Czytaj książkę: «Сказка о смерти и нежности»
Мир жесток. И непонятен.
А глаза – так часто – лгут.
Этот вечер мне приятен.
И приятен мой маршрут.
А глаза, что часто лгали.
В невозвратности теперь.
В сонме – ветряной – печали.
В списке – ветряных – потерь…
От Автора
Является ли эта запутанная и местами кровавая история – фантастикой «в чистом виде»? Так сказать, на сто процентов?
Нет, конечно же.
В «Бабушкином» парке и сегодня продолжают искать клад легендарных князей Черновых. Идёшь по аллее, глядь, а на газоне появилась свежая яма, которой вчера ещё не было. Сворачиваешь на другую аллею – опять следы недавних раскопок. И парковый ночной сторож уверяет, что это – дело рук неких «арендаторов» с «Пролетарского завода», мол: – «Им уже на пять месяцев зарплату задерживают. Вот, бедолаги – от полной безысходности – и ударились в кладоискательство. И, что характерно, особы женского пола, в основном, копают: и совсем ещё молоденькие, и не очень. Эстетки доморощенные и мартышки мечтательные…».
Так что, дамы и господа, всё ещё впереди…
Автор
Миттельшпиль, середина Игры
– Ночью Пушениг (спать его определили в просторном чулане на первом этаже, под скрипучей деревянной лестницей), проснулся от тихого, но настойчивого стука в дверную филёнку, – продолжила свой рассказ Инга. – За дверью стояла Аннушка, которая жестами пригласила следовать за ней. На улице властвовала светлая ночь – это круглая жёлто-янтарная Луна и несколько миллионов ярких осенних звёздочек старались вовсю. Алекс и его юная провожатая подошли к высокому длинному сараю и остановились возле тёмной входной двери. «План у нас такой», – торопливо зашептала девушка. – «Отворяем дверь, входим и крадёмся – тихо-тихо – направо. Возьмите, маркиз, мою ладонь в свою. Буду вас вести, чтобы случайно не споткнулись в темноте обо что-нибудь… Куда и зачем мы идём? Хочу вам кое-что показать. Вернее, кое-кого… Ох, как ошибается мудрый и непогрешимый ребе Янкэлэ. Как же фатально ошибается. Настоящая Любовь, она сильнее даже древней и всесильной Каббалы…». В сарае пахло ароматным цветочным сеном и свежими берёзовыми опилками. Они осторожно двинулись в правую сторону, откуда доносились отголоски какого-то оживлённого разговора. Маленькая и узкая девичья ладошка, помещённая в ладонь Алекса, была суха, нежна и горяча. «Отголоски разговора?», – мысленно хмыкнул Пушениг. – «Скорее, уж, среднестатистического любовного воркования… Неужели, Аннушка – извращенка и любительница групповых оргий? Нет-нет, тут, пожалуй, что-то совсем другое… Ага, впереди замаячила светло-жёлтая короткая полоска. Это же узкая щель в стене. Сейчас посмотрим – что за ней…». За бревенчатой стеной, в призрачном свете масляного фонаря, установленного на торце толстого берёзового чурбака, обнаружилась тесная квадратная комната с грубым широким топчаном, на котором разместились полуобнажённые големы. Глиняные «человечки» нежно-нежно перешептывались между собой – так, ничего особенного и эксклюзивного, обычно-обыкновенная любовная чепуха, ненесущая чёткой смысловой нагрузки: – «Зайка, птичка, рыбка…». Причём, на нормальном человеческом языке перешептывались, безо всяких и всяческих нечленораздельных «бульканий». А ещё големы – в перерывах между бесконечно-нежным воркованием – умело целовались, отчаянно лапали друг друга глиняными ладошками по пикантным частям бронзово-коричневых тел и страстно мычали… Через некоторое время Готфрид захотел большего. Но женщина-голем была категорически против, мол: – «Не могу я здесь, в жилище человеческом. Не могу, и всё тут. Запахи противные. Аура чужая… Вот, когда сбежим из этого вонючего и негостеприимного гетто, тогда. Причём, сколько угодно. Хоть двадцать раз на дню. Хоть тридцать пять…». «Ну, что ты, Герда, как маленькая?», – огорчённо бубнил Готфрид. – «Что ещё за дурацкие комплексы? Наплюй, милая, на них. Наплюй и разотри. Чай, не убудет с тебя, красотка писаная и недотрога стеснительная. Ну, позволь…». Но его глиняная подружка была непреклонна, мол: – «Только тогда, когда обоснуемся в каком-нибудь диком уголке Восточных Карпат. Главное, чтобы в абсолютно безлюдном уголке…». Вот, и вся история…
– Как это – вся? – аккуратно управляясь с автомобильной баранкой, возмутился Иван. – Что это за история такая – без концовки? Нет-нет, изволь завершить.
