Синдром изоляции. Роман-судьба

Редактор Наталия Гребенюк

Дизайнер обложки Инга Бурова

© Анастасия Архипенкова, 2024

© Инга Бурова, дизайн обложки, 2024

ISBN 978-5-0059-8278-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Анастасия Архипенкова
СИНДРОМ ИЗОЛЯЦИИ
Роман-судьба

Всем, кто поддерживал меня в минуты горькой безнадежности

Если не я для себя, то кто для меня?

Если я только для себя, то что я?

Если не теперь, то когда же?

Если не я, то кто?

Гиллель

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Ничего не начинается, когда начинается.

Михаил Веллер

Глава 1. Одиннадцать-одиннадцать

Галя Барская точно помнила дату собственной смерти – одиннадцатое ноября, угрюмая московская осень.

Перед судьбоносным разговором с Анной-Палной она забыла выключить телефон, и когда в кабинете грянул Сретенский хор, Галя охнула, будто от выстрела. Кинулась в сумку на раскопки (папки, кошелек, яблоко, прокладки, визитки, шампанское), глянула на экран и окаменела. До смерти оставалось несколько минут, но голова работала исправно. Быстро прокрутились ставки и риски. Барская огладила краешек казенного стола, поджимая пальцы в тесных сапогах.

Сообщение от Саши. Видеосообщение от Саши. От Саши, который никогда не звонил.

Она не глядела на начальницу, раздираемая желанием немедленно получить новую должность и удрать, чтобы посмотреть видео. Сын еще должен быть в школе… Что же случилось?! Галина увидела свое отражение в стеклянной дверце шкафа: прическа не растрепалась, на лице никак не отразился испуг; интересная блондинка возраста пушкинской гибели.

Услышав громогласное «Ты размахом необъя-а-тна-а-а», Анна Павловна Орлова вздрогнула и запнулась на полуслове. Пока тянулась пауза, на ее тяжелом лице проступили красные досадливые пятна. Никто из сотрудников кафедры не позволял себе легкомысленных пассажей с телефонами. Орлова ждала объяснений, постукивая винтажной перьевой ручкой по стопке бумаг. Она оглядывала кумачовые и малахитовые корешки дипломов, диссертаций и монографий, наваленных на подоконнике. Анна Павловна никогда не смотрела собеседнику прямо в глаза.

Галя повертела в руках телефон и неуверенно улыбнулась:

– Ради Бога, простите, Анна-Пална. Это от сына… Он никогда…

Заведующая помедлила и царственно кивнула. Семья в ее представлении имела смысл высокий и священный, как для итальянских мафиози.

– Конечно, Галина Михайловна.

Галя включила видео, детские голоса вонзились в кабинетную тишину.

Ей хватило пары секунд. Сердце подпрыгнуло и остановилось.

Прошлая жизнь ринулась с обрыва, как библейское стадо.

* * *

…Утро расщедрилось на добрые знаки. Гришка не проспал-не опоздал-не возвращался за сменкой-поделкой-докладом. Сашка не плакал, требуя от матери, чтобы та «подписала документы» и забрала его из школы навсегда. Маршрутка пришла вовремя, сапоги натирали терпимо, брюки не врезались в живот и даже глаза удалось накрасить симметрично.

Кроме посвященных, никто еще не слышал про новость года. Сегодня Галина Михайловна Барская, без пяти минут доктор наук, будущий профессор и прочая, станет заведующей кафедрой иностранных языков престижного университета.

Накануне ей позвонили из ректората: вопрос решен, Палну – в деканы, тебя сделаем завкафедрой. Но Главный поставил условие: защититься в течение года. Галя быстро ответила, что ей осталось доработать введение и первую главу. Благодетель угукнул с пониманием: стреляные ученые роют практическую часть работы, а уж потом подгоняют теорию.

Ее компьютерный файл «Диссер 2» хранил одну страничку с титульным листом, но Галя не боялась блефа. Имея вожделенную морковку, она сдюжит. А потом… Ох, она себя покажет!

