Czytaj książkę: «Александр Невский»

© Богданов А.П., 2019

© ООО «Издательство «Вече», 2019

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2019

Сайт издательства www.veche.ru

Введение

Святого князя Александра Ярославича, получившего за победу над шведами прозвище Невский, знает каждый россиянин. Все узнавали о нём в школьных учебниках, большинство сопереживало подвигам князя в выдающемся фильме Сергея Эйзенштейна, многие читали о нём или смотрели научно-популярные передачи, немало православных прочло или слышало в церкви его житие.

Всего этого недостаточно, чтобы действительно понять глубину личности и оценить величие подвига Александра – героя много более возвышенного и масштабного, чем его македонский тёзка. Александр Невский, в отличие от Александра Македонского, ничего не завоевал и не разрушил – он спас и сохранил: Русь, православную веру и саму русскую цивилизацию, благодаря которой до сей поры стоит мир.

По прошествии восьми веков, когда наша цивилизация и связуемое ею человечество вновь находятся под угрозой фанатичных крестоносцев, можно оценить подвиг мужа, не только положившего душу свою за Русь, но реально спасшего её своими единоличными, часто непопулярными и даже в глазах историков спорными решениями.

А вот понять Александра действительно нелегко. В русских и иностранных исторических источниках о нём сохранились буквально крохи – в сумме их едва ли наберётся десяток страниц. Это с грустью констатировал замечательный историк В.Т. Пашуто, написавший о князе самую емкую на сегодняшний день книгу в серии «Жизнь замечательных людей» – всего лишь на 160 страниц, включающих, помимо фактов, многочисленные рассуждения…

Немногим более наберётся об Александре и специальных научных исследований, широкому читателю практически недоступных. А вовсе популярную, как правило, публицистически заточенную литературу о Невском я даже не беру в расчёт – ни мне, профессиональному историку, ни любому самостоятельно мыслящему человеку не интересны пустопорожние охи и вздохи или довольно наглые, когда речь идёт о великом политике и канонизированном святом, уничижительные оценки личности и деяний князя.

Само сочетание: «святой» и «политик» – невольно вызывает настороженность, особенно у специалиста по политической истории России и Древней Руси, десятилетиями изучающего её довольно тёмную подноготную. Я взялся за эту книгу, когда понял не только необходимость серьёзного и при этом доступного широкому читателю исследования жизни Александра Невского, но и возможность получить в результате ясное понимание его подвига.

Для этого нужно одно: используя подлинные, каждый раз тщательно проверенные на достоверность исторические источники, раскрыть обстоятельства жизни Александра Ярославича настолько чётко и детально, чтобы каждый, читающий эту книгу, мог поставить себя на место её героя, «примерить» к себе тяжесть решаемых им проблем и испытать, в меру остроты личного восприятия, трагедию человека, жертвующего всем, включая душу, для спасения Святой Руси.

Ведь Александр, в отличие от нас, потомков, не знал, что именно его династия объединит и восстановит Русь, что избранный им тернистый путь приведёт к торжеству России, её культуры и православия, что именно его страна станет гарантом мира и спасения человечества от жестокой тирании на многие грядущие столетия. Выступая против родного брата, боевых товарищей и даже собственного народа, отвергая предложения о помощи с Запада и ведя Русь в покорность Орде, князь руководствовался лишь одним: верой в конечную победу на избранном им ужасном и кровавом пути к спасению страны.

Это был не сравнительно лёгкий и светлый путь мученика, с искренней верой в Спасение жертвующего временной земной жизнью для уготованного ему Царствия Небесного. Александр – пусть сам читатель рассудит какими силами – часто шёл против того, что отвергали люди доброй совести, и брал на себя тяжкие грехи, рискуя быть навеки отвергнутым Богом и проклятым соотечественниками. Вместо того чтобы пожертвовать, как казалось многим в его время, малой толикой своей веры и присоединиться к католическому Западу, князь пошёл к язычникам. Вместо героического пути борьбы за независимость он предпринял не менее опасный (и, как оказалось, смертельный для него) путь в порабощение Орде, в котором он тогда, с очень немногими сторонниками, увидел путь к спасению.

