Czytaj książkę: «Поминая былое»

Czcionka:

Abyssus Abyssum invocat.

(лат. Бездна Бездну призывает.)


Глава 1 Спящая красавица

Кабинет начальника областного Бюро судебно-медицинской экспертизы отнюдь не поражал роскошью обстановки, которая, к слову, бережно сохраняла следы не так давно канувшего в небытие социализма – два окна во внутренний двор с положенными тяжёлыми портьерами, потолок и стены в панелях тёмного дерева, висящие по стенам напротив друг друга портреты мало знакомых личностей. Из мебели – по углам два большущих книжных шкафа, забитых под завязку толстенными томами да огромными медицинскими атласами. И значительную часть кожаных переплётов украшали изрядно истёршиеся теснения на иностранных языках, включая арабскую вязь и восточные иероглифы. И как мне показалось, некоторые из спокойно стоявших здесь экземпляров одним своим видом могли вызвать обильное слюноотделение у алчных охотников до старинных манускриптов.

Хозяин кабинета профессор Арсений Германович Пестов, очень неопределённого возраста крепкий мужик – по странной прихоти освещения порой выглядевший глубоким стариком лет за сто, а порой мужчиной в полном расцвете сил, приходящихся на лета чуть более сорока, – восседал за монументальным дубовым столом зелёного сукна, более похожим на огромный гроб. Перпендикулярно хозяйскому был приставлен окружаемый обычными стульями длинный стол для участников совещаний. За которым в настоящее время я и сидел.

В общем, мрачно, функционально, и ничего для кабинета Бюро судебно-медицинской экспертизы лишнего, кроме разве что клетки с птичкой-кенарем да странной коллекции непонятных предметов на специально выделенной полке в одном из шкафов. Я бы даже решил, что это символические ключи городов, если бы только ни необычность форм, что, возможно, объяснялось их замшелой древностью.

На чём ещё порой останавливался мой любопытствующий взгляд, так это низкие широкие подоконники, по странной прихоти хозяина кабинета заставленные мало подходящими обычным подоконникам предметами – стеклянными ёмкостями, в которых в фиксирующей жидкости сохранялись внутренние органы с пугающими непривычных к подобному патологиями вроде поликистозной почки или «волосатого сердца». Тут же присутствовало несколько новорождённых младенцев с редкими уродствами, несовместимыми с жизнью. Одного такого я помнил по картинке из учебника – это был ацефал. Несчастный уродец с по жабьи выпуклыми глазёнками, как и полагается полностью безмозглому существу, восторженно-наивно пялился через стекло на неведомый ему окружающий Мир.

Единственным соответствующим предназначению подоконников предметом была красивая ваза с невзрачным цветочком.

Бегло перелистывая мои документы, профессор Пестов непрерывно постукивал торцом остро заточенного карандаша по толстенной книге. Как ни странно – Библии. А жёлтый кенарь, запертый в подозрительно отливающую золотом клетку, на каждый стук карандаша отзывался коротким чириканьем. И это чириканье совершенно странным образом и у меня отзывалось внутри… Видимо, подобно глупому кенарю, я так реагировал на строгий стук по Ветхому завету. И даже большая ваза перед профессором, ни по сезону полная крупной черешни, не радовала взгляд. Хотя черешню я тоже люблю.

– Сударь, назовите причину, по которой вы решили перейти на сторону тьмы? – Суровый взгляд поверх очков в роговой оправе, похоже, не сулил ни райских кущ, ни в достаточном количестве девственниц, чтобы скрашивать пребывание в Вечности.

– Почему на тёмную? – Даже слегка растерялся таким неожиданным поворотом собеседования. Какая, к чёрту, тьма? О чём это он?

