Czytaj książkę: «Отец Феона. Оживший покойник»

Czcionka:

Моей ЮЮ!

От автора.

Мой высокоумный и всезнающий читатель! Пока ты не открыл этот роман, я хочу попросить тебя об одном небольшом одолжении, не воспринимать всё написанное ниже как справочник или не дай Бог как учебник по истории средневековой России, ибо таковыми он не является. По здравому моему размышлению роман мой, это детективная история, которая произошла, или могла произойти в России четыреста лет назад и рассказанная скромным автором, использовавшим в работе над ним совокупность ценностей и категорий современного мира. Так что, если кому-то покажется что я в чем-либо и погрешил против истины, то причиной этому было стремление доставить читателю удовольствие, а не желание кого-либо обидеть. Пусть же чтение романа любезный мой друг, доставит тебе это удовольствие, так как многое здесь достойно замечания. А теперь прощай!

Книга первая.

«Оживший покойник»

Часть первая

За две недели до описываемых событий.

Под покровом ночи в Предтеченский придел1 Покровского собора Авраамиево – Городецкого монастыря сопровождаемые церковным пономарем, вошли настоятель обители, архимандрит Паисий, монастырский келарь отец Геннадий и два инока Фотий и Ермолай. Иноки несли с собой заступы и лопаты. Пройдя к иконостасу, монахи стали истово молиться и класть поклоны, в то время как церковный пономарь разжигал лампады и свечи перед хмурыми ликами святых. Мглу и мрачную таинственность придела сменили яркий свет и торжественное великолепие церковного убранства совсем недавно обновленного собора, в котором даже олифа на досках не везде еще успела высохнуть и потемнеть, а сусальное золото окладов и церковной утвари слепило глаза свежестью и новизной. Закончив с молитвами, монахи во главе с настоятелем стали совершать странные действия, молча отмеряя шагами некое условленное расстояние на полу то от одной, то от другой стены придела, простукивая доски черенками принесенных с собой инструментов. Скоро стало очевидно, что делали они это бессистемно, скорее надеясь на везение или постороннюю помощь, которая и была явлена им в лице старого схимника Нектария, введенного в придел двумя молодыми послушниками, благоговейно и трепетно поддерживавшими его под локти. Войдя в придел Нектарий, уверенно пошел к солее справа от Царских врат иконостаса и, ударив пару раз посохом по доскам пола, указал в конкретное место:

– Здесь он. Тут вскрывайте.

– Это точно, отец Нектарий, не путаешь? –архимандрит Паисий заглянул под глубокий куколь2 схимника. Нектарий, разгладив на груди расшитый черепами и крестами аналав3, подошел к пилону храмового свода, у которого стоял большой медный подсвечник и, поправив одну из покосившихся в нем свечей, проскрипел высоким, дребезжащим голосом:

– Стар я, отец наместник, могу забыть, о чем мы с тобой после вечерни говорили, а то, что пятьдесят лет назад было, помню, как вчера.

Архимандрит кивнул головой и повернулся к инокам:

– Приступайте, братья. С Богом!

Фотий и Ермолай, засучив рукава подрясников, принялись заступами вскрывать деревянные доски пола. Свежие, всего год назад положенные полы скрипели и плохо поддавались усилиям монахов. Кованные железные гвозди нехотя вылезали из дубовых досок. Наконец раздался характерный хруст, и сломанная доска отлетела в сторону алтаря.

– Осторожно, там! Иконостас не повредите, ироды! – недовольно бросил монастырский келарь, отец Геннадий, чье естество изнывало от происходящего и уже подсчитывало, во сколько монастырской казне обойдется восстановление сломанного и разрушенного. Впрочем, вслед за первой доской далее дело пошло веселее. Вскрыв пол на полторы сажени, Фотий и Ермолай взялись было за лопаты, но их лезвия тут же уперлись во что-то твердое. Ермолай упал на колени и руками расчистил землю под собой.

– Отец наместник, тут колода старая с телом! Она что ли?

Архимандрит Паисий вопросительно посмотрел на схимонаха Нектария:

– Ты же говорил, что он не меньше, чем на полсажени в глубине лежит? А тут и пары вершков не наберется.

Нектарий заглянул во вскрытый склеп, указывая дрожащим заскорузлым пальцем на иноков с лопатами:

– Пусть братья расчистят колоду. Да свету больше. Плохо видеть стал, однако.