Давай, рассказывай мне, как все плохо в России! Теперь уж точно никуда не поеду!

Ночь накануне совещания вышла рваной. Галя то и дело бегала в ванную – выцедить тайком сигарету. Ополаскивала лицо, тревожно вглядываясь в зеркало: не выдает ли оно постыдный страх? Нет. Маска уверенности не сползает и даже нигде не жмет, а вот мыльные брызги давно пора отдраить.

После, после!

Перед счастливым зеркалом они с Сашкой шаманили каждый вечер: группировались, чтобы увидеть потусторонних двойников – ангельское личико сына и ее, в общем-то, привлекательную мордаху – и серьезно твердили:

– Я сильный. Я умный. У меня все получится.

Она не верила в дурацкие аффирмации, но ради сына и кровь барана по углам квартиры стала бы лить. Знакомые из Улан-Удэ говорили, мол, обряд – веками проверенный.

Главное, их мантры очень помогали Саше.

На этом камне и создавала церковь свою…

Не спалось потому, что приснилась себе в образе диковинной птицы – худощавое лицо, испуганные глаза очень славянского, серо-голубого, оттенка, а вместо рук – крылья. Отбилась от стаи и почему-то никак не могла взлететь. Все искала дорогу к своим, забредая в грязную жижу и обливаясь слезами.

Очнувшись от грозного морока, Галя вытерла мокрые щеки.

Последний раз она плакала во сне после консультации в центре «Дети», когда молоденькие психолог и логопед диагностировали аутизм у ее младшего сына.

Наутро замазала синяки под глазами и помчалась на работу. В метро репетировала удивление, смущение, сомнение (справлюсь ли с кафедрой в сто двадцать человек?), глядясь в черное стекло с надписью «не прис онят я». Стерлись буквы… В детстве папа загораживал их пальцами, выходило «не писоться». Ей было ужасно смешно, пусть и с ошибкой написано, о чем Галушка каждый раз ему сообщала.

Она родилась со встроенным камертоном грамотности, так что навязанный филфак казался не мезальянсом, а волнующей интрижкой, которая переросла потом в крепкий гражданский брак. Ну, а беспомощные мечты о ГИТИСе и сцене легко заменяются учительским вдохновением. На занятиях с прилежными корейцами, хитроумными китайцами и смекалистыми российскими студентами Галина Барская была и актрисой, и певицей, и режиссером – царем и богом тоже неплохо работать!

Труднее всего в семнадцать лет, когда одуряют сознание сквозное действие и сверхзадача…

Пампушка отсек ее бредни легко и задорно, точно шашкой махнул. Тебе, Галушка, разве что Мордюкову в кино замещать, с твоей-то фактурой, сказал жестко. Сильная женщина – председатель колхоза, ты об этом мечтаешь? Отец считал артистку своей: она ж с Кубани. Чай, родня почти. Ну, куды ты, Галина, с такой… хм… диссертацией в театральный попресся? Вспомни, как поступил товарищ Сталин: Светлана тоже дурилась, а он пресек. Сначала получи нормальное образование, а потом делай, что хошь. Еще спасибо скажешь батьке сваму. Редкая специальность – русский как иностранный! Плюс диплом переводчика… Тю! Да все соцстраны будут наши, дочурка! ЮНЕСКО-фигеско, МИДы-шмиды – много их, кормушек. Устроит тебя батька – будь здоровчик!

Союз развалился незадолго до первой сессии.

Русский язык «братушки» теперь в гробу видали.

А вот английский давал хлеб с икрой плюс три тысячи за «корочки» доцента-кандидата.

Теперь еще и должность замаячила…

И все-таки лицедейство лезло из Гали, как расстоявшееся тесто.

В курилке, которую звали военно-полевым госпиталем (огромная грязно-белая палатка, стоящая в тридцати метрах от здания университета, – ректор ненавидел курильщиков), Барская закатывала спектакли, что твоя Джулия Ламберт.