– Ну как же, как же. Вы поступали в медицинский институт, собираясь освоить непростые науки, как нести добро людям – бороться со страшными болезнями. Иногда рисуя в светлых мечтах картины ужасных эпидемий, где вы, облачённый в защитный костюм, мужественно шныряете среди стонущих в исподнем людей. И вдруг такой разворот на исследование уже мёртвых тел…

Я покраснел – вот же проныра, не зря среди студентов его втихаря называли Люциусом, с толстым намёком на известный мифологический персонаж. В нашем Меде Арсений Германович руководил кафедрой судебной медицины да иногда по какой-то странной прихоти принимал экзамены по нормальной анатомии. И его приверженность изначальному дуализму не признавала иных оценок в зачётке, кроме как неуд и удовлетворительно. Порою, отчитывая очередного студента, неспособного отличить os scaphoideum от os lunatum, профессор иронично заявлял:

– Какие проблемы выучить анатомию? От вас всего-то требуется запомнить: у обычного человека только две руки, две ноги и голова, чаще всего, конечно, пустая. И на всё это «богатство» банальная пара сотен костей…

Понятно, что неуды студенты хватали не за ошибки в натужном пересчёте количества рук-ног, а за нечёткие познания в массе латинских наименований человеческого костяка и прочей требухе.

Принимая же экзамены по своему непосредственному профилю – судебной медицине, кому доставалась, казалось бы, простая тема о роли судебной медицины в системе Советского здравоохранения, профессор обычно не преминул ставить в неловкое положение вопросом:

– И что вы, сударь, изволите рассказать по теме билета, кроме того, что судебная медицина имеет огромное и очень важное значение в системе Советского здравоохранения?

Чем моментально лишал бедолагу не только эффектного вступления, но и восьмидесяти, а то и всех ста процентов подготовленного в муках ответа.

В общем, среди студенческой братии Люциус слыл персонажем ироничным и очень коварным.

Оттирая нежданно выступивший на лбу пот, я промямлил в ответ:

– Некоторым образом…

– Вот и объясните, почему вы решили боле не утруждать себя выбором из всего многообразия способов излечения человеческого стада, а ограничиться личным общением с Morta? Так сказать, Tête-à-tête.

И действительно, почему? Не скажешь же, что позвал институтский кореш, пообещав высокую зарплату и бесплатное молоко. Слишком кощунственно это прозвучит в этом освящённом храме Танатоса. Впоследствии, правда, ни молока, ни высоких зарплат так и не довелось лицезреть. Да и мой восторженно-наивный взгляд на Мир претерпел существенную корректировку, но это как бы иная история…

– Кхм, так у вас же на кафедре висит надпись «Hic locus est ubi mors gaudet succurrere vitae». Вот, решил, поискать своё место на стыке кармических проявлений законов Вселенной, – как показалось, очень даже удачно ввернул я.

– Это место, где ликует смерть, чтобы помочь жизни… – задумчиво перевёл Люциус. И затем, глядя на меня с иронией, повторил мой пассаж, – Кармические проявления законов, говоришь…

Чем меня несказанно насторожил. Видимо, не всё так просто с этой проклятой кармой.

– Опять же… Зарплата… Молоко… К-коровье… – слегка заикаясь, я дозировано выдавал самые тайные помыслы, которые, судя по всему, и так не являлись великой загадкой для слишком проницательного профессора. Проклятые очки! Усиленный толстыми линзами взгляд буквально прожигал со всеми моими тайнами насквозь.

– Ясно. Как с анатомией?

– Прекрасно…

– Я не про вашу. – Собеседник с усмешкой окинул взором с мускулистых ног атлета до светлой головы мыслителя. – А про оценку в дипломе.

– Удовлетворительно. – Чёртов собеседник умело вгонял в краску смущения.

– На чём «плавали»?

– Ходил. На подводной лодке…

– Ха-ха! Так ты, служивый, морячок?

– Да. После окончания второго курса мединститута был коварно ввергнут во временной провал, установленный Постановлением Совета Министров СССР о призыве студентов ВУЗов в СА и морфлот. Три года коту под хвост…

Профессор ещё раз прожёг оценивающим взглядом, словно пытаясь узреть все мои пока ещё непроявленные совершенства, и кивнул на дверь:

– Ну, чтобы так больше не думал, иди, сдавай свою макулатуру в кадры.