Герои, ставшие на путь борьбы с Востоком, пали. Политики, надеявшиеся на помощь Запада, были обмануты и в итоге стёрты с лица истории. Бог бы с ними – на то и свобода воли, – но погибли люди, которых они взялись защищать, а наша цивилизация на богатейших и обширнейших землях Юго-Западной Руси была если не целиком уничтожена, то зверски искалечена западной нетерпимостью и варварством. Не только русская государственность, но и культура Киева, Галича, Волыни и многих других земель подверглись тотальному уничтожению, возродившись лишь много позже, в рамках Великой Российской державы, созданной наследниками Александра.

Князь, поставивший против зловеще надвигавшегося с Запада католического креста свой меч, спас не просто Русь и Русское православие. Даже непатриотичный и неверующий человек способен понять, какое значение имело сохранение русской государственности и цивилизации, благодаря которым живёт и процветает современное человечество.

Памятник Александру Невскому в Переславле-Залесском

И крайние европоцентристы признают, что спасённая Александром Невским Русь закрыла собой Западную и Центральную Европу от неодолимых, казалось, нашествий, вначале Орды, а затем Тимура. Враги России не могут отрицать того простого факта, что столь нелюбимая ими «страна медведей» избавила Европу от тирании Наполеона, а после него – Гитлера. Не могу умолчать и о событиях второй половины XX в., когда старушка Европа ничего не могла противопоставить ядерной дубинке и экономической экспансии США, кроме военной силы и нравственного влияния своей восточной половины, входящей в СССР или состоящей с ним в союзе.

Но европоцентризм, в сущности, смешное в своей ограниченности, хотя опасное в своих истоках и следствиях течение исторической и политической мысли. Уже во времена Александра Невского Западная цивилизация (выражаясь в духе английского исторического публициста Арнольда Дж. Тойнби), опираясь на убеждение, что «всяк не эллин – варвар», что вокруг неё – одни нелюди, взялась за порабощение «недочеловеков» в крестовых походах.

В век Александра звери в мантиях с крестами были отброшены в своё логово на крайней западной оконечности Евразии. Но два столетия спустя, оснастившись огнестрельным оружием и ещё больше уверившись в своей исключительности, новые крестоносцы вырвались на просторы морей, заполонив весь мир. Цивилизации и культуры стирались с лица земли, народы Америки, Австралии и островов были почти уничтожены, целые континенты обречены на прозябание в рабстве у «белых господ». И всё это объяснялось необходимостью «просвещения варваров», якобы лишённых свободы воли и неспособных управляться иначе, чем из-под палки европейцев…

Лишь на востоке Европы бесчеловечные враги людских цивилизаций видели светлый меч Александра, который крепко держали в руках его потомки. Лишь обтекая Россию и крадясь по морям, они могли нести своё варварство в Азию, в итоге не подвергнувшуюся культурному уничтожению. Во многом благодаря России цивилизации Китая, Индии, арабского мира смогли устоять. И, в конце концов, с нашей поддержкой народы Земли сбросили колониальное иго.

Сегодня именно Россия не даёт миру сползти в новую колониальную войну за ресурсы, которые, по западному мнению, нужно «освободить» от их «варварских» хозяев. И именно Русская цивилизация по праву занимает центральное место в гуманитарных коммуникациях, являясь образцом в отношениях между народами и культурами.

То, что с огромными потерями и нравственными муками защищал в XIII в. святой князь, принимая решение сохранить Русь, её веру и культуру в составе охватившей половину Евразии Монгольской империи, не подвергая эти великие ценности опасности уничтожения при союзе с Западом, – не только наше, но и мировое наследие.

Ведь, строго говоря, «толерантность», к воспитанию и насаждению которой на словах стремятся Западная Европа и США, – просто недоразвитое ощущение исконного, природного равенства всех людей, независимо от их происхождения и веры, взглядов и убеждений, присущее всем россиянам.

Сама мысль, что надо воспитывать «терпимость» к инородцам и иноверцам, вызывает жалость у россиян, исконно убеждённых в том, что перед Богом «нет ни эллина, ни иудея», что все люди созданы равными, все имеют свою волю, а всякий думающий иначе – либо глупец, либо злодей. Это убеждение диктует не только православная вера, но и сама русская культура.

Для нас вполне естественно читать в сочинении Афанасия Никитина, прошедшго ещё в XV в. Персию и Индию, что мусульманам «их вера годится», а индуистам – их. «Правую веру Бог ведает, – выражал мнение соотечественников тверской купец, – правая вера – Бога единого знать и имя его призывать на всяком месте чистом чистому».