Фотий с Ермолаем и примкнувшие к ним послушники, приведшие Нектария в храм, быстро очистили найденный гроб и придвинули ближе к могиле пару тяжелых подсвечников, усеянных десятками зажженных свечей. Светло стало как днем. Спустившись при помощи помощников на край выкопанной могилы, схимник утвердительно кивнул головой и сказал спокойно и убежденно:

– Он это – преподобный Авраамий Галичский4. Такой же, как и пятьдесят лет назад, когда его мощи в первый раз обретены были. Только колода еще сильнее прогнила. А тело-то нетленно осталось!

Архимандрит Паисий и келарь Геннадий, присев на корточки, внимательно осмотрели старую колоду, ветхое дерево которой зияло огромными дырами.

– Смотри, отец Геннадий, и правда, нетленные! – удовлетворенно произнес архимандрит, указывая келарю на землисто-черную сухую руку преподобного Авраамия.

– Это чудо, отец наместник! Ко дню обретения мощей святой сам пожелал выйти к нам из плена склепа своего! Вот благодать-то! – радостно сверкая глазами, ответил отец Геннадий, закрывая старую колоду атласной, расписной паволокой.

Архимандрит Паисий молчаливо согласился со своим келарем и, перекрестившись на образ Спаса, произнес для всех окружающих:

– Завтра после заутренней и крестного хода перенесём мы мощи преподобного в драгоценную раку, что боярин Борис Салтыков5 из Москвы прислал, а сейчас спаси Христос, братья! Идите почивать с Богом!

В конце третьей ночной стражи6. Задолго до заутренней службы, чуткий сон архимандрита Паисия был нарушен тихим чтением молитвы снаружи его личных покоев:

– Молитвами святаго Владыки нашего, Господи Исусе Христе Сыне Божий, помилуй нас!

Паисий легко поднялся с жесткой дощатой лежанки, которой он не изменял никогда, несмотря на свой высокий духовный сан и благородное происхождение.

– Аминь! – произнес он спокойно и буднично, разрешая пришедшему войти. В след за этим в дверь кельи, неловко переступая с ноги на ногу, проник отец келарь и, перекрестившись на иконы в красном углу, загнусил неестественным для себя голосом:

– Доброго здоровья, отец наместник! Как почивали?

– Доброго, доброго…

Паисий, неспешно зажег лучину от едва горящего фитиля масляной лампадки.

– Зачем пришел, отец Геннадий? Cлучилось чего?

Келарь скривил кислую мину на испуганном лице:

– Беда, отец Паисий, преподобный Авраамий исчез!

– Что значит, исчез? – перевел на него недоумевающий взгляд архимандрит. – Встал и ушел?

– Не знаю, отец наместник, – пролепетал келарь, вытирая пот со лба, – пономарь из Покровского собора прибежал, говорит, что могила преподобного пуста стоит…

Подобрав полы рясы, архимандрит Паисий почти вприпрыжку вбежал в Предтеченский придел Покровского собора. Следом за ним, тяжело дыша и держась рукой за сердце, туда почти заполз тучный отец Геннадий. Внутри их уже поджидал соборный пономарь Петр по прозвищу Развисляй с чернецами Фотием и Ермолаем.

– Ну? – с ходу задал им вопрос архимандрит, тревожно оглядывая помещение. Пономарь молча кивнул головой на покрытый расписной паволокой склеп преподобного Авраамия.

– Что? – недоуменно развел руками ничего не понимающий Паисий.

Фотий и Ермолай, откинули покрывало, с могилы святого открыв зияющую пустотой яму в полу.

– И где колода с телом? – спросил Паисий, почему-то конкретно инока Фотия

– Не ведаю, отче… – испуганно признался чернец, нервно потирая руки, – когда мы пришли, все так уже было…

– И как глубока яма?

– Глубока, – покачал головой Фотий, – брат Ермолай лопатой мерил, до дна не достал.

Паисий постоял в задумчивости и бросил ком земли вниз, в могилу. Снизу послышался звук удара о деревянную преграду.

– Она там, – произнес Паисий, нахмурив брови.

– Кто? – недоуменно переспросил Фотий

– Никто, а что, – сдержано объяснил настоятель, но желваки на его скулах заходили весьма красноречиво. – Колода там, на дне!

Иноки замерили глубину ямы куском веревки. Получилось более двух саженей7. Доставать старый, прогнивший гроб с такой глубины было занятием весьма рискованным. Пришлось отцу-келарю привлечь несколько трудников, работавших в тот ранний час на хозяйственном дворе обители. Пока трудники и монахи решали, что предпринять, в храм привели схимника Нектария. На этот раз он был молчалив и взволнован. Посмотрев на происходящее, он подошел к Паисию и сказал ему то, о чем в то время, наверное, думали все присутствующие в храме.