Ура! Не попрощавшись, я вскочил и кинулся на первый этаж, покуда опомнившийся Люциус не передал по телеграфу – «Стоп, машина», «Задний ход»…

Я сидел перед стойкой и быстро заполнял анкету. Изучавшая документы пожилая кадровичка общей костлявостью и страшной бледностью лица невольно наводила на крамольные мысли, что кадровая работа в Бюро судебно-медицинской экспертизы не более чем некий душевный факультатив, а основной финансовый доход она получает, своим видом рекламируя гробы находящегося неподалеку похоронного бюро "Нимфа". Этакий product placement.

Вкладыш в дипломе неожиданно вызвал острую аллергическую реакцию – ходячая реклама несколько раз презрительно чихнула, словно обиженный кот перед миской с недоваренной РБУ. Наверное, тоже обратила внимание на итоговую оценку по анатомии… Или гистологии… Или органической химии… Или на какую ещё из двадцати четырёх предметов, кроме, конечно, физкультуры и научного атеизма с историей КПСС, по коим я имел твёрдые познания на отлично. В Бюро меня брали явно не из-за оценок. В который уже раз с удовлетворением отметил своё неотразимое природное обоняние…

Как выяснилось позднее, приняли меня с испытательным сроком, длительность которого никто толком не пояснял. И только я начинал заводить унылую шарманку по этому поводу, все странно замолкали и старались побыстрее покинуть общество нудной личинки на должность судебно-медицинского эксперта. Словно прокажённого фарисея. Оставалось только ждать второе пришествие, которое научный атеизм, помнится, настойчиво отрицал…

В первый трудовой день я получил место в кабинете за старым письменным столом, познавшим лучшие времена в самом начале правления героя анекдотов Леонида; косоногий стул, судя по печальному звучанию, изготовленный той же фабрикой музыкальных инструментов, что и стол; и одно из первых персональных детищ большого синего гиганта со стёртой клавиатурой и монструозного вида монитором.

Набираться уму-разуму меня передали в твёрдые руки неординарной личности, живой легенде судебной экспертизы – Самаэль Самаэльевичу Тиксову. По слухам, он начинал путь эксперта ещё при легендарных сталинских порядках, когда небрежность в экспертизе вполне могла привести на нары или прямиком на стол родного Бюро с аккуратным огнестрельным ранением в os occipitale. Те жестокие времена выработали в Самаэль Самаэльевиче скрупулёзное знание дела и патологическую требовательность к другим. К сожалению, в настоящее время этих других единственным числом представлял только я. А так как отныне кабинет мы делили на пару, приходилось раз за разом переписывать протоколы вскрытий из-за банальных грамматических и синтаксических ошибок. Словно заштатному корректору в типографии.

– Самаэль Самаэльевич, а кто меня проведёт по Бюро? – Быстро освоившись в кабинете, я решил прошвырнуться и по самому трёхэтажному зданию.

Сказалась флотская привычка, когда каждого новобранца в обязательном порядке прогоняли по плавсредству, особо акцентируя внимание на местах, куда в силу ограниченности ума или недостатка сообразительности вход в одиночку с этого момента строго-настрого запрещался.

Сосед по кабинету на миг отвлёкся от монитора и недовольно буркнул:

– Мне больше делать нечего, как проводить бесплатные экскурсии по памятным местам? Ноги в руки и шагай сам, осваивайся.

Получив добро на самостоятельный анабасис, я заглянул к своему давнему товарищу ещё по первым двум курсам мединститута Терёхе. Жизненные пути наши разделились в военкомате, где меня записали в плавсостав, а он поразил членов военной комиссии демонстрацией идеальной параллельности стоп с холодным кафелем пола в кабинете хирурга. И вот сама Судьба свела нас вместе снова. Это Терёха позвал на работу в судмедэксперты, под пиво красочно расписывая плюсы в виде заоблачных зарплат и дармового молока в пирамидальных пакетиках…

– Ну что, веди меня, Вергилий, по местным адовым кругам, – очень поэтично обратился я к корешу.