И дети-то у нее – гении, особенно младший… Уникум! Репетиторов найму, чтоб в школе не скучал. И муж – просто душка: кто еще перед этим ведет в ресторан и пылесосит квартиру, чтобы жена не упахивалась?

А самой тебе это не требуется, спросила насмешливая Лана.

Галя скорее умерла бы, чем позволила сбить себя с роли. Человек я творческий, можно сказать, богемный, терпеливо сказала она. По ночам то статейку накидаю, то как открою труды известного нам Джеффри Лича¹ – так и пропаду с ним до утра… Зато после двадцатилетнего стажа у обычных людей это происходит банально и быстро, а у нас – неизменный девятый вал!

В сигаретном дыму повисла тяжелая туча зависти, но актер обязан выкладываться до конца! И хрипела душа кишками наружу, и покорялся Эверест ее сверхзадачи.

Мама только заскучала, продолжала выступление Барская. Мигрени, упадок сил, настроение… с нашим вечно серым небом, с нашим климатом… Так что весной отправимся в Германию, на воды.

Кульминация, финал: не надо меня подвозить. Вася, водитель мужа, вот-вот появится.

Браво. Выходим на поклон. Лана шепнула на прощание: снимаю шляпу. Она устало кивнула.

Обойдемся сегодня без шляп и бисовки. Еле дышу.

…Домой Галя добиралась четырьмя видами транспорта, предварительно выждав, пока коллеги оседлают «ниссаны», «киа» и «тойоты».

Полуживая вваливалась в квартиру, вылезала из ненавистных шпилек и сразу попадала в эпицентр катастроф, вселенских и местечковых. Гриша кидался с воплями у порога. Мам, я его убью! Он опять залезал на подоконник и скакал голый! Какие-то гопники записали его на телефон!

Саша кружился юлой, сбивая сумки и шпильки. Его самолетные руки задевали висевшие пальто и двери встроенного шкафа-купе. Галя вспомнила, что так и не разобрала заваленные проволочные полки, которые так удачно скрывали хаос за гигантскими дверями. Они жили в старой «сталинке», потолки позволяли использовать пространство с умом. Вот только сил не хватало до шкафа добраться. Сын бормотал извечное «он не виноват-не виноват-он обидел маму-Саша не виноват».

Мать Гали, Алевтина Михайловна, угасала тягучие восемнадцать лет, неохотно расставаясь с земным притяжением. Даже в самом тяжелом состоянии она оживала, когда появлялась возможность высказаться. Эти сволочи меня в могилу сведут! Где же ты, вешалка, вешалась, что пришла ночью? Звонили Минасяны, хотят учить их обалдуя. Возьмешь? Только они могут в десять вечера, не раньше. Айрапетовна с Сашкой из сил выбилась, отпустила ее домой в пять. Сижу и подыхаю с твоими обормотами. Звонили из его школы: родители хай подняли. Не хотим в одном классе с вашим идиотом…

Галя усаживала маму на биотуалет, придерживая костыли и отвечая на все сразу. Конечно, возьму обалдуя Минасянов, деньги-то нужны. В школу поеду завтра, все решу. На работе – полнейший завал. Сама знаешь, мне же ФПК² навесили до кучи! Университету дали денег, теперь надо срочно показать, куда мы их тратим. У меня группы профессоров, я им в дочки гожусь. Пыхтят бедные: «Стив из илл», стараются, а мне их стыдно гонять. Анна-Пална, как всегда: это – на перспективу, голубчик. Ты же знаешь, мам, как у нас все устроено. Защитила диссер или только пишешь – не суть. Кафедре ты обязана по самые уши! Сядут на бесплатную шею, лягнут хорошенько и погнали! Словно сами за тебя и диссер напишут, и материал соберут. Мне еще публикации собирать, по всем нашим ученым бегать, таблицы заполнять, отчет составлять годовой… Ну, ничего, мам! Это и впрямь на перспективу. Просто я никого в курс не ставлю… Инна Ивановна приходила? Что про Сашку сказала? Нормально занимался? Гришка, дуй за ним в комнату! Чую, опять на окне сидит!

