Czytaj książkę: «Командировка в ад»

Глава 1

Ольга проснулась в седьмом часу утра, услышав плач в детской. Встревожилась: юный Драган с младенчества рос суровым и молчаливым, весь в своего отца Милоша. Вчера гулял с ним и старшим братом – встречали весну; устал, сердешный, должен был спать без задних ног… Что с ним?

Накинув халат, женщина сунула ноги в домашние опанци и устремилась к сыновьям.

Михо, старший сын, тоже проснулся и недовольно смотрел на возмутителя спокойствия.

– Милый! Что с тобой? – спросила Ольга, склонившись над младшим.

– Головка болит…

Ольга положила ему ладонь на лоб – четырехлетний малыш буквально горел огнем.

Внутри женщины что-то сжалось. Огорчаться, паниковать – не время… Их семейное правило – не терять присутствия духа и действовать. Волю чувствам можно дать потом.

Она растолкала мужа.

– Милош! У Драгана сильный жар. Бегом к телефону, звони в «скорую». Я попробую снять температуру, – Ольга с силой встряхнула супруга. – Скорее! И никаких «сейчас, только попью кофе», ма-арш!

Сунув сыну под мышку градусник, она дала ему глотнуть аспирин¹ и положила холодную тряпицу на лоб. Одновременно прислушивалась к происходящему в коридоре, где Милош накручивал диск телефона и непрестанно ругался. Через несколько минут бесплодных попыток он бросил занятие и вошел в детскую с незажженной сигаретой в зубах.

– С ума сойти! Или занято, или вообще трубку не берут. Знаш… давай кафенисати². Все дети болеют, все и выздоравливают. Потом еще наберу.

Ольгу буквально передернуло. Эта вечная сербская неторопливость, размеренность, «давай сначала попьем кофе, потом решим», абсолютно не подходила к критической ситуации. Раз такое случилось с ребенком, она была готова растерзать любого, кто станет на пути к его спасению.

– Ах ты, курац! Звони в скупщину³! Или сам беги в больницу! Вытряси бана⁴ из постели и спроси: какого… мы его избирали местным главой, если при его власти до «скорой» не дозвониться?! Действуй!

Сербские женщины традиционного воспитания никогда себе такого не позволяли, но Милош знал, на что шел, когда взял в жены черноокую красавицу-беженку из восточной части Славии, когда там началась война. Предлагал уезжать и Марине Мережко, ее овдовевшей двоюродной сестре – нашелся бы и той подходящий сбрский жених, да строптивица отказалась: работала в больнице Царьграда, не захотела бросать раненых.

Поэтому терпел псовку⁵ Ольги, тем более что взрывалась славка редко, в основном – из-за детей. Откровенно говоря, по делу.

Милош быстро натянул бриджи, высокие гетры, свитер, накинул кожух и водрузил на голову шубару – круглую овечью шапку. Только на улице закурил и втиснулся в старый итальянский внедорожник: на новенький немецкий зарплаты учителя с двумя детьми никак не хватит.

Улицы городка Високи Планины на юге Сербии были еще пустынны. Навстречу промчалась буквально пара машин, разбрызгивая снег вперемешку с грязью. Показалась карета «Скорой помощи» – такой же старый итальянский паркетник «турин», как у него, только с удлиненным кузовом. С включенной люстрой на крыше, он тоже куда-то быстро ехал. Но не к дому Милоша и Ольги.

Неподалеку от местной управы движение остановил полицейский. На удостоверение учителя, муниципального служащего, посмотрел косо, без малейшего уважения. С характерным хорватским говорком процедил: в городе вводится чрезвычайное положение, всем надо оставаться по домам.

Хоть жена и упрекала порой в тугодумстве, Милош сообразил: про ситуацию расспрашивать не время. Он напустил на себя важный вид и сообщил хорватскому полицаю: именно потому и едет в скупщину, его туда вызвали, подняв с постели. Заставник ничего не сказал, только отступил на шаг и отвернулся, позволив ехать дальше.

