Czytaj książkę: «Особо опасная особь»
Автор выражает сердечную благодарность:
Ивану Александровичу Павлову – за мозговую деятельность.
Александру Шалганову – за идею.
Валерию Барабанову – за специнформацию.
Нилу Андерсону – за умноколеса и гогглы.
ЧАСТЬ 1
Трое в лодке, не считая глиста
День 1
– Отсчет тридцать два ноль восемь, код кейкуок-омега, – равнодушно сообщил механический голос. – Скипер идентифицирован, пилот идентифицирован, пассажир идентифицирован, даю разрешение на вход, начинайте вход в автоматическом режиме в третий шлюз. Инициализация через пять секунд.
– Третий шлюз, – повторила Лина. – Передаю управление. Пеленг фиксирован.
Виктор напрягся, откинулся на спинку кресла, сжал подлокотники так, что побелели пальцы. На экран надвинулся космический булыжник размером десять на четырнадцать километров, загородил серой неровной поверхностью весь мир. Астероид был похож на слона, упавшего на колени, с отрубленным хоботом. Слон перед смертью. Шкуру его покрывали оспины и щербины.
Астероид, как и положено, имел стандартный регистрационный номер, но Виктор так и называл его: Слон. Мой Слон.
Он в первый раз видел свой астероид так близко.
Виктор не любил полеты. Время от времени дела вынуждали его передвигаться в земной атмосфере, и каждый раз это провоцировало приступ депрессии, от которой приходилось лечиться день, а то и пару дней. Депрессия – плохой спутник, если работаешь на износ.
Виктор находился в космосе в первый раз за всю свою жизнь. Пока он держался неплохо. Инъекции амитрициклина каждые шесть часов способствовали этому.
Ничего особенного. Он вовсе не невропат, психика его стабильна. Просто четверть людей плохо переносит скип-транспортировку. Он как раз из таких.
Ему повезло с пилотом. Хороший пилот способен скрасить самое гадкое путешествие. Лина – пилот экстра-класса. Столь высокий класс в таком юном возрасте – редкость. Двадцать три года, и метка «Экстра-П» на левой кисти. А еще вдобавок: изумительно правильное лицо, точеная фигурка, грация кошки. Интеллект выше среднего, отличный комплект доминантных генов. Пожалуй, последнее уже не вдобавок. Это главное. Большая ценность в мире людей, маскирующих кукольной внешностью вырождающийся набор генов.
Все правильно, все логично. У Виктора может быть только такой пилот. И только такая девочка. Без вариантов. Он всегда берет самое лучшее.
Ему нельзя делать просчетов. Потому что на карту поставлено самое главное. Поставлен он, Виктор Дельгадо.
Виктор означает «победитель». Правда, побеждать ему некого – он больше не играет по стандартным условиям. Победить себя. Доломать себя, разрушить напрочь и выстроить из обломков нечто новое.
Виктор снова ощутил дурноту и головокружение. Скипер спикировал вниз, завис, тонко вибрируя, на несколько секунд, а потом скользнул в отверстие, открывшееся в скале.
Шлюз. Никаких знаков, ориентиров на поверхности астероида – никто не должен знать, что астероид обжит. Пусть внутри он просверлен, источен шахтами во всех направлениях и нашпигован всем, что необходимо для комфортного существования, но снаружи должен выглядеть обычным серым камнем, ничем не отличающихся от прочих гор, скал и булыжников разного калибра, бессмысленно болтающихся в космосе. Именно так он и выглядит.
Мягкий толчок снизу. Скипер выпустил опоры, опустился на пол.
– Кажется, мы на месте, – улыбаясь, сказала Лина. – Мы не перепутали каменюку, Вик? Они все такие одинаковые.
Шутит. Она все время шутит. Иногда это раздражает.
Время шуток скоро кончится.
* * *
– Рад вас видеть, сэр, – сказал Тутмес. – Смею надеяться, что вам у нас понравится.
– Хозяин. Просто хозяин. Ты забыл, Тутмес?
– Да… Хозяин. Извините. Добро пожаловать на нашего Слона. Так вы, кажется, его называете?
– Так, – Виктор сухо кивнул. – Только это не твой Слон. Он мой. Запомни.
