Czytaj książkę: «Дьявол и Город Крови: Там избы ждут на курьих ножках», strona 29
– Надо вам обиды иметь, а то как без обид? Давайте обижаться друг на друга! – предлагала Манька на рассмотрение новую тему.
И часть чертей отвечали, что недостаточно оснований для обид, а другие дружно начинали рыдать. И кто-то обязательно вел себя противоположно большинству, начинал хохотать во все горло. Иногда ее били. Били очень сильно. У чертей это было в порядке вещей, особенно, когда мнения не совпадали. К боли она была привычная, железо язвило тело куда глубже и сильнее. Друг друга черти лупцевали тоже почем зря. А Дьявол только посмеивался, отвечая:
– Маня, в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Решила стать чертом, терпи!
– Но это же ты меня к чертям отправил! – возмущалась она.
– А ты – бессловесная тварь, чтобы на всякое соглашаться?! Посмотрела и вышла, нашли бы другое место для укрытия от оборотней. Но ты решила примерить на себя роль Спасителя. А у каждого подвига есть цена. Для кого-то украденный миллиард – подвиг, почет и медали, а кто-то за слабого заступился – срок мотает. Кто-то голову отвернуть грозит – герой, а кто-то правду вякнул – враг народа. Расставлять приоритеты надо правильно.
– Да ну тебя! – отмахнулась Манька.
Сложнее было с чертями-животными. Их то по головке гладили, то резали, а говорить они не могли, только мычали, кричали, лаяли, блеяли, мяукали и кукарекали. Оказалось, и думали они по-особенному. «Я» как таковое отсутствует, а кровь сознания никогда не падала на землю и не пытались ее убить. тут задача состояла в том, чтобы понять, кто и зачем замучил животное до смерти в избе или неподалеку.
Наверное, во время таких ритуалов баба Яга каким-то образом лишала избу сознания и подвижности, иначе, как избы не рассмотрели в Бабе Яге мучителя? Зачем так долго терпели насилие и унижения?
Еще проблемы были с чертями, которые изображали немых и убогих. Понять их оказалось сложно: слова они произносили с разрывами, говорили одно, а подразумевали другое, мышление было чудное. Больные люди все время ориентировались на внутренний голос, который отдавал им приказы, выступая в качестве кукловода, и вроде не произносились слова вслух, но пространство вокруг таких чертей как бы цементировалось. Коварство Бабы Яги не знало границ, обманутые до последней секунды не знали, что их вот-вот убьют.
Иногда у чертей было все как в жизни, и кроме них удавалось рассмотреть некоторые детали ландшафта или часть комнаты, будто кроме слов, которые держали черта, в стену его темницы попадало и пространство извне. Скорее всего, это были собственные воспоминания избы, от которых она бежала. С этими чертями проблем не было, они уходили в другое измерение тут же. порой Манька не успевала понять, что их тут держит.
Манька то ругалась, то удивлялась, то вела интересную задушевную беседу, то отбивалась от насильников и убийц. И так раззадорилась, что не сразу заметила, что чертей почти не осталось. Пещера стала гротом, грот углублением, а сверху нависла земля, готовая вот-вот рухнуть. С последней дюжиной чертей пришлось покорпеть: объясняться они ни в какую не хотели, считая ее недостойной речей, а последние совсем расстроили.
И вдруг чертей не осталось…
Она еще раз хотела осмотреть пещеру, но ее настиг голос Дьявола:
– Манька, беги обратно в избу! Пещеру вот-вот завалит! – и она трусцой рванула к выходу. Вперед можно было бежать как обычно, пять шагов – и в избе.
Дьявол сидел в кресле-качалке, на лице светилась снисходительная улыбочка, а полуприкрытые глаза были краснющими, как у чертей. Только если в глазах чертей был лишь отсвет, то его были самыми, что ни на есть настоящими углями.
– Уф! – она оглянулась и ничего не увидела.