Городок Високи Планины, до прихода немцев насчитывавший около тридцати тысяч жителей, раскинулся, по европейским меркам, чрезвычайно широко. На каждый дом приходилось не менее полугектара земли, на нем – сад, теплицы, огороды, многие прямо здесь держали овец. Даже муниципальным служащим считалось пристойным работать на земле, оттого в провинции граница между городской и сельской жизнью представлялась весьма размытой.

Лишь в центре города плотно соседствовали высокие трех- и четырехэтажные дома: здание скупщины бановины⁶, полицейский околоток, мировой суд, банк, больница, школа, пара училищ. Над всем этим возвышался православный храм. Дальше тянулась торговая улица, упиравшаяся в резиденцию лейтера с казармой его отряда. Сейчас это были хорваты – наихудший вариант. Чехи и поляки тоже чужаки, но не ведут себя столь вызывающе, как эти «братья». Почти та же балканская славянская нация, но считающие себя выше, «европеистее», а сербов – унтерменшами, хоть с точки зрения кайзеровских властей сами хорваты ничем не лучше сербов или черногорцев, разве что более лояльны к власти Берлина.

Над управой ветер шевелил кайзеровский флаг. У входа кипела суета. Милош захлопнул дверцу машины и, не успев ступить даже пару шагов, догадался: никакого порядка, хваленого германского ордунга, здесь нет и в помине. Люди мечутся, не зная, что делать.

– Не подходи! – выставил вперед ладонь очередной полицейский, на этот раз местный и знакомый. – Милош Благоевич?

– Да, брате. Что стряслось?

– Эпидемия. У тебя в семье есть заболевшие?

– Сын четырехлетний. Высокая температура, и не могу вызвать «скорую»…

– Больница переполнена. Немедленно уходи! Закрой лицо, брате. Говорят, передается воздушно-капельным. Включи и слушай местное радио. Скажем, что делать. Двигай, брэ!⁷

В это утро все им помыкали – и жена, и оба встреченных полицая… Закурив вторую сигаретку, не принесшую ожидаемого удовольствия от затяжки, Милош захлопнул дверцу своего «турина» и включил передачу. Проехал мимо аптеки с захлопнутыми ставнями и табличкой «затворено». Наверно, не откроют и днем, если боятся заражения: в первую очередь за лекарствами потянутся из семей, где уже есть инфицированные.

Но что сказать жене? Ждать инструкций по радио – это даже звучит смешно. Вроде тех наставлений – «задржи смиренность», то есть «сохраняй спокойствие», повторявшихся рефреном, когда германская армия оккупировала страну. Сербские войники, разгромленные за три дня в пограничном сражении, ничего не могли противопоставить оккупантам.

Дома его встретила необычная тишина. Скинув кожух, шубару и опанки, Милош бросился в спальню к детям.

Кровать Михо пустовала. Ольга недвижно застыла соляным столбом около младшего. На щеке засохла дорожка слезы.

Мальчик лежал лицом вверх, не плакал. Казалось, мирно заснул. В уголке приоткрытого рта белела загустевшая пена.

Но он не дышал.

– Я услала Михо на чердак, изолировала, – деревянным голосом молвила женщина. – Это какая-то очень быстрая инфекция.

Милош выронил сигарету. Диким усилием воли подавил в себе порыв – броситься к сыну, трясти его, умолять очнуться в безумной надежде: он начнет дышать, сердце станет биться… Он еще наверняка теплый, практически как живой…

Глаза покрылись влагой.

Утерев предательские слезы, мужчина выдавил:

– Что делать? Ты же работала в больнице Царицино!

– В бухгалтерии. Открываем все окна. Я мою полы. Драгана придется завернуть в клеенку и вынести на улицу, на холод. Потом сколотишь ему гробик… Сможешь?

Милош кивнул и бросился прочь, чтоб только не видеть мертвенно-бледное личико своего дорогого дечко⁸. Хоть чем-то себя занять.

Ольга, закончив уборку, посмотрела на настенные ходики. Восьмой час. В Царицино – уже девятый. Если Марина не на дежурстве, должна еще быть дома.