– Знак это, отец наместник. Воля святого Авраамия. Не хочет он, что бы его мощи обретены были!

– Глупости, – отмахнулся архимандрит, – ерунду несешь, отец Нектарий! Наверняка этому есть более разумное объяснение, чем твое.

В это время из могилы раздались душераздирающие вопли и мольбы о спасении. Иноки Фотий и Ермолай, на веревках спущенные на дно склепа, иступлёнными криками взывали о помощи. Когда их срочно подняли наверх, то Фотий был уже без сознания, а Ермолай едва подбирая слова, рассказал, что как только ноги его коснулись дна, так услышал он посвист ужасный, от которого закружилась голова и вмиг подкосились ноги, а все кости и суставы наполнились такой болью, что терпеть ее не стало никакой мочи. Пришедший в себя Фотий подтвердил слова своего товарища, заявив, что испытал то же самое.

– Глупости, значит? Ерунда? – ехидно проскрипел Нектарий, глядя в глаза Паисию.

– А вот им, наверно, так уже не кажется! –кивнул он на двух испуганных, перепачканных землей монахов, сидящих у амвона напротив Царских врат и тихо что-то говоривших находящимся рядом трудникам.

– Да не могу я, отец Нектарий, так вот все взять и отменить, – раздраженно ответил архимандрит.

– Ты же знаешь, после Смуты и польского разорения монастырь наш на ладан дышит. Того и гляди монахи разбредутся кто куда, и удержать мне их нечем будет. Казна пуста и доходов почти нет. Святой Авраамий – это наша надежда. Всех нас. И твоя и моя и этих тоже, – кивнул он на Фотия с Ермолаем. – Через две недели церемония. Сам архиепископ едет, вельможи богатые подарки шлют. Другие монастыри частицы мощей преподобного просят, славу о нем по всему государству разнесут! Близок час, когда паломники нескончаемой рекой польются в обитель, и тогда монастырь наш оживет и окрепнет. А ты что предлагаешь? Чтобы я собственноручно зарезал курицу несущую золотые яйца? Да не будет этого никогда! Считай, что не было у нас с тобой этого разговора и все.

– Мне жаль тебя, отец Паисий, – сокрушенно качая головой, проскрипел старый схимник – Жаль…жаль, что веришь в судьбу, только когда это выгодно. Вот ты решил не обращать внимания на знаки и тем самым бросил вызов судьбе. Теперь жди, ибо она обязательно примет его!

Нектарий повернулся спиной к архимандриту и медленно, опираясь на посох, направился прочь из храма, не дожидаясь своих помощников. Паисий же, не стерпев с жаром воскликнул:

– Судьба? Судьба – это не вопрос случая, а вопрос выбора. Ее не ждут, а создают!

Нектарий, не оборачиваясь, только махнул рукой и вышел за дверь. Тогда архимандрит подошел к притихшим монахам и трудникам и, не сильно скрывая свое раздражения, произнес:

– Ну чего вы расселись в храме Божьем? Продолжайте работать. Скоро уже заутреня и крестный ход. Вы должны все успеть к этому времени.

Глава 1. «Три инока»

В лето 7128 от сотворения мира8, в последний день Петрова поста9, едва первые солнечные лучи упали на дымящуюся, будто в закипи, гладь Чухломского озера, как на узкой дорожке, зажатой между дремучим лесом и болотистым берегом, появились трое облаченных в черные монашеские одежды. Впереди этого небольшого отряда шел уже немолодой, подтянутый монах, чью военную выправку и природную стать не могла испортить ни тяжелая, намокшая от росы мантия, ни заплечная торба, которую целиком закрывала наметка клобука, спускавшаяся до самого пояса. В руках монах держал длинную суковатую палку, но шел так легко и свободно, что едва ли нуждался в последней. Позади, поддергивая на ходу подрясник и поправляя на голове скуфейку, молодой послушник почти волок за рукав седого как лунь инока, из последних сил пытавшегося не отставать от своего более молодого товарища, что, несмотря на постороннюю помощь, давалось ему с изрядным трудом. Наконец старый чернец не выдержал, остановился, одним движением освободился от опеки послушника и, обняв двумя руками посох, взмолился, обращаясь к ушедшему далеко вперед монаху.

– Отец Феона, погодь немного. Что уж, загнал старика совсем. Помилосердствуй Христа ради!

Монах, которого старый инок назвал Феоной, резко остановился, снял с головы черную, отороченную красным кантом камилавку, обнажая длинные пряди пепельно-серебристых волос, и озадаченно посмотрел на отставших спутников.