– Прошу прощения. Конечно, он ваш, хозяин.
Слон был собственностью Виктора Дельгадо. И Тутмес тоже. И Лина принадлежала Виктору, хотя еще и не осознала сего факта. Не забыла глупой штуки, которая называется свободой. Здесь, на астероиде, не было свободы – примитивной, ненужной. Здесь был Виктор. Все остальное не имело значения.
Тутмес сложил руки передо лбом, склонился с показным, карикатурным подобострастием. Виктор смотрел на него с легкой брезгливостью. Похоже, за два года, проведенных на Слоне, парень успел почувствовать себя не слугой, а кем-то большим. Придется заняться его воспитанием.
Лина стояла чуть поодаль, изумленно озиралась. Коридор квадратного сечения, серые матовые стены, светящийся потолок, рубчатый резинопластик на полу. Поодаль – ряд массивных дверей из тусклого металла. Для Земли – ничего необычного. Разве что чуть ослабленная гравитация.
– Ничего себе, – сказала Лина. – А почему пластик? И двери эти тяжеленные… Ты что, с Земли все это дело сюда кидал? И свет везде горит. И воздух нормальный. Это во сколько же тебе встало?
Ну да, конечно. Внутри астероидов так не делают. Виктор представил себе стандартный интерьер тоннеля, идущего от шлюзовой камеры: стены из астероидного субстрата, оплавленные до стекловидного состояния, тонкие титановые перегородки, переносные источники освещения. Каждая тонна полезного груза, доставленная в астероидный пояс с Земли, обходится в целое состояние. Да и кому придет в голову обживаться на астероиде с комфортными условиями? Разве что миллиардеру, не знающему, куда девать деньги.
– Не важно, сколько я заплатил, – холодно сказал Виктор. – Здесь нет ничего лишнего. Ни одного лишнего килограмма. Если я считаю нужным сидеть здесь, на Слоне, в кресле ручной работы от Тициано, значит, я буду сидеть именно в нем. Это необходимо для адекватной работы. Так, Тутмес?
– Так, хозяин.
Тутмес поднял голову. Кожа цвета орехового дерева, полные, четко очерченные губы, короткий нос с широкой переносицей. Черные глаза – слишком блестящие, чересчур лукавые для безупречного слуги. Скорее негроид, нубиец, чем истинный араб. Впрочем, имя «Тутмес» не претендует на арабское происхождение. Это нечто древнеегипетское, в греческой транскрипции. Виктор уточнял, что именно, но уже забыл, выкинул из памяти за ненадобностью. Какое это имеет значение, если любой человек может взять любое имя, выкрасить кожу в любой цвет и переделать лицо в соответствии со своими прихотями.
С одним условием – у этого любого человека должно быть много денег.
Можно ли доверять Тутмесу?
Доверять нельзя никому, но будем надеяться, что Тутмес более или менее надежен. Виктор лично проверил его. Людям нельзя верить, но приборам – можно. Тутмес прошел тесты – единственный среди пяти сотен претендентов на это место. Он подошел Виктору. И он получил присадку «serve». Теперь у Тутмеса много денег на счету, весьма много. Правда, они не нужны ему здесь, на астероиде. Вряд ли они вообще ему когда-нибудь понадобятся. Тутмес добровольно отказался от личной свободы, от воли совершать собственные поступки. Отказался надолго. В контракте записано: десять лет. Тутмес еще не знает, что навсегда. Если он окажется хорошим слугой, то будет жить здесь долго, всю свою жизнь. Если плохим – будет выкинут в космос в виде субстанции, распыленной на молекулы дезинтегратором.
Тутмес уже выполнил большую часть задачи, возложенной на него. Купил астероид на свое имя, предоставил заявку на добычу редкоземельных металлов, получил лицензию, начал разработки. Официально для всех, для всего мира. И, само собой, совершил то, о чем не знал никто – пробуравил астероид десятками туннелей, создал залы и лаборатории, отделал их так, чтобы радовали глаз, начинил биотехнической аппаратурой, смонтировал гравитатор. Все это сделали пять десятков роботов, ни один человек кроме Тутмеса не приложил руку. Сколько это стоило?.. Виктор покачал головой. Дорого, очень дорого. Но секретность стоила того.