Впервые за много месяцев – пожалуй, даже год прошел, как между сестрами пробежала черная кошка – подошла к телефонному аппарату и заказала международный разговор по срочному тарифу, немедленно, назвав нововаряжский телефонный номер. Соединили их быстро.

– Алло? – прозвучал в наушнике родной голос.

– Марина! – закричала Ольга. – У нас беда. Эпидемия. Драган умер. Наша местная власть, смрадна курва⁹, даже не чешется, только заставляет сидеть по домам. Прости, что так вышло в прошлый раз… Но надежда только на вас и, быть может, на Варягию. Если не вмешаетесь, мы – покойники.

Она зарыдала.

– Сделаю, что смогу, – пообещала Марина. – Держись, сестричка! Свяжемся.

В наушнике запипикало. Ольга положила на аппарат трубку, села и стала стирать слезы с лица. Несмотря на весь ужас происшедшего, на душе слегка полегчало. Марина поможет… Сестре повезло выйти замуж во второй раз и чрезвычайно удачно – за молодого князя, волхва, вхожего, как говорят, к самому государю-императору Варягии… Но даже если они согласятся вмешаться, их помощь может оказаться слишком запоздавшей.

Маленькому Драгану уже не помочь…

* * *

Марина отдернула от трубки телефона внезапно похолодевшие пальцы. Казалось, невинный кусок пластика с торчащей антенной таит внутри змею, готовую укусить. Да чего уж там – укусила. С тех пор, как Николай пошел на поправку после облучения, в их дом практически не докатывалось тревожных новостей. Дети росли. Жизнь наладилась, и воспоминания о времени, когда всего в нескольких десятках километров проходила линия фронта, кипели бои, а в больницы Царицыно потоком везли раненых, ушли в прошлое как давно пережитый кошмар. Телевизор вещал, что и в воссоединенной с Варягией Славии все понемногу налаживается. Если кто и против новой власти, невозможно отрицать очевидный факт: мир лучше войны. Как минимум, намного комфортнее.

До выхода на работу буквально пара минут… Рискуя опоздать, Марина открыла ноутбук и бегло просмотрела заголовки новостей – местных, столичных, европейских. Об эпидемии в Сербском протекторате Германской империи – ни слова. Вообще.

Что делать?

Значит, не поступило никаких официальных сигналов. Не исключено, в Москве, в Царицыно и в Борисфене еще никто не в курсе случившегося.

А вдруг Ольга наврала? Конечно, она потрясена смертью сынишки, но эпидемия… Как ни горестно сознавать, но маленькие дети умирают и от обычных болезней, того же менингита. Он развивается быстро, с высокой температурой.

Доверия к сестре немного. Прошлой зимой встретились в Борисфене, думали посидеть, наведаться к старым знакомым, посетить могилы родителей… Но Ольге словно шлея под хвост попала. Она помнила город на Днепре в годы юности, когда ходила в свой экономический университет, была молодой, трава была зеленее, вода пожиже, открыты тысячи дорог, и любые преграды кажутся пустяковыми. Теперь бывшая столица Славии, ныне – резиденция варяжского генерал-губернатора, пообветшала. За прошедшие после войны месяцы она получила кое-какие инвестиции, но правительство Варягии не спешило обрушить на некогда мятежный регион золотой дождь. Важно было установить порядок, свести безудержную коррупцию до умеренно-терпимого уровня (ни в одном государстве без этой беды не обходится) и только тогда давать деньги, чтоб не разворовали буквально на следующий день. Империя занималась инфраструктурой городов, ремонтировала то, на что бывшее руководство Славии не обращало внимания: электростанции, сети, дороги, мосты. Это не бросалось в глаза. А ночные клубы, рестораны, варьете и прочие развлечения, популярные прежде в Борисфене, варяжских чиновников не волновали. Заодно не стало богатых нуворишей: кто-то уехал за границу, а кто и присел на долгий срок. Заведения стали закрываться. Оттого жизнь в Борисфене показалась Ольге серой.

