Czytaj książkę: «Игры в лабиринте»

Андрей Шадрин

ИГРЫ В ЛАБИРИНТЕ

Автобиографическая повесть

Аннотация

У каждого из нас свой путь к счастью. У кого-то это широкая дорога, пролегающая через цветущие сады. Другим приходится идти узкой горной тропой неудач. Герою этой не вымышленной истории выпал не лучший жребий, но он принял вызов и смог найти, сохранить и удержать свое счастье.

Ему пришлось не раз упасть, чтобы в итоге взлететь; по своей и не своей вине оказаться в неволе, чтобы стать свободным; потерять всё и пережить одиночество, чтобы обрести счастье; заблудиться в опасном лабиринте жизни, чтобы пройти все уроки и выйти из этой запутанной истории победителем.

Это книга о человеке, которого жизнь поставила в непростое положение – о мальчике, который хотел стать Человеком, но которого лишили мечты, о юноше, которого предали, о мужчине, который преодолел все сложности, не ожесточился и сумел найти в себе и мире любовь. Это история о выборе, борьбе, несправедливости и победе духа.

Книга будет интересна читателям всех возрастов, которые тоже ищут свой путь, переживают трудности и верят в свою мечту. Особенно полезна эта история будет молодым людям, которые только-только начинают самостоятельную жизнь и каждый день сталкиваются с непростым выбором, оказываются перед лицом опасностей и соблазнов.

Челябинск

2018 г.

ПРОЛОГ

Меня зовут Андрей Шадрин.

Я родился 1 октября 1981 года в Свердловской

области, в городе Верхняя Пышма.

20 июня 1989 года, когда мне еще не было 8 лет,

меня определили в детский дом города Дегтярска.

До этого я какое-то время находился в

социально-реабилитационном центре для

несовершеннолетних в городе Полевском.

Еще ранее – в детской поликлинике

Верхнепышминской центральной городской больницы. Нас с братьями и сестрой временно поместили туда после того, как нашу мать лишили родительских прав. Позже она получила судимость.

Исполнительный комитет: РЕШЕНИЕ от 27.06.1985 г. №174/1.

Рассмотрев документы, представленные Верхнепышминским гороно об устройстве в детский дом несовершеннолетнего Шадрина Андрея Владимировича, находящегося в данное время в детской городской больнице, и принимая, что решением народного суда от 8 февраля 1984 года (дело 2-243) мать несовершеннолетнего Шадрина С.М. 1951 года рождения лишена родительских прав, отца у ребенка нет, исполнительный комитет Верхнепышминского городского Совета народных депутатов РЕШИЛ:

1) Определить несовершеннолетнего Шадрина А.В. 1.10.1981 года рождения в детский дом на полное государственное обеспечение.

2) Сохранить за несовершеннолетним право на жилплощадь по адресу: г. Верхняя Пышма, ул. Петрова, 13-12 до его совершеннолетия.

3) Просить Свердловский областной отдел народного образования выделить путевку для устройства несовершеннолетнего в детский дом.

Решение Верхнепышминского исполнительного комитета об устройстве меня, Андрея Шадрина, в детский дом.

Акт обследования жилищных условий. В этом документе объясняется, почему нас отправили в детдом.

Еще одна справка. В ней говорится о лишении матери родительских прав, а также о том, что стало с квартирой, в которой мы проживали.

«…старый круглый стол, облитый толстым слоем извести, и старая детская кроватка с тремя спинками, расшатанная…». Вот такой небогатый скарб оставался в некогда нашей квартире. Да и тот «уничтожен как хлам».

«Путевка» в жизнь…

От автора

Я решил написать эту книгу не просто так. Мне через многое пришлось пройти. Встречались люди, которые помогли встать на ноги. Но больше было тех, кто сбивал с пути. Только со временем я понимал, что те, кого я принимал за друзей, были моими врагами.

