В потоке поэзии – 4

© Анатолий Арестов, 2024

ISBN 978-5-0060-6035-7 (т. 4)

ISBN 978-5-4498-8541-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Сомнительная сделка

 
В воздухе морозном плещутся лучи,
снегом разрисованы в доме кирпичи.
Стройка затянулась – веянье зимы!
Хитрые подрядчики на слова немы.
Деньги отработаны, деньги на счетах!
Стройка затянулась. Ветер в проводах.
Пайщики сердиты: «Скоро Новый год!»
В доме недостроенном виден небосвод
– крыша недоделана. В воздухе лучи.
Инеем покрыты в доме кирпичи…
 

Совершенная красота

 
Звёздное небо в прохладе степной
властвует вечером. Поздний закат
вновь догорает багровой стеной
за горизонтом. Потерянный клад
ясно увидит стоящий в тиши!
Нежность мерцанья далёких светил,
словно подарок великой души,
коим тебя, человек, наградил
Космос священный…
 

Сажа

 
Морозный день сменился на метельный.
Среди недели. Просто. Невзначай.
Летели хлопья густо, но отдельно
мелькала сажа, словно «Майский» чай,
что из коробки. ТЭЦ сжигала уголь,
вода бежала в трубах под землёй,
тепло неся собою в каждый угол.
Метель играла робко с колеёй
дороги в ямах. Звон. Осколки фары.
«японца» встретил новый Форд Эскейп.
Ложилась сажа на пивные бары,
болели где с безумством за хоккей.
Открылась дверь. Кулак. Удар. Победа!
Молчит противник – тело уронил.
А сажа липнет, в кровь впиваясь. Где-то
морозный день метельный вновь сменил.
 

Улетающий в ночь

 
Открывается дверь в обновление года,
новогоднее чудо летит под Луной,
завершается день годового исхода,
новогоднее чудо стоит за спиной.
Вспоминается всё, что имело значенье:
от души и любви до друзей и врагов,
обстоятельств различных немое стеченье
не позволило выбраться нам из оков
нежелательных дум. Загадаем желанье,
подольём алкоголь, зажуём мандарин.
На курантах огни намекнут на посланье —
поздравляет начальник – простой гражданин.
Фейерверки осветят неровности зданья,
ребятишки от вспышек с весельем визжат,
а российский солдат выполняет заданье,
обстоятельством срочности снова зажат.
Закрывается дверь за покинувшим годом,
улетающим в ночь, улетающим прочь,
и стараются стрелки отмеренным ходом
наступлению нового года помочь…
 

Потерянный рай

 
За глубокой рекой
на зелёной равнине
разливался покой
ароматом полыни.
Ароматом полыни
напиталась заря.
Прирождённой богине
поклонялась не зря!
Прикасался лучами
изначальный рассвет,
оставался ночами
полумесяца свет,
на равнине играя,
веселились ветра.
Для полынного рая
наступала пора…
Распахали равнину
дикари за рекой,
и в забвении сгинул
ароматный покой…
 

Крошколюбы

 
Снег окутал белой ватой
ствол берёзы. Вкруг сидят
стайкой шумной, нагловатой
воробьи. Шальной отряд
крошколюбов вымогает
у людей съестной запас:
«Ходит-бродит всё моргает,
накормил бы лучше нас!»
Не стерпела бабка право
– хлеб крошила на обед,
дед пшено насыпал. «Браво!
Браво бабка, браво дед!»
Вымогали крошколюбы
вновь с берёзовых ветвей…
Для меня те птицы любы
– дети Родины моей!
 

Зимняя паутина

 
В далёкой-далёкой Якутии
разбойничал снежный паук,
метелью, как сетью окутывал
простора бескрайнего круг.
Ловил потерявшихся в поле
из вырытой снежной норы,
ломая несчастного волю
под ветром смертельной игры.
Но вдруг прояснилось. На смену
морозный явился паук.
Закончилась снежная сцена,
поблёскивал солнечный круг.
Туманом, как сетью окутывал
простора бескрайнего круг
– в далёкой-далёкой Якутии
разбойничал холод-паук.
 

