Czytaj książkę: «Колхозное строительство 4»
Глава 1
Интерлюдия 1
Тараканы из публичного дома вышли на митинг с лозунгами: «Хватит зрелищ!
Дайте хлеба!»
– Она так мило подмигивает!
– Это тараканы в её голове чинят жалюзи.
Таракана звали Ёж. Он уже несколько лет обитал в этой квартире. Предыдущие хозяева были щедры. Разбрасывали крошки, оставляли еду на столе. Разливали воду специальную с добавками необходимых для его организма аминокислот. Где-то в глубине сознания Ёж помнил, что это называлось: «борщ». Откуда? Не знал. Слишком мал мозг. А это знание откуда? И имя. Не так звучало – длиннее. Ежов? Ёжиков? Иногда в этом маленьком мозгу всплывали образы. Человек в военной форме с трубкой. Этот же человек стоит в пальто на высоком месте, мимо идут тысячи людей. И едут машины. Что такое машина? Нет ответа. Ещё всплывали лица других людей. Где Ёжик их видел? А бывало, всплывёт слово. «Расстрел». Что это? Что-то плохое! И что? Зачем? Как это может увеличить размер упавшего за стол кусочка колбасы?
Ёж помнил переезд. Двигали мебель. Убрали, так хорошо стоявший стол на кухне. За ним всегда были остатки еды людей. И люди не могли его там достать. Руки коротки. Пытались. Медленные и тупые. Теперь такого стола с защитой нет. Новые хозяева тоже стол поставили, но без стенок. Четыре ножки. Не спрячешься. Зато две стены закрыли шкафами. Откуда это слово? У человека с трубкой тоже были шкафы. Другие. Вспомнить бы.
А недавно появился этот. Он тоже был другим. Как Ёж. Умным. Но не боец. Нытик. Пытался свести знакомство. Зачем? Беседы вести? Что такое беседа? Нет. Не вспомнить. Слишком мал мозг. Что такое мозг? Новый таракан совсем не умел прятаться. Ясно ведь, что если загорится свет, то нужно со всех ног бежать к щели между стеной и шкафом. А этот идиот замирал и начинал хаотично носиться по кухне. Хаотично? Откуда это слово? Вспомнить бы.
Это не могло продолжаться вечно. Никакой любви к новенькому Ёж не испытывал. В борьбе за самок не конкурент. Слабак. В борьбе за еду. Тоже не конкурент. Тупой и неосторожный. Жадный. Жадность и погубила.
Недавно у людей появился враг. Настоящий. Не людям враг. Им – тараканам. Кот. Вот ещё одно слово. Откуда? Кот мог видеть в темноте. И ему нравилось убивать тараканов. Прямо с первого дня своего появления и начал истреблять потомство Ёжика. Даже его самого чуть однажды не поймал. Ёжа даже мерзким дыханием обдало. Он что, этот кот, не чистит зубы? Зубы? Опять слово.
Новенькому несколько раз повезло. Кот был молодой и отвлекался на других тараканов. Только вечно везти не может. Догнал, прижал лапой. Отпустил, играясь, а потом снова прижал. Всё, конец новенькому. Как его – Александр. Ох, какое длинное имя. Пока его вспомнишь, уже коту достанешься.
Хрусть. Это кот раскусил Александра и начал жевать. Мерзкий звук. И кот мерзкий. Рыжий и пушистый. Вся квартира в шерсти. Как бы самый маленький человек аллергию не заработал. Ещё слово. Что означает? Плохое? Откуда берутся эти слова.
Кот новенького сгрыз. Так им писателям и надо. Писатель? Как уже достали эти непонятные слова.
Интермеццо 1
Суицид – высшая форма самокритики.
– Ваше полное имя, фамилия, отчество? – опер на зоне был молоденький. Пухлые щёчки. Нос картошкой. И ни одной морщины на лбу. Не думает. Не морщит лоб. Не мешают ему спать проблемы.
– Александр Исаевич Солженицын.
– Вот тут написано: «Отец – Исаакий Семёнович Солженицын». Под еврея косите. Думаете в Израиль свалить. Ну, теперь не скоро. Что там в приговоре? Семь лет. Мало. Доброе у нас государство. За изнасилование школьницы семь лет. Была бы моя воля, я бы тебя, Исаич, шлёпнул не раздумывая. Мразь. Ну, ничего. На зоне таких любят. Ещё проживи эти семь годков. Сколько тебе лет.