Довольная физиономия Терёхи, получившего возможность увильнуть от работы на святых основаниях – провести новичка по отделам и лабораториям Бюро, – никак не соответствовала довольно-таки мрачной цитате из Данте.

Бесплатная экскурсия начиналась с отдела освидетельствования живых лиц. Как его назвал мой циничный спутник – отдел экспертизы недобитых и недотраханных.

И стоило только перешагнуть порог заботливо распахнутой товарищем двери, как невольная дрожь пробежала по чреслам: узкий коридор был буквально забит невыразительными скрюченными фигурами, которые совершенно синхронно повернулись к нам… Проклятье! В тусклом свете одинокой лампочки их лица казались неестественно блеклыми на фоне серых стен и взгромождённых на опухшие носы чёрных очков. Столь неподходящий для полутёмного помещения аксессуар делал присутствующих похожими на огромных стрекоз. На целый рой этих самых чёртовых стрекоз. Я, честно говоря, опешил. Бр-р-р… Жуть-то какая… Значительное большинство жавшихся у стенок мрачного коридора по странной прихоти нелёгкой их судьбы составляли женщины. Опытный в таких делах спутник схватил меня за охолодевшую руку и потащил за собой. Мы быстренько миновали молчаливый строй, съедаемые внимательной чернотой многочисленных парных стекол, и скрылись в кабинете экспертов по ещё живым.

– А чего они все… – Я покрутил указательным пальцем вокруг своих напуганных глаз. – Такие… Кхм-м… Модные?

– Ха-ха! – Терёха не терял присутствия природного оптимизма и в более неприятных ситуациях. – Кто прячет синяки после кулаков муженьков, кто глаза, пытаясь остаться неопознанным. Зависит от конкретной истории. Тут все-таки не ЗАГСа, куда приходят за штемпелем в паспорт.

Странная аналогия товарища неожиданно позволила прочувствовать трагизм ситуации, куда кто вольно, кто невольно вляпались ожидавшие в коридоре жертвы домашнего и уличного насилия.

– Арист Платонович, знакомьтесь, наш новый кандидат в эксперты по трупам.

Эксперт по живым Арист Платонович Стагиров, сидевший за столом, оказался мощным мужиком с квадратным точёным лицом, почти полностью сокрытым густой кудрявой бородой. А белый халат смотрелся этакой классической греческой тогой. Холодные блеклые глаза под выпуклым лбом на кажущемся мраморным лице осмотрели меня с ног до головы, не скрывая профессионального интереса.

– Славься, Люциус, идущие на работу приветствуют тебя… – криво усмехнулся специалист по побоям и изнасилованиям, – Будем знакомы. У нас тут царит вечная суета с живыми объектами. Проводим освидетельствования после побоев, фиксирование несогласованного coitus, ну и ещё всякого помаленьку. Ты сам-то заходи, если что… В жизни всякое случается, обслужим вне очереди.

Я поперхнулся. Какое ещё – если что? Чур-чур меня…

– Теперь забежим в отдел запретной любви. – Терёха бодро шагал по петляющим коридорам, свободно ориентируясь в довольно замороченной архитектуре сталинской постройки.

Геномное отделение занималось определением родственных связей, взимая при этом наличную плату и далеко не в виде одного затёртого обола. Завсегдатаями здесь оказывались носящиеся подобно маленьким ураганам и не ведающие покуда забот дети и задумчивые молчаливые мужчины, вечно терзаемые сакральным вопросом: А папа ли я?

Заведующего этим слабым отблеском безумных страстей либо отрыжкой разгульных новогодних корпоративов официально величали Павлом Малотестовым, но за глаза называли запросто – доктор Франкенштейн. Церемониально раскланявшись с местным властителем непростых человеческих судеб, мы двинулись дальше.