Последнюю фразу она выкрикнула из кухни, набивая рот холодной картошкой. Ела прямо из сковородки, не ощущая ни вкуса, ни сытости. Затем, ужаснувшись, принялась готовить на завтра, проверяя неправильные глаголы у Гришки.

Коллеги, а старший выучил английский самостоятельно, представляете?

Теперь отыщем, где прячется уникум… Интеллектика для малышей, логика для младших школьников, рассказ по картинкам, упражнения по нейрокоррекции, дыхательная гимнастика. Дыши, сынок, и дай отдышаться маме…

Саша убегал и плевался, прятался в шкафу и вылезал оттуда голый, победоносно размахивая штанами. На проверке пословиц Галя сдалась и ушла в ванную. Давилась слезами, выдыхая дым в вентиляционную решетку. Потом она скажет, что бабушка накурила.

А младший – гений!

Ежевечерняя серия вопросов про Карабаса-Барабаса (нет, он не кусается), про то, что сказал Шершуля любимому Лунтику. Баста, отбой! Ты – самый сильный, умный, у тебя все получится. Гришка, попробуй мне только алгебру не пересдать! Все, спать, будете орать – поубиваю.

На подушке валялся томик работ известного нам Джеффри Лича. Во втором часу ночи можно читать хоть про Курочку Рябу – все одно: бессмысленные глаза и неживая голова падает на страницы.

Олег в командировке. Слава Богу. Не хватало еще этим заняться.

Она зажмурилась и потрясла головой, озираясь во тьме семантики и прагматики языкового знака.

Гришке скоро поступать. К тому времени авторитет к. ф. н., доц. Барской Г. М. должен взлететь прямиком до ректорской двери. И Гришка тоже обязательно взлетит. Сразу же после окончания универа.

Чтобы никогда. Ни при каких обстоятельствах. Чтобы никогда и ни при каких обстоятельствах его брат не попал в ПНИ³.

* * *

Анна Павловна пришла на работу в кожаном удлиненном жилете, напоминающем фартук мясника. Это был один из ее счастливых нарядов, кафедральные дамы обменивались взглядами. То ли медаль на образовательной выставке получила, то ли монографию за границей напечатала – главное, дамы, что-то хорошее происходит, значит живем спокойно недели две.

Барская вошла в захламленный кабинет и заперлась на ключ под одобрительным взглядом Орловой. Сегодня – день особенный, пусть никто не тревожит. Галя увидела на полу большую дизайнерскую сумку, похожую на те, что любили челноки в девяностых. Анна-Пална привычек не меняла: швыряла сумки на пол, дешевые или неприлично дорогие, как, например, эта – коллективный подарок на Новый год. Со своей потертой сумкой Галя забывала расстаться даже на трибуне. На фотографиях она смотрелась, как измученная инстанциями советская тетка: сведенные брови, морщина на лбу, торба с документами прижата к груди.

Завкафедрой вытащила из холодильника одинокую бутылку водки.

– Полейте мне на руки, – бросила она. Сейчас, особенно сейчас, нельзя заболеть. Бывало, Анна-Пална приходила на работу с температурой под сорок. Покажешь слабину – скинут или сожрут. Наружная дезинфекция, упаси Господь, не внутренняя, не повредит. Ну-у-с, начнем…

Обе заговорщицы расположились напротив друг друга – впервые Галине Михайловне позволили сесть на стул покойной предшественницы Орловой, первой и главной заведующей кафедрой. Из этого закутка, обросшего монбланами дипломов, монографий и диссертаций, произрастала всесоюзная слава об уникальной языковой подготовке их университета. На этом святом месте сиживали только самые приближенные люди.