Хоть языки и обычаи у всех народов разные, рассказывал русским людям Афанасий, народ везде добр, но живёт бедно и голодно, а князья и бояре всюду «весьма сильны и пышны» и притесняют простых людей. Православный купец горячо любит родину, но не в ущерб миру: «Русская земля да будет Богом хранима! На этом свете нет страны, такой, как она, хотя князья Русской земли – не братья друг другу. Пусть же устроится Русская земля устроенной, хотя правды мало в ней!»

До такого уровня «толерантности» спустя полтысячелетия уже поднялись отдельные светлые личности на Западе Европы и в США! Однако большинство западных публицистов всё ещё использует фразеологию терпимости для прикрытия наготы своих корыстных и высокомерных побуждений, адресованных внешнему миру.

Ведь любая личность или явление «вне» Запада воспринимается его обитателями исключительно с точки зрения соответствия их представлениям и требованиям (часто нелепым и даже возмутительным). Ни о каком праве на свободу воли, на своеобразие, тем более – на независимость от этих требований, не может идти и речи!

Лишь Русская цивилизация, ставшая после Александра Невского не просто европейской, но евразийской, служит сегодня прочным мостом между европейским сознанием и остальным многообразным миром. И именно она, в том числе и силой, заставляет Запад пытаться понять этот сложный, но всюду божественный мир.

Осознать, почему и каким образом Александр Ярославич Невский сделал свой выбор – политический и нравственный – в пользу сохранения русского самосознания и культуры от разрушительного подчинения «западным ценностям», могут помочь только конкретные факты истории его времени.

Никакие рассуждения, предвзятые идеи и культурные концепции не смогут заменить нам подлинной картины Руси и мира в XIII в., когда громада Азии всколыхнулась и стремительные волны кочевников чуть не смыли с карты мира островок Европы, но, разбившись о Русь, отхлынули, оставив нашу Родину в развалинах.

На этом пепелище, среди множества разнообразных героев и исторических персонажей, перед нами окажется один человек, который решит судьбу Руси и мира. Познакомимся же с ним!

Часть I. Истоки

Глава 1. Родители

В 1221 г., по расчётам историков – 13 мая¹, княгиня Ростислава Мстиславна родила в Переяславле второго сына – Александра Ярославича. О том, насколько трудно даётся изучение жизни святого князя, говорит то, что предметом споров стала не только дата его рождения, но даже личность матери! Одни историки полагали, что это Ростислава – дочь знаменитого политической мудростью и энергией князя Мстислава Мстиславича Удатного (то есть удачливого), другие писали о внучке рязанского князя Глеба Владимировича Феодосии Игоревне².

Сейчас принято считать, что христианское имя Феодосия носила всё-таки Ростислава, подобно тому как славный отец Александра, князь Ярослав Всеволодович, в крещении был назван Фёдором. И, таким образом, Ярослав не вступал в третий брак. Почему в третий? Да ведь первый раз один из многочисленных сыновей Всеволода Большое Гнездо женился в 13 лет – на половецкой хатуни, внучке знаменитого хана Кончака, знакомого всем по «Слову о полку Игореве», друга, союзника и врага князя Игоря Новгород-Северского. Второй – на Ростиславе Мстиславне. Феодосия Игоревна выходила бы третьей.

Вы скажете, что в 13 лет мальчику жениться было рановато? Однако в 12 лет князь Ярослав Переяславльский смог вести полк в походе отца на половцев, так что законно считался воином, «мужем». В те незамысловатые времена люди даже не догадывались, что можно посылать в бой мальчиков, не получивших прав взрослого мужчины. «Мужем» звали каждого, имеющего право носить оружие. Поход русских полков в Великую Степь, как обычно, закончился миром, а приз – половецкую княжну – получил самый юный его участник.

Шлем великого князя Ярослава Всеволодовича

В браке русского князя с половчанкой не было ничего необычного. Мамой Ярослава была осетинка, князья обширного рода Рюриковичей состояли в родстве чуть ли не со всеми правящими домами Европы, а половцы были не просто ближайшими соседями. Через них Русь держала контакт с высокой культурой Великой Степи, простиравшейся от Венгрии до Китая и Тихого океана. По количеству заимствований, сравнительно с группой кочевых и оседлых народов, составлявших культурно-экономическое пространство Степи, для Руси впереди была только Византия – не покорённая варварами часть Римской империи, прямая наследница культуры античного Средиземноморья.