– Сорок девять.
– О, твою ж! Отец белый офицер. Ясно в кого сынок.
– Он просто офицер, не белый. Воевал на Первой Мировой.
– Ты, поговори, сучок. Белый, царский. В чём разница? Шлёпнули ведь в восемнадцатом.
– Он погиб во время охоты. Несчастный случай, – в потухшем взгляде заключённого на миг вспыхнула искорка.
– Ты, что мразь, насильник хренов, педофил вонючий, меня сейчас за царизм агитировать будешь. Давай-ка мы твоё пребывание у нас с десяти суток карцера начнём. Вязивской! Отправь в карцер. В угловую. Там попрохладней. Пусть охолонёт чуток. Разговорчивый больно. Писатель.
– Стоять. Лицом к стене. Руки за спину, – тот самый Вязивской зазвенел ключами.
Какое неприятное лицо у человека. Гордится своей должностью попкаря? Так и представил себе Солженицын, сидит этот, и, высунув язык, вечером журнал заполняет. Отчёт пишет. Всё спокойно во вверенном блоке. Попишет и представит себя хозяином гарема. Юнец прыщавый.
Лязгнул засов. Дверь открылась.
– Проходим. Подъём в шесть.
Дверь закрылась и снова лязг засова. Он привык уже. Десятки допросов в тюрьме. Десятки «походов» в санчасть. Его не били. Палачи не били. Немного в первые дни сами заключённые. Ещё бы такая статья. Он кричал, что он не виновен. Что это всё происки сталинских палачей. За Сталина побили отдельно. Нравится уркам кровавый тиран. Что-то кололи в вену. Сажали в одиночку, и привязывали к шконке, и включали прибор непонятный. И начинала раскалываться голова, и хотелось убежать, и зарыться в землю. Чтобы не слышать. Чтобы не чувствовать. Он терял сознание. Приходил палач в белом халате и снова делал укол. Потом допросы. И всегда включена телекамера. И крутится катушка на магнитофоне. Солженицын сломался на второй неделе. Подписал ложь про изнасилование. Думал, всё, отстанут. Дудки. Только усилили пытки, только больше уколов. Майор красноносый сказал: «Будет суд, если на суде он всё подтвердит, то вот тогда всё и закончится». Подтвердил. Почти не помнил суд. Как в тумане. Розовом тумане. Почти каждый день носом стала идти кровь.
И, правда, после суда истязания закончились. Загрузили в воронок и привезли не в Бутырку, а куда-то далеко. Часов десять машина ехала. Лагерь. Цифры на двери. Не поймёшь где. Снег уже лежит. На север, наверное, везли. Хотя, может и в Москве уже снег.
В карцере, как и «предупреждал» опер пухлощёкий, прохладно. Явно отрицательная температура. Вон, в параше лёд. Александр Исаевич с тоской глянул на дверь. Не будет отсюда выхода. Сдохнет. Не в карцере замёрзнет, так заключённые забьют. Опустят ещё. Сволочи.
Все заготовки к роману «Архипелаг Гулаг» изъяли. И дома, и в деревне. Остались отдельные главы на руках у помощников добровольных. Ну, оставались. Под пытками всех вспомнил и сдал. И они сейчас без сомнения арестованы. И чёрт бы с ними. Сами вызвались помогать. И не увидит их больше никогда. И никого не увидит.
Странно, шнурки из ботинок не вынули. Не боятся, что повесится писатель. Кишка тонка! Тонка? Солженицын вынул шнурок, потом второй, связал их, сделал петлю и закрепил конец за решётку окна, забранного шторками железными.
Навалилась паника. Хрен вам, он сможет. Сунул голову, спрыгнул со шконки. Боль дикая. И желание вздохнуть, и тоннель.
Правда ведь, есть бог и вот путь к нему.
Очнулся. Сняли скоты. Подсматривали. Ощущения странные. Ничего не болит. Только мысли путаются и такое чувство, что маленьким стал. Подёргал ногами, пошевелил усам. Что это. Ещё сильнее мысли путаются. Зеркало? Где найти зеркало? Вот в углу. Да уже и не надо. Рассмотрел себя. Этого не может быть. Шесть ног. Длиннющие усики. Таракан. Он – таракан.
