Czytaj książkę: «Психоаналитик. Сборник рассказов»

Czcionka:

ISBN 978-5-4493-7273-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Психоаналитик

Я не понимаю, почему в Америке так много убийств? Ведь у них так много психоаналитиков и психотерапевтов? То один пошел и перестрелял своих коллег, то другой устроил пальбу в каком-нибудь общественном месте. Получается, психотерапевтов у них все равно не хватает.

Меня очень живо интересует этот вопрос, потому что я сам психоаналитик. Правда, не дипломированный, но тем не менее настоящий, так сказать, прирожденный. По призванию. А это, согласитесь, самое главное!

Метод мой своеобразен и очень эффективен: я просто слушаю больного. Ничего не говорю – говорит все время он – а я сижу (или стою или лежу) и молча слушаю. Ну, иногда киваю головой либо в знак одобрения, либо согласия, а на самом деле в знак поощрения.

– Да откуда же у вас пациенты? – спросите вы, – если вы доморощенный, так сказать, психоаналитик.

– Да отовсюду! – отвечу я, – отовсюду лезут! Чувствуют меня, что ли!

Я ничего не зарабатываю на этом. Но упорно продолжаю практиковать. Так уж я устроен. Может быть, я это делаю против своего желания. И меня, не скрою, это напрягает. Но скорее всего напрягает меня не сама практика, а то, что я ничего на этом не зарабатываю.

Несправедливо.

Я слушаю так, что больному сразу становится легче. Таких как я называют «свободные уши», но это неверное определение, хотя и остроумное. По крайней мере в отношении меня. Я – психоаналитик! Повторяю для тупых! Психоаналитик!

Вот недавно я был в Сбербанке. И там молодой клерк, дежурный по залу, рассказал мне про себя все: и как он сюда попал, и как прошел собеседование, и где до этого работал, и какой у него «ай-кью», и что платят в «сбере» немного (на прежней работе больше платили), но зато престижу много, и после «сбера», как он считает, можно устроится на любую работу и подняться по ступенькам карьерной лестницы… Он уже начал рассказывать мне, что в «сбер» ему посоветовала устроиться его жена, и какая она у него хорошая, добрая, умная, но тут его прервала одна старушка, которую на старости лет зачем-то решили приобщить к высоким технологиям и уговорили на пластиковую карточку, которую она теперь сослепу тыкала в банкомате в отверстие для приема денежных знаков.

А то бы мне пришлось слушать его до окончания рабочей смены. Уж я-то знаю! Настоящий больной!

Зачем же я его не прервал под каким-либо благовидным предлогом, спросите вы?

Не мог. Клятва Гиппократа, знаете ли. Да-да! Я ее торжественно принес, когда понял, что я врач, психоаналитик. Не официально, конечно, но на полном серьезе, дома, на кухне, когда никого не было.

А ведь я всего лишь спросил этого клерка, какую клавишу нужно нажать для талончика в электронной очереди. Вот такие у меня способности. Надеюсь, ему полегчало!

А вокруг очень много больных. Сосед, например, как напьется, так бежит ко мне душу отвести. И я слушаю, слушаю, слушаю… Каково это мне? Но клятва Гиппократа, знаете ли!

На днях «гаишник» меня остановил, усадил к себе в машину и битый час воспитывал, долго объяснял, в чем я не прав, и что было бы, если бы не он. При этом нервно вертел в руках мои права.

Потом он начал рассказывать мне ни с того, ни с сего, как с него начальство за этот перекресток стружку снимает. Не успеешь оглянуться, как уже авария.

Я все слушал, слушал, слушал, а ему становилось все легче и легче и уж совсем полегчало, когда я ему сунул «бумажку под фуражку».

С моей женой явно не все в порядке. Слава богу, что у нее есть я со своими способностями. Она все время что-то говорит. А я все слушаю-слушаю-слушаю. Вот недавно гарнитур новый в прихожую ей приспичило, и она долго объясняла мне что-то и что-то там такое показывала в интернете. Она все говорила и говорила, а я все слушал и слушал. Так продолжалось дня три или четыре, и ей стало значительно легче, хотя гарнитур она так и не поменяла.

Просто я умею слушать. Это мой метод, знаете ли.

Про тещу я уж и не вспоминаю. Это само собой разумеется. Очень больной человек! Она мне все рассказывает. Особенно про меня самого. Во всех подробностях. Она про меня очень много знает. Даже такое, чего я сам про себя никогда бы без нее не узнал! Но может быть, ей виднее!