Большая часть активов корпорации «HGC» ушла на приведение Слона в рабочее состояние. Теперь, после официальной смерти Виктора Дельгадо, после гибели его в автокатастрофе, на Земле шел громкий скандал. Крупная компания, занимающаяся генными присадками, созданная лично Виктором, оказалась полностью обескровленной. Огромные долги, опустошенные счета, фиктивные технологические разработки. Вряд ли «HGC» оправится. Скорее всего, вольется после банкротства в одну из компаний-конкурентов. Пусть так и будет. Теперь это уже не важно.
В течение трех последних лет Виктор имитировал процветание корпорации, интенсивно выедая ее тело изнутри и оставляя благополучную внешнюю оболочку. Адски трудная рутинная работа… Виктор справился. Конечно, он подставил сотни приличных людей – тех, кто с ним работал, кто служил ему преданно и ни о чем не подозревал. Их благополучие рухнуло в один день как карточный домик. Что ж поделать – у Виктора не было другого выхода. Он просто взял свое. Когда-то он создал фирму, вырастил ее, развил до высокого уровня. Теперь, когда она стала ему не нужна, свернул ее.
Деньги нужны ему для другого – гораздо большего. И это не подлежит обсуждению.
Этические дискуссии способны загнать в гроб любое, самое лучшее начинание.
* * *
Бассейн располагался в центре большой искусственной пещеры. Сталактиты, свисающие с потолка, подсвеченные изящно и мягко. Известковые натеки на стенах, сверкающие вкраплениями драгоценных камней. Чистая вода, с тихим журчанием стекающая в центральный резервуар. Конечно, профессиональный дизайнер скривился бы при виде такого, сказал бы свое «фи», но здесь, на астероиде, не было места эстетскому снобизму архитекторов. Все сделано так, как захотел хозяин.
Виктор вспомнил, как сам рисовал проект этого зала, как связывался с Тутмесом, объяснял, что и где нужно установить. Удивленные, недоумевающие глаза слуги: «Хозяин, простите… Это будет стоить слишком дорого. Зачем двадцатиметровая высота? К чему эти сосульки с подсветкой? Это нефункционально, бессмысленно…»
Смешно. Глупо. Вот он, Виктор Дельгадо, сидит в шезлонге у своего бассейна, в самом центре своего астероида, смотрит, как переливается перламутром вода, как идет к нему девушка – улыбающаяся, тонкая, изумительная в своей наготе, капли блестят на ее коже. Тихо играет скрипка. Кто может сказать, что в этом не заключен глубочайший смысл?
Виктор привстал с шезлонга, наклонился над столиком, налил в бокал свежий, ярко-оранжевый сок. Снова откинулся на спинку, пригубил напиток, любуясь тем, как Лина втирает в кожу крем.
– Здесь на самом деле можно загореть? – спросила она. – Тутмес сказал, что можно.
– Не сегодня, – сказал Виктор. – Я отключил источники ультрафиолета.
– Почему? Я хочу сейчас.
– Адаптационный период. Сейчас загар вреден. Нужно подождать несколько дней.
Ультрафиолетовое излучение может повредить нежные клетки девочки, а это нежелательно. Ее клетки важнее всего. Важнее милого личика, важней острых грудок и упругой попки. Девочка представления не имеет, какие сокровища таит ее тело.
Лина накинула халат, провела пальчиком по краю хрустального кувшина с соком. Ее тонкие брови недовольно сдвинулись.
– Только сок? А можно вина?
– Нет, милая. Нет.
– Ну хоть чуть-чуть, пожалуйста! – Лина сверкнула глазами, лукаво прикусила нижнюю губку белыми зубами. – Вот столечко. Я же не прошу у тебя чего-нибудь крепкого, виски или бренди. Всего лишь легкого вина. И тогда будет совсем хорошо.
– Нет, Лина. Потерпи.
– Когда будет можно?
– Через три дня.
– Ужас! – Лина плюхнулась в соседнее кресло, подобрав полы халата, по-ребячьи взбрыкнула длинными ногами. – Не доживу. Мне скучно, Вик.