Уходя из детдома, я ничего не знал о реальной жизни. Каждый день сотни детей точно так же оказываются выброшенными на произвол судьбы, не способными адаптироваться к новой для них обстановке. Детский дом – временный приют, который поможет выжить, но едва ли научит самостоятельности.

Когда я начинал писать свою историю, я поставил перед собой несколько задач. Я хотел рассказать и показать:

– насколько разными могут быть люди;

– как нужно вести себя, если вы попали в беду;

– как пережить предательство со стороны родных и как относиться к ним после этого;

– как выжить ребенку, если по каким-то причинам он остался без попечения родителей;

– что бывает, когда опускаешься до состояния, когда уже не можешь назвать себя Человеком, и как вернуть себе этот статус;

– почему нужно доверять людям и какова должна быть степень этого доверия;

– как пройти свой жизненный путь так, чтобы не опорочить свое имя и не нажить врагов.

У каждого человека своя уникальная судьба. Жить чьей-то жизнью невозможно, повторить чужой опыт – тем более. Ну, а если говорить обо мне… никому не пожелаю пройти такой же путь.

И все же мне хочется, чтобы люди узнали мою историю и поняли, как важно не допустить подобного. Во многом это зависит от каждого из нас, и эта повесть доказывает это утверждение. Даже если нам кажется, что это нас не касается, что это какой-то параллельный мир, который не имеет к нам никакого отношения, он рядом, он реален. И если мы сможем уберечь от этой участи хотя бы одного ребенка, показать хотя бы одной детской душе правильное направление, это уже будет большая победа над несправедливостью и жестокостью, которые есть в мире помимо красоты и добра.

Число детей, которые оказываются в детдомах и реабилитационных центрах, не уменьшается. Причин много: у одних родители страдают алкоголизмом или употребляют наркотики, у других – преждевременно уходят из жизни. Кто-то не может создать для ребенка нормальные условия существования и среду, благоприятную для личностного роста. Эти дети не знают, что такое родительская любовь, тепло отчего дома, понимание, поддержка. Мама никогда не целовала их перед сном и не желала доброй ночи, отец не защищал их и не рассказывал, как стать сильным.

Воспитанники детдомов находятся на полном государственном обеспечении, это так. Но что ждет их по достижении совершеннолетия? Там, в реальной жизни, государство уже не поможет им, не обеспечит. Никто не будет кормить, покупать новую одежду, никто не устроит на работу и не поможет поступить в университет.

Молодой человек или ребенок, покинувший детский дом, оказывается перед выбором: учиться и своим трудом добиваться лучшей жизни, стремиться к своей мечте или пойти по кривой – довольствоваться случайным заработком, вступить в преступную группировку, чтобы однажды снова вернуться в привычную среду обитания – за забором. Только на этот раз это будет забор в местах лишения свободы, где государство, к слову, тоже заботится о своих «подопечных», обеспечивая едой и одеждой…

Мне бы очень хотелось, чтобы эту книгу прочли сироты, дети, оставшиеся без попечения родителей, чтобы они сделали свои выводы и задумались. Если эта книга попадет в руки взрослых, которые готовятся стать родителями или уже ими являются, то я хочу обратиться к ним со словами: любите себя, своих детей, не отвергайте их и не отказывайтесь от ответственности, которая на вас возложена. Мало дать ребенку жизнь – нужно научить его жить правильно, идти вперед с гордо поднятой головой, знать себе цену и понимать, зачем ты живешь и куда держишь путь.

Помогите своим детям, не оставляйте их одних, не дайте им прожить бессмысленную жизнь, полную бед и страданий. Оберегайте их, пока это возможно, воспитывайте в них силу духа и моральные принципы, подарите им счастливое детство, положительные эмоции, цените каждую минуту, прожитую вместе. Для этого не обязательно быть обеспеченным, богатым человеком. Важнее проявлять неравнодушие и готовность посвятить своему ребенку часть своей жизни, открыть ему свою душу. Не отказывайтесь от детей, не бросайте их. Они в любом случае будут помнить вас до конца своих дней, и самое страшное, если они будут вас ненавидеть.