Событие первое
Странная закономерность. Учительница литературы всегда вызывала отца Серёжи в школу не после плохих оценок, а перед хорошими.
Учительница геометрии никогда не попадёт в рай, потому что она чертила.
– Петя, скажи мне, на кой ляд? Писал бы песни, книжки. И так дома не бываешь, а теперь вообще пропадёшь. Смотрела вчера, как ты очередную дырочку в ремне ковыряешь и слёзы на глаза наворачиваются. Не похудел, а истощал. А дальше что? – жена Лия поставила перед Тишковым тарелку красивую, краснотурьинскую, с видом маяка и пенного растревоженного моря. В тарелке был её обычный жиденький суп.
Гадство-то какое. Не суп. Хотя и он. Нужно организовать по телевизору кулинарные передачи. Стоп. Какой телевизор? Баста карапузики – кончились арбузики! Картошки нужно больше выращивать, чтобы в супе ложка стояла. А её сгноят. Обязательно.
– Пойдём завтра в Большой.
– На балет? – Лия поморщилась.
– Ну, на балет тоже. Я имел в виду, в мастерскую к Дольче. А то ведь отлучат и отберут. Тебе пару платьев закажем. Мне костюм новый и из защитной ткани пару штанов и куртку, к колхозам незаметно подкрадываться, чтобы траву не успели в зелёный цвет покрасить. Девочкам чего. Что там Таня помирилась с учительницей русского?
– Может, отпуск возьмёшь, да сам хоть раз в школу сходишь. Эти две дурочки обе удила закусили. Опять и Маша, и Таня с двойками по литературе пришли. Вика-Маша ржёт, как пони, а Таня глазами сверкает.
– А чего они – дурочки?
– Не тупи, министр. Обе – это и учительница и Таня.
– И что не так с литературой? Стих не выучили?
– Сочинение написали. Тема: «Пионер – всем ребятам пример». Все про пионеров героев писали, а эти две про то, что нужно возрождать тимуровское движение. Ну, и списали друг у друга. Вернее, Таня у Маши. А эта укушенная обеим двойки поставила. Да, ещё и приписала, что хочет пообщаться с родителями. Они ведь не говорят, кто у них отец. Я не пойду. Ещё разорусь на неё. Завтра в два часа дня сам пойдёшь.
– В два? А, вообще, ладно. Приготовь костюм с орденами. Выстрелим из пушки по воробьям.
– Чего по воробьям?
– Ага! А то, что у неё фамилия Воробьёва. Мне Вика говорила.
– Ох, и что она снова уедет через две недели. В Англию? Не страшно?
– Смешно. Ты ведь знаешь, что она почти в два раза тебя старше.
– Судя по борьбе с учительницей русского и литературы, и не скажешь, – Лия, забрала пустую тарелку, – Правда сходишь?
– Схожу. Слушай. Давай я на пару дней к тебе Филипповну приставлю. Пусть она тебя немного супы поучит варить.
– А ты откуда знаешь, какие она супы готовит? – молнии ударили в затылок.
– Приносит. Подкармливает. Ты это брось. Она замужем. Муж майор комитета Госбезопасности. Надо будет её переманить в новое министерство. Без неё не справлюсь.
– А кто министром будем? – Появилось блюдо с жареной картошкой. Подгорелой.
– Пётр Нилович Демичев. Секретарь ЦК КПСС, курирующий вопросы идеологии, истории и культуры.
– А у вас? – и оглянулась. Разведчик во вражеском окружении. Может, и правильно. Подслушивают, скорее всего. Бдят бурильщики.
– И у нас. Не свернуть историю с наезженного пути, – Пётр точно знал, что на кухне жучков нет. Нашёл специалиста и за новый костюм «уговорил» оставить жучок только в телефоне.
– И он всё, что ты начинал, испортит? – Хоть котлета не подгоревшая.
– Я про него помню, что не любил Сталина и вытеснял из культуры сталинистов. Слышал у него три высших образования, и он на человека не может голос повысить. И да, если ему доверить культуру, он её завалит.
– Так чего же ты молчал, не сказал на Политбюро?
