы убедиться, что девчонка самая что ни на есть обычная попрошайка. Но её уже и след простыл. Словно привиделась мне.

– Блин, в эти гамбургеры наркоты не подсовывают? – с подозрением смотрю на недоеденный бутерброд.

Хоть мы и дебоширы, но травка и наркота – не для нас. Мы вообще против, алкоголь – это так, развлекуха. А с наркотой шутки плохи.

– Да вроде нет. А чего? – спрашивает Витька. Пашка и Глеб возвращают ко мне встревоженные взгляды.

– Мерещится какая-то ерунда, – говорю я так, будто это ничего не значит. Ну, мерещится и мерещится, бывает.

– Эй, ты там поосторожней с этим делом, – неловко вставляет Пашка. Говорить он не мастак, да ему и не нужно. – Если отравился, может в больницу?

В больницу я точно не хотел, да и вряд ли отравился.

– Да не ребят, уже отпустило, – успокаиваю я их.

Они ещё некоторое время смотрят на меня с сомнением, но вскоре убеждаются, что со мной всё хорошо и перестают беспокоиться.

Я бросаю последний взгляд за стекло, ищу глазами девочку среди толпы. Но, конечно, не нахожу. «Надо было хоть картошки купить» – запоздало думаю я. И отворачиваюсь. Не сообразил, что ж теперь, не убиваться же. Купит кто-нибудь другой. Да и вообще, лето, с голода не умрёт.

Глава 1
Пять лет спустя

Маша

Я проснулась от резкой боли. Пытаюсь осторожно сделать вдох. Воздух поступает рваными толчками, но так до конца и не наполняет лёгкое. Дышать больно.

Кое-как приноравливаюсь делать маленькие вдохи. Боль не проходит полностью, но слегка отпускает. Зато появляется другая боль – под правым глазом, мгновенно напоминая ночные события. Осторожно открываю веки, но смотреть получается только одним, левым глазом. Правый видит мир через маленькую щёлочку расплывчато.

Надо мной белый потолок. В полутора метрах от меня – зеленая стена. Обшарпанная, как и полагается стене больницы. Интересно, кто врача вызвал? Неужели, у кого-то из девчонок совесть появилась? Или дежурная проснулась? Оба варианта сомнительны, а между тем я в больнице.

Со стороны изголовья, но несколько дальше по коридору хлопает дверь и мужской голос бодро произносит:

– Не волнуйтесь! С вашей бабушкой всё будет хорошо! Поправится, вот увидите.

Другой мужской голос, звучащий моложе и произносящий слова идеально правильно и твёрдо, с беспокойством спрашивает:

– И всё же, возможно ли перевезти бабушку в платную клинику?

Секундная пауза и первый голос отвечает, маскируя недовольство сомнением:

– Попробовать можно. Но я не рекомендую. Есть ряд технических сложностей, которые не решить при перевозке. Оставить вашу бабушку без растяжки даже на день – это вредить ей. Пусть наша больница районная и бесплатная, но всё необходимое для лечения бабушки у нас имеется, а квалификация специалистов не уступает врачам платного учреждения. Даже, я бы сказал, во многом превосходит, просто потому что поток больных у нас больше.

Второй собеседник, по-видимому, пропустил мимо ушей хвалебную оду местной больнице, сконцентрировавшись на главном:

– Что именно необходимо для перевозки? – жёстко спросил он, давая первому собеседнику понять, что спорить не стоит.

Скорее всего, мужчина рано или поздно на своём настоял, если бы внезапно не раздался из палаты, возле которой они неосмотрительно затеяли спор, сильный командный голос, явно принадлежащий женщине в возрасте:

– Гриша! Я не хочу никуда переезжать! Меня всё устраивает!

Секунду мужчины молчали, а потом дверь открылась и уже приглушённый палатой голос Гриши мягко возразил:

– Бабушка, но здесь даже питания нормального нет!