После того, как я уже встал на ноги, переосмыслил пройденный путь и совершенные мною поступки, их причины и следствия, я долгое время не мог сделать одного – простить мою мать, смириться с тем, какой образ жизни и судьбу она выбрала, на что обрекла нас, своих детей. Еще и поэтому я взялся за автобиографическую повесть – чтобы найти ответ на вопрос, почему все произошло именно так, а не иначе, и какой во всем этом урок… Надеюсь, мои размышления будут полезны не только мне.

Начало

Моя мама страдала хроническим алкоголизмом, вела беспорядочный образ жизни, была осуждена на 6 лет. Отца я не помню, но это – другая история, которую я расскажу позже. Детей в нашей семье было шестеро – 5 братьев (включая меня) и сестра. Пятеро из нас оказались в детском доме. Самого старшего брата оставили на воспитание бабушке с дедушкой.

До 13 лет жизнь моя протекала довольно спокойно. Я ходил в школу, играл со сверстниками – занимался тем, что делают обычные дети. Ничего особенного в этот период не происходило. Вероятно, поэтому я не очень отчетливо помню события тех лет.

После своего 13-летия что-то во мне изменилось. Я как будто яснее стал понимать, что представляет собой мое окружение, стал отдавать отчет своим мыслям и действиям. Мне стало сложнее выстраивать взаимоотношения с другими людьми. Я не принимал манеру их поведения, взгляды, отличные от моих. Все это приводило к спорам, конфликтам, разногласиям, и, как следствие, во мне росло чувство ненависти и неприязни к миру.

При этом внешне я старался сохранять спокойствие, не привлекать к себе внимание, поэтому у воспитателей не возникало нареканий и недовольства на мой счет. Я считался спокойным и уравновешенным ребенком, в отличие от моих братьев, которые открыто проявляли склонность к хулиганству, баловались сигаретами, алкоголем, иногда промышляли воровством. Я чувствовал себя иным, не таким, как они, не одной с ними крови.

Встреча с мамой

В 13 лет произошло одно важное для меня событие, которое оставило двойственное ощущение и вызвало больше негатива, чем радости. Впервые за прошедшие годы нас приехала навестить мама. Может, кто-то ее надоумил, а, может, сама вспомнила, что у нее есть дети, и неплохо было бы их проведать, напомнить о себе.

Я не знал, как вести себя в тот момент, какие должны быть эмоции, как смотреть в глаза этому человеку, о чем говорить. В моем представлении, мама – это не просто человек, которые дал тебе жизнь. Это тот, кто даст воспитание, образумит, окружит любовью и заботой, расскажет о добре и зле, покажет правильный путь, поможет состояться и впоследствии получит за это благодарность от своих детей.

Но я в своей жизни не испытал ничего из этого. Представляемый образ матери не совпадал с реальностью. Из-за этой двойственности и смятения я не хотел ни видеть мать, ни тем более разговаривать с ней. Что-то удерживало меня, не давало пойти на встречу. В тот день я так и не вышел из комнаты.

Однако любопытство заставило меня выглянуть в окно. Интересно было посмотреть, какая она мать. Было лето, стояла ясная погода, и встреча происходила на улице. То, что я увидел, не обрадовало меня. У детского дома была припаркована машина, рядом с которой стояла группа взрослых людей, а также мои братья. Сестра сидела у кого-то на коленях и показывала в сторону моего окна.

Все стояли плотным кольцом и что-то пили, передавая по кругу. Позже от братьев я узнал, что их угощали пивом. Я был этому удивлен, потому что считал, что детям принято дарить сладости и угощения, а не алкоголь… Из машины на всю округу разносилась громкая музыка. Незнакомые мне люди кричали, о чем-то возбужденно переговаривались и, кажется, от души веселились. Все это продолжалось довольно долго. Наконец, захлопали двери машины, музыка стихла, и раздался шорох колес отъезжающего автомобиля.