Следующим кабинетом, куда сунули любопытные носы, оказалась спектральная лаборатория. За огромным столом, заставленным непонятными приборами, сидела женщина неопределённого возраста. Из проёма входной двери была видна только полная, не измождённая фитнесом фигура да шевелюра редких рыжих волос. Хозяйка кабинета, с трудом уместившая телеса в модный белый халатик, бездвижным изваянием склонилась над бинокулярным микроскопом.

– Что здесь происходит? – почему-то шёпотом спросил я кореша. Наверное, побоялся неосторожно громкой речью отвлечь увлечённую женщину от важного исследования.

– Да почти ничего, – также тихо отвечал Терёха, – Отправляем сюда фрагменты повреждённых тканей, в них шмаляют из лазера и в конечном итоге устанавливают наличие следов материла травмирующего орудия. Впрочем, происходит это не часто. А сей момент лицезреем картину, когда эта достойная женщина почивает на рабочем месте, для чего, собственно, и необходим этот микроскоп – в качестве надёжного упора для головы. А очки, чтобы не было отпечатков вокруг глаз от жёстких окуляров…

Теперь уже боясь неосторожным движением разбудить мирно дремавшую хозяйку спектральной лаборатории, мы тихонечко выскользнули в коридор.

– Вот это работа! – глубокомысленно позавидовал Терёха.

– Да уж, завидное местечко, – пришлось политкорректно согласиться, дабы не обидеть старого товарища.

Про себя я это заведение прозвал лабораторией имени спящего инженера Гарина.

Очередная остановка пришлась на судебно-химическое отделение. В силу своих немаленьких размеров, сиё структурное подразделение отхватило практически половину второго этажа. Пространство кабинетов загромождала дорогостоящая аппаратура, повсюду виднелись залежи всевозможных колбочек, пробирок, банок и трубок. Разнообразие их размеров и форм завораживало. Впрочем, это также относилось и к многочисленным сотрудницам, которые легко делились на две группы: одну составляли молчаливые женщины средних лет, вторую вертлявые, постоянно хихикающие молодые особы. И те, и те впечатляли фактурными фигурами. Серьёзные лица принадлежали врачам-экспертам, а сияющие молодостью – лаборанткам.

– Похоже, коллектив тут сугубо женский, – глядя на хорошенькие фигурки в медицинских мини-халатиках, удовлетворённо поинтересовался у сопровождающего я.

– Да-нет, – довольно замысловато начал тот, – Почему? Есть здесь и один мужик – врач. Но его сейчас нет. Так рано на работу он не ходит.

– Это как это?

– А вот так. Появляется обычно к полудню, правда, и с работы уходит часов в десять вечера. Зато всегда есть достойный собутыльник, если заскучаешь на дежурстве. Мировой мужик. А как настойки делает и спирт разводит, просто песня! У него этого добра хоть купайся. В обиходе все его уважительно кличут доктором Менделеевым. Если надо чистый спирт, ну, там домой или кому знакомым, смело шагай к нему. Но деньги взаймы даже не проси – точно не даст. Скупердяй на своё личное ещё тот.

– А вот сюда лучше не попадать, – прокомментировал Терёха появившийся на горизонте очередной кабинет – Отдел комиссионных экспертиз. Здесь проводят экспертизы с привлечением маститых специалистов из различных областей медицины, когда возникают сомнения в правильности ранее проведённого исследования. Чего найдут в твоём заключении не так, одним выговором не отделаешься. Между собой зовём отделом двенадцати разгневанных мужчин. Пошли скорее отсюда, аура здесь нехорошая. Одним словом – болото. Увязнешь коготком, не выкарабкаешься…

Если честно, впервые видел товарища настолько взволнованным. Сам же я ничего такого не чувствовал и не обонял. Пожав плечами, зашагал по индейски вслед-вслед за осторожным проводником.

– Вот где исключительно женский коллектив, так это в гистологическом отделе. – Кореш довольно подмигнул. – Сюда мы отправляем образцы тканей, или как я это называю – кусочки мёртвых людей – для микроскопического исследования.