Вы скажете, что я бесхарактерный! Послал бы ее куда подальше! Но как я могу? Ведь я же врач, а она больной человек. Я должен ее выслушать, ведь ей от этого становится легче!

На улице ко мне пристают различные прохожие. Сначала спрашивают, как им пройти куда-то, потом рассказывают мне, зачем они туда идут, и, наконец, кто они такие и откуда. Они говорят, говорят, говорят, а я слушаю, слушаю, слушаю… Очень много больных людей, которым нужна моя помощь!

На работе у меня чуть что – все бегут ко мне. Меня зазывают покурить на лестничную клетку, угощают сигареткой и говорят, говорят, говорят, а я все слушаю, слушаю, слушаю… Киваю головой и слушаю. Работаю.

Особенно любит поговорить со мной мой начальник. Он считает себя великим администратором, а меня – идиотом. На моем фоне его администраторские способности расцветают пышным цветом. На всех собраниях, летучках и семинарах он очень много говорит обо мне, о том, как не надо делать то, что я делаю.

Он говорит, а я не возражаю. Ведь ему от этого явно становится легче. По крайне мере после этого он не цепляется к другим. Я умею его слушать.

Я не обижаюсь. Что с него взять? Ведь больной человек! Правда, он время от времени задает мне кой-какие вопросы, и я, как мне кажется, коротко высказываю довольно дельные мысли, потому что через пару месяцев он публично выдает их за свои.

Но в основном он вызывает меня к себе, чтобы объяснить мне какой я болван, и какой он добрый человек, что терпит меня в нашем коллективе.

Вот и сегодня он вызвал меня к себе и говорил, говорил, говорил, а я слушал, слушал, слушал…

Но потом мне пришла в голову мысль, а почему я, высококвалифицированный психоаналитик, должен слушать его бесплатно? Нет-нет! Он должен расплатиться со мною! Пусть не деньгами – свободных денег в нашей конторе никогда нет – но пусть теперь он выслушает меня!

Пусть теперь он попробует, каково это быть бесплатным психоаналитиком!

Вы скажете, у него не получится! Еще как получается! Я говорю-говорю-говорю, а он слушает, слушает, слушает!

Вот уже начали ломать запертую дверь! Мой начальник сидит, вытянувшись в кресле. Наконец-то он угомонился. В руках у меня нож, который я принес с кухни. Нож перепачкан тортом, который по случаю дня рождения принесла одна из моих коллег. А еще нож перепачкан кровью. Рука начальника безжизненно свисает и по ней тоже течет кровь.

А я все говорю, говорю, говорю, а он все слушает, слушает, слушает… и мне становится легче, легче, легче!

Арифметические метаморфозы разницы в возрасте

Когда я увидел ее в первый раз, она была старше меня почти в три раза, но это я осознал позднее, выучившись арифметике и уяснив, что арифметика нужна не только для того, чтобы показывать родителям отметки в дневнике.

Как оказалось, она жила в соседнем дворе с матерью, воспитательницей моего детского сада, и забежала к матери как раз в тот момент, когда я с упоением раскачивался на деревянной лошадке.

Увидев ее, я сначала обомлел и несколько мгновений раскачивался по инерции, а потом так взбрыкнул, решив тем самым показать свою кавалерийскую удаль, что перекувыркнулся через голову, и мой оглушительный рев потряс всю округу.

Не знаю, добился ли я того, чего требовал мой инстинкт, но она хлопотала вокруг меня, лежащего и вопящего на полу, вместе с набежавшим персоналом детского сада.

В результате я заработал большую шишку, но, как выяснилось впоследствии, она, так же как и я, запомнила этот случай на всю жизнь.

Кстати, первым, кто не только подметил, но и озвучил эту колоссальную, по его словам, разницу в возрасте, был мой отец. Когда моя мать рассказала ему о происшествии, он тут же понял причину всей этой кутерьмы, внимательно посмотрел на меня и произнес, весело подмигнув моей матери: «А вы, молодой человек, для своих пяти лет на редкость любвеобильны!» Так он, как я понял впоследствии, на свой лад перефразировал слова дядюшки Барри Линдона из романа Уильяма Теккерея.

Через несколько лет я учился в средней школе. Мальчики носили тогда серую мешковатую форму, а девочки коричневые платья с черными, а по праздничным дням, белыми фартуками.