– Хорошо, слушай, тонкий и капризный ценитель романтических повествований, – длинно и непонятно вздохнула Мышка. – Из письменных воспоминаний благородного маркиза Алекса Пушенига следует, что через сутки с небольшим – после его прибытия в гетто – Готфрид и Гертруда, тайно завладев конной повозкой и убив двух стражников, ударились в побег. Ребе Янкэлэ Йехуде Бен Борхиню организовал погоню. Вблизи крохотной моравской деревушки, уже совсем недалеко от светло-сиреневых предгорий Восточных Карпат, беглецов настигли. А после этого – за непослушание и коварство – разбили кузнечными молотами их глиняные тела и головы на мелкие части…
Пролог
Он стоял возле бокового входа в административный заводской корпус и курил.
«Нет, не так», – мысленно поправила себя Инга. – «Всё гораздо интереснее… Мужчина средних лет, стоящий под окнами «Службы режима» завода, действительно, курит. Но, вот, он сам… Какой? Высокий, сухощавый и жилистый. А ещё небрежный, уверенный в себе и, скорее всего, свободолюбивый до жути: в пальцах ладони одной руки зажата дымящаяся сигарета, ладонь другой спрятана в боковом кармане чёрных брюк, подошва правого остроносого ботинка размеренно (в такт какой-то мелодии?), постукивает по бетонной плите… Ага, заводской двор – несуетливо и по-деловому – осматривает. И по нашим окнам взглядом мазнул… Докурил сигарету почти до фильтра и отправил окурок в бетонную урну. Небрежным щелчком отправил, практически не целясь. И попал, хотя до урны было метров семь-восемь. Ловкий, ничего не скажешь… На кого он похож, этот самоуверенный и небрежный тип? Трудно сказать. Наверное, на благородного идальго, странствующего – долгие-долгие годы – сугубо по идейным соображениям. Или же на вольного пирата, сошедшего на берег с визитом вежливости…».
«Судя по всему, «Пролетарий» сегодня переживает далеко не лучшие дни», – пробежавшись взглядом по заводскому двору, решил Иван. – «Кучи ржавого железа сложены возле таких же ржавых рельсов. Проходы между производственными корпусами заросли лопухами, репейником и прочими сорняками. Да и относительно тихо вокруг, только в «девятом» цеху жалостливо гудит какой-то одинокий станок. Знать, срочных заказов нет… Ага, в окне второго этажа – здания напротив – наблюдается девушка. Уточняю, тоненькая и славная девушка – с милой рыженькой чёлкой… Познакомиться? В обязательном порядке. Но только завтра, так как сегодняшний день полностью расписан, то бишь, будет посвящён приёму текущих дел и вхождению в должность…».
Глава первая
Лишь – «добрый вечер»
Утреннюю планёрку Иван, благодаря подробным инструкциям Васильева, провёл в деловом и спокойном режиме: высказал свои пожелания работникам трёх «людских» и двух «грузовых» проходных, поставил чёткие задачи перед патрульными, отдельно пропесочил легкомысленных сотрудниц «бюро пропусков» и доходчиво ответил на вопросы подчинённых (в основном, о сроках выплаты положенной квартальной премии). Уложился, короче говоря, в запланированные тридцать минут. Уложился и, разогнав народ по объектам, поменял одну из двух табличек на входной двери в кабинет. То есть, верхнюю, с надписью – «Начальник Службы режима», оставил на прежнем месте. А нижнюю (с ФИО прежнего хозяина кабинета), заменил на новую, мол: – «Иван Васильевич Федосеев». После этого он перекурил, дополнительно начистил обувной щёткой ботинки и, критически оглядев собственную физиономию в настенном зеркале, отправился к зданию «напротив», помещения которого сдавались в аренду самым различным коммерческим организациям.
Иван вошёл в крайний подъезд, поднялся по скучной бетонной лестнице на второй этаж и остановился перед нужной – по его расчётам – двери, рядом с которой на стене был закреплён плотный лист картона с надписью: – «ОАО «ДорНии». Санкт-Петербургский филиал».
«Наверное, дороги проектируют», – подумалось. – «И это, безусловно, хорошо. В том плане, что гораздо благородней, чем всякие там «купи-продай». На мой частный вкус, естественно…».