Но в 1202 г., когда юный Ярослав в блистающем золочёном шлеме впервые скакал по главе полка в воинском походе на половцев, Византии уже наступал конец. Варварские орды крестоносцев выступили в набег, чтобы в 1204 г., вскоре после брака Ярослава с половчанкой, уничтожить Константинополь с большей частью накопленных в нём культурных ценностей. Почти вся европейская часть Византии, кроме Эпирского деспотата, была разорена, на её месте возникли полудикие королевства и герцогства, а православие силой заставили покориться папе римскому. Лишь клочок империи в Малой Азии с новой столицей в Никее сохранял культурную и религиозную преемственность с Византией. Никейский император и никейский православный патриарх сообща боролись против экспансии крестоносцев, чтобы после колоссальных усилий в 1261 г. вернуть в лоно культуры и Церкви испоганенный варварами Царьград.

Оплотом европейской культуры и православия, прямой наследницей античности оставалась лишь Русь. Но и её учла Римская курия в своих наивных, но крайне разрушительных и кровавых замыслах мирового господства. Всё в том же 1202 г., когда варварская орда втайне и исподтишка готовилась атаковать православие с юга (ведь на словах крестоносцы выступали союзниками Византии в борьбе с огромным мусульманским миром), менее сильное войско крестоносцев тихонько высадилось на берег и угнездилось в Прибалтике.

И сюда они на словах «пришли с миром». Да только католический епископ Альберт, едва появившись на берегу Рижского залива, зачем-то основал, с благословения папы римского, воинственный орден рыцарей меченосцев. Укрепившись в Риге, крестоносцы неумолимо и незаметно, как раковая опухоль, расползались по северо-западной границе Руси, прямо-таки исходя благожелательностью к русским князьям, которые могли одним походом стереть их в порошок. Даже в 1221 г., когда родился Александр, крестоносцы на севере продолжали обманывать Русь своим показным дружелюбием. Этим псам-рыцарям (их вдохновители, монахи-доминиканцы, сами называли себя «псами господними») Русь, в отличие от раздираемой усобицами Византии, казалась пока что не по зубам.

Впрочем, усобицы были в те времена всюду. Вся Европа, включая Русь и Византию, а также Северная Африка и вся Азия до самой Японии принадлежали дружинам воинов. Они во главе с князьями и стратегами, королями и деспотами, герцогами и боярами, ханами и сёгунами господствовали над мирным населением, навязывая ему свой суд и беря с него дань. Сравнительно мало чем владея, предводители могли содержать своих воинов за счёт поборов с подданного им населения и грабежа чужих земель. «Чужими» же считались земли, подданные другому предводителю воинов.

Постоянное состояние войны или подготовки к войне было главным, что поддерживало эту странную систему власти. Именно обещание защиты от набегов «чужих» воинов помогало собирать больше дани со «своих» земель. Ведь воинское сословие, удивительно единообразное по своей организации, составляло ничтожное меньшинство от запуганного военной угрозой населения Евразии и Северной Африки. Однако в отношениях между мирными жителями и воинами существовали нюансы, важные для понимания истории каждой страны и народа.

Восточная Европа в XIII в.

Одно дело было грабить и насиловать, завоевав чужой народ, и совсем другое – править единоплеменными подданными. В Западной Европе на землях Англии и Франции правили завоеватели: саксы и норманны – в землях англов и бриттов, франки и бургунды – в стране галлов. Но уже в христианской части Испании, помимо завоёванной франками Испанской марки (современная Каталония и Арагон), воины не смогли установить бесчеловечную диктатуру над единородным им населением. Такие же проблемы у них были и в Германии, где не только вольные города, но и крестьянские общины подчас вели себя весьма независимо от князей, графов и рыцарей. Осмотрительно вынуждены были обращаться с подданными военные власти в Дании, Швеции и Норвегии, в имевшей древнюю традицию соблюдения гражданских законов Византии, а особенно – на Руси.

Разумеется, русские князья, в X–XI вв. поделив страну между потомками одного рода, уже в начале XII в. постарались изобразить себя «пришельцами», призванными править Русью «из-за моря». Только они никак не могли договориться, кого считать «заморскими» предками – западных славян или скандинавов (эта неясность поздней родовой легенды в летописи по сей день даёт основу для спекуляций «норманистов» и «антинорманистов»). Увы – уже первая летопись, в которую, после переработки предыдущих сказаний, удалось внести легенду об общем предке князей Рюрике, была отчётливо общерусской, настаивала на единстве князей, страны и народа, сложившегося из племён славян и финно-угров.