Позади – никакой дыры, обычная бревенчатая стена. Она видела эту стену и глазами, и затылочным зрением. Наверное, был повод гордиться собой. Чувство новое, приятное. Она немножко завинилась, понимая, что, наверное, нельзя любить себя такой любовью, но оправдание нашлось тут же: Дьявол любил себя больше. Манька с интересом посмотрела в его сторону и открыла в себе новую ипостась: ей тоже нравилось быть Богом, когда каждую свою мысль, каждый свой поступок можно разложить на приятное времяпровождение и невозмутимое состояние при различных обстоятельствах, – и не искать Благодетеля, который приступит и порешит… Даже похвала Дьявола не стала бы ей чертом: она выиграла самую интересную битву. И хотя за окном брезжил двенадцатый рассвет бессонных суток, спать совсем не хотелось.
– Будем смотреть на другие стены? – поинтересовалась она у Дьявола.
– Не сейчас, – ответил он. – Посмотрим зеркало, а прочие помещения осмотрим, когда выспишься. Если хоть один черт остался, после твоего головокружительного успеха он обязательно себя проявит. Убрать надо всех, до последнего чертика, иначе избы нам не помощники. Черти – это только передовая позиция.
Дьявол тяжело вздохнул и взглянул на нее с сочувствием.
– Пока ты чертями занималась, я не сидел без дела. Хотел бы я стать добрым вестником, но мы не в сказке. Маня, проблемы только начались, и решать их придется быстро, времени у нас мало.
– Что? – настроение Маньки резко упало.
– Есть еще покойнички, есть… Но черти не дадут туда пройти, пока хоть один мельтешит в глазу. У Бабы Яги тут лаборатория была. Умнейшая была женщина, ума – царская палата, до сих пор не могу смириться с ее утратой… – Дьявол состроил скорбное лицо, чуть не проронив слезу, достал платочек, промокнув уголки глаз. – Она тут отрабатывала приемы управления людьми и нечистью – на все руки мастерица! Да мог ли я дочку этой гениальной женщины не усадить на трон?!
Хвалебные речи Дьявола в адрес старухи-свиньи Манька пропустила мимо ушей. У него вся нечисть была бесценной и полезной.
– Начинаю чувствовать себя маньяком? – она с сомнением покачала головой.
– Я бы на твоем месте чувствовал себя патологоанатомом, – фыркнул Дьявол и хладнокровно успокоил: – Маня, ты пока никого не убила. Кикимора, к твоему сведению, уже пять тысяч лет жила мертвее мертвой, а Баба Яга… Если бы сама по земле с косой не ходила… тоже —тот еще мертвец! И пусть ты была не на высоте, с позиции человека их настигла заслуженная кара. Человеку положено убивать нечисть, а нечисти человека, а арбитр должен судить объективно и присуждать победу тому, кто ее заслужил. В схватке с ними ты заслужила награду честно … От меня, от Божественной Сущности. А люди и нечисть тебя по головке не погладят, они постараются взять реванш. Ты же поняла, как нечисть может сводить людей с ума. А каково было избам, у которых она во внутренностях окопалась? А то, давай, оборотней заключим в объятия! – усмехнулся он.
– Я настолько вину не чувствую, – скривилась Манька.
В подвале уже ничто не напоминало о происшедшей здесь трагедии. Зеркало висело на месте. Очень большое, в два человеческих роста, и такое же в ширину, в бронзовой оправе, увенчанное львами с коронами, придавившими лапами вола с закатившимися глазами.
Манька приблизилась к зеркалу, сняла наскоро наброшенное покрывало и …
Не увидела своего отражения!
Зеркало было почти черным, как глаза Дьявола. Разве что чуть-чуть отражались стены подвала, и это отражение выглядело весьма зловещим.
– Ой! – радость улетучилась вместе с ее отражением. – А я там… меня там… – Манька растеряно ткнула в стеклянную поверхность пальцем.
Дьявол устало вздохнул.
– Вот скажи мне, – произнес он прискорбно, – почему ты всегда попадаешь в неприятные истории, вместо приятных, где есть эльфы, феи, волшебники и прочая нечисть с добрейшими намерениями? Почему даже какое-то зеркало пытается тебя побить?