Бабушка, судя по всему, была из военных – такой мощный голос и притом не терпящий возражений, воспитывается только там:

– Ты забываешь, что я начинала с низов! Я знакома с этим уровнем жизни и не считаю зазорным есть местные блюда. Питательная ценность геркулеса одинакова, что в дорогой больнице, что в этой. Остальное ты мне принесешь!

Ещё через секунду дверь повторно закрылась, а по коридору в направлении меня раздались две пары шагов: первый идущий, несмотря на быстрое перемещение, шаг печатал, словно на параде, стук его каблуков гулким эхом разносился по коридору; второй шёл так, будто старался подстроиться под первого, отчего шаги получались несколько семенящими.

Через пару секунд мимо меня пронёсся высокий парень, одетый в джинсы и мягкий свитер, а следом за ним поспевал врач. Гриша, а это был, скорее всего, он, обдал меня ароматом дорогих духов, заставив мои лёгкие болезненно сжаться от неудержимого чиха. Из глаз хлынули слезы: от боли и аллергии. При каждом новом чихании моё тело сгибалось, причиняя мне сильную боль, при этом я старалась как можно больше распрямиться. Получалось так себе.

– Ты чего расчихалась? – с подозрением уставился на меня врач, рискуя не успеть за Гришей.

– А- апчхи. Аллергия… – едва выговорила я сквозь насморк. Проходили это не раз: заподозрят простуду, отправят в инфекционку. А там подцепить какую-нибудь дрянь легче легкого.

– Черт-те-что! – ругнулся доктор и поспешил за собеседником.

Я же ещё довольно долго чихала.

Через десять минут вернулся врач. Высокий дядя лет тридцати пяти, волосы убраны под медицинскую шапочку, полы белого халата развеваются на ходу. На лице короткая щетина, губы недовольно поджаты. Взгляд жёсткий и прямой.

– Сироткина, очнулась, гляжу?

Хотя вопрос был чисто риторическим, я всё же кивнула. Сирот, а соответственно бесплатников, никто не жалует. Но если промолчать, сочтут за буку и вообще церемониться перестанут. Сплетни в больнице разносятся быстро и если сложить о себе хорошее мнение, то нянечки и санитарки не считают зазорным общаться с сиротой.

– Голова не кружится? – глядя в карточку, спрашивает врач.

– Нет, – я, конечно, вру. Кружится. Но лучше побыстрее отсюда выписаться.

Из наших никто не любит лежать в больнице. Отношение персонала больницы мало чем отличается от отношения персонала детдома. Почему-то врачи и медсёстры уверены, что уколы и капельницы доставляют нам удовольствие, а всякие пункции сироты просто обожают. По их мнению, мы все обязаны сносить молча. Покормить порой тоже забывают. Наверное, считают, что раз сирота, то привыкла голодать.

В принципе, они правы. Мы ко всему привыкли. И больница не самое ужасное место, какое только можно себе представить. По крайней мере здесь не бьют. Хотя, однажды меня связали, когда я сопротивлялась взятию пункции. Это было очень давно, мне было лет пять. Но запомнила я этот случай навсегда.

Основная причина моего желания выписаться как можно быстрее – это отсутствие заработка. Пока я здесь, денег не будет, а моё место займёт кто-нибудь другой. Талантов хватает, а вот возможностей реализации – крайне мало.