Он надавил подушечкой указательного пальца на приметную ярко-алую кнопку, вмонтированную в дверной косяк.
Через минуту дверь приоткрылась, и смазливая блондинка в коротком летнем платье манерно поинтересовалась, мол: – «Кто? Зачем? Почему? И что надо?».
Иван отрекомендовался.
– Новый начальник заводской «Службы режима»? Вместо уволившегося Дмитрия Васильева? – удивилась блондинка. – Ах, да. Димка же что-то такое говорил – про своего давнего сослуживца, который ужасно разбогател и настойчиво переманивал в свою юридическую компанию… А я – Леночка. Секретарь нашего директора.
– Очень приятно познакомиться… Я могу с ним переговорить?
– С кем – с ним?
– С вашим директором, – уточнил Иван.
– С нею. У нас, знаете ли, директриса… Нет, не можете. Северина Яновна сейчас в отъезде. По делам.
– Тем не менее, хотелось бы посетить ваш офис и лично ознакомиться с тем, как соблюдаются некоторые важные положения, прописанные в договоре аренды. В частности, касаемо противопожарной безопасности. Да и с сотрудниками вашего филиала было бы нелишним пообщаться. Для лучшего, так сказать, понимания текущей обстановки.
– Хорошо, проходите, – недовольно поморщилась сексапильная Леночка. – Покажу вам, так и быть, огнетушители. Шагайте за мной…э-э-э…
– Иван Васильевич.
– Постараюсь запомнить… Вон – под щитом с материалами старого проекта – два огнетушителя стоят. Красненькие такие. В столовой (там некоторые деятели обеды, принесённые с собой, разогревают в микроволновке), ещё один имеется. Также в архиве и в директорском кабинете… А это – пульт противопожарной сигнализации. Зелёненькие лампочки подмигивают. Видите? Значит, работает… С сотрудниками хотите пообщаться? Не густо у нас с этим. Всего-то четырнадцать человек, трое из которых сейчас находятся в плановых отпусках, а ещё трое отъехали на действующий объект, в Усть-Лугу.
– Четырнадцать? – искренне удивился Федосеев. – Почему же так мало? Для такого просторного помещения, я имею в виду?
– Ещё год назад здесь работало девяносто пять сотрудников и сотрудниц. А теперь лишь четырнадцать осталось… Куда остальные подевались? Кого-то сократили. Кто-то сам уволился. Финансовый системный кризис (как любит выражаться наша директриса), спровоцированный «западными» экономическими санкциями. А ещё некоторые говорят, что целая уйма денег ушла на Крым и на Олимпиаду в Сочи. Что-то там ещё. Вот, отечественная дорожная отрасль и загибается: новых-то проектов практически нет, так, сплошные «крохи и слёзы» – по сравнению с прежними «тучными» годами… Значится так. В Дорожном отделе сидят двое молодых людей. Наверняка, в «танчики» играют. Бухгалтерша, как и полагается, в бухгалтерии. Ещё двое – в Отделе продаж и маркетинга: бабушка «Божий одуванчик» внукам носки шерстяные вяжет, а старичок всё по «клаве» пальцами корявыми стучит, типа – очередной роман для «Самиздата» ваяет. По табличкам на дверях сориентируетесь. А я к себе пошла, к телефону: вдруг, кто из Центрального московского офиса позвонит…
– Подождите, Леночка. Нестыковка имеет место быть.
– Какая же?
– Арифметическая. Вы сказали, что вас – четырнадцать. Минус трое отпускников. Минус трое на объекте. Минус вы с директрисой. Шестеро получается, однако.
– Ах, да, – состроила брезгливую гримасу блондинка. – Ещё одна есть – сотрудница… В самом торце расположен кабинет Мостового отдела, – небрежно махнула рукой направо по коридору. – Там она и сидит: скромница и задавака. Только эта «рабочая лошадка» очень не любит, когда её от трудов праведных отвлекают. Всё чего-то там считает и чертит в Автокаде1, хотя её об этом никто и не просит. Типа – на далёкую и туманную перспективу. Всё, я побежала, Иван…э-э-э…
– Иван Васильевич.
– Вот-вот. Всего вам хорошего…
Естественно, что Федосеев тут же, не теряя времени на всякую ерунду, отправился в Мостовой отдел: подошёл к нужной двери и вежливо постучался – костяшками пальцев правой руки – в светло-бежевую дверную филёнку.
Тишина.
Ещё, выждав секунд десять-двенадцать, постучал.
Вновь – тишина.