– Лия, я попаданец в альтернативную историю, а не в магически миры. Делаю, что могу, но не бог. И я не знаю, сейчас ни одного человека, который бы потянул культуру. Они не знают будущего. Не знают, как надо. Куда движется культура. Уговорю Косыгина, чтобы первое время «Ниловна» советы спрашивала.
– Что за Ниловна?
– Так обзовёт министра всеми любимый Любимов.
– Ешь, давай. Рохля, значит. Плохо.
– Ещё как плохо.
– Да, чёрт с ней, с культурой. Ты когда квартирой займёшься.
– А здесь что не так? Мебель привезли и поставили. Люстры повесили. Даже картины вчера повесил. Ковры на пол положили. Стеклопакеты скоро пришлют. Что не так? – даже сон слетел.
– У нас кухня кишит тараканами. Вчера сама лицезрела, как Персик жевал одного огромного. А когда мебель ставили, видела не только рыжих, но и трупик чёрного, – жена даже подозрительно в углы глянула. Ещё трупики ищет.
– А что всё одно завтра день потерянный. Вызову санэпидемстанцию. Пусть потравят. А Персик не отравится? Как он привык к лотку?
Про Персика отдельный рассказ. Сидит себе Пётр Миронович, двигает культуру в массы, в смысле, создаёт предписание столичным и областным театрам выезжать на гастроли в городки меньше чем сто тысяч жителей насчитывающие, но имеющие дворцы и клубы, не менее двух раз в месяц и не запасным составом, а самым первым и тут…
– Пётр Миронович, к вам посол республики Франция! – радостно сообщает Филипповна.
Пришлось отрываться от городков. У его Превосходительства три дела. Первое смешное. Бик прислал котёнка от своего Персика. По дипломатическим каналам. Растёт. Котёнок красивый. И не крошечный. Такой подросток, на длиннющих ногах. С ним коробка, которую притащил ещё один француз. Потом оказался в ней пластиковый лоток и домик с полочками. Всё, как и рисовал. Вон умеют же там работать. Месяца не прошло. У нас бы освоение нового вида продукции на пятилетку растянулось.
Ещё посол принёс два приглашения. От самого Де Голя. Петру. И «Крыльям Родины». И на словах пожелание. Перевести песни на французский. И конфеткой подсластили. Приедет «Джоконда». Разрабатывайте перелёт и охрану. Как там Фурцева перевезла? Военным бортом. Херня. У нас есть знакомый министр обороны. Доставим на стратегическом бомбардировщике, даже ядрёные батоны не снимая с подвески. Не рискнут воры.
Тут вам не там.
Глава 2
Событие второе
Как только экстрасенс говорит, что может предвидеть будущее, сразу пропишите ему в рыло, не беспокойтесь, экстрасенс это предвидел и увернётся, а если не увернётся, то чего шарлатанов жалеть.
Есть ли у вас план мистер Фикс?
Есть ли у меня план мистер Фикс?
Да у меня целых три плана.
Повеситься! Утопиться! Напиться! Да, можно и дальше. Застрелиться! Опохмелиться! Ещё дальше? Удивиться! Разъяриться! А потом опять напиться.
Зима ведь почти на дворе. Сейчас на складах в колхозах и совхозах начнёт гнить картошка, моркошка, горошка и прочая свёкла. И этого не изменить. Следовательно, пока и не полезем. Что ещё плохого? Что-то там с засухой? Через пару лет. Или чуть позже? В 1972 году точно будет, а до этого? Вот здесь нужно побороться. В Бурятии полно шаманов. В Африке куча дружественных стран. Там тоже есть колдуны. Папе Римскому можно ковёр послать с его портретом, пусть замолвит слово. И у нас есть церкви. Если вот со всех сторон навалиться, то можно ведь пару дождиков выпросить? Накамлать.
А правда, как бороться с тем антициклоном, что зависнет над страной? Если в 1972 году, то никак, к тому времени снимут, как не справившегося. Если же дотянется эта эпопея и до такого далёкого будущего, то в 1971 году все поля засеять самыми ранними озимыми культурами. Молодец. Купи булочку. А где взять семена? Вырастить в четыре предыдущие годы. То есть, уже следующей осенью начинать надо. И Вангу подключить. Пусть всем расскажет про засуху. А вообще, если эта бабушка ещё жива, то почему бы к ней в гости не наведаться. Интересно ведь. Она «Будущее» видит. Да и товарищ Штелле, тоже видел. Как предскажем гей-парад в Арабских Эмиратах. Цена на нефть подскочит. На лишние деньги купим у Канады пшеничку.