Пару лет назад я встретилась с одним парнем по имени Денис. Знакомство вышло случайным, я сидела на набережной и репетировала известные мелодии на гармошке. Получалось так себе. Нот у меня не было, да и знаю я их, не то чтобы хорошо. Просто однажды к нам в интернат приехала группа музыкантов, не особо известных, но вполне талантливых. Им для раскрутки своего имени благотворительные концерты продюсер навязал. И кстати, не прогадал. О них потом в газетах писали. Дальше, правда, за их судьбой не следила. Но как бы то ни было, а концерт они провели на совесть. И вообще, парни оказались общительными. Даже остались на вечер, так сказать, чаю попить. Наши все были в восторге. Ну ещё бы, концертами нас не балуют, а тут не только концерт, а ещё и живое общение со звёздами – именно так мы на них и смотрели, как на звёзд. Музыкантам это польстило и под конец встречи они оказались настолько щедры, что предложили научить играть на своих инструментах. Мы сидели за большим столом и слушали их рассказы вперемежку с игрой то на гитаре, то на гармошке. Как один из них предложил: «А есть желающие выучить пару нот? В жизни музыка всегда пригодится.» Желающих оказалось много, но в основном почему-то, на гитару и барабанную установку. Барабанную установку использовать воспитатели запретили, якобы шумная очень. Так что все разучивали аккорды на гитаре. Меня же гитара не заинтересовала вовсе, поэтому я попросила научить меня игре на гармошке. Помню, её владелец очень обрадовался, что не придётся скучать, пока напарник делом занят. Тогда и выяснилось, что музыка на гармошке мне даётся легко. За вечер тот парень успел научить меня одной своей любимой мелодии. А когда пришло время прощаться, вдруг взял и подарил гармошку, сказав, что всё равно хотел купить новую. Хорошо, что это происходило при трёх воспитателях, иначе бы меня обвинили в воровстве. А так я приняла подарок без последствий. В общем, повезло.

И вот два года назад я сидела на набережной и пыталась разучить вторую мелодию. Рядом остановился молодой человек, длинные светлые волосы, джинсы с футболкой, поверх пиджак с заплатами на локтях, как сейчас модно. Молодой человек слушал долго, пока, наконец, не решился познакомиться. Ну и почти сразу предложил играть с ним в тандеме, а деньги пополам. С тех пор я играю вечерами в переходах метро на гармошке, а Денис – на флейте. Оригинально и свежо. Людям нравится.

Проблемы начались сразу. Стоило соседке по комнате пронюхать, что у меня появились деньги, как Лизка – глава интернатовской шайки, добывающие себе пропитание тем, что отнимали самое вкусное и нужное у тех, кто послабее – не заставила себя долго ждать. В тот же вечер она и её подпевалы припёрлись в комнату и устроили обыск. Нашли пятьсот рублей – мой заработок за два дня – и забрали себе. С тех пор они требуют ежедневную сумму в пятьсот рублей. Отказ не принимается.

Вообще, нам с Денисом до последнего везло. Публика нас любит и деньги водились. Даже несмотря на Лизкин сбор в пятьсот рублей каждый день, мне всё равно кое-что оставалось. Немного, но на еду или там юбочку из соседнего секонд-хенда хватало.

Несколько дней назад у Дениса сломалась флейта. От заработка пришлось отказаться в пользу нового инструмента, но Лизка и слушать не захотела. В первый вечер пригрозила, что сильно поколотит, если завтра не принесу уже тысячу. Просить у Дениса мне было стыдно, в конце концов, он меня пристроил к себе, благодаря ему у меня есть деньги. Ему всего-то нужен новый инструмент – несколько дней потерпеть без зарплаты. Я Лизке пробовала объяснить, даже обещала отдавать ей все деньги в течение недели – так сказать, компенсация за безденежные дни. Но она не захотела слушать.

Она и её компания припёрлись глубокой ночью. Разговаривать не стали. Впятером быстро связали и ткнули в рот кляп – для надёжности, чтобы не кричала. Сначала было больно, потом очень больно. В какой-то момент я отрубилась и очнулась вот только сейчас.

– Как скажешь. Тебе же хуже, – равнодушно бросает врач. – С утра анализы сдашь. Банки у медсестры возьмёшь.

Разворачивается, чтобы уйти, и шепчет с иронией в сторону, видимо, надеясь, что я не услышу. Но я слышу:

– Сиротка по фамилии Сироткина, блин.

Ни он первый, ни он последний. Людей частенько удивляет странное совпадение: сиротка по фамилии Сироткина. Хотя на самом деле, никакого совпадения тут нет.