Ужас первых недель гражданской войны, когда погиб первый муж Марины, а Ольга, закончив заполнять бухгалтерские бумажки, бежала в процедурную помогать в обработке ран, был для младшей двоюродной сестры недолгим. В числе пациентов волей случая оказался красавец-серб, высокий сероглазый мужчина с орлиным профилем и неотразимой улыбкой под коротко стрижеными усами. Он-то и увез Ольгу на Родину – через Варягию, дальше по морю до Румынии.

О расстрелах сербов, чем промышляли хорватские и мадьярские карательные отряды, закатывая в асфальт даже призрачные помыслы о сопротивлении, эмигрантка знала лишь со слов, а свидетельницей их не стала и не приняла близко к сердцу. К ее приезду ситуация устаканилась. Более того, немцы и их ставленники, устранив королевскую власть и государственную скупщину¹⁰, позволили сохранить местное выборное самоуправление, в дела вмешивались нечасто и даже с определенной пользой. На смену сербскому анархическому шалтай-болтай, вроде: сначала «идемо да кафенишемо»¹¹, и только после кофе под сигаретку решим, пора ли тушить пожар, пришел ордунг, оккупанты привили дисциплину. Пусть пока в зачаточном состоянии.

Немного угнетало, что она, имея квалификацию бухгалтера и экономиста, а также оклад в четыреста двадцать экю за должность в скупщине, вынуждена была вести хозяйство, как обычная сельская баба. В городке Високи Планины, центре бановины, одноименного административного округа, ее Милош имел дом, оставшийся от родителей, и земельный надел соток в восемьдесят. Супруги возвращались с основной работы и трудились там как на ферме, по-сербски плавно и неторопливо, но упорно.

Привыкла. Вне скупщины, где старалась выглядеть как настоящая фрау в деловом костюме и в туфлях на высоких каблуках, дома набрасывала на себя широкую вязаную либаду¹², кожушок и шла бросать вилами навоз.

Навестить сестру с новым супругом смогла лишь зимой, в антракте сельскохозяйственного сезона, уговорившись с соседями по заеднице¹³, что в их отсутствие присмотрят за скотом. Марина хоть и двоюродная, но единственная ее сестра, других близких родственников у Ольги нет.

И вот встретились. В ресторане Борисфена на улице Житной, что у самого берега замерзшего Днепра, сестры обнялись. Николай пожал Милошу руку. Кто муж Марины, Ольга даже не догадывалась. Вроде как медик в том же госпитале, а там платят не слишком щедро, так что выбор не самый завидный.

Варяжец на фоне ее статного серба смотрелся… никак. Гораздо ниже ростом, с жидкими усиками. Со странным красным следом от ожога на лице. Какой-то неправдоподобно молодой и худой, с грустной все понимающей улыбкой. Когда разговор нечаянно коснулся его телосложения, прокомментировал:

– Так прозвище у меня было: Ледащий. Это на харчах Марины чуть разъелся. Она у меня молодец.

Старшая сестра, не только не постаревшая, но даже неуловимо помолодевшая за годы разлуки, благодарно кивнула супругу.

Заказали закусить-выпить. Славская кухня сильно отличалась от сербской. Милош, больше привыкший к ракии, нежели к горилке, расслабился после трех рюмок и распустил павлиний хвост. И живут они в «цивилизованном» европейском государстве, и ферма у них своя, и большой кусок земли в живописном месте, с видом на реку и на горы, и достаток не тот, что, наверно, у пары докторов в провинциальной варяжской больничке…

– Так в чем дело? Давайте покажу, как живет эта больничка, – не моргнув глазом, предложил Николай, ничуть вроде бы не обидевшись на намек о бедности. – Завтра утром транспортный самолет повезет медикаменты с борисфеновского склада в Царицыно. Тем же бортом вернетесь сюда, если не пожелаете погостить.

И Ольга, не ожидая, что их ждет там, радостно заголосила: а давай!

