Czytaj książkę: «Чего тебе надобно», strona 2

Отметить надо, сказала Рыбка. Кирюша не понял, чего тут отмечать – сорок дней бабке не скоро еще, но Рыбка добавила скрипуче "валечку твою и тебя" (вот так, как будто с маленькой буквы); и вдруг выгнулась дугой и осклизлым своим хвостом начала лупить по борту, а ржавая чешуя полетела в воду и прямо Кирюше в лицо. Пометила, всё тебе будет, страшным голосом, будто гигантской вилкой прошлись по стеклу, взвизгнула Рыбка, и Кирюша, упершись локтями, уперся в Рыбкин бок резиновым сапогом и, поднатужившись, отправил тварь в синее море.

Это ж Пушкин. «Чего тебе надобно, старче?» и все такое…Жиза, растерянно думал Кирюша, берясь за весла. Я ж к ней, к этой рыбине, теперь еще два раза прийти должен, потому что мне будет всего мало. И паника затопила приливом, спина взмокла и зубы выбили дробь. Крюк-то у нее в челюсти остался… А если мстить будет?..

Дома у него поднялась температура, и мать трое суток сбивала ему жар анальгином. От ржавой чешуи на левой щеке остались четкие следы, словно кошка прошлась лапой. Ранки долго заживали, а после них остались шрамы – будто кто-то под кожей у Кирюши протянул три черные нити.

Аномальный холодный фронт обрушился на побережье Азовского моря, сказал телевизор, и дома стало влажно и неуютно. Курортники, словно сметенные пронизывающим ветром и дождями, подхватили надувные круги и стаей полотенечных махровых бабочек отбыли, так и не дождавшись рекламного бархатного сезона. Результаты Валечкиного ЕГЭ внезапно оказались не такими уж и замечательными, она сникла и поступать передумала. Да и отец ее в одной из сверхурочных смен простудился, в следующей смене добавил и слег – пневмония с осложнениями на сердце. Валечкина мать продала старый фургончик-«буханку» Кирюшиной матери, и Кирюша, благо права все же в Ейске успел получить, стал возить из Азова колу и коробки с упаковками чипсов для местного магазина.

Иногда он подвозил Валечку – она в Азове устроилась сэндвичи «строить» в местном «Сабвее». Она будто истончилась, глаза стали еще прозрачней, стрелки на веках наводила ярко-синие, до самых висков, а еще выбила татуху там, где тонкая шея переходила в тощую спину. Валечка не вынимала из ушей наушники, каждый раз всю дорогу до Семибалок листала список треков на своем телефоне, а Кирюшу называла «А, это ты».

Наврала рыбина, думал Кирюша, крутил баранку и молчал. Может и к лучшему.

А однажды ночью выпал черный снег. Рано утром мать вышла в серую муть, которая уже несколько недель стояла над побережьем, и заскрежетала лопатой по дорожке, отбрасывая в сторону черно-серые с редкими прозрачными проплешинами, полосы снега. Черный снег был как обычный, белый, таял быстро, только ручейки были как чернильные потеки. Население Семибалок пороптало, бабки предрекли скорый конец света – мало того, что снег в конце сентября, да еще и черный! но потом все как-то успокоилось, а чернильные потеки частью в землю впитались, частью в море ушли. Среди пластиковых пакетов, окурков и прочего мусора, что покачивался у берега вперемешку с водорослями и пеной (очередной теплоход вывалил свои мусорные баки где-то в море) черные струйки были почти не заметны.