– Так чего ж, отец Прокопий, – произнес он низким, слегка хрипловатым голосом. – Я подумал, может еще, на службу поспеем. Обитель-то, вон она, совсем рядом! – махнул он рукой перед собой.

Словно в подтверждение сказанного монахом, призывно зазвучал торжественный колокольный звон. Услышав его, отец Феона, не обращая внимания на некошеную, мокрую от утренней росы траву, встал на колени, истово осеняя себя крестным знамением. Его «породистое» лицо, оставаясь внешне суровым, светилось иноческой кротостью. Видно, молитва была ему в радость. Рядом с ним клали земные поклоны на золоченые купола церквей Авраамиево-Городецкого монастыря его спутники – старец Прокопий и молодой послушник Маврикий. Когда колокольный звон стих, старик, кряхтя и постанывая, присел на сучковатую корягу, лежащую на обочине и, едва переведя дух, продолжил прерванный молитвой разговор.

– Служба-то она конечно… да не по ангельскому чину, нам отец Феона, поддев подрясники по лесам трусить. Не ровен час, испущу дух, тебе ж лишние хлопоты будут…

Старик хитро улыбнулся и, шлепнув широкой крестьянской ладонью по стволу дерева, добавил:

– На-ка, лучше присядь рядом. Отдохнем малость и пойдем с Богом.

Отец Феона недовольно пожал широкими плечами, но возражать не стал. Вернувшись к спутникам, он сел рядом со стариком на мшистый ствол поваленной сосны и закрыл глаза, подставив лицо первым лучам восходящего над горизонтом солнца. Между тем, воспользовавшись остановкой, старец Прокопий осторожно снял изрядно растоптанные лыковые лапти, которые из-за больных ног предпочитал любой другой обуви, нося их и летом и зимой в любую погоду.

– А чего, брат мой Маврикий, – произнес он, разматывая намокшие от росы холщевые онучи, – твое чудодейственное средство осталось еще, аль нет?

Долговязый, нелепый Маврикий скромно сидел на краешке коряги. Очень пристойно, почти по-детски трогательно положив на колени расписной платок, он жевал краюху прогорклого ржаного хлеба, собирая падающие крошки в ладонь. Услышав слова Прокопия, он сорвался с места, бросился к своей торбе и, покопавшись в ней, вытащил маленький глиняный горшочек, обвязанный льняной тряпицей, после чего сел перед старцем и принялся смазывать его опухшие покрытые струпьями и гнойниками ноги содержимым горшка. Это была какая-то вонючая серебристо-черная мазь, которая, быстро высыхая, оставляла на теле белесый налет, крупными хлопьями опадавший вниз. Средство, видимо, и впрямь было чудесным. Старец Прокопий блаженно вздохнул, с наслаждением потянулся и произнес голосом полным умиротворения:

– Прямо Божия благодать! И не болит ведь! Говоришь, бабушка тебя сию мазь варить научила? Добрая женщина, земной поклон ей от всех страждущих. Жива еще, аль нет?

– Нет, отче. Убили ее черкасы, казаки запорожские, и всю семью мою тоже… – ответил Маврикий потупив глаза в землю.

– Люто! – покачал головой Прокопий, сочувственно глядя на молодого послушника. – Давно это было?

– Давно… – с грустью и тоской в голосе ответил Маврикий, – я тогда совсем маленький был. Наши мужики в ополчение к князю Пожарскому подались, тут на деревню казаки пана Лисовского10 и напали. Всю вырезали, подчистую. А деревня большая была, считай сто дворов да выселки. Никого не пожалели ироды чубатые, ни баб ни стариков. Особенно над детишками изгалялись малыми. Кого в костер, кого на пику, а кого просто головой о стену. А зачем, отче? Какая в том нужда была? Дети, они же ангелы, они же ничего плохого и сотворить еще не успели… У меня сестренку трех лет к воротам гвоздями приколотили, а братишку, грудничка шестимесячного, как куренка пополам разорвали…

Маврикий замолчал, зажмурился и отвернулся от собеседника. От нахлынувших воспоминаний, из его глаз, невольно потекли слезы, капая на подрясник. Прокопий перекрестился, положил свою большую, заскорузлую, покрытую старческими пятнами руку на голову послушника и ласково погладил:

– Прости, Маврикий, мы не знали этого. Как же ты выжил, сердешный?

– Чудом! – ответил послушник, вытирая слезы рукавом, – видимо Господь приберег меня для служения за всех тех, кто не выжил. Меня хохол с коня саблей бил, да удар вскользь прошел.