– Уже скучно? – Виктор улыбнулся, покачал головой. – Скучно без вина и загара? Можно подумать, что на Земле ты только и делала, что лежала в солярии и пила вино.
– Ну… Там хотя бы другие люди были. Компания. Было с кем пообщаться.
– А со мной общаться не хочешь?
– Пообщаться? – Лина быстрым движением скинула халат, скачком преодолела расстояние до Виктора и оседлала его сверху. Шезлонг под Виктором жалобно заскрипел. – Давай пообщаемся, Вик. Давай, прямо сейчас…
– Три дня, – просипел Виктор. Голова его кружилась. – Пойми, я не хочу, чтобы ты заболела. Не будь глупой девочкой, ты сама знаешь, что пока нельзя…
Лина впилась в его губы поцелуем, перекрыв дыхание. Оторвалась через полминуты, откинула голову, тряхнула чистыми белыми волосами и произнесла, отчетливо выговаривая каждое слово:
– Мерзкий. Скучный. Старикашка.
– Лина, тебя никто не заставлял. Ты сама рвалась сюда.
– Враки, враки. Ты обманул меня. Сказал, что здесь будет все, чего я захочу. А теперь говоришь, что все запрещено. Может, мне поговорить с Тутмесом? Думаю, он не откажется удовлетворить мое маленькое желание.
– Хочешь убить Тутмеса? – холодно спросил Виктор. – Не думал, что ты настолько жестока.
– Как – убить?
– Если Тутмес прикоснется к тебе хоть пальцем, я пристрелю его на месте.
– Пристрелишь? Глупости! Ты не можешь такого сделать. Это же убийство!
Лина зло фыркнула, вскочила на ноги. Виктор сел, с облегчением опустил на пол затекшие ступни. Сосуды шалят. Все-таки шестьдесят с гаком лет – не шутка, как ни маскируй их моложавым телом и гладким лицом.
– Тутмес – не человек, – сказал он. – Это вещь. Моя вещь. Я могу сделать с ним что угодно.
– Тутмес не может быть вещью. Он человек.
– Он слуга.
– А что, слуга – не человек?
– Тутмес не просто слуга. Он серв. Он носит в генах присадку.
– Присадка серва? Да ты с ума сошел!
Схватила стакан, отхлебнула сока, синие глаза метнули стрелы гнева. Чертовски красивая юная фурия.
– Да. Именно та присадка, название которой ты произнесла.
– Это же преступление второй степени! Ты охренел, Вик! А мне? Мне ничего не впрыснул?
Конечно, нет, девочка. Твои гены девственно чисты, не испорчены плебейскими модификациями. Иначе бы тебя здесь не было.
– Успокойся, – Виктор примирительно помахал ладонью. – Тутмес согласился стать сервом добровольно. Он получил за это большие деньги. Очень большие.
– Зачем ему деньги, если теперь он твой раб?
– Не передергивай. Когда контракт Тутмеса закончится, он вернется на Землю и будет жить как ему заблагорассудится. Он принял решение, что стоит побыть рабом несколько лет, чтобы заработать на безбедную жизнь до конца дней. Согласись, в этом есть определенная логика…
– Логика? Но ведь он останется твоим рабом навсегда! Ты можешь найти его там, на Земле, в любой момент. Можешь приказать ему что угодно – отдать все эти деньги обратно, лизать твои ботинки, или убить кого-нибудь… И он выполнит твои желания, не сможет им сопротивляться.
– Я не буду делать этого, – улыбнулся Виктор. – Просто не буду. У меня есть понятия о приличиях.
– Ты преступник, – заявила Лина. – Если бы я знала, что ты сделал человека сервом, ни за что бы сюда не приехала. Вообще бы с тобой не связалась. Получается, что я теперь соучастница преступления. На кой черт мне это нужно? Во что ты меня втянул?
– Я ученый, – заявил Виктор. – Прежде всего я ученый, и для меня безразлична вся внешняя шелуха – деньги, социальное положение, соблюдение или несоблюдение законов. Я нарушаю законы по мере необходимости. Смею заметить, стараюсь нарушать так, чтобы ни одна полицейская крыса об этом не узнала. Когда-то было запрещено клонирование, потом смена внешности, еще позже – лечебные геноприсадки, использование инопланетного биоматериала. Все это давно разрешено – пожалуйста, люди, пользуйтесь. То же, вероятно, скоро и будет с генными психомодуляторами, такими, как «serve», «bird» и «leader» – почему бы и нет? Время покажет. У меня нет времени ждать. Я не тот, кто ждет. Я из тех, кто делает все это собственными руками. Из тех, кто двигает человечество вперед.