– Потому что я с Дьяволом? – озадаченная исчезновением своего отражения, Манька шмыгнула носом. – Какое-то неправильное зеркало, – выдвинула она свою версию.
Дьявол ничего не ответил, лишь потер ладони в предвкушении интересной задачи. Она слегка струсила – ее опять будут бить, но Дьявол не замедлил бросить осуждающий взгляд.
– Проблема у нас, Маня! – сообщил он через минуту. – В этом зеркале ни один оборотень себя не увидит. Их настроение никогда не падает ниже уровня зомбирования.
Манька закусила губу и вдруг поняла: чуть-чуть ее все же видно.
– Ой, – выдохнула она, – а я там!
– Там, потому что перестала считать себя идеалом! – Дьявол пощупал зеркало. – Ты видишь в нем только свои недостатки, которые у тебя здесь! – он постучал пальцем по ее лбу. – А оборотни свои оборотнические способности недостатком не считают. Скорее всего, они даже не поймут, что это зеркало, ни один оборотень себя в нем не увидит ни зверем, ни человеком.
Маньке жутко захотелось пролить слезу: неудачи преследовали ее одна за другой – ее отражение проступило еще явственнее. Это был конец – ее конец: ей оставалось пойти в лес, чтобы не подставлять под удар избы, лечь и дождаться, когда оборотни растерзают ее бренное тело. Как в пещере с чертями, картина собственной кончины доставила ей удовлетворение.
– Не конец, не конец! Не в этот раз… – снисходительно ухмыльнулся Дьявол. – Гадом буду, если не столкну тебя лбом с Прекраснейшей из Женщин! Но если бросить прямо сейчас, это будет не гладиаторский бой, а убийство невинного ребенка. Взвалить на Прекраснейшую из Женщин такой грех, чтобы потом сомневаться в ее талантах и способностях… Или сама раньше времени сдашься, или победа будет в сухую. Да ты сама подумай, сколько у нее секретов! И покойники, и черти, и оборотни, и родственники… Маня, у тебя ни одного шанса! – он покачал головой, прощупывая раму зеркала. – Дело тут не в зеркале, надо найти вторую его часть. Мы пока даже снять его со стены не сможем!
– Вряд ли она постыдится убийства… – хмуро промычала Манька, открывая в своей внешности изменения не в лучшую сторону. Она вдруг почувствовала, что от усталости голова стала чугунная, все тело сделано из ваты, а еще что вряд ли ей хватит сил доползти до постели. Теперь она видела себя в зеркале полностью: с синяками вокруг глаз от недосыпа и камней, которые черти в нее кидали, норовя попасть в лицо, вся такая неказистая и убогая. Она вдруг вспомнила, что до полнолуния осталось чуть меньше трех недель. На чистку избы от чертей ушло слишком много времени. А зеркало, будто в насмешку, придало ее коже зеленоватый оттенок и припухлость, намекая на скорую смерть.
Да уж…
Она попыталась что-то сказать, но Дьявол решительно перебил:
– Завтра! Все оставляем на завтра. Утро вечера мудренее… Тем более чертям нужна хорошая зарядка, а то у них, наверное, сил не осталось про себя орать.
Глава 18. Крест крестов и кривое зеркало
Как доползла до постели, Манька уже не помнила. Может, Дьявол донес. Уснула на ступенях лестницы подвала, а проснулась в предбаннике и, наверное, время близилось к полудню. Солнце поднималось к зениту, но было еще далеко от него. Через открытую дверь оно светило прямо в лицо. Несмотря на лето, в земле, обогретой неугасимым деревом, солнце осталось зимним – всходило поздно, заходило рано, и не жарило, как в летние месяцы.