Они же с Милошем в той больнице познакомились…

Марина потом кусала локти, что поддалась детскому искусу поддеть сестрицу, слишком уж кичившуюся своим балканским красавчиком, превратившим ее в сельскую труженицу. Огромный особняк с припаркованным у дома новеньким внедорожником «Иртыш–200» показался настоящим дворцом по сравнению с домом в Високи Планины. А уж когда выяснилось, что муж Марины – имперский князь, Рюрикович, а сама она, соответственно, княгиня… Дед Николая – вице-адмирал, советник императора, внук вхож к царю… Узнала Ольга, что сестра купается в деньгах. Муж, медицинский волхв и в прошлом подполковник, уйдя в запас после войны, работает в больнице, но заодно чарует воду с плазмой крови для государственных аптек Варягии. В день зарабатывает тысячу ефимков, имперских. Перевести в экю – побольше, чем у Ольги в месяц. Живет Марина, словно барыня. Есть няня для детей, кухарка, горничная…

Тогда-то сестры поругались. Ольга, понимая, что громоздит одну нелепость на другую, но повторила вслух несколько пропагандистских фраз, как молитва повторявшихся в каждой новостной телепередаче из Рейха и волей-неволей выученных наизусть, об агрессии империи в отношении свободных славов.

– А как же атомная бомба, заложенная немцами в Чернохове? – разозлилась Марина. – Могли погибнуть двести тысяч мирных жителей!

– Да это всего лишь провокация варягов, чтоб оправдать аннексию свободной Славии, – отмахнулась Ольга.

Мужчины обменялись взглядами. Оба прекрасно понимали: Ольга просто сорвалась с нарезки. Причина – зависть. Женщина неглупая и волевая, несмотря на сравнительно молодой возраст – около двадцати восьми – сочла себя обиженной тем, что старшая сестра не внесла ясность еще там, на берегу Днепра. Здесь, в этом шикарном доме, Ольга с Милошем попали в неловкое положение. Если мужья были готовы перевести дело в шутку, а приемная дочка Несвицких приняла Михо с Драганом как братиков, то младшая сестра Марины едва не разрыдалась.

– Драга моя, престати бре!¹⁴ – пытался урезонить ее серб, но ничто не помогло, и та решительно потребовала, чтоб Несвицкий посадил их на ближайший самолет до Борисфена.

Шагая к больнице под резким мартовским ветром, Марина вспоминала глаза сестры при расставании. Те словно умоляли: ты же старшая, сделай что-нибудь, чтобы исправить мою глупость…

Она всегда была такой. Рассудительной, собранной, ответственной, в то же время порой срывающейся на дикие, уму непостижимые выходки.

Но – сестра. И она в беде.

Смолчать и обождать, рассчитывая, что ситуация с эпидемией рассосется… Не выход. Если умрет Миха, а то и сама Ольга, Марина себе не простит.

Сняв шубку в своем кабинете, Марина бросила сестре: начало обхода чуть задержится, ждите. Сама же понеслась в процедурный, где Николай, ушедший из дома на полчаса раньше, готовил зачарованный раствор, пополняя больничные запасы.

– Коля?

– Да, дорогая. Уже закончил. Что-то стряслось?

– Возможно – да.

Она не ошиблась в супруге. Выслушав Марину, не размениваясь на вопросы в духе «а ты уверена?», князь опрометью кинулся в приемную главврача и, проигнорировав изумленный взгляд секретарши, принялся набирать междугородний номер. Другие аппараты казенного учреждения давали выход только в местную сеть – из экономии.

– Деду звонишь? – спросила увязавшаяся за ним Марина.

– Бери выше, – сказал муж. – Помнишь Светислава Младеновича? Телохранителя и секретаря императора? Верней, начальника его охраны, генерала. Уж если он не в курсе сербских дел, то даже не знаю… Ваше высокопревосходительство? – заговорил он в трубку. – Николай Михайлович Несвицкий, волхв из Царицино, беспокою по сверхсрочному и серьезному делу. Уделите мне одну минуту? Спасибо. Есть информация, что в бановине Високи Планины на юге Сербии началась эпидемия неизвестной болезни с высокой летальностью. Сообщение поступило от жителя, работника местной администрации. В СМИ нет никаких известий. Так точно, жду у аппарата, – он прикрыл трубку рукой и шепнул: – Генерал встревожился, попробует сам немедленно с кем-то связаться.