Через минуту ко мне в комнату с шумом ворвались браться и начали рассказывать, как хорошо они провели время с мамой. От них несло перегаром и сигаретами. Владимир, старший из нас, протянул мне подарок от мамы – пачку Camel… Я был просто обескуражен!

Я не раз представлял себе, как приходит мама, как я бегу к ней и обнимаю со слезами на глазах, спрашивая: «Где ты была?». В ответ она отвечает: «Прости, сынок. Так получилось. Так было нужно». Я бы все понял и простил. Но вот он, этот момент, и вместо подарков и извинений я получаю пачку сигарет. Неужели она действительно думает, что сейчас мне нужно именно это, а не ее забота и внимание?

Я раздраженно бросил брату, чтобы оставил сигареты себе. Я тогда еще не курил, да и если бы курил, вряд ли принял такой «подарок». В голове была одна мысль: мамы для меня больше не существует. Моими первыми наставниками стали воспитатели в детдоме, которые относились ко мне хорошо, за что я испытывал к ним благодарность. Но мама… Меня съедала обида. Иногда я наблюдал, как к другим детям приезжают родители, привозят им угощения, долго разговаривают с ними, просят прощения, что-то пытаются объяснить… Как же мне тогда хотелось оказаться на их месте, обнять свою мать и сказать ей, как долго я ее ждал! Обида во мне перерастала в нечто более страшное – ненависть…

Почему же я тогда не вышел к матери? Я и раньше не особо чувствовал родственной связи ни с ней, ни с братьями. Заочная встреча с мамой через оконное стекло и забор детского дома еще больше укрепила во мне чувство обособленности. Позже она приезжала еще раз или два, но меня это уже мало интересовало. Я находил разные причины, чтобы не встречаться с этим человеком, и окончательно закрылся.

Немного хорошего

Прошел еще один год. Это было неплохое время. Учился я тогда хорошо, старался не отставать, был внимательным на занятиях и соблюдал дисциплину. Но больше всего радости мне доставляло участие в спортивных и праздничных мероприятиях. Я всегда стремился быть в первых рядах, побеждать. Особенно у меня получалось разыгрывать комические сценки на праздниках, веселить окружающих.

Однажды нас отправили на лето в пионерский лагерь имени Павлика Морозова, который находился недалеко от города. Как воспитанники детдома, мы должны были находиться там все три смены. На закрытие одной из них был приглашен мэр Дегтярска. На отчетном концерте я, как всегда, представил юмористический номер. Зрители смеялись до слез, и даже мэр был в восторге. После он поблагодарил меня за выступление и вручил в подарок какую-то игрушку. Тем летом он приезжал и на некоторые другие мероприятия пионерлагеря. До сих пор помню лицо этого доброго душой человека. В жизни мне довелось снова встретиться с ним, но позже и при совсем других обстоятельствах.

Еще я с теплом и благодарностью вспоминаю директора нашего детского дома Людмилу Николаевну. Она также работала учителем алгебры в школе, где я учился. Замечательная женщина и как директор, и как учитель, и как человек вообще. Справедливая и строгая, она всегда умела все доступно и понятно объяснить. В тот период жизни я часто обращался к ней за советом в разных ситуациях.

Первая мечта

Примерно в том возрасте я остро ощутил, что хочу добиться чего-то необычного. Мне нужна была цель. Я решил, что должен стать ЧЕЛОВЕКОМ, которого будут любить и понимать, со мнением которого будут считаться. Я хотел быть нужным, стать примером для подражания. Тогда же возникли вопросы: что для этого нужно сделать? Как найти свой путь и не свернуть с него, не угодить в неприятности, из которых без помощи не выбраться?