– Ты удрал сюда именно для этого? Сбежал от человечества, чтобы двигать его вперед?
– Именно так. Пойдем. Я покажу тебе чудо. Увидишь его и поймешь многое.
* * *
Тутмес выступал в качестве радушного гида. Шел впереди, набирал коды на цифровых панелях, двери открывались одна за другой. Виктор видел все это в первый раз собственными глазами, хотя давно уже изучил каждый метр внутреннего пространства астероида по схемам. Душа Виктора ликовала. Боже, как давно он мечтал именно о таких лабораториях, такой аппаратуре, таких объектах исследования. На Земле нечего было и думать о подобном. Узнай чиновники из НГИ1 о том, что в пределах одной лаборатории собрано больше трех биообразцов первой категории доступа… Что бы сделали эти зануды? Полопались бы от злости, вот что. Учредили бы пять, нет, десять комиссий для ежесуточного наблюдения над экспериментами, стояли бы над плечом денно и нощно, дышали бы в ухо, следя с маниакальной бдительностью, не производится ли новое трансгенное оружие, запрещенный модулятор или еще что-нибудь в этом роде. Идиоты. Виктор облапошил их всех. Здесь, на Слоне, живут двадцат ь три организма первой категории допуска, и… держитесь, чинуши… пятнадцать образцов нулевой категории. Да-да, тех самых, которые не положены никому. Никому, кроме секретных ученых в подземном городе штата Юта.
– Это и есть инопланетяне? – спросила Лина, склонившись к инкубатору. За толстым стеклом, в сизоватом тумане, шевелился живой веер, раскрашенный алыми и фиолетовыми полосами.
– Насколько я понимаю, термин «инопланетянин» означает разумное существо, – ответил Виктор. – Ты знаешь, что разумных на Стансе пока не обнаружили. Думаю, что и не обнаружат. Все, что здесь собрано – образцы флоры и фауны. С планеты Станс, само собой.
– Я вроде слышала, что обнаружили еще одну планету, на которой есть жизнь.
– Ложь, – презрительно сказал Виктор. – Беспардонное бульварное вранье. Жизнь найдена только на Стансе. Но и этого вполне достаточно, уверяю тебя, милая. Жизнь там такая живучая, что наша, земная, в подметки ей не годится. Только третьей экспедиции удалось привезти на Землю биообразцы. Два предыдущих экипажа были сожраны этими самыми образцами.
– Вот как… – Лина обвела взглядом ряды инкубаторов. – А с виду все такие симпатичные, красивенькие. А кто самый опасный? Этот вот? – Она показала на паукообразную тварь сантиметров тридцати длиной. Паук сидел между камнями и мрачно посверкивал красными глазками, толстое брюхо его вздувалось и опадало. – Он что, человека загрызть может?
– Речь не о том, может или не может загрызть. Они опасны по-своему. Все формы жизни со Станса биоинвазивны.
– Био… чего? – переспросила Лина. – Я такого слова не знаю. Проще как-нибудь можешь объяснить?
– Стансовские живые существа удивительно схожи с земными. Они построены из белков, дышат кислородом, нуклеиновые кислоты служат у них носителями генетической информации. Но когда любой организм со Станса вступает во взаимодействие с земным, он инвазирует его и превращает в себе подобное.
– Ну ты и зануда! – Лина сердито топнула ногой. – Я же попросила тебя изъясняться на нормальном языке. Трудно тебе, что ли?
– Я сдаюсь, – Виктор страдальчески воздел руки к потолку. – Попробуй ты, Тутмес. У тебя должно получиться.
– С удовольствием, хозяин, – Тутмес сверкнул улыбкой. – Лина, вы представляете, как действует вирус?
– Приблизительно. Значит, так: он летает в воздухе, им заражаешься, начинаешь чихать, кашлять, и все такое. Валяешься в кровати, температуришь и кучами лопаешь лекарства.