Что ж, пока полет нормальный, подумала Галя. Ей пришлось протиснуться между шкафом и столом. Она отодвинула неаккуратную горку диссертаций, готовых в любой момент поглотить оба рабочих места. В руках Галина стискивала сумку, все равно ее было некуда девать. Прилегающий к столам подоконник был доверху завален ветхими книгами, переплетенными дипломами, от которых исходил легкий запах стариковского дома. В шкафах хранились самые ценные кафедральные изыскания – рукописи, сборники статей, научные журналы – все, что принадлежало перу обеих заведующих.

– Галина Михайловна, голубчик, – начала Орлова задушевным тоном.

* * *

…Голубчика, между прочим, Галя заслужила.

Путь наверх занял непростительно много времени. Девять лет добросовестной возни с первокурсниками, разве что носы им не вытирала. Она безжалостно обкрадывала семью, посвящая месяцы и годы чужим детям. Конкурс песни, театральные постановки, алло, мы ищем таланты, выпуск самодельной газеты (у нашей группы будет своя! отдельная! это так круто, ребята!), лекции заезжих гастролеров (носители языка! ну и что, что не по теме, идем обязательно!). Была в ее материнской страсти и осязаемая цель: страстно хотелось воспарить над строчкой «отв. за внеучебные мероприятия» в годовом кафедральном отчете. Дальше, дальше и желательно бегом – женский репертуар номенклатуры и так узок, и так ограничен по возрасту!

Банкеты, кафедральные посиделки (рыбки, Галина Михайловна, колбаски копченой захватите!), стихи и песни советских композиторов, апофеозный канкан с мужем «нашей дорогой Анны-Палны» (растянулась в неуклюжем шпагате, месяц ходила потом враскорячку). Выпьем, друзья, за кафедру, за науку, за новые достижения!

Ну а теперь дослужилась до престижной табели о рангах. Не зря надрывалась, значит.

Слышишь, я заслужила сама! Не понадобилось тебе бабла отсыпать.

На диссертацию Галя отвела три летних месяца и успела. Писала лежа на животе бессмысленные для вечности строчки, шаг за шагом приближаясь к вехе из букв к. ф. н.

Сашка в это время прыгал на ее попе; веселая игра «Мама – лошадь».

За эти месяцы небрежения к сыну она себя так и не простила. Шестой год возвращалась мыслями в памятный день личного Ватерлоо.

Скажите, мамочка, вам известно, что такое «аутизм»?

Вспоминала и вздыхала. Ах, если бы… Вот бы раньше она заметила его странные взгляды в сторону, ослиное упрямство с процедурой одевания, выкрутасы с едой, бормотание о себе в третьем лице, мельничные взмахи руками, кружение по комнате и прочие, теперь уже, очевидные симптомы…

Она выстояла, благодаря казачьему упрямству. Полетела ввысь, радостно взваливая на себя задания Анны-Палны: желанный берег показался на горизонте, а руководству об этом знать не нужно. Определим количество бакалавров для отчета по НИРС⁴, зарубежные публикации – для НИР, подадим заявку в РГНФ… Надо будет – и унитазы кафедральные пересчитаем!

* * *

– …чудо-голова! Ваши успехи в коммуникативистике не вызывают сомнений, равно как и ваши заслуги перед кафедрой и мной лично…

Орлова не могла преподнести сногшибательную новость без разогрева публики.

Придавая лицу выражение экстаза, Галя вспомнила, что ее карьера могла рухнуть из-за двух медалей ВВЦ, которые она так легкомысленно пропустила в отчете Анны Павловны.

В ту пору Барская только входила в курс дел. Ей кинули лирическую должность «зама по науке» в обмен на чувство собственной значимости, поскольку в штатном расписании такая единица отсутствовала. Вместо прибавки к окладу, Барская упивалась новым статусом, позволявшим входить в кабинеты высшего руководства. Полезные связи, нужные люди, приемы в узких кругах – да это не лестница, а экскалатор! Лифт скоростной для человека системы.