Серьёзно если? Скважины? Насосы нужны. «Гномы» всякие разные. Трубы пластмассовые. Выходит не с сельского хозяйства начинать надо. Попросить ещё себе нефте-газопереработку.
Нужно заболеть неизлечимой болезнью и уволиться. Сифилисом? Тьфу ты. Ленин вон как плохо кончил. Эврика. Ковидом! Так вылечат. Не знают ведь, что опасная болезнь. Дадут аспирина и пройдёт всё.
Нужно возродить в крестьянине кулака. Непросто. Хрущёв постарался. Коммунизм строил. Да ещё одобрямсы добавили. Теперь вот у власти. Теперь лысый во всём виноват. А мы противники волюнтаризьму.
И чего делать? Как заставить крестьянина держать две коровы. Найдём способ. Куда девать молоко? Творог и сыр. Творог на базар. Сыр в Швейцарию. Вот уже виден свет в конце тоннеля. В каждом колхозе сыродельню элитную для твёрдых сортов. Это и, правда, хорошая мысль. И оборудование простейшее. Подвалы выкопать? Стоп. Подвалы? Пасеки огромные в каждом колхозе и совхозе, и урожайность увеличится всяких яблок, огурцов, и мёд. Вкуснее же сахара и полезней. Можно и на экспорт. В Буркина Фасо. В Монголию.
Эх, мистер Фикс. А плана-то и нету. Есть ВАСХНИЛ. У них планов громадьё. Чего же до девяностого не сыграли? Деньги переводили на никчёмные бумажки. Деньги нужны. Бумажки тоже. Вот ведь, хорошая идея, пусть изобретут туалетную бумагу. И опять на экспорт. В Венгрию. Там все зас… И в Чехию, туда скоро танки введут, тоже понадобится мягкая бумага братьям славянам.
Нужны садовые товарищества. Сколько. Миллион. Столько, сколько люди возьмут. Будут воровать стройматериал. Будут. Можно часть и продавать, часть выписывать в кредит в счёт зарплаты. Опять, как и в Краснотурьинске вода и электричество. Работать надо!? Конечно, работать!!! И снимать директоров, которые этого не понимают. И по телевизору показывать снятых.
Дайте мне шашку!!!
– Пап, вставай, посадку объявили, – Таня трясла за плечо, – Париж.
Париж? Вот приснится же всякая хрень. Хотя пару моментов было интересных, нужно их записать, пока не забылись.
– А мы сразу на Эйфелеву башню пойдём? – на башню?
– Маша, мы сразу на башню пойдём? – проснуться надо.
– Не тупи, папа Петя, мы пойдём заселяться в отель.
– А потом на башню? – Таню не сбить с истинного пути.
– Потом ужинать. Время восемь вечера. Потом спать. Приём у президента в шесть вечера. Вот днём и погуляем по Парижу, и на башню сходим.
– Пап, а чего она вечно командует. Она всего на пару недель старше, – нда, на пару недель и пятьдесят лет.
– А ты тоже хочешь командовать?
– Хочу! – Прыжок в кресле. Не получился. Пристёгнута.
– Командуй.
– Пойдём смотреть на ночную Эйфелеву башню.
– Согласен. Я вот выспался.
– А чего ты, ворчал и кричал во сне, все оборачивались.
– Бескрайние поля конопли. И верхом на страусах скачут в атаку на меня кавказские бандиты, размахивая вместо сабель толстолобиками.
– Рыбами? Интересно.
Событие третье
– Почему у такой милой, красивой, очаровательной девушки нет парня?
– Сдох от счастья!
Мне для счастья надо совсем немного: – Власть над миром и что-нибудь покушать…
Париж большой. А девочки маленькие. Зря послушал. Еле добрели назад до отеля.
Hôtel Le Walt. Как переводится? Никак. Это имя. Уолт. Встречал офицер в парадке у трапа самолёта. Довёз до отеля и как давай ни с того ни с сего орать на служащих. Хорошо из троих никто французского не знает. Нужно больно нам знание об их троюродных тётях, что были ослицами. Пусть. Ну, их. Ещё в чужие родословные лезть.