– Замечательно! – Тутмес хлопнул в ладоши. – Браво, Лина, вы умница. Инвазия – это и есть заражение. Вирус – этакая микроскопическая штуковина, набор простеньких генов плюс несколько молекул белка. Сам по себе он размножаться не может. Он проникает в ваши клетки, пристраивается к вашей ДНК и заставляет ее штамповать подобных себе – миллионы, миллиарды вирусов. Естественно, такая нагрузка не проходит даром для вашего организма – вы заболеваете. Но ваш организм сопротивляется – распознает в вирусе врага, производит антитела – специальные белки, чтобы обезвредить вирус, и пускает их в дело. Через некоторое время вы выздоравливаете.
– И что, – Лина обвела вокруг рукой, – все эти зверушки тоже вроде как вирусы? Только большие?
– Нет, вовсе не так. Когда они живут на своей планете, ничего необычного не происходит – трава растет и радуется местному солнышку, растительноядные зверушки мирно кушают травку, плотоядные лопают растительноядных и всех прочих, кого удастся поймать. Никакой инвазии. Но стоит земному существу хоть на миг прикоснуться к любому из организмов Станса, тут же происходит нечто ужасное. Клетки стансовских тварей распадаются, их хромосомы превращаются в некое подобие вируса и проникают в ядра клеток земного организма. И начинают лепить из этого строительного материала свои собственные клетки.
– Бр-р, – Лина передернула плечами. – Значит, из человека быстро получается такой же паук, только огромный?
– Нет, госпожа, – Тутмес развел руками. – Ничего из этого не получается. Человек превращается в большую кучу переделанной ткани, аморфную и не имеющую внутренних органов. Человек умирает в течение нескольких минут и спасти его нельзя.
– Так какой смысл инопланетным тварям это… ну, захватывать нас?
– Никакого. Это не биологическая агрессия, даже не процесс питания. Всего лишь случайная реакция. Организмы с Станса и Земли не предназначены для совместного существования. Для нас жизнь со Станса – разновидность невероятно заразной и смертельной болезни.
– Ага-ага! – Лина уперла руки в боки, покачала головой. – Все понятно! Жуткая зараза! Два заживо сожранных экипажа. Опасность для всего человечества. И все равно всякую дрянь везут со Станса тоннами, выкидывают на это бешеные деньжищи, вместо того, чтобы потратить их на что-то путное…
Виктор устало вздохнул. Господи, сколько это будет продолжаться? Почему она упорно корчит из себя дурочку? Приличное образование, хорошая наследственность, высокий IQ. И вот объясняй ей то, что знает первокурсник любого университета. Может быть, она шпионка? Заслана сюда специально, чтоб выведать его, Виктора, секреты?
Пусть даже шпионка. Все равно с астероида не удерет. Будем считать, что все в порядке вещей: красивым женщинам нравится выглядеть глупыми. Они инстинктивно понимают, что красота и ум в одном флаконе – опасное, пугающее сочетание. Маскируются они, видите ли, таким примитивным образом.
– При помощи этой дряни за последние двадцать лет на Земле излечили большую часть болезней, – сказал Виктор. – Открытие и выделение в чистом виде всего лишь двух стансовских плазмид и пяти ДНК-лигаз и полимераз позволило создать все используемые ныне лечебные геноприсадки.
– Опять ты дурацкие слова говоришь!