Дьявол хлопотал у костра, напевая под нос: «Твой образ белым облаком летит! Белым-белым-белым снегом скрыт! Я пожелать могу лишь миллион удач, – заметил. Как она подходит. Вскинулся и пропел тише: – О, королева всех ментальных передач! – а потом перешел на припев: – Скромная, милая, самая красивая…»
От победоносного настроения не осталось и следа. Сейчас, когда чертей не было, победа уже не казалась такой значительной, как ночью. Общегосударственным коллективным мнением чертей на свете не существовало – и скажи она кому, что чертей извела, кто поверит? А последние слова Дьявола и вовсе причинили ей боль. Нет, не обиделась – его право, кого любить, но столько времени вместе и в последнее время ей казалось, будто шли они, как друзья, которые делят между собой горести и радости, и не целомудренную вампиршу он любит, а ее, бестолковую, пропахшую смолой и покойниками, уязвленную до кости, с тяжелой ношей на спине, которую она несла безропотно и терпеливо.
Мог бы хоть чуток вести себя корректнее, не поминая каждый раз врагов. Мало Радиоцарице любви, которую имела от всея государства? Где справедливость?
Но нет, не желал он ей светлую жизнь! У Дьявола в этом путешествии был свой интерес: столкнуть лбами королевских кровей умницу и ее, безродную посредственность. Зачем? – она не знала. Но его интерес, в части замысла встреча лицом к лицу, с ее планами совпадал полностью. Именно поэтому все трудности она сносила смиренно, как великомученица. А после того, как узнала о природе своих врагов, решила, что будет учиться всему, что удастся разузнать. А если Дьявол учить не захочет, то попробует как-нибудь достать знания, наблюдая за ним. О нечисти он знал много, и даже вроде бы невзначай брошенные слова могли содержать полезную информацию. Все могло пригодиться!
И физические нагрузки…
А вдруг Благодетельницу за волосы придется оттаскать? Так, незаметно для себя самой, она научилась отбивать удары, падать, чтобы не ушибиться, ловко бегать и прыгать, прятать следы и готовить пищу из того, что под рукой, не бояться ни черта, ни зверя, даже управляться с топором и посохом, которые могли стать опорой в пути или мощным оружием против неприятеля…
В последнее время она все чаще завидовала нечисти, которой достался самый интересный и обаятельный Бог. Все знал, все умел, всему мог научить.
Как-то он спросил:
– Для чего тебе Благодетельница? Можно ведь в какой-нибудь глухой деревне спрятаться или в лесу остаться, кто догадается, что ты – это ты?
Манька и сама не знала, ради чего так хочет увидеть Благодетельницу, укравшую душу, соблазнившую ее вампирскими посулами. Но сама идея и ее воплощение казались важной задачей, будто от этого зависела жизнь. Раньше ей казалось, что стоит им поговорить, как женщине с женщиной, и как мудрому народу с правительницей, все встанет на свои места, поймет Благодетельница свои заблуждения, прозреет, и настанет в государстве золотая пора, а теперь вторая причина добавилась: если бы свиделась с Благодетельницей и услышала ее голос, может, смогла бы вспомнить слова, которые бросали вампиры в землю, когда она лежала перед ними без сознания.
Слова из земли были не просто слова – стрелы, облаченные в истину, хоть и лживые, каждое слово становилось перстом чужого Бога.
Ей бы только увидеть вампирское личико, которое искусственно испоганило ей жизнь! А лучше разок плюнуть и вдарить, как следует, чтобы клыки сломались. Хотелось бросить ей в лицо, что она самое мерзкое и отвратительное чудовище на свете и не сломала ее! И пусть она будет одна-одинешенька среди старой-престарой бессмертной нечисти, и пусть Дьявол будет на стороне врага, они не заставят ее считать себя побежденной.
Она зажмурилась от удовольствия, когда проехалась по приятной мечте. Манька приберегала ее с тех пор, как узнала, что вампиры делают с человеком, чтобы заполучить свое благосостояние. Мечта обречь Благодетельницу на муки приятно щекотала сердце.
И вдруг поймала себя на мысли, что рассуждения ее сходны с теми, как когда потеряла из виду вход в пещеру, и черти завладели ее головой. Первое, что пришло в голову, что у мечты нет ни начала, ни конца, будто мысли застыли во временном пространстве. Сам собой напрашивался вопрос: а что она будет делать потом? Она уже не думала, как раньше, когда отправлялась в поход, что Радиоведущая поймет ее или утрется плевком и начнет оправдываться перед нею. Осознала: губительница – не человек, ее благословляли оборотни, черти блюли ее счастье, сам Дьявол помазал на престол, народ служил ей верой и правдой.