Маврикий обнажил голову, покопался в пышной кудрявой шевелюре и показал своим спутникам страшный рубец, шедший ото лба до затылка.

– Крови много пролилось, да рана быстро затянулась, в девять то лет, все как на собаке …Утром оклемался, стал мертвых хоронить…

– Один?

– Один, конечно. Никого же не осталось. Через два дня, беженцы, переселенцы через деревню проезжали, помогли мне. Они же меня потом и в обитель отдали для лечения. Вот так и остался я при служении Господу!

– Да, – задумчиво проронил Прокопий, – много горя народ наш христианский хлебнул от Великого замятия и наезда иноземного. У каждого, видать, такая история теперь имеется. Упился бедами, опохмелился слезами…

Сердце Феоны сжалось от жалости к этому нелепому парню с его обычной в то страшное время судьбой. Монах встал с коряги и медленно направился вверх по склону холма, чтобы немного успокоиться. Сколько видел он таких парней и девок на суровых дорогах войны. Сколько горя и бед насмотрелся. Возьми любого, расположи его на душевный разговор, дабы не замкнулся и не сбежал от тебя, и услышишь такое, от чего кровь застынет в жилах и кошмары ночные спать не дадут. Таков удел всех русских людей, переживших Смуту и иноземное нашествие – событий, погрузивших некогда богатую и самоуверенную державу Рюриковичей в пучину гражданской войны и полного разорения.

Уже семь лет в России правила новая династия Романовых. Семь лет, как окончилась гражданская война. А в последние два года, после подписания с Речью Посполитой мирного договора, в государстве не осталось даже формального повода для смуты. Но сама смута крепко засела в иных отчаянных головах, все эти годы живших одним лишь насилием. Эта смута не могла в одночасье взять и прекратиться только лишь на том основании, что кто-то в столице решил, что пришел мир. Для таких людей мир уже не мог наступить никогда. Что им цари с их указами? Да и кто такие эти цари, когда еще совсем недавно любая мало-мальски уважающая себя ватага называла себя армией и считала за правило хорошего тона иметь собственного доморощенного царя. Но поскольку, количество Лжедмитриев на Русской земле ограничилось тремя персонами, а желающих было много больше, то скитались по ее окраинам банды насильников и мародеров, ведомые на новые «подвиги» царём Мартыном и царём Клементием, Семеном с Савелием, Ерошкой да Гаврилкой. Был даже один Август, которому, впрочем, из-за плотности людишек «царского» звания совсем не повезло, ибо оказался он повешен на проезжей московской дороге конкурентом, оставшимся в истории под именем Лжедмитрий II, о котором, к тому же, судачили, что он вообще был евреем-талмудистом из Шклова по имени Матвей Веревкин. Все это могло быть смешным, если бы не прошлась беда рубленным сабельным ударом по телу государства, как по вихрастой голове отрока Маврикия, на века оставив эту кровоточащую рану в памяти народной.

Глава 2. «Встреча в пути»

Не успел Феона пройти и пары шагов вверх по склону холма, как из леса, нещадно грохоча, выкатила неуклюжая колымага английской работы, называемая иноземцами каретой, а русскими просто «каптаном с оглоблями». Шестерка вороных, едва не сбив опешивших иноков, повинуясь крепкой руке возницы, сидевшего на одной из лошадей упряжки, резко остановилась. С подножек задней площадки кареты резво соскочили два холопа и руками стали заносить передние колеса, помогая вознице развернуть неуклюжий экипаж. Делали они это потому, что, несмотря на дорогое дерево, живопись, скульптурную резьбу и кресла, обитые персидским бархатом, кареты не умели даже поворачивать без посторонней помощи. Ездить в таких экипажах было страшно неудобно и просто опасно. При недостаточной опытности возницы или резком маневре они легко опрокидывались на крышу, калеча и убивая своих пассажиров. Поэтому на Руси даже знатные люди всем иноземным экипажам и зимой и летом предпочитали удобные сани-розвальни, а кареты оставляли только для церемоний и торжественных выездов.

Воспользовавшись паузой, пока слуги разворачивали экипаж, из кареты, откинув бархатный полог, вышел высокий худощавый молодой человек, одетый в узкую чугу11 из алой объяри12, подшитую тонкой индийской тафтой и дорогими фламандскими кружевами. Молодой щеголь размял затекшие ноги, ударив пару раз о землю каблуками желтых сафьяновых сапог, украшенных золотыми бляхами и драгоценными камнями. Бодро похлопав по своим ляжкам, он обернулся назад и протянул руку, что бы помочь выйти из экипажа юной красавице, которая судя по богатому убрусу13 на голове, была его женой. Однако красавица, находясь явно не в духе, демонстративно проигнорировала приглашение и, одарив супруга сердитым взглядом, скрылась за парчовой занавесью кареты.