– Хорошо, объясню, – терпеливо сказал Виктор. – Плазмиды – кольцевые молекулы, которые разносят чужие гены по захваченному организму. Лигазы – ферменты, зашивающие разрывы в цепях двутяжевой ДНК. И то и другое можно эффективно использовать. Берем полезный человеческий ген – к примеру, отвечающий за рост волос на голове. Конструируем вирусоподобный конгломерат: этот самый ген в виде плазмиды плюс набор нужных белков. Изготавливаем нужное количество присадки. Вводим ее в человеческий организм. Пять дней человек чувствует себя отвратительно – температура под сорок, озноб, бред, мышечные боли. Все как при вирусных инфекциях. Так как пациент платит немалые деньги за удовольствие перестать быть лысым, мы не можем себе позволить, чтобы он сильно мучился. Все пять дней мы держим его в состоянии искусственного сна. Потом он просыпается – вполне здоровый, только с зудом на лысине. С этим уже ничего не поделаешь – начинают интенсивно регенерироваться волосяные луковицы. Пока наш пациент спал, в каждую клетку его тела встроился ген, отменяющий лысину. Отменяющий навсегда. Через неделю лысина покрыта жесткой, мужественной щетиной. Через год пациент похож на Робинзона Крузо – если у него, конечно, нет желания регулярно подстригать свое новоприобретение. Через два года, как правило, комплекс исчезает, и человек забывает, что когда-то был лысым как коленка…
– Я все поняла, – перебила его Лина. – Я раскусила твои эпохальные планы, Вик. Ты изготовишь здесь, на астероиде, сто тысяч тонн геноприсадки, зарядишь ее в ракеты и бомбардируешь нашу несчастную планетку, издыхающую от полысения. Плазмиды и лигазы прольются благодатным дождем на головы стражущих, и взрастут на бесплодных черепах локоны, и благословят тебя миллионы осчастливленных, и назовут избавителем своим, посланным от Бога. Ты ведь это хочешь сделать для человечества, Виктор Дельгадо, великий и славный в веках?
– Кончай дурачиться, – скривился Виктор. – От твоих шуток у меня уже изжога.
– Тогда что же ты собираешься делать со всем этим стансовским зоопарком?
Ага. Прорезался-таки шпионский интерес.
– Завтра расскажу, – сказал Виктор.
– А почему не сейчас? Я сгораю от любопытства.
– Хочу посмотреть трансляцию пражского симфонического оркестра, – Виктор нетерпеливо глянул на часы. – «Прощальная симфония» Гайдна. Она начнется через семь минут.
– Запиши ее, посмотришь позже. Какая разница?
– Я предпочитаю музыку в прямой трансляции, – Виктор улыбнулся, постарался вложить в мимику максимум тепла, но получилось как всегда холодно. – Не хочешь составить мне компанию, Лина?
– Нет. Терпеть не могу визгливые альты и виолончели. Совсем без электроники, без вокала, без драйва – это не музыка. Вгоняет в тоску.
– А ты, Тутмес? Послушаешь со мной?
– Конечно, хозяин. Как прикажете. Всегда счастлив…
Вежливый поклон, сжатые ладони, пальцы дотрагиваются до гладкого, выпуклого лба.
Нет уж, не надо нам вынужденного согласия. В шестьдесят с лишним лет одиночество – не худшая форма времяпрепровождения, особенно если оно обставлено неброским комфортом и сопровождается хорошей музыкой.
Виктор вспомнил свой недавний ужин с Матвеем Микулашем, дирижером пражского симфонического. И улыбнулся – на этот раз тепло, искренне.
Микулаш – один из тех людей, которых он с удовольствием взял бы с собой в будущее. Увы, Микулаш не подходит по целым четырем параметрам (если говорить честно – по шести). В семьдесят-семьдесят пять он умрет от инфаркта, и никакие присадки его не спасут. Неисправимый мультигенный дефект метаболизма, холестерин осаждается на стенках сосудов не то что бляшками – хлопьями, как сырой снег. Что ж, найдутся другие Микулаши, не хуже. Стоит обратить внимание на Слободана Човича – дирижера из Загреба… Славяне умеют делать качественную музыку. Музыку, радующую душу.
– Пойду я, пожалуй, – сказал Виктор. – Посмотрю концерт в одиночестве, по-стариковски. А ты, Тутмес, покажи Лине экспонаты. Есть тут что показать. И расскажи ей все, что она попросит. А потом проводишь юную госпожу в ее комнату.
– Спасибо, Вик, – сказала Лина. – Иди, милый. Привет пражскому сифоническому.
Искреннее облегчение прорвалось в ее голосе.
Виктор скрипнул зубами и вышел.
Завтра. Завтра все встанет на свои места..
* * *
– Тут, – тихо произнесла девушка. – Можно, я буду звать тебя просто Тут? Тутмес – это слишком длинно.