Прошло примерно пять минут. Никто не проронил ни слова. В хорошо отапливаемой приемной было тепло, но от слов Несвицкого об эпидемии отчетливо тянуло холодком. Пока далеким.

– Да, господин генерал. Есть! Нахожусь в Царицине и жду дальнейших указаний, – он положил трубку на аппарат, уже кнопочный, но с витым проводом. – Зоя! – посмотрел на секретаршу. – Официально предупреждаю: услышанное вами – государственная тайна. Даже главврач не имеет права знать. Тем более – ваши подруги. Никто! По крайней мере, в течение ближайших суток.

Секретарша испуганно кивнула.

– Что сказал Младенович? – шепнула Марина в коридоре.

– Он пробовал выйти на знакомых в Сербии, но не преуспел. Телефонная связь с бановиной и с соседними районами прервана. Немцы, наверное, сносятся с гауляйтером и полицией по армейским каналам. Боюсь, если бы Ольга решилась позвонить попозже, то вряд ли получилось бы поговорить. Хорошо, что переступила через себя.

– Ты на нее не сердишься?

– Нет, конечно, – Николай буквально летел по коридору, разве что не взмыл к потолку. Никакой необходимости спешить не было: генерал велел ждать и явно кинулся к императору с докладом, а что тот решит – никто не знает. У царя своя обида – почему его дальний родственник Каравладимирович в свое время заискивал перед немцами, не попросил помощи у Варягии, а после первых военных неудач покорно снял корону, сдав Сербию новым хозяевам, о чем известно всем. – Тем более сейчас, когда жизнь Ольги и ее семьи в опасности, не время для обид. Под угрозой жизни тысячи людей. То, что немцы предпримут карантинные меры, не сомневаюсь. Организуют их хорошо, они это умеют. Но вот жизни оставшихся в зараженных районах их не интересуют. И сербов, и хорватских полицаев, и прочих недочеловеков. Фашисты!

Это слово в устах Коли, неизвестно откуда им принесенное, звучало как худшее ругательство. Примерно, как «курац» и «пичка»¹⁵ у балканцев.

Оба вернулись к работе, сгорая от нетерпения и напряжения, но никаких звонков от Младеновича не дождались. Зато в третьем часу пополудни внука навестил дед-адмирал, прибывший на самолете спецрейсом из Москвы.

Обнялись. Потом Несвицкий-старший с чувством, но аккуратно стиснул в объятиях невестку. Без предисловий начал:

– Если кратко, то ситуация «алярм». Берлин признает эпидемию, вечером будет во всех газетах. Царь позвонил кайзеру и предложил помощь, тот ответил: найн, эпидемиологическая ситуация под контролем, три бановины оцеплены полицией, посланы войска, комар не вылетит, не извольте волноваться.

– А тем, кто внутри – полный шиздец на букву «пи», – буркнул Николай.

– Похоже, так. Правда, никто точно не знает летальности заболевания. Неясна даже природа – вирусная или бактериальная хворь. Очевидно одно: никто не поможет попавшим в западню. Сомневаюсь, что туда переправляются какие-то медикаменты. Да и что передавать, если нет никаких сведений?

Следующие слова Марина услышать ожидала и одновременно страшилась их. Но ничего поделать не могла.

– Что касаемо лекарств, то я зачарую им раствор здоровья, – сказал внук. – Но как добраться до зараженных районов… Если оцеплены, то группой волхвов, по воздуху. Ночью, скрытно.

Марина почувствовала, как задрожали пальцы. Конечно, муж обладает уникальными способностями и выпутался из кошмарных передряг, где любой другой неминуемо погиб бы. Но Коля не всесилен. От жесточайшего ионизирующего излучения получил ожоговую метку на лице, которую не в состоянии ни сам свести, ни с помощью раствора излечить. Говорит, что чувствует себя здоровым, да только можно ли этому верить? После ее вопросов немедленно тянет в спальню: мол, у кого проблемы после лучевой болезни, тот там совершенно не боец. Но тревога не отпускает. И Коля обещал больше не ввязываться в авантюры.