– Ладно, проявим упорство, – пробормотал под нос Иван. – Без него, как известно, и удачи не бывает…
Плавно приоткрыв дверь, он вошёл в кабинет. Вернее, в достаточно просторное помещение, заставленное высокими стеллажами с разноцветными картонными папками, разномастными шкафами и письменными столами с компьютерными мониторами. Столов было ровно десять штук, но только самый дальний из них, стоявший напротив широкого окна, был занят.
«Это, слава Богу, она – та рыжеволосая стройная барышня», – мысленно обрадовался Федосеев. – «Лет, наверное, двадцать шесть-семь, одета в потёртые светло-голубые джинсы и стильную тёмно-сиреневую футболку с ярко-алым профилем Эрнесто Че Гевары на левом плече. На голове закреплены маленькие чёрные наушники. Сидит на стареньком офисном кресле «с колёсиками», увлечённо вглядывается в картинку на мониторе и активно бегает длинными пальчиками по компьютерным клавишам.
Он подошёл к письменному столу и повторно обрадовался: обручального кольца – на безымянном пальце правой руки – у рыжеволосой сотрудницы Мостового отдела не было.
– Кха-кха! – громко откашлялся Иван.
– Что такое? – сдёрнув с головы наушники, рассердилась девушка. – Я же, кажется, просила – не беспокоить меня во время творческого процесса, – а обернувшись, удивлённо выдохнула: – Это вы?
– Кто – собственно – я?
– Снайпер, умеющий отправлять окурки в урну с семи-восьми метров. Причём, даже не прицеливаясь.
– Это да, умею… Меня, кстати, Иваном зовут.
– Инга.
– Очень приятно. Здравствуйте, Инга.
– Доброго вечера, Иван.
– Не понял, – нахмурился Федосеев. – Сейчас, ведь, только без пяти десять утра.
– Ну, не могу я говорить – «доброе утро», – грустно улыбнулась рыжеволосая девушка. – Извините.
– Почему – не можете?
– Утром надо ехать на эту гнусную и отвратную работу. С Души, честно говоря, воротит, а еду… И «добрый день» говорить не могу. По той же самой причине, так как днём здесь приходится сидеть. А вечера, они по-настоящему добрые: работа-то вечером заканчивается.
– Ничего не понимаю, – признался Иван. – Я же видел, с каким нескрываемым удовольствием – всего-то минуту назад – вы занимались…э-э-э, творческим процессом.
– Так то – творческим… Сейчас никакой работы для мостовиков в нашем филиале нет. А жаль. Да и не предвидится. Вот, я и проектирую – «Мост моей мечты». Чисто для Души. Ну, и как задел на Будущее, которого, очень возможно, может и не быть. Для нашего филиала не быть, я имею в виду. Этим Мостом, кстати, я и дома могла бы преспокойно заниматься, не тратя времени на дорогу – туда и обратно… А вы кто, Иван?
– Новый начальник заводской «Службы режима».
– Дмитрий Сергеевич, всё же, уволился? Понятно… Значит, вы, – прозорливо прищурилась Инга, – из отставных военных?
– Не угадали. Из моряков торгового флота. Почти десять лет отходил по многим морям и океанам нашей древней планеты: сперва в должности штурмана, а потом и в качестве помощника капитана.
– Почему же, если не секрет, сошли на берег? Море разонравилось? Или же мировой финансовый кризис всему виной?
– По состоянию здоровья, – помолчав несколько секунд, признался Федосеев. – Подрался, понимаете, в Антверпене с тремя здоровенными голландцами. В том смысле, что в местном баре, во время краткой стоянки нашего судна. Победил, понятное дело, в конечном итоге. Но один из противников умудрился-таки вмазать мне по носу. Причём, очень сильно и качественно вмазать, сломав какую-то очень важную носовую перегородку. Без неё же, как потом выяснилось, всё совсем плохо: на свежем морском ветру из носа льются такие сопли – только жестяные вёдра, извините за пикантные подробности, успевай подставлять… А зачем, спрашивается, нашему прославленному и легендарному российскому флоту сдались сопливые мореходы? Позорный нонсенс, однако, получается. Шучу, понятное дело…
– Я так и поняла. Продолжайте.