В просторном кабинете сидели две девчонки в самом расцвете соков.

– Дамы, позвольте представить вашему прелестному коллективу нового работника нашего отдела. Будет пока в помощниках у самого Самаэль Самаэльевича. Прошу любить и жаловать! А когда будет приносить образцы… – Терёха сделал эффектную театральную паузу, – удовлетворять его должностное, и не только, любопытство…

Дамы-девицы начали кокетливо хихикать.

– Елена-прекрасная, – продолжал работать на немногочисленную публику мой экскурсовод, – Светлана-обольстительница.

Я покраснел под внимательными взглядами этих исключительно прелестных созданий.

– Мальчики, хотите чаю? Мы только что вскипятили чайник, – предложила Светлана, – С конфетками.

– И тортик есть, – добавила Елена.

– Конечно. – Довольно потёр полные ладошки мой общительный товарищ, ставя на паузу наше неумолимое движение по отделам и лабораториям Бюро.

– Ты с ними поосторожней, – тут же горячо зашептал мне на ухо, – Ведьмы ещё те…

Мы сидели за столом, чинно попивая чай. Терёха жёг напалмом, я смущённо помалкивал, девчонки хихикали над густо смазанными «салом» шутками. Намёки, полунамёки и откровенные вульгарности сыпались из кореша, словно из похотливого рога изобилия. Я же только краснел, с трудом проталкивал в желудок огромные куски бисквитного торта и постоянно боялся подавиться. А стоило пересечься с одной из обольстительных подружек взглядами, готов был провалиться в преисподнюю. Которая, судя по ощущениям, находилась где-то неподалёку.

– Заходите запросто, мы будем рады гостям. – Провожали так же радушно, как и встретили.

Тяжко отдуваясь от выпитого чая да съеденных конфет с тортом, решили выбрать наилегчайший путь следования и спуститься на этаж вниз, в отдел медико-криминалистических исследований. Пока шлёпали по ступенькам, Терёха рассказывал об обитающих здесь умных дядьках, которые могут по виду нанесённых травм установить механизм образования и чем конкретно орудовал очередной маньяк-убийца – топором или, например, кухонным ножиком с вилкой; копаясь в костных останках, определить пол, возраст, внешний вид жертвы преступления; также исследуют формы и механизм образования следов крови на предметах и прочая, прочая.

Но стоило только войти в это царство криминалистов, как мы неожиданно оказались за гостеприимным столом, где выпили за день рождения одного из этой весёлой братии экспертов и чей торт, как оказалось, утром подаренный в гистологию, недавно ели. Да-а-а, как известно, пути Господни для тортов неисповедимы…

После настоящего чревоугодия в гистологии и обильных возлияний у криминалистов сил на судебно-биологическое отделение не осталось. Терёха, едва шевеля языком, поведал, что сюда сотрудники родного танатологического отдела отправляют для исследования биологические среды, в число которых он зачем-то включил и зловонные испражнения; либо запросто заходят, чтобы выпить спиртику в ещё одной весёлой кампании. И если упоминание испражнений, как истый медик, я мог спокойно переварить, то едва услышав про спиртик, меня начало так жестоко выворачивать, что пришлось энергично замахать руками – мол, давай быстрее отсюда, пока очередные гостеприимные хозяева не усадили снова за стол.

– Ну, добро пожаловать в родные пенаты – танатологический отдел. В простонародье – морг. – Едва справлявшийся с прогрессирующим окосением Терёха втолкнул меня в уже знакомый, не так давно отремонтированный мрачный коридор. – А ниже, в подвальные помещения, спускаться не будем – туда и мне пока вход заказан. Во избежание…

Я, покачиваясь, как во время затянувшегося шторма, направился за корешом.

– Наш холодный Коцит славен всеми своими подразделениями. Например, регистратура. Работают здесь милейшие женщины… Которые, только между нами, настоящие гарпии. И дела им приходиться иметь с весьма специфической аудиторией. Одним словом, адова работёнка.