Вскоре моя цель обрела более четкие очертания. Не помню, сам ли я этого захотел или мне кто-то посоветовал, но появилось желание стать суворовцем. Я видел их только по телевизору: ровная спина, подтянутая фигура, черная форма с красными лампасами, и представлял себя в их рядах. «Это то, что мне надо», – думал я. В моем представлении суворовцы – ребята дисциплинированные, дружные, целеустремленные, всегда готовые помочь, объективно мыслящие. Я чувствовал, что все это есть во мне, нужно только развить эти качества.

Как только у меня появились эти мысли, я пошел к директору детдома и спросил, что нужно сделать, чтобы стать суворовцем. Прежде чем ответить на мой вопрос, Людмила Николаевна попросила меня присесть. «Знаешь, Андрей, – начала она, – за все время, которое я здесь работаю, не было ни одного случая, чтобы кто-то из наших ребят пробовал поступить в Суворовское училище». В ее словах звучало сомнение в том, может ли вообще детдомовец стать суворовцем. В какой-то момент я почувствовал, что она пытается отговорить меня от этой затеи, убеждает в том, что мне это не нужно, что у меня ничего не получится. Мне было тяжело все это слушать, но я старался не поддаваться эмоциям, так как понимал, что кроме нее никто не сможет помочь мне собрать информацию о поступлении.

В одной из групп детдома был еще один способный парень с задатками лидера чем-то схожий со мной по характеру. Мы были в дружеских отношениях. Помня об этом, я сказал Людмиле Николаевне, что не один хочу поступать в Суворовское училище, есть еще один кандидат. «Сделайте что-нибудь, помогите нам, – просил я директора. – Пусть нам дадут шанс показать, на что мы способны, доказать, что мы не пропащие дети, что тоже можем добиваться своих целей. Пусть нам позволят хотя бы попробовать».

Через несколько дней после того разговора Людмила Николаевна поехала в департамент образования для получения вступительных путевок. По возвращении она вызвала нас в кабинет и призналась, что это было непросто: в департаменте над ней посмеялись и сказали, что у нас нет шансов, но документы оформили. Помню этот момент невероятной радости. «Наконец-то все будет хорошо, – подумалось мне. – Я докажу, что могу стать человеком и чего-то сто́ю в этой жизни». Мы тут же начали готовиться к поступлению.

Еще через какое-то время нас повезли в Екатеринбург сдавать вступительные экзамены и проходить медицинскую комиссию. Здоровье у меня хорошее, поэтому я не волновался. С экзаменами и зачетными мероприятиями по физподготовке я тоже справился успешно, как и мой друг Николай. Мы очень старались, были уверены в себе и не сомневались в успехе.

Все это время с нами была Людмила Николаевна. Когда мы сидели в коридоре в ожидании результатов, она без устали повторяла: «Все будет хорошо. Вы справитесь», словно успокаивая саму себя.

Наконец, дверь кабинета приемной комиссии открылась, и к нам вышла строгая интеллигентная женщина. Мы замерли. «Кто здесь самый высокий?» – вдруг спросила она. Я сразу же поднял руку. Впрочем, я действительно был выше всех собравшихся там ребят. Меня пригласили в кабинет. Оказалось, что нужно было всего-то повесить шторы. «Не достаем, да и возраст уже не тот по подоконникам скакать», – смеясь, объяснила она. Я не мог отказать и помог, а после, разочарованный, вернулся в коридор, и мы продолжили ждать.

Через некоторое время мимо нас в тот же кабинет зашел солидный мужчина. Пришедший с ним худой, хилый парнишка наших лет, возможно, его сын, остался ждать в коридоре, не смея присесть, хотя свободных мест было много. «Хлюпик, – пронеслось в голове. – Смотреть жалко». Вскоре мужчина вышел, и они ушли.