Что потом?
Ответ так красиво не приходил.
«В том-то и дело, что верой!» – подумала Манька с горечью. Стали бы люди служить, если бы знали, что правит ими вампир, упиваясь людской кровью?
И ответила себе с ужасом – да, стали бы! Никто не поверит, а если поверит, еще гордиться начнет. Люди с легкостью опускались до уровня неразумных, отвратительных созданий, лживых и угодливых, готовых на все, ради того, чтобы вампиру услужить, даже те, кто был предназначен на «мясо». Каждый человек старался показать себя лошадью, на которой можно пахать и пахать. Жили какой-то своей сумрачной жизнью, ожидая каждый день, что судьба-злодейка проявит жалость, боялись стать изгоями, которыми насытились вампиры. Даже когда рвали глотку, люди не проклинали мучителей, покорно подчиняясь судьбе. А могли бы собраться и отстроить крепость. Мало разве камней на угорах и реках, или глина перевелась? Или деревья у Царицы радиоэфира пересчитаны? Ради чего терпели здоровые мужики и бабы?
И тут же стало стыдно, она вдруг вспомнила похороны растерзанных нечистью людей. Кто-то пытался изменить судьбу, но им не так повезло, как ей. Без Дьявола к нечисти лучше не соваться.
Интересно, как они себя вели перед смертью: просили, умоляли, или же все-таки сопротивлялись? Наверное, сопротивлялись, и отчаянно – висели в цепях. С некоторых Баба Яга не сняла кандалы, даже когда от человека не осталось плоти.
А она – смогла бы так напугать нечисть?
Нет, завыла бы! Последнее место она занимала среди них. Да разве ж можно мешать людей в одну кучу с нечистью? Люди были слабее, и не так много – но живые. Кто-то не верил ни во что, принимая жизнь такой, какая есть, кто-то слепо шел в погибель, уповая на веру, но вот она, глупая и неразумная, прозревает же полученными от Дьявола знаниями. А если бы они были у всех отринутых, разве не прошли бы свой путь с честью и с достоинством? Разве не убили бы свинью и не выставили чертей, которые уничтожали человеческое достоинство?
Нечисть отчаянно боролась, чтобы одержать над человеком верх. И, кажется, понимала, что без человека ей не жить, выставляя напоказ идеологию человеческой природы, как достоинство, которым никогда не соблазнялась сама: не суди, не укради, не убий, будь честным, справедливым, трудолюбивым, ударили по одной щеке, подставь другую, чти начальника… Будто открыто признавала: да, мы мерзость – не берите с нас пример, и, в свете того, что она узнала о нечисти, эти призывы звучали как издевательство. Каждая нечисть ненавидела и презирала людей. Быть человеком – иметь душу, но у кого она была?! Люди носили в сердце боль, а загляни в него – увидишь кровь. Люди проиграли и были как перекати поле в пустыне. Но на войне как на войне, быть еще битве. И пусть состоится она нескоро, сама нечисть была тем знанием, которое люди утратили давным-давно. Как бы она не уничтожала человека, сама она умирала, когда человек уходил в Небытие, потому что вся нечисть вышла из народа.
– Ты не забыла, что тебя ждет великая, могучая, никем непобедимая, звездою на небо вошедшая? – сердито прервал Дьявол ее размышления. – Живо на четыре круга! Работы – непочатый край! Черти сами к тебе не прибегут. Время еще есть, обед будет готов не ранее, чем через час.
Боль, когда услышала она о прекрасной Радиоведущей, еще язвила сердце, но ненавидеть Дьявола она никогда не сможет. Отказаться от его помощи, когда стаи оборотней искали ее, чтобы убить, была преотличнейшая глупость, которую ждал от нее весь белый свет. Сама себе отрубит руки, если испортит отношения с единственным спутником, который был намного умнее и счастливее.
Ну и пусть любит свою нечисть – на то он и Бог, чтобы любить тех, над кем рука его. Ей-то что за дело? А если прилежно будет перенимать умные мысли, может, у нее появится шанс высказать чудовищу все, что она о нем думает и не умереть при этом.