«На просторах степных деревенька…»

 
На просторах степных деревенька,
сердцу милая спит Колыбелька,
где берёзы проснутся с рассветом
на пригорке лучами согретом,
где дурманят пьянящие росы,
косарей уводя на покосы,
где сынишкой любуется мама,
что идёт по тропинке у Храма…
Изо дня каждый день всё дороже
до печали и радостной дрожи
на просторах степных деревенька,
сердцу милая спит Колыбелька…
 

«Рождество. Поля. Деревня…»

 
Рождество. Поля. Деревня.
Снег без ветра шёл на снег.
Задышало чем-то древним,
стал библейским человек.
Ель не убрана. Желтеет
край хвоинок. Снег на снег
на завалинку завеет.
Жив библейский человек?
Хлев. Коровы. Овцы. Птица.
Стал началом тот сарай
для божественной десницы,
для того, кто примет в рай.
Рождество. Поля. Деревня.
Подменялся веком век.
Задышало чем-то древним,
снег без ветра шёл на снег…
 

Страж света

 
В ночи, когда Луна за тучей,
но свет звезды летел во мрак
когтистых веток, дуб могучий
стоял на страже, словно враг
подкрался в пустоши оврага
с одной лишь целью – звёздный свет
себе забрать. Трещит коряга.
Безумный враг на дне оврага
молчит в ответ. Ответа нет.
Звезда сияла. Полночь. Тучи.
Разрезал свет оврага мрак —
Луна светильником могучим
сжигала мрак. Явился враг!
Но то был ветер… Всё сияло.
И дуб стоял, и звёздный свет
залил степное покрывало.
И всё молчит. Ответа нет.
 

Человекобоги

 
Здесь в земной обители
человекожители,
небопокровители,
греховозродители
снов чужих не видели
и с ума не спятили,
человекодатели
в поисках предателя
– войнозаводители
вечно ненавидели,
словно повелители
– здесь в земной обители
жили небожители.
 

«Берёзы от снега белее…»

 
Берёзы от снега белее,
стройнее и краше стволы.
Засыпало ночью аллею.
Бегут набегают валы
с небесного моря. Вскипели
барашки метели шальной,
согнали детишек с качели.
Играйте, но только весной!
Качались устало рябины,
студёного ветра набег
оставил ни с чем, а рубины
мороженных ягод на снег
просыпал. Белеет аллея.
Белеют деревьев стволы,
и ветер становится злее.
Бегут набегают валы.
 

Голодный сон

 
Странный сон увидел кот:
возле дома огород,
где растут одни кусты,
из кустов торчат хвосты —
мыши толпами снуют
и наводят там уют.
По соседству за забором
караси запели хором,
и плясали пескари
от рассвета до зари.
В небе вместо облаков
расплескалось молоко.
Из лугов несётся скрежет,
словно кость ножами режут.
Злобный пёс, оскалив пасть,
на кота готов напасть,
забегает в огород…
В миг проснулся чёрный кот.
Сердце прыгает в груди.
«Ну, собака, погоди!»
…Сколько можно повторять,
что нельзя, не евши, спать!
 

Испытание

 
Колокольная Русь – не Россия блатная,
и Советский Союз – не империя зла!
Обнищавших людей сторона шебутная,
где чернее угля дровяная зола.
Распушился ковыль – седовласый философ,
что познал единение в травах степных,
под снарядами выжил фашистских колоссов
и росою-слезой вспомянул о родных…
Напахалась Россия литыми плугами,
насмотрелась страна, нахлебалась сполна
подкопчённой воды заливными лугами,
устояла, когда пробежала волна
девяностых годов. Отмолившись во Храме
и отправив детей далеко на погост,
пригрозила она героиновой маме,
и карала Россия и в гриву, и в хвост.
Небольшое затишье… Гремят пацифисты,
и доносится гул европейских ракет.
Ледяное рычанье того юмориста
совершенно понятно – ведь он же агент,
завербованный блеском гнилого потира
с недопитым бурбоном – отравлен свинцом.
И никто не возьмёт «европейца» в квартиру,
и всегда он пребудет всего лишь гонцом!
Напахалась Россия литыми плугами,
насмотрелась страна, нахлебалась сполна
подкопчённой воды заливными лугами,
устояла, когда пробежала волна…
 

Невозможное

 
Если добрым будет каждый
человек, тогда конец
непристойной денег жажде
и вражде, но жаль стервец
не сыграет роль такую,
не захочет добрым быть!
С новой силой атакует,
разжигая снова прыть
ложных идолов. Молитвой
и поклонами в церквях
вроде как свершает битву,
но кайфует лишь в цепях
блудодейства и насилья
– суть неписанный закон,
и страдает от унынья —
жизнь поставил он на кон,
но отбить не смог он ставку,
на рулетке вдруг zero.
И отправили в отставку…
Ангел выронил перо.
– Тяжела душа строптивца!
Говорили же: «Не лезь!
Днём одним живи, как птица,
не твори кумира здесь!»
Поднимая в небо душу
ангел выронил перо.
– Что, стервец, опять нарушил?
Всё поставил на zero?
Если добрым был бы каждый
человек, тогда конец
непристойной денег жажде
и вражде. Держись, стервец…
 