На улице была эпоха мини юбок. Что это было за время! Не знаю, с чего это Пушкин взял:

.«……. только вряд

Найдете вы в России целой

Три пары стройных женских ног».

Ведь в его время женщины носили длинные платья и, скорее всего, Александру Сергеевичу просто фатально не везло.

И она тоже носила мини…!

И я следил за нею, вернее, выслеживал ее.

В школе и во дворе меня высмеивали, а мне было все равно!

«Надо же!, – сказал по этому поводу мой отец, – этот Ромео из третьего класса влюблен в женщину в два раза старше его! Лучше всего для тебя было бы, – продолжил он, – если бы твоя будущая жена еще не родилась».

Из всего сказанного моим отцом я принял во внимание только одно: соотношение в возрасте между мною и ею резко сократилось.

Она встречалась с неким худощавым молодым человеком с густой черной шевелюрой и в очках.

Я бешено ревновал, преследуя их, как тень, и подглядывал, как они целуются. Потом она вышла замуж и уехала к нему на другой конец города.

1/3

Прошло лет десять. Я сам стал высоким, стройным спортивным молодым человеком. Учился на физмате, увлекался шахматами, игрой на гитаре, поэзией и сильно нравился девушкам.

Был этаким «физиком и лириком» в одном флаконе.

Я снова встретил ее, когда она уже была разведена и вместе с сыном вернулась жить к матери.

Я хорошо помню тот теплый летний вечер. Сын ее, как выяснилось потом, уехал в Артек, а мать осталась дежурить в ночной смене в детском саду.

Пошел сильный дождь, и я, запыхавшись, влетел в свой подъезд и там увидел ее. Она забежала туда, не успев добежать до своего подъезда.

Горела лампочка, и я увидел в ее волосах сверкнувшую паутинку дождевых капель. А еще я увидел в ее потемневших зрачках свое отражение. А может, мне это все показалось…

Наши отношения были бурными, но длились недолго.

Соседки, и мои, и ее, осуждали нас. Такое уж было время! Моя мать была в ужасе.

А отец изрек в своей обычной манере: «Ну и что! Она ведь старше его всего лишь на треть!»

«Сын влюбился в женщину бальзаковского возраста, – добавил он, – и стал напевать себе под нос песенку на слова Сельвинского: «Бальзак воспел тридцатилетнюю, а я бы женщину под сорок!»

Все это было сказано в присутствии соседа, с которым отец в тот момент пил пиво, и сосед тут же рассказал по этому случаю анекдот: «Один коллега по работе спросил другого: «а вы каких женщин любите?» «Я? – ответил тот, – бальзаковского возраста!» «Да что вы, батенька, Бальзак-то умер двести лет тому назад!»

Через месяц из пионерлагеря вернулся ее сын, и она твердо сказала, расставаясь со мной, точь-в-точь повторив слова Брет из романа Хемингуэя «И восходит солнце!»: «Не хочу я быть такой дрянью, которая занимается тем, что губит мальчишек».

Вскоре я узнал, что за ней ухаживает какой-то солидный мужчина, значительно старше ее, сотрудник МИДа. Потом они поженились и уехали, кажется, в Монголию зарабатывать на новую квартиру и «Волгу».

С тех пор я начал курить.

1/4

Я женился, развелся: слава богу, обошлось без детей и лишних переживаний. Преподавал в вузе математику. Получил комнату. Жил холостяцкой, богемной жизнью. Играл на гитаре. Ходил в турпоходы. Встречался с женщинами.

Потом началась перестройка. Потом ваучеризация и приватизация. Я бросил преподавание, устроился в коммерческую фирму, что-то там покупал и продавал. Иногда сидел без денег. Иногда хорошо зарабатывал. Будучи не обременен семейными обязательствами, жил легко и свободно, пока опять не женился.

И вдруг снова встретил ее!

Она работала топ-менеджером в крупной компании, куда, благодаря своим связям, ее устроил муж.

Сначала была деловая встреча, потом корпоративная вечеринка, а потом наша страсть разгорелась, как сухой валежник.

Ее муж давно уже не справлялся со своими мужскими обязанностями, а я с удовольствием отметил про себя, что она старше меня всего лишь на четверть, и никому нет дела до нашей разницы в возрасте.

К сожалению, добром это не кончилось.

Ее муж догадался о наших встречах. Моя жена тоже. И у меня, и у нее начались скандалы со сценами. И нам пришлось снова расстаться….