Начали вызывать ребят. Мы с еще бо́льшим волнением ждали своей очереди. Через час кроме нас в коридоре никого не осталось. Мы начали нервничать. Людмила Николаевна заглянула в кабинет и спросила, когда нас вызовут, на что ей без всяких объяснений ответили, что группу уже набрали, и ждать нет необходимости… У меня в голове в тот момент была одна мысль: тот мужчина договорился насчет своего сына, и парня взяли вместо кого-то из нас. Еще какое-то время мы оставались на месте в надежде, что это недоразумение, и все еще может измениться. «Должна же у них быть совесть. Не могут они с таким безразличием отнестись к нам», – в отчаянии думал я.

В какой-то момент я не выдержал и зашел в кабинет с просьбой еще раз проверить наши результаты. «Закрой дверь с той стороны!», – рявкнула сидевшая в кабинете женщина. Я вышел в коридор, сел и долго смотрел в одну точку, пока меня не одернула Людмила Николаевна. Мы поехали обратно в детдом.

По дороге в Дегтярск разговаривать не хотелось. Мне что-то говорили, но я ничего не слышал и не понимал. Не помню, какие у меня тогда были мысли, и были ли они вообще. Но в памяти навсегда осталось ощущение бегущих по щекам слез. Обида, ужасная обида! Надежда на хорошее будущее, образ счастливой жизни растворялись. Казалось, что надо мной сгущались серые тучи.

Впереди пустота

Неделю после того случая я был сам не свой. Много думал, пытался найти объяснение произошедшему, но безрезультатно. Никто из взрослых тогда не предложил обсудить случившееся, хотя все знали, как я стремился в Суворовское училище. Никого не интересовало мое душевное состояние. Тогда родился еще один категоричный вывод: если жизнь так жестока ко мне и уже определила мою судьбу, если люди настолько несправедливые и алчные, то и мне нужно стать жестоким по отношению к миру. Я больше не буду пытаться принести пользу обществу и позволять себе проявлять мягкость характера¹.

Я понимал, что думать так неправильно, что такая позиция обрекает меня на ненависть к себе и душевное одиночество, но остановиться не мог. Я стал равнодушен к чувствам и переживаниям людей. Видя боль другого человека, резал по живому и уже не способен был испытать эту боль сам. Я судил людей, про себя выносил им безжалостные приговоры, видел вокруг одних врагов и сам становился врагом для всех. Я перестал быть добрым.

У меня не было представления о том, как по-другому можно реагировать на ситуацию. Я впервые столкнулся с системой, бороться с которой было бессмысленно, и ощутил, что это такое, когда тебя отвергает общество. Было обидно из-за того, что мне не дали шанса².

Долгое время я оставался наедине со своими мыслями. Директор детдома больше не заводила разговор на эту тему. Да и мне не хотелось беспокоить ее и снова просить обращаться к тем, кому безразлична судьба ребенка.

Но и в одиночку я эмоционально не справлялся. Мне было 14 лет, а мыслить приходилось по-взрослому. Раньше я не задумывался о том, что со мной будет дальше, после детдома. Но теперь все было иначе. Пришло понимание, что, пока я на государственном обеспечении, какие-то неизвестные мне силы предоставляют все необходимое для жизни. Но что делать, если хочется большего, хочется быть лучше того, кем я являлся тогда? Кто мне в этом поможет? Помню момент, когда разочарование и обида переросли в безразличие. Мне казалось, что впереди – только пустота. Я больше не видел себя и свое будущее.

Вкус крови

Проснувшись на следующий день, я почувствовал: что-то изменилось во мне. Внутри как будто рос монстр. Я начал видеть все иначе и вести себя по-другому. Все, что раньше казалось светлым будущим, исчезло во мраке моей злобы. Детская радость пропала, искорка в глазах погасла, в уме воцарился хаос.

Любое слово со стороны воспитателей или ребят воспринималось как угроза. Я отвечал по-хамски, нередко провоцировал других на драку. Хорошие физические данные были моим преимуществом. По части силы и выносливости мне мало кто мог противостоять в группе. Для меня не было сильных и слабых. Я не щадил никого и видел только одно – сгустившееся вокруг меня зло. Мною двигало желание уничтожить все, что стоит на моем пути, не думая о последствиях.