И от нечисти придется избавляться, жить под одной крышей с нечистью – удовольствие никакое…
«Чтоб у смерти коса переломилась! – мысленно загадала Манька. Если был Дьявол, Бог Нечисти, наверное, и другой был, который мог помиловать человека. Между собой они ж (или он же!) должны были как-то договариваться.
Вспомнив, как молилась земле, добавила к желанию мотив: «У меня земля есть, помилуй ради нее, ведь пропадет! Изгадят, лес вырубят, химикалиями затравят!»
Манька через силу улыбнулась Дьяволу, поднимаясь со скамейки. Не такая она несчастная: если Дьявол не врал, то горьким будет у нечисти прозрение. Дьявол любил, но не настолько, чтобы связать с нечистью свою жизнь. Друзей-то у него было немного, и ее он не обижал. Значит, и к ней привязался, а иначе, как объяснить его заботу?
Дьявол постучал половником по чугунку, в котором что-то кипело, распространяя аппетитный запах, жестом отправляя ее в сторону леса. Сам он морщился и протирал глаза от дыма, который подул в его сторону. Обед обещал быть царским. Кроме железного каравая сегодня ее ждала печеная рыба, еловые красноватые нежные початки, зеленые салаты и красная редиска, суп из крапивы, крепкий напиток из обжаренных корней цикория, а раков – целый таз, в котором они варились, начиная краснеть.
Она шмыгнула носом, натянула железные башмаки, не спеша направилась к опушке.
Только сейчас она смогла налюбоваться на изменившуюся за две недели землю. Коротких перерывов между сном и чертями едва хватало на то, чтобы пробежать четыре круга по краю леса и запастись живой водой на следующий день, заполнив бутылку в роднике, чуть ниже того места, где они расположились. И, обычно. бегала она с полуприкрытыми глазами, прислушиваясь к своему дыханию и контролируя мышцы, как учил Дьявол. Но сейчас ее никто не торопил.
На деревьях распустились листья, подснежники и черемуха уже отцвели, но обильно цвела рябина и бузина (Интересно, откуда они здесь? Может, деревня раньше на этом месте стояла? Или крепость – она заметила камни, которые вполне могли быть строительным материалом), раскрылись купальницы и ромашки, первые колокольчики, лютики, гвоздика и лягушачья трава. С реки, насколько хватало глаз, сошел лед. Бурные потоки, пенясь, несли прочь льдины. Избы взрыхлили целое поле, и на поле пробивалась яркой салатовой зеленью пшеница. Несколько внушительных грядок украсились всходами моркови, свеклы, перьями лука, разной травы и даже ровными рядками высаженной капустной рассады.
Как избам удалось мощными лапами управиться с капустой, которая была для них, как микроб, для нее осталось загадкой. «Могли бы попросить!» – подумала она, но тут же вспомнила, что последнее время ей забот хватало. Наверное, для изб было важнее избавиться от чертей. Здоровому море по колено. Капуста была, скорее, хобби, они не нуждались в человеческой пище, а кроме того, у изб было много всяких приспособлений и способностей, о которых она только догадывалась, когда видела, как они управляются сами собой по хозяйству. Жизнь в ее отсутствие текла в избах своим чередом.
Манька любовалась, но уже не удивлялась. Она привыкла всюду после себя оставлять весну или лето, если оставалась надолго на одном месте. Не зря Дьявол разломил ветви неугасимого поленьего дерева, втыкая черенки во многих местах. Тут лето было обширнее по размеру и по размаху. Прогрелся и далеко зазеленел даже прилегающий к лугу лес, из которого в сторону реки все еще текли ручьи растаявшего снега.
Сделав четыре круга, она остановилась у самодельного стола, отдышалась, едва кивнув, когда Дьявол пригласил садиться. Буркнула в ответ что-то нечленораздельное, села за стол и набросилась на еду. Она никогда не отличалась воспитанностью, там более теперь, когда уличила его в любви к Радиоведущей.