– Ни в коем случае, – сказал Тутмес, упрямо качая головой. – Простите, госпожа, «Тут» – не моё имя. Когда-то меня звали Асэб. Потом, когда я вынужден был пробавляться заработком федаина, меня обратили в ислам и прозвали Мохаммедом. Это все в прошлом… Далеком прошлом. Не хочу вспоминать об этом. Я взял себе старое имя, госпожа Лина. Очень старое. Тутмес – имя скульптора, жившего три с половиной тысячи лет назад. Я верю, что оно спасет меня. Должен верить, что меня хоть что-то спасет.
– Ты родом из Египта?
– Я родился в Эфиопии, госпожа.
– Эфиопия – не самая богатая страна. Однако по твоей речи чувствуется хорошее образование. Ты биотехник?
– Биотехник. И экзогеолог. И программист. Всё, что вам угодно, юная госпожа. В меня втиснули столько программ, что хватило бы целому курсу выпускников университета. Я выдержал всё, госпожа. Мой мозг выдержал, не сгорел. Ни малейших признаков паранойи. Проверено, сертифицировано. Иначе бы я не был здесь.
Лина протянула руку, дотронулась пальцами до молочно-шоколадной щеки Тутмеса. Ощутила пробивающуюся щетину – волоски, сбритые утром и начинающие отрастать к вечеру.
– Это твое истинное лицо, Тутмес?
– Моё. Я много раз менял лица, но когда всё плохое кончилось, восстановил свой истинный облик. Надеюсь, что проживу с ним до самой смерти.
– У тебя есть принципы, Тутмес?
– Есть. Я живу только принципами, только ради них, милая госпожа Лина.
– Тогда почему ты позволил сделать себя рабом, сервом? Ради денег? Куда ты засунул свои принципы? Глубоко в задницу?
– Я не раб, юная госпожа. Не раб.
– Ты – серв! Ты позволил, чтобы тебе вкатили в кровь гнусную присадку. Ты не можешь сопротивляться желаниям человека, на которого ты запрограммирован…
Тутмес поднял лицо, опущенное доселе к полу, блеснул глазами яростно, чересчур ярко для серва, приложил к полным губам коричневый палец.
– Не говорите таких слов, госпожа. Если хотите жить – не говорите. Будьте умнее. Выглядеть глупой не так сложно. Быть умнее чем кажешься – лишь вторая ступень из двух десятков возможных. Быть действительно умным – неплохо, проживешь на пару дней больше. Если чувство опережает разум – у вас в запасе неделя. Если действие опережает и чувство, и разум – будете жить долго, до самой своей смерти.
– Думаешь, у меня так мало шансов? – криво усмехнувшись, спросила Лина.
– У вас нет шансов, юная госпожа. Вы умрете. Завтра, или через несколько суток. Вас привезли сюда для этого.
– Веселый прогноз… – девушка вдруг успокоилась, лицо ее разгладилось. – Увидим, странный раб Тутмес. Скоро увидим все своими глазами. А сейчас расскажи об этих забавных зверушках. Мне они нравятся…
* * *
Виктор сидел в кресле, откинув голову, полуприкрыв глаза. Голографическая проекция пражского оркестра располагалась в центре зала, творила волшебство. Виктор водил пальцем в воздухе, повторяя движения палочки бесподобного Микулаша. Он купался в волнах звука, он тонул и растворялся в них, он блаженствовал.
Комп на столе противно запищал, внося диссонанс в симфонию. Виктор нервно дернул щекой, схватил пластину-монитор.
– Ну что, что еще такое? – крикнул он. – Что стряслось?
На экране появилась Лина. Она стояла на кровати в своей комнате и простукивала стену под самым потолком – там, где шел ряд декоративных панелей, скрывающих вентиляционные ходы. Потом удовлетворенно кивнула головой, тряхнула кистью, из указательного пальца высунулась длинная никелированная отвертка. Девушка вставила ее в отверстие панели и начала отвинчивать шуруп.
– Шустрая девочка, – Виктор покачал головой. – Шустрее даже, чем я думал.
– Что делать, хозяин? – вежливо осведомился голос Тутмеса.
– Ничего. Не мешай ей. Хорошо, что она нашла себе хоть какое-то занятие. Пусть побалуется.
Виктор бросил комп на стол, откинулся на спину и снова взмахнул воображаемой палочкой.