Учебу в школе я забросил, о дисциплине и не думал. Любые попытки воспитателей как-то образумить меня оборачивались очередным конфликтом. Все чаще я стал бывать в кабинете директора. Начались первые приводы в милицию. Я тогда много гулял по городу, находил компании хулиганов, токсикоманов, наркоманов, но не для того, чтобы присоединиться к ним, а чтобы безжалостно избивать всех, кто попадался мне на пути, выплескивая эмоции.

Тогда я впервые почувствовал вкус своей крови. Это были уже серьезные драки, не безобидные стычки в детдоме. Нередко доставалось и мне. Я слизывал кровь – свою и тех, кого бил, злобно улыбался и продолжал бить, не чувствуя боли. Я не мог позволить себе упасть, так как это значило бы, что я уже не поднимусь с колен. Либо я – либо меня. По-другому не получалось.

Примерно через полгода такой жизни меня поставили на учет в милиции. В детдоме отчаялись что-либо изменить и махнули на меня рукой. Директор еще вызывала в кабинет для бесед, но я не скрывал, насколько мне безразличны любые ее слова.

Я забыл, что еще подросток. Мне хотелось самостоятельной жизни, независимо от того, какой она будет. Я начал курить, алкоголь и наркотики не принимал, но крутился в компаниях, где все эти яды употреблялись регулярно. Я никогда не понимал, что человек при этом испытывает и почему его это так манит, но и узнавать на собственном опыте желания не было. Особенно после того, как я увидел, что такое ломка.

Когда мне исполнилось 15 лет, в уличных кругах я прослыл безжалостным и жестоким парнем, которому неважно, кто стоит перед ним и что будет дальше. Часто я убегал из детдома на ночную дискотеку, где можно было завязать драку и показать себя. Собственно, за этим туда многие и приходили – за выплеском адреналина, которого требовало опьяненное алкоголем сознание.

Связываться и конфликтовать со мной не решались не только ровесники, но и ребята старше меня. При этом я был одиночкой. Пока другие занимались дешевой показухой, игрались в «банды», ходили толпами, показывая, какие они крутые, я просто никого к себе не подпускал.

Время тогда летело очень быстро. Воспитателям я стал в тягость. Они уже не могли терпеть мои жестокие выходки по отношению и к детям, и к взрослым. Не спрашивая моего мнения, меня перевели на индивидуальное обучение. Но я не особо сопротивлялся и за один год прошел программу 8-го и 9-го классов³.

Преступив черту

Наступил 1997 год. Выпускной у меня был незамысловатый: мне просто выдали аттестат об окончании средней школы и сказали собирать вещи. На служебном транспорте меня в сопровождении завуча отправили в Верхнюю Пышму, где я родился. Там мне предстояло учиться в ГПТУ №90⁴.

Прибыв на место, мы пошли к директору. Мои документы и характеристика из детдома ей явно не понравились. Тем не менее, она пригласила пройти в учительскую, где мне предложили выбрать специальность для дальнейшего обучения. Список был небольшой, всего из двух пунктов – слесарь и плотник. Ни та, ни другая профессия меня не привлекали, поэтому я только и ответил: «На ваше усмотрение», после чего меня проводили в общежитие, которое находилось рядом с училищем, и показали мое койко-место⁵.

Оставив вещи, я пошел осмотреть территорию, где мне предстояло жить и учиться. В коридоре встретилась компания парней и девчонок, сидевших на подоконнике. Не говоря ни слова, я прошел мимо, но меня тут же грубо окликнули и попросили сигарету. Тогда, в 90-ые, это была обычная прелюдия назревающего конфликта. Я не останавливался и не обращал внимания на окрики. Но на этом все не закончилось. После очередного «Слышь, э!» я обернулся и ответил: «Подойди и возьми сам». Завязалась словесная перепалка. В компании на тот момент было шесть человек. Чтобы не устраивать шумиху в здании, мы пошли на стадион, который располагался неподалеку.