Не обращая внимания на причуды жены, молодой щеголь приблизился к притихшим монахам и почтительно поздоровался:

– Доброго здоровья, честные отцы! Откуда вы и куда путь держите? Вижу, дорога у вас трудная была. Не нужна ли помощь? Говорите без стеснения. У меня просить можно. Я спальник царя14, стольник Глеб Морозов15, Иванов сын.

Старец Прокопий, не вставая с коряги, подобрал под себя больные ноги, учтиво поклонился вельможе и негромко ответил:

– Спаси Христос, добрый человек, но нам, ни в чем нет нужды. Мы смиренные иноки Троице-Гледенского монастыря, что под Великим Устюгом в трехстах верстах отсюда. Идем в Покровскую обитель – поклониться мощам преподобного Авраамия.

Морозов понимающе кивнул головой.

– И я туда же. Крестить везу первенца своего к архимандриту Паисию, – пояснил он. – Он родич мне, хотя и дальний.

Разговор как-то не клеился. Монахи молчали, дружелюбно глядя на вельможу, а тот не знал, что им еще сказать прежде, чем расстаться.

– А с ногами чего, отче? – прервал Глеб вопросом неловкую паузу.

Он показал пальцем на торчащие из-под рясы голые ступни старца. Прокопий собирался было что-то ответить, но в это время слуги уже развернули карету в сторону монастыря. Из окна выглянула недовольная боярыня и сердито окликнула мужа.

– Гневлива супруга твоя, стольник. Иди к ней. Не тревожь горлицу.

Морозов не весело ухмыльнулся и, переходя на шепот, произнес:

– Не хотела сюда ехать. Далеко. Устала, – он заспешил обратно к карете, но неожиданно обернулся и добавил тихо, – ты, отче, найди меня в монастыре, ладно? Кормилица жены моей, балия16 потомственная в десятом поколении… Она тебе обязательно поможет!

Морозов поклонился монахам и быстрым шагом направился к обозу. Ловко запрыгнув на подножку кареты, он скрылся внутри экипажа.

– Йа-хаа! – истошно завопил возница. Словно выстрелом из пистоля щелкнул по спинам лошадей его кнут, и кортеж медленно тронулся в сторону видневшегося на горизонте Авраамиево-Городецкого монастыря.

Проводив пышный и богатый обоз важного царедворца завороженным взглядом, Маврикий присел на корточки и стал со всей осторожностью помогать старцу обуваться. Но, видимо, встреча с человеком из ближайшего окружения царя сильно повлияла на его мысли и чувства. Он долго сопел и ерзал на корточках, пока не решился задать своему старшему товарищу давно мучивший вопрос.

– Отче, а вот скажи, отец Феона, он кто?

– Что значит кто? – удивленно переспросил его Прокопий, – человек Божий. Такой же чернец как я или ты…

– А правду братия в монастыре говорит, что он в миру большим воеводой был?

Маврикий обернулся и посмотрел на отца Феону, одиноко стоявшего на высоком уступе холма в саженях пятнадцати от них.

– А что еще братия говорит? – спросил старик, усмехаясь в седую бороду.

Послушник перевел взгляд на старца Прокопия и неуверенно добавил:

– А еще говорят, что он при царе Федоре Ивановиче, а потом и при Василии Шуйском главным судьей был по делам воровским и мытным, и что все преступники в Москве его, как огня, боялись? Правда, аль нет?

Старик почему-то сразу перестал улыбаться и, отвернувшись от назойливого юноши, нехотя ответил:

– А чего ты у меня спрашиваешь? Вот у самого и спроси. Или оробел?

Обычно неуверенный в себе Маврикий вдруг проявил характер.

– Вот и спрошу!

Он встал с бревна, подошел к холму и принялся неуклюже карабкаться наверх, туда, где стоял настороженно озиравшийся по сторонам инок. Отец Феона, от внимательного взгляда которого ничего не ускользало, давно заметил в ближайшем леске, выходящем к дороге, присутствие посторонних людей, которые очень старались не быть замеченными. Пользуясь тем, что его спутники были заняты беседой с проезжавшим вельможей, он, не привлекая внимание, незаметно отдалился от них в сторону леса, осмотрел местность, и настороженность его переросла во вполне осознанную тревогу.

Появление подле себя Маврикия он встретил молчаливым предупреждающим жестом.

– А чего такое? – прошептал ему в спину молодой послушник.