А вот с наградами Орловой маху она дала, конечно. Выпустила такую важную деталь! Анна-Пална компьютером пользоваться не умела, так что Галя приносила ей напечатанные листы для правок. По ночам выверяла опечатки, придавая документу структуру из мозаичных сведений: кусочек автобиографии, фрагмент прошлого отчета, списки научных статей – на двадцати трех страницах две медали ВВЦ за монографии Орловой то появлялись, то пропадали. В конце концов они исчезли, хотя других заслуг Анны Павловны хватило бы на двух академиков. Кто же знал, что она лелеяла даже свои школьные грамоты?!

– Лысой хотела меня перед ректором выставить! – орала тогда Анна-Пална. Мощное драматическое сопрано в нижнем регистре звучало не хуже Монтсеррат Кабалье, чей портрет с автографом торжественно сиял на столе заведующей. Было дело, встречались в рамках мероприятий…

Что ж, не оправдываться, не мямлить, не спорить. С таким психотипом Галя была знакома с рождения. Отвечать уверенно, спокойно и по-военному четко. И не дай тебе Бог разрыдаться. Слезы питают тиранов.

– Mea culpa⁵, Анна Павловна. Не доглядела. Не злого умысла ради.

Начальница помолчала и великодушно взмахнула рукой.

– Ладно, culpa mea, – передразнила она покаянный тон Гали. – Откуда вы знаете испанский?

– Так это же латынь, все филологи обязаны…

* * *

– …и позвольте мне… приказ ректора… подписанный от… заведущей кафедрой назначается…

Подписан приказ? Уже?!

Галя не смогла подобрать правильную маску. Стиснула в замок дрожащие пальцы.

Думаешь, уломал меня на Америку?! Дудки!

Уже растягивались губы в смущенной улыбке, и руки теребили сумку, из которой весело поглядывала серебристая шейка «Асти Мартини» (а у меня как раз случайно… отметим?), когда вдруг бахнул хор Сретенки:

 
Ты размахом необъя-а-тна
Нет ни в чем тебе конца-а-а…
 

Обе вздрогнули.

Кивок Анны-Палны. Поиск телефона. Опция «смотреть сообщение».

Галя резко поднялась. Ринулась в узкий проход и застряла между шкафом и столом, задевая веер диссертаций. Уродливая гематома на бедре еще три недели будет напоминать о дате остановки сердца.

Одиннадцать-одиннадцать.

Орлова таращилась и держала наготове изумленные брови.

Наконец, Барская ее заметила:

– Извините… я не могу… Я не буду завкафедрой…

Билась плечом в закрытую дверь, после трех болезненных ушибов сообразила, что сама запиралась на замок. Вылетела в шумный коридор. Четыре лестничных пролета вниз, многолюдный холл, зазывающий танцами народов мира – почти ежедневно здесь праздновали день независимости: для студентов из ста пятидесяти стран повод всегда найдется.

Чудом проскочила через толпу неузнаваемых лиц и хороших знакомых из ректората – к счастью, они были заняты беседой с каким-то важным индусом. Выскочила из главного корпуса, называемого всеми причастными Крестом. Сверху здание университета действительно походило на крест, и в этом Гале всегда мерещилась некая горестная обреченность.

Застегивая сумку на ходу, она раздраженно вытащила бутылку «Асти» и сунула ее в урну.

Добежала до автобусной остановки, поминутно вытирая очки от мелкого, почти невидимого дождя.

Села в старенькую «девятку» частника, дожидавшегося более жирных клиентов – студентов из стран Ближнего Востока.

Назвала такую цену, что водитель молча рванул с места. Гони, милый, гони!

Вытащила из кошелька клочок бумаги с номером телефона.

Там уже глубокая ночь, наверно… плевать!

Набрала номер и стучала кошельком по коленке, дожидаясь ответа.

Услышав сонное «алло», выпалила:

– Я согласна!