Время тогда было летнее, на улице стояла жара, и на стадионе было много учащихся, подростков, которые занимались кто чем. Мне уже было ясно, что просто так, разговорами, этот конфликт не разрешится, что это стандартная процедура унижения новенького, проверка «на вшивость». Меня окружила толпа. Все вразнобой что-то говорили на повышенных тонах. «Провоцируют», – пронеслось в голове. Они и понятия не имели, кто я и на что способен, но стадное чувство преобладало над разумом.

Зачинщик стоял напротив меня и говорил о том, что все новенькие должны слушаться старшекурсников и не перечить. Я усмехнулся, ответив, что на это, как и на многое другое, у меня свое мнение, и принимать какие-либо решения я буду самостоятельно.

Неожиданно мне в грудь прилетел удар кулаком. Реакция у меня хорошая, да и спортивная подготовка на уровне. Во мне тут же вспыхнула злоба, и от меня последовал ответный выпад. Я со всей силы ударил обидчика ногой в голову. Он упал без сознания и не приходил в себя. Сначала друзья пытались привести его в чувство, но безрезультатно. Отомстить за пострадавшего никто не решился. Толпа только еще больше зашумела, но на этот раз одобрительно.

Я был не удовлетворен из-за того, что драка быстро закончилась. Словно не в себе, я продолжил издеваться над парнем, применив садистские приемы: достал из кармана спички и, зажигая их, тушил о лицо пострадавшего, не чувствуя при этом ни капли жалости. Я не мог объяснить, зачем я делал это. Меня охватила как-то дикая жестокость. Интересно, что и свидетели той страшной сцены не особо пытались прекратить насилие. Напротив, они ликовали. Некоторые подходили, спрашивали мое имя и жали руку.

Я понимал, что на этом мое обучение в ГПТУ, вероятно, закончится. Парень так и не приходил в сознание. Другие учащиеся думали, что он притворяется, и пинали его ногами, но тот продолжал лежать. Я присел перед ним на корточки, закурил, подождал еще какое-то время и оттащил его в кусты, после чего, провожаемый одобрительными криками, вернулся в общежитие.

Ночью меня разбудили сотрудники милиции. Я сказал, что это была самооборона, и я отстаивал свою правоту. Учащиеся подтвердили мою версию. Но милиция с директором не могли понять, почему тогда на лице пострадавшего столько ожогов. Это не очень вязалось с самообороной. Меня поставили на учет, но уголовное дело (по статье 111 «Умышленное причинение тяжкого вреда здоровью»⁶) заводить не стали. На утреннем собрании директор ГПТУ публично объявила о моем отчислении. Мне выдали документы и показали на дверь.

«Отчий» дом

Я на улице в незнакомом городе. С собой у меня только мешок из-под сахара, в который были сложены мои немногочисленные вещи, и папка с документами. В ней – выписка о том, где я родился и как попал в детдом, фотографии, грамоты за участие в мероприятиях, полученные в то время, когда еще ничто не предвещало беды. Среди бумаг я обнаружил адрес дома, где живут мои родственники.

Больше всего мне не хотелось туда идти. От приездов матери в детдом до сих пор оставался неприятный осадок на душе. Но и что делать дальше, я не знал. Как вести себя в этой жизни? У меня тогда сформировалось четкое убеждение: любое сделанное тобой добро не увенчается успехом. Да и слишком я тогда уже сжился с созданным мною же образом жестокого сорвиголовы. Отказаться от него, пересмотреть себя казалось невозможным.

В то время я считал, что мягкость характера делает тебя зависимым от того, кто сильнее тебя. Для меня это было недопустимо. Дать слабину – значит, попасть под влияние массы, стать частью стада, которым кто-то руководит. Быть овцой, соглашаться, даже если у тебя другое мнение, – не по мне.