Сила Сибири

 
Вагоны за поездом, словно по струнке.
Пыхтит паровоз, разгоняя сонливость
полей и лесов в зауральской сторонке
в великое небо, где есть справедливость.
Сибирской земле отдаёт уваженье
несущийся поезд гудком громогласным
и скоро случится с перроном сближенье,
и воздух сибирский таёжный и страстный
взволнует шагнувших. Тайга. Безмятежность.
Рождаются мысли. Снега – приведеньем.
…Везут в автозаке в таёжную местность
сибирской земле отдавать уваженье…
 

Счастье в пакете

 
Вышел на улицу. Трудится дворник,
в поте лица разметает на хлеб.
Пьяница в угол прижался. Позорник!
С водки палёной душою ослеп.
Движутся люди в пыли тротуара
мысли несут. Обувной магазин
снова отстроили после пожара
(кто-то оставил в канистре бензин.)
Едут машины. Базар матерится.
Мясо свиное. Весы на столе
ловко подкручены. Ждёт мастерица
жертву наивную. Быть на нуле
ей не резон – зажимают кредиты.
Банк махинатор – бесспорная власть!
Дальше иду… Разыгрались бандиты —
мячик пинают, пытаясь попасть
в мусорный ящик… Добрался до почты.
Очередь. Душно. В конверте журнал
вновь с публикацией.
– Арестов?
– Точно!
– Паспорт!
– Держите.
– Возьмите журнал.
Вышел на улицу. Счастье в пакете.
Несколько строк, как обрывки души,
несколько строк, как любимые дети.
Счастье в пакете и ветер: «Пиши!»
 

Шальной табурет

 
На задворках России столичной
в городке, где освоить бюджет
для спасительной выгоды личной
составляет знакомый сюжет
запрещённого кодексом фильма,
нарушая порою запрет,
заработает левая фирма
с логотипом «Шальной табурет».
Потекут к освоению суммы
на счета безымянных контор,
заместитель достаточно умный
– для отвода найдёт коридор
в тишине совершённых транзакций!
К покорению новых высот:
пополнению счёта из фракций
с номиналом не ниже «трёхсот»
цифровых незапачканных тысяч.
Удалось отстоять миллион,
из которого, впрочем, не высечь
настоящий златой эталон!
Совершаются снова процессы,
заметаются разом следы.
Завершается дело прогрессом
– махинацией чистой воды!
Закрывается следом конторка
с логотипом «Шальной табурет»,
и красивая нежная норка
обрамляет жены силуэт!
Мерседес зарычит у забора,
где коттеджик роскошный стоит
в чистоте заповедного бора,
где подземный не властен Аид…
На задворках России столичной
вновь написан знакомый сюжет:
для спасительной выгоды личной
был разумно освоен бюджет…
 

Безумство храбрых

 
Снега больше, чем нужно
для весенней капели
упоительной, дружной.
Снег лежит в колыбели
домовой, придорожной,
тротуарной, траншейной,
и висит «Осторожно!
Избегайте ран шейных!»
на растяжках табличка.
Не касается многих,
вдруг задумавших лично
убедиться, что Боги
их спасут однозначно
и ныряют за нити…
Смерть сказала: «Удачно!»
Но Господь им: «Живите!»
 

Возвращение

 
Явились проталины. Почва вздохнула.
Стоит человек в полевой пустоте.
Приехал в селение из Барнаула,
не глядя махнул. Потянул к красоте
неистовый дух родового пристрастья
в глуши деревенской остаться навек.
И сердце забилось сильнее от счастья,
и принял душою судьбу человек…
 

Забытые сны

 
Под снегами в поле чистом
озимь ждёт явленье света.
Днём растопит снег лучистым,
и случится встреча эта.
Лист расправит вновь пшеница,
насыщая клетки соком.
Что, родная, нынче снится
под всевидящим-то оком?
Ты жива! Сезон морозный
отступил в прохладу ночи,
скоро будет утро росным —
птицы щебетом пророчат!
Расправляла лист пшеница,
насыщая клетки соком,
вспоминая, что же снится
под всевидящим ей оком?