По мере того, как приходила сытость, Манька уже начала подозревать, что, может быть, привязанность к Помазаннице у Дьявола связана с его ответственностью за свое детище, а не любовь – нелюбимой себя она не почувствовала. «Может, – подумалось ей, – и не будет он смеяться вместе со всеми?» Она посмотрела в его сторону, но Дьявол равнодушно пережевывал пищу, чего обычно не делал, глотая еду целиком.
Этих раков она в котомке не найдет! – пожалела Манька, гадая, читал он ее мысли или нет? В пище Дьявол не нуждался, иногда она находила у себя в котомке то, что он съел, целое и невредимое. Горбушка железного каравая елась, как свежеиспеченный пшеничный хлеб. Она умяла за обе щеки целый ломоть, и доброжелательно растянула рот до ушей, выражая свою признательность, чтобы Дьявол заметил улыбку. Дьявол, передразнивая, ощерился в ответ, растянув рот и обнажив зубы с острыми и аккуратными клыками.
«Читал!» – расстроилась Манька, почувствовав себя ненадолго виноватой.
После сытного приема пищи хотелось полежать, но Дьявол расслабиться не позволил.
– Маня, время поджимает, – убирая остатки пищи в тенечек, он кивнул на старшую избу, которая присела неподалеку, дожидаясь их. – Вот умрешь, и будешь лежать тихо-тихо, долго-долго, пока не сгниешь, а сознание будет искупать твою лень! Пора заняться зеркалом.
– Наше зеркало еще криво показывает, – пробурчала Манька, нехотя поднимаясь по ступеням старшей избы.
Боялась Манька Дьявола и уважала за непонятные его качества. Она так и не поняла, то ли он есть, то ли его нет. То есть, быть то он был, но как-то странно – весь какой-то не существующий. Проходил сквозь стены, при желании можно было пройти, то он говорил, что не умеет ничего – ни взять, ни выстругать, ни дать в зуб ногой, а то тучи раздвигал, рыба сама выбрасывалась на лед, раки выползали дружным строем, шишки шелушились на кедрах и, как снежинки, семечками сыпались в ведерко, которое он подставлял. Вроде был с душой, а нечисти наплодил, аж, тошно. Странный был – порой до неузнаваемости. Иногда ей хотелось спросить про старика, которого она видела под его плащом: был он, или не было его, а если был, то почему сам он вдруг белое на себя напялил, когда избу сканировал?
И ведь правильно говорят; с кем поведешься, от того и наберешься…
Чувствовала она себя обычным человеком, но вот с нечистью воюет, как какой-то богатырь из древних зашифрованных посланий, которые ей все сказками мнились. Билась с преступными элементами, с чертями, хоронила покойников, спасая избы… Теперь то она знала, что имел в виду сказочник, когда при каждом послании оставил приписочку: по усам текло, а в рот не попало. Сколько меда выпила, когда слушала истории про Ваньку или Василису, а еще про других богатырей и жадных царей, но ведь и подумать не могла, что правду о себе сказывали герои. Получалось, Ванька Ванькой, а голова у него богатырская была, раз смог достать Кощея Бессмертного.
Избушка радостно распахнула дверь.
Она давно воспринимала избы, как одушевленные существа. Были они с такими же неимоверными странностями, как Дьявол: кудахтали, дрова собирали, топили сами себя. Наверное, и пироги пекли. Что-то же кашеварила изба тихо сама с собою. Попробовать ее стряпню, когда вся она была забита трупными останками, Манька отказалась наотрез, а теперь и не предлагала – обиделась. Болели своими болезнями, насколько можно это сказать о избушках, имели привязанности и антипатии, независимые были, со своим характером, со своими… смешно сказать, избушечьими мыслями. Ведь как-то же приняли решение и пошли через лес, чтобы искать у нее помощи. И изба-баня не осталась в той земле, сопровождала больную избушку на всем пути. И не просили, ждали, когда сама догадается. Значит, верили, что не останется она безразличной к их судьбе.
Теперь вот огород развели…
Манька оглянулась, бросила взгляд на грядки, пожала плечами и вошла в избу.