Чего кричал, не признался. Хоть по-русски говорил без акцента. Эти отельеры забегали, чемоданы выхватили, друг другу перебросили и убежали. И не возвращаются. Пётр переглянулся с Валери, так грозного офицера звали.
– Один момент.
Не один. Моментов восемь. Спустились всей толпой и улыбаются радостные. Руками призывно машут. Словно только увидели, что дорогие гости уже здесь. Смешной народ французы.
Приехал в Париж Пётр не простым человеком. Уникальным. Нужно было подписывать договор об обмене экспозициями Лувра и Алмазного фонда. Джоконду туды и ещё кое-чего. И кусочек Алмазного фонда, с той самой короной, сюды. Но предварительный договор заключал господин Тишков. Не стали множить сущности. Отменили назначение Демичева временно. И теперь Пётр один в трёх лицах: Заместитель Председателя Совета Министров СССР, министр Культуры и министр Сельского Хозяйства. Прямо как Персонаж известный. Триединый. Почти даже и четырёхъединый. Алмазный фонд входит в состав Министерства финансов СССР, как Третий специальный отдел (Гохран). Есть бумага от Гарбузова. Типа, рули Пётр Миронович, тебе можно.
Правда, ведь красиво в ночном Париже. Лампочек понавешали на башню свою. Реклама цветными трубками переливается. Фонари строгими шеренгами идут в светлое будущее. Только вот не дойдут. Нет его у Парижа. Заполонят алжирцы и прочие африканцы. Машины начнут жечь. Жилеты надевать. Гей парады проводить. Нет, это, наверное, не алжирцы. У мусульман с этим строго. Так ведь и у христиан было строго. Вон Садом и эту самую Гоморру взял Отец небесный и снёс с лица земли. Стоп. Вот в чём заковыка. Там не было христиан. Там были иудеи. Их можно. Их не жалко. Ну, в смысле, христианам, в том числе Папе, не жалко. Ну, а раз Садом – это про евреев, то однополые браки можно. Да, чё там мелочиться – нужно.
Но это в светлом будущем. Которого нет у Парижа. И у Москвы не особо-то светлое. Заполнили прилавки магазинов. Ликвидировали очереди. Дали каждому по бибике. И по квартире дали. А счастья нет. Ропщет недовольный пролетарий и мелкий служащий ропщет. ТОПАМ ХОРОШО? Нет, тоже не довольны. Запретили власти скупать недвижимость за границей. Неправильные власти. Власть должна помогать скупать виллы в Ницце. А иначе зачем она?
Тогда в чём счастье? Какое оно – светлое будущее? Оказывается, не в ста сортах колбасы. И даже не в отсутствии очередей. Не в трёхкомнатной квартире. Не в иномарке. И даже не в домике в деревне, ну, или даче. В чём?
Как там в фильме? «В правде». Вон, в Швеции и Норвегии построили по правде. В Финляндии почти. А они, гады, несчастливы! Первыми ломанулись однополые браки устраивать. В однополых браках счастье?
А интересно, можно пару ступенек перешагнуть, не наступать на каждую. Не заваливать прилавки магазинов колбасой из сои, не выдавать каждому по ржавой иномарке, не строить кварталы без газонов и парков, вообще без зелени. Сразу разрешить однополые браки. Бам, одно постановление Президиума Верховного Совета и все счастливы. Можно жениться на мужиках. И выходить замуж за тётечек, тоже можно. ЩЩЩАстье!!!
– Пап, ну, вставай. Хотели идти смотреть рассвет с башни, – Таня опять трясёт. Бодрая, весёлая. Словно не её вчера на себе нёс обратно в «Уолт». Хорошо, что рядом отель с башней.
Рассвет. С огромной высоты, Большущее солнце появляется над горизонтом. Поздняя осень, вчера дождик в Париже накрапывал, но вот сегодня для семейства Тишковых, кто-то накамлал хорошую погоду. Всего несколько облачков. Вот большое солнце добралось до одного и сыпануло лучами. И уменьшаться стало. Чего там: рефракция, интерференция? Хрен вам. Красота!
Вот счастье! А очереди? Сократим. А колбаса? Сварим. А бибика? Соберём. А квартира на 28 этаже? Построим. А вила в Ницце? Купим. Для пионерских лагерей. И санаториев ветеранам войны. И будет счастье???
Будет.