Дружно помахали руками обильно двоящимся и троящимся "гарпиям" и, пошатываясь, проследовали далее.

– Ещё у нас есть коллектив лаборантов, санитаров и врачей-экспертов. Сейчас заскочим к санитарам. – С этими словами экскурсовод отворил дверь с пугающей непосвящённых табличкой "МОРГ".

Санитарская каморка, или как её пафосно, с большой буквы именовали обитатели – Офис, находилась в непосредственной близости от секционных комнат.

Команда профессионалов низкоинтеллектуального труда представала весьма разношёрстной. И пестрота коллектива поражала. В одном из грубых санитаров я с огромным удивлением узнал когда-то утончённого ассистента институтской кафедры биохимии. Со слов всезнающего Терёхи, в сей экологической нише вольготно обитали и когда-то молодой, подававший большие надежды хирург, но запутавшийся в очень близких отношениях с зелёным змием, и бывший учитель физкультуры, жертва всё того же коварного пресмыкающегося, и представитель совсем иного социального полюса общества – трижды судимый гражданин с весьма специфическими внешностью и манерами. В качестве напоминания о годах, проведённых за колючей проволокой, его тело обильно обвивали множественные татуировки. И эта передвижная изобразительная галерея носила подчёркнуто религиозно-криминальный характер и была выполнена на самом высоком идейно-художественном уровне.

С невнятных слов пьяного провожатого я уяснил, что санитары являли собой небольшой и слаженный орден единомышленников, способный эффективно решать самый широкий спектр задач, но сугубо ориентированных на извлечение денежных знаков как из карманов похоронных барыг, так и скорбящих родственников.

Пока Терёха по-свойски базарил с грубыми санитарами, я решил поискать, где можно безболезненно и не нарушая эстетики Бюро очистить уставший с тортиков, конфеток и алкоголя желудок. Долго бродить не пришлось – едва приоткрытая и обитая сверху донизу металлом огромная дверь недвусмысленно сулила райские кущи и вечное блаженство. Обладая безграничной пьяной уверенностью в своей непогрешимости, тихонечко проник в тёмное помещение, и отравленное алкоголем сознание не сразу сообразило, что оттуда тянет могильным холодком. Маленькой полоски света из приоткрытых врат едва хватало, чтобы разогнать мрак, но всё равно успел рассмотреть бесконечные металлические стеллажи, заваленные обнажёнными трупами. Б…! Блевать сразу же расхотелось, и я кинулся обратно к спасительным дверям, но… Божественный свет начал истончаться, таять и… Проклятый выход захлопнулся! Подскочив к внезапно возникшей преграде, начал истово колотить голыми кулаками по холодному металлу:

– Э-э-эй! Откройте! Я здесь! Терё-о-о-ха-а-а-а!

Снаружи послышался жуткий грохот задвигаемого засова.

– Тихо там! – прикрикнул с того света хриплый голос, – Неча орать здесь. Тишина должна быть в холодильнике!

И окончательным приговором – звук удаляющихся шагов. Это конец…

Но неожиданно в полной темноте и такой же тишине пришло осознание бренности всего сущего. И потому, спокойно траванув под ноги тортиком, на ощупь нашёл ближайший стеллаж и завалился на свободную «шконку». Холод, назидательное соседство и мерное покачивание уставшего за день сознания живо напомнили родную подводную лодку, штормующую где-то в Северных морях. Так вернувшись мысленно в свой протоокеан, умиротворённо закрыл глаза и уснул…

Спас неугомонный Терёха, вовремя вспомнивший, что ел торт с конфетами, а потом пил спирт у криминалистов он не один.