– Похоже, засада… – ответил Феона, едва шевеля губами.

– Где? – выпучив глаза, воскликнул Маврикий, отчаянно вертя головой во все стороны.

– Не крутись, ботало коровье, – строго одернул его монах и кивнул головой в сторону чащи.

– Видишь, ветра нет, а кусты шевелятся.

– Может, там зверь какой? – предположил Маврикий, на всякий случай пригнувшись к земле.

– Может… – усмехнулся Феона, с сомнением покачав головой и, развернувшись, неспешно зашагал вниз по склону, сопровождаемый притихшим послушником. – Только ни один зверь к людям так близко не подойдет.

Феона, бросил короткий взгляд на Маврикия и тихо приказал:

– Иди вниз не оборачиваясь.

– Почему? Нет же никого?

– В кустах люди с пищалями. Фитили горят! Чувствуешь? Думаешь, ворон стрелять? За сосной всадник. У него бандолет17 поперек седла.

– Нас убьют? – побледнел послушник, едва сдерживаясь, чтобы не пуститься наутёк.

Феона усмехнулся и похлопал мальчишку по плечу.

– Вряд ли. По чью душу, эти кукушки, не ведаю, но явно не по нашу, иначе давно бы напали. Пошли обратно, негоже отца Прокопия одного оставлять.

– Я чего хотел сказать, отче, – произнес пришедший в себя Маврикий, подходя к отдыхавшему на бревне Прокопию, – мази то совсем мало осталось. На обратную дорогу никак не хватит. Надо будет в монастыре поискать?

Разомлевший на солнце отец Прокопий, мечтательно произнес:

– На обратную, говоришь? А вот обретем мы завтра мощи святого Авраамия для нашей обители, так может и мази никакой не понадобится. Побегу аки вьюнош на молодых ноженьках! А? Как думаешь, отец Феона?

Отец Феона, с жалостью посмотрел на опухшие ноги старца.

– На то и Божий промысел! – ответил он уклончиво. – Но средство на всякий случай лучше поискать.

Прокопий, досадливо сморщился, с сожалением взглянув в непроницаемые глаза инока.

– Вот осмысленный ты человек, отец Феона, здравый. Все у тебя правильно. С тобой даже мечтать неинтересно.

Отец Феона невольно улыбнулся на это простодушное восклицание старика и с тревогой посмотрел на небо. Еще недавно прозрачное и чистое, как озерная гладь, теперь его заволокло густыми облаками, а на горизонте чернелись грозовые тучи, не предвещавшие путникам ничего хорошего уже в самом ближайшем времени. Такова северная природа. Кажется, только что было тепло и ярко светило солнце, как осенний дождь гонит тебя прочь. А «повезет», попотчует снежным зарядом с ледяными градинами, навевая в душу зимнюю тоску и отчаяние. Но не успеешь привыкнуть к мокрым одеждам и хлюпающим на ходу сапогам, как опять из-за туч выглядывает теплое солнышко и вновь возвращается лето!

– Придем в обитель, будет нам и покой, и отдых! – проронил Феона, не отрывая глаз от грозового горизонта.

– Сейчас, думаю, стоит поторопиться. – Добавил он, поворачиваясь к своим спутникам – Если отдохнули, тогда уже пойдем?

– Конечно. Обязательно пойдем, – безмятежно ответил ему старец Прокопий, обстоятельно и искусно наматывая онучи на ноги. – Вот раб божий Маврикий сойдет с моей рясы, и сразу пойдем!

Услышав слова старца, Маврикий в ужасе посмотрел себе под ноги и отскочил назад, лепеча извинения и зачем-то показывая Прокопию баночку с лекарством:

– Прости отче, не видел я. Не хотел. Мазь я вот тут…

– Пустое, – небрежно отмахнулся старец. – Примешь схиму, получишь рясу, и дашь мне на ней постоять…

Прокопий посмотрел на небо и, суетливо поднявшись на ноги, заковылял вслед за отцом Феоной.

– Поспешим, пожалуй, а то и, правда, под дождь попадем.

Расстроенный Маврикий остался стоять у поваленного дерева, силясь понять, шутил сейчас отец Прокопий по своей привычке или правду говорил. Придя в себя и растерянно оглядевшись, он поспешно сорвался с места, неуклюже, вприпрыжку догнал старца и, взяв его под локоть, степенно пошел рядом. Шедший впереди отец Феона, ободряюще кивнул своим спутникам и запел старый церковный распев «С нами Бог» несильным, но красивым, хорошо поставленным голосом. Старец Прокопий и послушник Маврикий тут же подхватили распев, привычно пристроившись вторыми голосами.