Словно перехватив ее взгляд, адмирал обернулся.

– Отпустишь его, невестушка?

– Ни за что!

– Пожалуй, и сам не вызовусь добровольцем, – сказал Несвицкий-младший. – Не обижайся, деда. Мне приключений хватит. Ангел-хранитель подустал.

– И речи не идет, чтобы ты поехал в земли, подконтрольные Германии, – ответил адмирал. – Кайзеровская разведка прекрасно знает о твоей роли в развале всей их комбинации со Славией. И то, что тебя не трогали в Царицыно, не значит, что обиды прощены. В Сербии ты будешь, словно на ладони.

– Тогда зачем вы его уговариваете? – голос Марины дрогнул.

– Речь о другом. Нам нужен опытный советник. Как понял Николай, отправим в Сербию разведгруппу – врачей-эпидемиологов в сопровождении волхвов, способных летать и буксировать неодаренных, а также защитить их от хорватов или немцев. К сожалению, забросить самолетом невозможно: Германия закрывает воздушное пространство над Сербией, чтоб никто не вывез родственников или знакомых из карантина. Министр обороны приказал срочно готовить госпитальный корабль, он отплывет из Тавридского порта и доберется до устья Дуная часов за десять. С болгарами, румынами проблем не видим, а кайзеровскому МИДу заявим ультиматум: мы должны быть убеждены, что карантинные меры достаточны, зараза не перекинется на все Балканы и оттуда – в Славию. Чем добраться от Дуная на юг, командир группы решит на месте.

– Кто этот командир… Я его знаю? – спросил Несвицкий-младший.

– Князь Касаткин-Ростовский.

– Борис?

– Он. Учти, что времени на подготовку крайне мало. Там люди умирают. Поэтому садимся в самолет и отправляемся в Тавриду. Поможешь с отбором кандидатов и инструктажем. Через день вернешься.

– Я с вами! – безапелляционно заявила Марина. – И не смотри так, дорогой. Не забывай: я врач.

– Охотно взял бы, – пожал плечами муж. – Но дома – дети. Ты их оставишь?

Она задумалась.

– Я провожу корабль с командой Бори и вернусь, – добавил Николай.

На том и порешили. Уже в полете старый князь сказал о самом главном:

– Эпидемиологи утверждают: в прохладную погоду да в горах как-то крайне маловероятно, чтобы объявилась новая бактерия или вывелся новый штамм вируса. А это означает, что в Сербию его ввезли. Кто, для чего, откуда, нечаянно или с определенной целью – неизвестно.

– Если умышленно, то это – биологическая война, – ответил внук. – Неужто немцы решили геноцидить сербов? Тогда парням не позавидуешь – неласково их примут.

– Есть подозрения, – подтвердил Несвицкий-старший. – Немцы продолжают опыты по созданию бактериологического оружия. Наша разведка об этом неоднократно сообщала, но без конкретики: кто, где, с какими штаммами работает. Вполне возможно, эта эпидемия стала результатом испытаний нового оружия. Для немцев сербы – унтерменши.

– С-суки… – Николай скрипнул зубами, потом добавил несколько ругательств. Отдышался и продолжил, пытаясь осмыслить информацию: – Самое скверное, коль зараза в самом деле рукотворная, нет никакой гарантии, что мой раствор сработает. Радиационный ожог им до конца не вылечил…

– Но все равно ты зачаруешь им раствора до отплытия. Ребята будут осторожны – возьмут защитные костюмы, респираторы. Есть информация: зараза распространяется воздушно-капельным путем.

Николай задумался. Да, вроде бы, задача для группы Касаткина-Ростовского выглядит выполнимой. Но гладко на бумаге, а на деле…

В любом случае он будет переживать за парней и кусать локти, что не смог к ним присоединиться.