Затянувшийся испытательный срок живо напомнил первый год службы на ПЛ, когда пребываешь в перманентном состоянии на подхвате у старослужащих: я бегал за пивом и хавчиком в ближайший чипок, печатал экспертизы под мерную диктовку наставника либо систематизировал завалы из одиночных листиков бумаги, придавая им стройную иерархию. А порою выслушивал назидательные истории корифеев клеёнчатых фартуков и брюшистых скальпелей, в лице наставника и его постоянных вечерних гостей – доцентов Андрея Адольфовича Жозева и Майкла Романовича Разена. Выпитые литры свежего пива с неумолимостью рока возвращали их к воспоминаниям о счастливой трудовой юности…

– Эй, неофит! – Старожилов, уже употребивших две банки доставленного мною слабоалкогольного напитка, привычно потянуло на поболтать.

– Ещё пива принести? – Я сидел на продавленном дежурном диванчике и листал иллюстрированный журнал "Судебная экспертиза". Красочные фотографии более всего напоминали кадры из заштатного фильма ужасов – «Хэллоуин» или ещё какой безобразной резни китайской бензопилой в одном из Американских штатов.

– Что ты думаешь о таинственной Mortem? Или о смерти, если так понятнее.

– А должен? – Без сожаления отложил иллюстрации в багровых тонах на дорогой глянцевой бумаге.

– Конечно. Ты же личинка суд-э. Вот что такое – Смерть? – Оценив заторможенность моих реакций, СамСамыч продолжил, – Я доступно выражаюсь, неофит?

Ну, всё. Понесло аксакала… При достижении определённой стадии лёгкого опьянения старшие товарищи любили с головой окунуться в омут научных дискуссий, где молодой сотрудник использовался в качестве боксёрской груши – тупой и слабо разбирающейся в хитросплетениях узкоспецифических терминов. Иногда, правда, возникало странное ощущение, что корифеи глумятся не просто так, а с коварной целью размыть мои непоколебимые материалистические устои, рекой времени несомые через детский сад, школу и институт, и всё в русле единственно верного Марксистско-Ленинского учения.

– Прекращение биологических и прочих процессов жизнедеятельности организма… – Определение из первого курса физиологии я помнил достаточно хорошо.

– О как! Коллеги… – СамСамыч сделал широкий жест рукой, приглашая собутыльников подключиться к процессу научения юного дарования. – Имею честь представить светило физиологии одноклеточных организмов, ярким представителем коих, безусловно, сам и является.

Доценты Разен и Жозев одновременно хрюкнули в стаканы, где плескались остатки очередной трехлитровки.

– А чего не так сказал? – Я насупился. Неприятно чувствовать себя ещё инфузорией туфелькой в присутствии уже эволюционировавших до состояния Grypania spiralis.

– Находясь в Гипогее, отринь простые суждения. – Разен со стуком поставил пустой стакан на рабочий стол. – Уж если жизнь, внутри которой, как тебе кажется, твоё сознание сейчас пребывает, сложна для понимания, то что говорить о том, что никто из присутствующих не видел?

– Ну как же, как же… – Я опять ввязывался в спор, победить в котором не суждено. – В подвале полно объектов для изучения того, что, как вы говорите, непознаваемо.

Учёные мужи переглянулись.

– Но, но! Не путай смерть и… – Жозев, предварительно ущипнув себя за мочку уха, кивнул головой в направлении секционной, – вульгарную мёртвую материю. Ничего общего. И даже точек соприкосновения нет.

– Не стоит сравнивать нечто неуловимое, мистическое, погружённое во мрак неизвестности и окрашенное светом тайны, с банальщиной неживой природы, – поддакнул Разен.

Собутыльники выпили молча, не чокаясь.

– О квантовой физике что-нибудь доводилось слышать? – СамСамыч решил продолжить просветительскую деятельность. Рабочий день заканчивался, вскрытия прошли до обеда, и собутыльники, походу, никуда не спешили. Да и пива оставалось ещё пара банок. В общем, лекция имела все предпосылки затянуться до классической институтской пары.

– Слыхал. Парадокс Энштейна-Подольского-Розена.

Ograniczenie wiekowe:
18+
Data wydania na Litres:
04 marca 2024
Data napisania:
2024
Objętość:
250 str. 1 ilustracja
Właściciel praw:
Автор
Format pobierania:

Z tą książką czytają