И во времена Александра Невского, когда свои летописи велись во всех древнерусских княжествах (а их были десятки), каждый летописец, как бы он ни был настроен против других княжеств, считал своим долгом осудить раздоры князей, наносящие ущерб единству Руси. Сложилась парадоксальная ситуация. Князья не могли между собою не воевать. Половецкие ханы, венгерские и польские князья были им ближе, чем собственные подданные, и служили частыми союзниками в усобицах. Но все их действия, наносящие вред единству Руси, были предосудительны в самой княжеской среде!

А «отменить» идею единой Руси и сговориться между собой о других нравственных принципах было невозможно. Мораль, в том числе политическую, оберегала единая Русская православная церковь. Церковь представляла в своей иерархии выходцев из всех сословий страны: и князей, и бояр, и воинов, и купцов, и ремесленников, и свободных крестьян. Почти не вмешиваясь в текущую политику, она хранила и воспитывала в людях сознание того, что православная Русь, все входящие в неё единоверные народы – это духовное и физическое целое. Уничтожить Русь, не истребив Православия, было нельзя. А православный князь был по определению виновен, нанося вред единству Руси.

Силу этого нравственного императива восчувствовал на себе сам Ярослав Всеволодович, который долго считал усобицы нормой княжеской жизни. В 16 лет переяславский князь за три недели пролетел с дружиной на лихих конях всю Русь, чтобы занять престол богатейшего на западе русского города Галича, предложенный ему союзными венграми. Но опоздал на три дня: галицкие бояре отдали престол конкуренту, князю из Новгорода-Северского, принадлежавшего к семейному союзу черниговских князей. Те, усилившись, изгнали Ярослава даже из Переяславля (откуда сами вскоре были выгнаны другим союзом князей). Уже в следующем, 1207 г. Ярослав с отцом и братьями шёл войной на князей Рязанской земли, где «брат шёл на брата» в буквальном смысле: воевали и убивали друг друга ближайшие родственники. Ярослав участвовал во взятии Пронска и в 1208 г. был посажен отцом княжить в Рязани. Бежав из непокорного города, он с войсками отца учинил страшный погром в Рязани и Белгороде, уведя в плен множество рязанцев во главе с самим епископом Арсением³.

Лишь после смерти отца, Всеволода Большое Гнездо, 14 апреля 1212 г., Ярослав остепенился настолько, что заслужил одобрение князя Мстислава Мстиславича Удатного – выдающегося полководца, знаменитого защитника обиженных на Руси. В 1213 г., когда между сыновьями Всеволода началась братоубийственная война, молодой князь прискакал со своей буйной дружиной в завещанный ему отцом Переяславль. Разослав глашатаев, созвал он знатных горожан в суровый с единою главой белокаменный храм Спаса Преображения, стоявший в центре мощной городской крепости-детинца.

«Братья-переяславцы! – обратился к гражданам Ярослав. – Отец мой отошёл к Богу, вас отдал мне, а меня дал вам в руки. Скажите же, братцы: хотите ли иметь меня своим князем и головы свои сложить за меня?» «И очень хотим, – ответили степенные переяславцы, – ты наш господин, ты – (новый) Всеволод»! – И целовали на верность Ярославу крест⁴.

С верным переяславским войском Ярослав крепко стал на защиту воли отца, оставившего великое княжество Владимирское не взбунтовавшемуся против него старшему сыну Константину, а второму сыну, Юрию (Ярослав был третьим по старшинству). Много было пожжено в этой войне сёл Владимиро-Суздальской земли, из рук в руки переходили Москва и Кострома, но последняя воля Всеволода Большое Гнездо была утверждена.

В награду за почитание родителя, которого летописец хвалил за справедливость и могущество, страх Божий и милость к обездоленным, а главное – за справедливость, Мстислав Удатный отдал за Ярослава свою дочь Ростиславу⁵. Ярославова жена-половчанка к этому времени, верно, умерла – о ней больше не упоминается в летописях. Впрочем, и Ростислава была наполовину половчанкой по матери – верной жене Мстислава, мирно жившей в его княжьем городе Торопце, в середине Смоленской земли. Как в насмешку, она рожала воинственному князю в основном дочерей. Но Мстислав не унывал – выдавал подрастающих княжон замуж за талантливых молодых князей, обещающих стать опорой Руси. Только с Ярославом он поначалу обманулся.