Три инока шли по пустынной, плотно укатанной дороге, к виднеющемуся вдали белоснежному Авраамиево-Городецкому монастырю. Шли они за молитвой, покоем и отдыхом, даже не подозревая, какие страшные и удивительные приключения ожидали их впереди.

Как только троица иноков скрылась за поворотом, из леса на дорогу выехал всадник на кауром жеребце, одетый как оберст польского драгунского полка18. По обе стороны его лошади, держась за стремена, бежали два польских пехотинца с мушкетами на плечах. Видимо, привычные к такому способу передвижения, они быстро преодолели небольшой подъем и исчезли в противоположном направлении. Впрочем, сильно устать они вряд ли могли, потому что через пару верст, свернув с проезжей дороги, они прибыли в небольшой военный лагерь, разбитый посередине старого гая. Два десятка стрельцов, одетых в вишневые кафтаны с черными петлицами, встретили их как старых приятелей, никак не реагируя на странную форму. Драгун, меж тем оставил лошадь на попечение подбежавшего конюха и неуверенной походкой направился к находящемуся на некотором отдалении от общей группы человеку в темной епанче с большим капюшоном, совершенно скрывавшим его лицо. Человек сидел, прислонившись спиной к старому дубу, не шевелясь, точно каменный истукан, но увидев приближающегося драгуна, он повернул к нему голову и, подняв руку в черной перчатке отороченной фламандским кружевом, поманил его пальцем. По лицу драгуна было видно, что этот жест не сулил ему ничего хорошего.

1.Дополнительный алтарь в храме, как бы приделанный к основному алтарю.
2.Монашеский головной покров.
3.Принадлежность облачения монаха великой схимы.
4.Святой Русской Церкви, ученик Сергия Радонежского. Умер: 20 июля 1375 г.
5.Двоюродный брат царя Михаила Фёдоровича, имевший огромное влияние на него до возвращения из плена патриарха Филарета. Дворянин московский и воевода, затем боярин.
6.Три часа ночи.
7.Са́жень, или саже́нь – старорусская единица измерения расстояния равная 2,16 метра.
8.1620 г. от Р.Х.
9.Заканчивается в День Петра и Павла – 29 июня (12 июля).
10.Литовский шляхтич, который во главе лёгких кавалеристских отрядов разорял территорию России во время Смутного времени.
11.Короткая верхняя одежда для верховой езды и дальних путешествий.
12.Плотная шелковая ткань с золотыми и серебряными струями и с разными узорами.
13.Старинный головной убор замужних женщин, относящийся к типу полотенчатых головных уборов.
14.Придворный чин в Русском государстве в XV—XVII веках, находился в подчинении у постельничего.
15.Боярин из рода Морозовых, младший брат Бориса Ивановича Морозова. (1593 – 1662 гг.)
16.Знахарка
17.Короткое гладкоствольное ружье, применявшееся в Восточной Европе как альтернатива пистолету.
18.Примерно соответствует современному званию полковника
399 ₽
14,06 zł
Ograniczenie wiekowe:
12+
Data wydania na Litres:
17 lipca 2024
Data napisania:
2024
Właściciel praw:
Автор
Format pobierania:
Tekst, format audio dostępny
Średnia ocena 5 na podstawie 8 ocen
Tekst
Średnia ocena 4,6 na podstawie 31 ocen
Tekst
Średnia ocena 5 na podstawie 7 ocen
Tekst, format audio dostępny
Średnia ocena 4,8 na podstawie 13 ocen
Tekst, format audio dostępny
Średnia ocena 4,9 na podstawie 56 ocen
Tekst
Średnia ocena 3,9 na podstawie 17 ocen
Tekst, format audio dostępny
Średnia ocena 4,8 na podstawie 17 ocen
Tekst, format audio dostępny
Średnia ocena 4,9 na podstawie 41 ocen
Audio
Średnia ocena 5 na podstawie 1 ocen
Audio
Średnia ocena 0 na podstawie 0 ocen
Tekst
Średnia ocena 5 na podstawie 7 ocen
Audio
Średnia ocena 0 na podstawie 0 ocen
Tekst, format audio dostępny
Średnia ocena 5 na podstawie 3 ocen
Tekst
Średnia ocena 5 na podstawie 1 ocen
Tekst, format audio dostępny
Średnia ocena 5 na podstawie 1 ocen
Tekst, format audio dostępny
Średnia ocena 5 na podstawie 3 ocen
Audio
Średnia ocena 5 na podstawie 12 ocen