– Слушаюсь, прекрасная сеньорита… Тем не менее, был однозначно списан на берег по состоянию здоровья. Там-то и выяснилось, что операция «по эффективному восстановлению» носовой перегородки – мероприятие, априори, очень дорогое. А откуда у вольного и безалаберного моряка – серьёзные деньги? Вот-вот, согласен. Смешной вопрос… Осел в Калининграде, где у меня наличествует масса верных и проверенных друзей-приятелей. Устроился – с их помощью – на работу в тамошний Уголовный розыск. Отработал полтора года в должности инспектора. То бишь, оперативника. Случайно «оттоптал мозоль» одному криминальному бизнесмену, который, к тому же, являлся местным депутатом. Стали, понятное дело, старательно вытеснять из славных и непогрешимых Рядов. Тут-то я случайно и узнал – об этой вакансии на заводе «Пролетарий». Да и матушка с отцом (я же питерский, двести пятую купчинскую школу заканчивал), давно уже звали назад. Вот и вернулся в родные Пенаты. Доклад закончен.
– Инспектор уголовного розыска? – задумчиво протянула девушка. – Хм. Интересно…
– Что, есть какие-то проблемы…м-м-м, в детективной области? Могу реально помочь. Обращайтесь.
– Мы же с вами только пять-шесть минут как знакомы… Впрочем, я подумаю.
– Предлагаю – срочно углубить и расширить это наше знакомство, – широко и белозубо улыбнулся Иван. – Может, пообедаем вместе? Ну, и поболтаем – о всяком и разном?
– Извините, но с обедом ничего не получится.
– Почему?
– Не надо так обиженно хмуриться, – посоветовала Инга. – Я же не отказалась – продолжить знакомство. Просто наш совместный обед невозможен. По крайней мере, сегодня. Во-первых, обеденный перерыв у заводчан начинается на полчаса раньше, чем в нашей шараге. А, во-вторых, мне ваша заводская столовая не по карману: у нас зарплату регулярно задерживают на четыре месяца, поэтому я обеды ношу из дома, в пластиковых контейнерах, так гораздо дешевле получается.
– Опять ничего не понимаю…
– Это, извините, в каком же смысле?
– В самом наипростейшем, – неодобрительно покачал головой Федосеев. – Во-первых, работа в этом «ДорНии» вам противна. Во-вторых, регулярно задерживают заработную плату, причём, аж на четыре месяца… Почему же не поискать новое место работы? Более перспективное и доходное? Или же это не представляется возможным – в свете нынешнего системного кризиса, охватившего всю российскую дорожную отрасль?
– Отчего же – невозможно? – горделиво встрепенулась девушка. – Я являюсь достаточно квалифицированным «мостовиком» и, уверяю вас, устроилась бы в приличное место. Если, конечно, занялась бы этим вопросом всерьёз. Просто…
– Да-да?
– Просто моё природное любопытство всему виной. Существует – в пределах нашего филиала – одна загадочная тайна, которую мне очень хочется разгадать. Ну, очень-очень-очень. До острых желудочных колик, образно выражаясь… Давайте, Иван, встретимся после работы возле «третьей» заводской проходной? Погуляем немного, и я вам всё расскажу. Согласны?
– Безусловно и с удовольствием.
– Только вам придётся немного подождать. У заводчан рабочий день заканчивается на полчаса раньше.
– Не вопрос, подожду… Может, уже перейдём на «ты»?
– Вот, когда встретимся после работы – тогда и перейдём…
Иван выехал в положенное время (на подержанном тёмно-сером «Опеле»), с территории завода «Пролетарий», тихонько бормоча под нос:
– Ресницы глаз таинственно дрожат. И вслед дрожит им сердце – одиноко. Нас ждёт – всегда – Прекрасное Далёко. Ресницы глаз – таинственно – дрожат… Неужели я влюбился? Причём, всерьёз и по полной программе? Неисповедимы Пути твои, Господи…
Он доехал до станции метро «Ломоносовская», купил там – в цветочном павильоне – букет из пяти алых роз, вернулся обратно к заводу, припарковался возле «третьей» проходной, расположенной в Железнодорожном проезде, вылез из машины и закурил.
Стоял на тротуаре рядом с металлическим забором, за которым таинственно шумели деревья старого парка, курил, сжимая в ладони другой руки букет, и размышлял: – «Странная такая встреча. Пообщался с девушкой минут двенадцать, не больше. С совершенно обыкновенной девушкой – худенькой, невысокой, курносой, с целой россыпью рыженьких веснушек на лице. А сердце до сих пор бьётся в учащённом режиме. Может, во всём виноваты её глаза: небесно-голубые, пронзительные, внимательные и очень-очень умненькие? И невероятно-пушистые ресницы? Может… Странная встреча? Скорее, уж, просто судьбоносная…».
Неожиданно за его спиной – с территории парка – раздался-долетел протяжный вой: низкий, тоскливый и утробный. А ещё – полный нечеловеческой тоски и лютой ненависти…