Оборонив Новгород от владимиро-суздальских князей и выдав Ростиславу замуж в 1213 г. за самого энергичного из них, Мстислав покорил чудь (финно-угорские племена) до Балтийского моря, а на следующий год силой помирил князей Южной Руси, сохранив от разгрома её города. Едва вернувшись в Новгород, где княжил по просьбе городского собрания-веча, Удатный получил важные вести: поляки предлагали выгнать наконец венгров из Галича. «Есть у меня дела на Руси, – сказал Мстислав новгородцам, – а вы вольны в князьях».

Удатный прогнал венгров и обручил ещё одну свою дочь с юным, но подающим большие надежды Даниилом Романовичем, княжившим тогда на Волыни. Однако поляки объединились с венграми и частью галицких бояр, война разыгралась не на шутку. Тут пришла весть, что суздальские князья опять творят насилие над Новгородом. И кто творит! Тот самый Ярослав, что счастливо жил с его дочерью, и вместе с нею приехал княжить в Новгороде по приглашению горожан.

Мстислав знал, что новгородцы и сами склонны к буйству, что среди них всегда есть противоборствующие партии, желавшие использовать княжью силу в своекорыстных интересах. Ну заточил Ярослав парочку бояр – приятелей тестя, ну переменил в городском управлении сторонников Мстислава на своих – это можно понять. Должен же молодой князь власть утвердить!

Но обидеть необузданным властолюбием весь город и выехать из него в Торжок, как сделал Ярослав, перекрыть главный торговый путь и ввести во время неурожая блокаду Новгорода – было уж слишком! А всех лучших людей, приезжавших к нему с посольством, в цепи сажать – это Удатный счёл форменным безобразием. Хуже всего было то, что любимую дочурку Мстислава Ярослав оставил в Новгороде, зная, что в её присутствии новгородцы вряд ли решатся истребить княжьих дворян и наместника.

Конечно, женщины, а особенно княгини, были в те времена весьма крепки нервами. Вспомним одну только княгиню Ольгу, которая, получив весть о страшной смерти мужа, не имея иных сил, кроме нескольких слуг, мгновенно задумала – и затем осуществила месть целому союзу племён. А потом взяла, да и создала вместо разбойных ватаг дружинников Древнерусское государство – с единой территорией, законом, налогами, княжеской администрацией и армией. В довершение же была принята византийским императором как правительница великой державы и приняла христианство⁶.

Но Мстиславу было крайне обидно сознавать, что его дочь, прикрывая своего непутёвого мужа, подвергает себя опасности в голодающем городе, где распухшие трупы валяются по площадям и улицам так обильно, что всех невозможно похоронить – их даже не успевают пожирать бродячие собаки. Лишь когда Новгород совсем опустел, а пылающий гневом Удатный скакал с лихой дружиной на выручку горожанам, Ярослав забрал жену к себе в Торжок.

Новгородцы уже вконец обессилели от голода, великое множество их лучших людей было угнано во Владимиро-Суздальскую землю и томилось в цепях, когда прискакал Мстислав, заковал в цепи дворян зятя, собрал вече, поцеловал крест и воскликнул: «Либо возвращу новгородских мужей и новгородские волости, либо голову свою повалю за Новгород!» «С тобой, на живот и на смерть!» – вскричали новгородцы, собираясь в воинский поход.

Хранитель Руси пытался образумить зятя. «Сын мой! – писал Ярославу Мстислав. – Кланяюсь тебе. Мужей моих и гостей (купцов. – Авт.) отпусти, а сам с Торжка уйди и со мною любовь возьми». Однако Ярослав надеялся на своих сторонников в Новгороде и упорствовал. Действительно, новгородцы не были едины, сознавали малочисленность своего войска (из которого лучшие воины были в плену) и не торопились с походом.

Тогда Мстислав, вопреки обычаю, собрал вече не в кремле, перед храмом Святой Софии, а на другом берегу Волхова, на Ярославовом дворе, где обычно жил князь. «Пойдёмте, – просто сказал он собравшимся, – поищем мужей своих, ваших братьев, и владений своих. Да не будет Новый Торг (Торжок. – Авт.) Новгородом, а Новгород – Торжком. Где святая София – тут Новгород! И во множестве (воинов. – Авт.) Бог, и в мале – Бог и правда!»