В интернат я попала младенцем. Классическая история, не раз описанная в книгах: «…и нашли они малыша под дверьми интерната. Ни записки при ней не было, ни каких-либо вещей, только пелёнка, в которую малышка была замотана.» Имя и фамилию мне дала нянечка, что нашла меня. Маша Сироткина. Просто, без затей. Что ещё нужно брошенному ребёнку? Отчество. Ещё проще. Петровна, и придумывать не надо: в доме малютки, где я провела первые месяцы жизни, в тот год все получали отчество Петровна или Петрович – в зависимости от пола.

– Сироткина! – орёт медсестра со своего поста. – Слышишь ты меня?

Пост от меня в нескольких метрах и я её прекрасно слышу. Смотрю на неё и понимаю, что больше орать она не намерена, нужно подойти. Я осторожно, стараясь не дышать, сажусь на кровати, внезапно осознавая, что я в тонкой хлопковой сорочке – такие одноразовые, выдают в больницах. На сорочке чуть ниже ключицы разрез и через него торчит трубка, скрывающаяся в недрах моей плоти. С обратной стороны к трубке прикреплена ёмкость, судя по весу с жидкостью. Ёмкость больно тянет трубку вниз. Я подхватываю синюшной рукой ёмкость и, придерживая её возле тела, спускаю с кровати ноги. Стены и пол тут же меняются местами, а потом обратно. Делаю несколько осторожных вдохов, надеясь успокоить головокружение, и когда мне это почти удаётся, медленно встаю с кровати.

– Сироткина, мне тебя долго ждать? – снова кричит медсестра.

Не отвечая, бреду к столу, стараясь держать ёмкость так, чтобы не болталась трубка, а то больно. Подхожу и останавливаюсь, заглядываю через пост вниз, на медсестру.

Молодая женщина лет двадцати пяти, волосы заплетены в аккуратную косу, глаза подведены. Макияж ещё свежий, значит, только сегодня заступила на смену.

Медсестра чувствует мой взгляд и поднимает голову от бумаг.

– Ты Сироткина? – голос слегка с презрением.

– Я.

– По коридору прямо и налево. Процедурный кабинет. Кровь нужно взять, – и снова утыкается в свои бумаги.

Я оглядываю коридор, пытаясь сообразить, в какую сторону идти. Коридор уходит как налево, так и направо.

– Ты что стоишь? Иди уже, – замечает меня медсестра.

– А в какую сторону?

– Ну ты даёшь, – удивляется она. – Туда, конечно. – И машет рукой налево.

Медленно я иду по коридору в указанном направлении, пока не нахожу процедурный кабинет. Рядом никого нет и я стучу.

– Да! – раздаётся женский голос с той стороны.

Я открываю свободной рукой дверь и заглядываю внутрь.

– Отправили кровь сдать.

– Какая палата? – спрашивает медсестра, подготавливая инструмент.

От вопроса я растерялась. Нет у меня палаты или я о ней не знаю.

– Палата, говорю какая? – несколько громче повторяет она, видно, думая, что я плохо слышу.

Я растерянно пожимаю плечами.

– Я не в палате, в коридоре.

– Заходи. Фамилия?

Захожу, закрываю дверь, называю фамилию.

– Садись, – указывает на стул.

Я покорно сажусь, с печалью поглядывая на свои синие от побоев руки. Больно, наверно, будет. Медсестра молча перетягивает жгутом вену, и уже от этого мне в самом деле больно. Сцепляю зубы и смотрю, как она вводит иглу под кожу.

– Обалдеть, с первого раза попала, – удивляется она. – Такая синяя, что вены не видно!

Мысленно я благодарю её за профессионализм. На самом деле, с первого раза порой не могут попасть и по нормально видимой вене. А тут такое.

Она развязывает жгут и набирает кровь в пробирку. Зажимает место прокола куском ваты и вынимает иглу.