– «» – -«» – -«» —

Сегодня про меня можно сказать словами Робинзона Крузо: «я попал на этот остров еще совсем молодым человеком, а сейчас я уже зрелый, вернее, пожилой мужчина».

Я живу со своей женой, которая, как и советовал мой отец, родилась, когда мне было двенадцать лет, а по ночам тоскую о той, возрастное соотношение с которой сокращается с каждым годом.

Может быть, когда-нибудь наступит час, и мы станем окончательно свободными… и в первую очередь от разницы в возрасте.

И в один теплый осенний вечер мы побредем рука об руку по аллее какого-нибудь старого парка, два старичка, бережно поддерживающие друг друга….

Любовь втроем

Шесть секунд на нее смотрел. И вот – страсть! Обрушилась на меня соленою волною. Сбила. Закрутила.

Ах, страсть, страсть! Увидел ее в первый раз и вот тебе на: «Вознесся выше ОН главою непокорной Александрийского столпа!». Спасибо, железная молния на джинсах не подвела. Выдержала!

А на вид она была стервочка! Этакий ветерочек. Виконтесочка!

«А у тебя ладони светятся,

А ты свободна и никчемна!»

И не мной одним крутила. Сегодня мной, а завтра им. И наоборот. Но это все потом.

Сначала ожидание у подъезда. Притоптывание на морозе. «Надо меньше пить! Надо меньше пить!» – ну, вы сами знаете!

Выходила из подъезда. Я срывал газету с букета из роз. А она на мой преданно-собачий взгляд: «Да ведь я тебя все равно не люблю!»

Психовал. Кидался розами в сугроб. Там они и гибли.

Подымал глаза к небу. Клялся, что в последний раз! Ни ногой, ни рукой, ни языком. Ничем иным и никак! Никогда!

Но она появлялась снова. Улыбалась. Томно растягивала слова: «А ты что меня бо-о-о-льше не лю-ю-ю-бишь? Да-а-а?»

Виконтесочка! Ветерочек!

Да и что в ней было такого? А ведь было! Шесть секунд было, когда я на нее смотрел в первый раз. А потом и пошло, и поехало. По Фрейду. Наука-то она штука тонкая! Не мой «александрийский столп»!

А потом я смотрел на нее, как кролик на удавочку. Виконтесочка! Ветерочек! Удавочка! Баттерфляечка!

А ведь ни разу не дала! Динамила! В подъезде, да! Целовались! В квартиру поднимались! В прихожей норковую шубку с нее снимал. Мною купленную! Всю такую теплую. Воздушную. Абсурдно пахнувшую с мороза запахами далеких гавайских островов! «А дальше?» – спросите вы. А дальше она ставила на полочку только что подаренные «Живанши» и ручкой так меня легонько к двери в грудь подталкивала: «Не сейчас, мой милый! Еще рано! Сейчас не могу! Извини! Никак не могу! Чуть позже, солнце мое!»

Я бледнел, я краснел! Металлическая молния на ширинке еле справлялась с обязанностями! Но что-то меня останавливало. Знаю что. Любовь! Шесть секунд! И я уходил покорно.

А у нее не было этих шести секунд по Фрейду, ничего у нее ко мне вообще не было!

Ни разу так и не дала! Даже когда в Италию ее возил, жили в разных номерах! Ну, не тряпка ли я?

Виконтесочка! Удавочка! Баттерфляечка! Ветерочек! Отравочка! Девочка моя ненаглядная! Птичка моя поднебесная! Сучка!

А потом как-то стою у подъезда. Смотрю. Еще один с розами. Сердце екнуло! Нехорошо так!

Подождал с минуту и за ним! Кнопки лифта были как

глаза у ментов. Как доехал, не помню. Выхожу. Дверь в ее квартиру открыта. И она с букетом роз в руке. Выталкивает его: «Не сейчас, мой милый! Солнце мое! Потом! Потом!».

Он повернулся на шум лифта. Увидел меня и мои розы. Переглянулись мы. И вдруг, не сговариваясь, ринулись оба в ее квартиру!

Не помню, как срывали с нее одежду! Не помню, вырывалась она или нет! Кричала или нет! Этого я не помню! Но сделали мы с ней все, что захотели!

А потом оба выскочили, напяливая на себя на ходу шмотки. И почему-то каждый со своим букетом роз.

И кинули их на снег умирать! И больше не возвращались! Ни я, ни он, насколько я знаю.

Darmowy fragment się skończył.