1 марта Удатный выступил в поход, призвав на помощь псковичей, смолян и ростовцев. Но даже эти рати во главе с храбрыми, опытными в битвах князьями не могли сравниться с многочисленными и хорошо вооруженными полками Владимиро-Суздальской земли. Ведь Ярослав поднял на войну своего брата Юрия с могучими дружинами Владимира и Суздаля, двух младших братьев с дружинами Мурома, ватагами пограничников-бродников и вооруженными селянами, даже гарнизоны десятков городов. Тогда Мстислав призвал к себе в помощь старшего сына Всеволода Большое Гнездо, Константина, с полками ростовскими.

«Оле страшное чудо и дивно, братия! – не удержался от восклицания, описывая эту войну, монах-летописец. – Пошли сыновья на отца, брат на брата, раб на господина, господин на рабов!» Бояре и военные холопы, ремесленники и купцы из богатейших городов, дружинники и крестьяне-смерды из одних земель стояли тогда под знамёнами противоборствующих армий. Ростов, праотец Владимиро-Суздальской земли, был за Мстислава, а часть новгородцев была в полку Ярослава!

Напрасно Удатный при каждом удобном случае посылал предложения не проливать кровь. «Не хочу мира, – заносчиво отвечал Ярослав, – пошли, так идите, сто наших будет на одного вашего!» «Седлами закидаем!» – кричала многочисленная рать союзных владимиро-суздальских князей, ожидая Мстислава на битву к реке Липице холодной и бурной весной, 21 апреля 1216 г.

Против Удатного стояла на Авдовой горе тяжелая, десятилетиями формировавшаяся Всеволодом Большое Гнездо дружина, за спиной – граждане. «Братья! – сказал своим князь, – побежавши, не уйдем; идите в бой, как кому любо умирать!» Новгородцы и смоляне сошли с коней, скинули сапоги и платье и повалили с топорами через густые заросли на возвышенность, где сверкала доспехами владимиро-суздальская рать. Мстислав с дружиной поскакал за ними. Он боевым топором трижды прорубался сквозь полки, пока враг не был повергнут.

Полк Ярослава принял на себя главный удар и был уничтожен почти начисто. Полк Юрия стоял против войск его брата Константина – но, видя поражение Ярослава, ратники бросились бежать, скидывая на ходу тяжкие доспехи. Даже на конях мало кто смог уйти по бездорожью. Летописцы, ужасаясь, повторяли в Новгородской Первой летописи старшего и младшего изводов, что «око не может (обозреть. – Авт.), ум человеческий домыслити (числа. – Авт.) избиенных и повязанных», при том что новгородцев и смолян в битве и преследовании пало всего шестеро⁷.

Какого же числа несчастных на Руси XIII в. «не могли помыслить» убитыми и пленными? Поздний летописный свод называет довольно реалистичные цифры: 9233 человека убитых и 60 пленных. При этом в войске Ярослава было 16 стягов, 40 труб и барабанов; у Юрия – 13 стягов, 60 труб и барабанов. То есть на один стяг, вокруг которого формировался отряд, приходилось минимум 320 (по убитым и пленным), а реально – до 500 человек.

Значит (умножая 500 на число стягов), одно из самых сильных, хотя и неудачливых русских воинств XIII в. насчитывало около 14 500 воинов. На сегодняшний взгляд эта цифра невелика. Но в те времена (если не принимать во внимание сказки древних писателей о стотысячных войсках, которых на деле никогда не было) битва с почти 30 тысячами участников была просто грандиозной. Немногие государства могли подготовить и вооружить такое число воинов. При Липице это удалось благодаря участию горожан – купцов и ремесленников, с детства учившихся держать в руках оружие для защиты своих владений и вольностей. Ведь в Смоленске, как и в Новгороде, главной силой были тогда выборные власти и народное собрание – вече.

А что же владимиро-суздальские князья? Они стремглав бежали, на ходу меняя коней. Юрий, в одной нижней рубахе, сбросив даже поддоспешный кафтан, едва не уморив четвёртого коня, один вернулся во Владимир. Ярослав, потеряв в бою шлем (он позже был найден и ныне хранится в Оружейной палате Московского Кремля) загнал четырех коней и на пятом прискакал в Переяславль, где с тревогой ждала его жена. Воевать Ярослав уже не мог, но всё равно проявил крутой нрав: велел мучить новгородских пленных так, что многие из них умерли.