– Свободна, – объявляет и больше на меня не смотрит.

Так же медленно, как и шла сюда, я возвращаюсь к своей койки. Едва собираюсь лечь, как замечаю чуть впереди бабушку: маленькая, сгорбленная, длинные седые волосы завязаны в хвост. Одета в просторный цветной халат на молнии. Бабушка слеповато щурится по сторонам, особенно приглядываясь к дверям палат. Замечает меня и подходит семенящей походкой. Наклоняется близко-близко и в голос говорит на ухо, едва не оглушая: похоже, бабушка плохо слышит:

– Доча, туалет не могу найти. Али прошла его? – бабушка смотрит на меня, ожидая ответа.

Я вспоминаю кабинеты, которые проходила только что вдоль по коридору. Туалета там точно нет. Значит, он в той стороне. Перевожу взгляд на бабушку, на её слепой прищур и понимаю: вряд ли она сама этот туалет найдёт.

– Давайте, я вас провожу, – предлагаю я.

– Ой, спасибо тебе! Старая я, не вижу уже ничего.

Я беру бабушку под худую руку и медленно веду за собой. Мы обе с ней еле ходим, обе маленькие и худые; со стороны, наверное, и вовсе не понятно кто кого ведёт. Я стараюсь удержаться на ногах: слабость и головокружение накинулись на меня, едва я отдалилась от кровати.

Туалет оказался в конце коридора. К счастью, в самом туалете бабушка справилась без меня – как бы я ей помогла со своей ёмкостью, торчащей из разреза над грудью, понятия не имею.

Её палата оказалась рядом – я проводила и передала бабушку её соседкам. Хорошо, что они отзывчивые.

Дверь в восьмую палату была распахнута настежь. Напротив входа стояла одинокая кровать, застеленная белоснежным бельём. На кровати лежала пожилая женщина, одна её нога была выпрямлена и забинтована. Со стороны ног с кровати свисало нечто круглое и явно тяжёлое. Как-то сразу вспомнился разговор врача с неким Гришей о том, что бабушке нельзя и дня без растяжки.

Видимо, я слишком замедлилась, проходя мимо раскрытой двери и рассматривая женщину – бабушкой её назвать язык не поворачивался. Было в ней что-то статное, благородное, в том, как она лежала, в повороте её головы. Женщина повернула голову ко мне и вперила в меня суровый взгляд.

Я смутилась и немедленно опустила глаза в пол, желая поскорее уйти. Мне было стыдно за свой чрезмерный интерес, хотя я частенько так попадалась. Смотреть на людей, пытаться понять, какие они и чем живут – я могла заворожённо наблюдать за кем-нибудь часами. Педагоги мне частенько делают замечания, говорят, что это крайне невоспитанно так таращится на людей. Я им верю, но поделать с собой ничего не могу.

В этот момент в палате раздалась музыкальная трель, какая-то нежная мелодия, исполненная, по-видимому, мобильным телефоном.

Взгляд женщины метнулся вглубь палаты, а потом раздосадованный, вернулся ко мне.

– Деточка, будь добра, подай телефон, – твёрдым голосом попросила женщина.

Я оглянулась, надеясь увидеть около себя ещё кого-нибудь, к кому она могла обращаться. Но рядом никого не оказалось.

– Пожалуйста, смелее, – глядя мне прямо в глаза, настаивала женщина.

Я осторожно прошла порог палаты и осмотрелась в поисках источник звука. Телефон лежал на тумбочке в метре от хозяйки. Конечно, с её ногой она не могла дотянуться. Я прошла и взяла в руки большой прямоугольный мобильник. Такие я видела в витринах магазинов, дорогие и красивые, как мечта. На дисплее светилось имя: «Гришка». Я протянула телефон владелице. Она взяла устройство, провела пальцем по экрану и поднесла к уху – все её движения были лёгкими и уверенными. Женщина улыбнулась мне и молча пригласила сесть на стул, что стоял рядом с одинокой кроватью.