Зеркало отразило ее не то, что криво, половинчато. Нашло способ, чтобы объяснить ей, что не додумала она одной стороной.
– М-да, – молвил Дьявол, постояв у зеркала. – Не имею я ничего сказать, просто посмотрись и пойми, какой у тебя сегодня ум.
– И что сие значит? – Манька тупо пялилась на свое половинчатое отражение.
– А ты догадайся с трех раз, – предложил Дьявол. Сам он в зеркале не отражался, не имея ничего общего с материальностью, или не было такого, чтобы он в себе засомневался.
Пока Манька думала, начала проявляться вторая ее половина.
– Не в ту сторону думаешь, – сообщил Дьявол, наблюдая за ее трансформациями. – Мне было бы приятнее на него смотреть, если бы ты там не показывалась вовсе.
Манька расстроилась еще больше.
– Я красивая, я счастливая, я интересная, – занялась она аутотренингом, но зеркало так не думало, потому что она проявилась в отражении ярче. – Тьфу! – плюнула она и тут же пропала.
– Ну вот, другое дело! Можешь, когда захочешь, – махнул Дьявол в сторону зеркала. – Такая ты мне нравишься больше.
– С чего начнем? – поинтересовалась Манька. – Проверим, сколько чертей осталось, или сразу зеркалом займемся?
– И то, и другое. Ты пойдешь проверять чертей, а я останусь и попробую рассмотреть его с других точек зрения. У меня их, как известно, девять. Иди, не мешай мне!
Как можно иметь девять точек зрения, Манька не представляла, но не удивилась, недавно у нее тоже появилось еще одно – с затылка. Согласно кивнув, она отправилась в горницу.
Обнаружить пещеру получилось не сразу, то ли свет мешал, то ли еще что, но она никак не могла сосредоточиться. Были какие-то сомнения, что делает правильно, но вдруг, почти у самой стены, уловила шевеление и сразу догадалась, что этот интересный субъект и закрывал вход.
Пещера уже не была такой каменистой, скорее, неглубокий земляной грот.
– Я такая страшная, я такая некрасивая, я само чудовище, – причитал черт. – Все, все любят не меня! Никто про меня песни не поет, стихи не посвящает, недостойная я! А-а-а-а! – рыдая, черт стал валяться по полу и колотить ногами.
Манька опешила – ну, надо же, достал-таки с утра! А пел Дьявол про нее, просто понял, что она проснулась… Наверное, ждал, когда проснется, и специально подразнил ее. Он же мысли читать умеет! Совсем из головы вылетело.
«Задам я тебе сейчас перца!» – подумала Манька, двигаясь задом наперед к входу.
– Любить себя надо, любить! И будет у тебя много-много всего, будут песни тебе петь, стихи сочинять, денег тебе дадут, – ворковала Манька слащавенько, пока черт не исчез. – Я вот тоже сегодня облажалась…
– Я такая красивая, я совершенство! Посмотри на себя, кто ты, а кто я! Стыдно тебе должно быть, зачем ищешь со мной встречи? На что ты мне нужна? Боже, стыдно иметь таких страхолюдин в своем государстве! – Манька заметила еще одного черта.
– Ты достойна любви высокой, высокой любви, но увы, я не дьявол! – ответила Манька, но ответ прозвучал неубедительно. Распинаться перед чертом ей совсем не хотелось, если бы на его месте была настоящая Благодетельница…
– Посмотри, на эту дрожащую тварь! – в поле зрения попал еще один черт. Он указал на уже пустое место, где исчез первый черт. Манька поняла, что «тварь дрожащая» идеально изображала ее саму. А черт между тем продолжал стыдить: – Мерзкое чудовище, понимаешь ли ты, что мы видеть тебя не можем?! Достала всех! – он обернулся к другому проявившемуся черту, который нахваливал себя. – Отравилась бы она, или бы повесилась.… – он перевел взгляд обратно и заорал громко и страшно, – Иди, вешайся! – и снова обернулся ко второму черту. – По судам ее затаскаем за клевету на твою чистоту и непорочность… – пообещал он.
