Czytaj książkę: «Через пламя и ночь»

Czcionka:

* * *

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

* * *

Всем, чей путь однажды лежал через мрачные топи. Пусть искра надежды в вас никогда не гаснет

Глава 1
Корчма у грани ночи

Агне приоткрыла дверь своей комнаты, прислушалась и сморщила нос. Где-то поблизости явно был чародей. Они всегда воняли чем-то горячим и липким, душным, и хотелось распахнуть все окна в корчме, впустить свежий воздух с болот.

Наказать бы этого наглеца как следует, прокрасться в съёмные покои и впиться спящему в горло, выпить, морщась и отплёвываясь, жаркую чародейскую кровь и отомстить за погубленных братьев и сестёр. Но нельзя. Тогда о корчме будут говорить разное, а Агне меньше всего хотела, чтобы из-за неё у отца начались неприятности.

Она и всегда была осторожна, насколько могла. Ещё ни разу в «Под месяцем» не случалось ничего дурного, и даже с другими упырями удалось договориться, чтоб не бродили вокруг корчмы и не трогали путников на этой дороге. Нечего и о чародея руки марать. Не сейчас.

Гораздо больше Агне привлёк другой запах. Едва почуяв чародейский дух, она прикинулась больной и сказала отцу, что не сможет помогать в зале. Отец никогда не спрашивал лишнего, поэтому согласился, но Агне всё равно было немного стыдно.

Второй запах был куда приятнее и свежее, напоминал мох, болотный ил и речную заводь. Запах нежака. Чародей привёл с собой упыря? Звучало как что-то невиданное. И Агне решила разобраться во всём, пока вместе с этой компанией в корчму не пришла беда. Кто знает, может, чародей хочет, чтобы упырь убил кого-то прямо здесь? Эти огнепоклонники же все бешеные, кто их разберёт.

Агне могла бы выскользнуть через окно – тело упырицы позволяло двигаться ловко и бесшумно, так, как человеческая девушка не смогла бы. Но ночь стояла светлая, тонкий месяц ярко сиял в серо-синем небе – и у отца точно прибавилось бы головной боли, если бы случайный путник увидел, как его дочь по-паучьи выбирается из окна верхних комнат.

Пришлось бесшумно спуститься по лестнице и, полагаясь на чуткий нюх, двинуться на скотный двор.

Упыря спрятали в дальнем стойле. Агне сначала шла на запах, а потом, увидев нежака, замерла, вглядываясь в полумрак.

– Что с тобой сделали? – тихо спросила она.

Нежак повернул голову – слишком по-звериному вытянутую для человеческой, но непохожую на упыриную. Что-то между двумя обликами, странное чудовище. По хребту Агне пробежал холодок.

– Сам попался, – прохрипел он. – Шкурку сожгли.

Агне обхватила плечи руками. Ну и жуть… Против воли она представила, что было бы с ней, если бы кто-то сжёг её шкурку, и неосознанно потянулась к поясу, где под нижним платьем, в маленьком мешочке, прижатом к голому телу, пряталась лягушачья шкурка.

– Чародей? Тот, который остался в корчме?

Упырь кивнул.

Агне прислушалась к своей болотницкой сущности. Когда-то они все хорошо знали друг друга: вышли из одной топи, вместе начали растить себе тела. Но потом дух болотника подселился в человеческое тело и ушёл в тень, стал не главным, а лишь тонким голоском на задворках сознания. Агне знала, что не у всех так: у кого-то болотницкая душа руководила телом и не давала человеческим воспоминаниям взять верх; у других, наоборот, человеческий разум вытеснял воспоминания о жизни во владениях болотного царя.

У Агне же воспоминания о человеческой жизни почти полностью затмевали воспоминания нежити, и ей потребовалось напрячься до головной боли, чтобы узнать этого упыря.

– Варде? – спросила она с сомнением. – Кажется, ты, как и я, держишься за то человеческое, что досталось тебе вместе с телом.

Варде снова кивнул.

– Да. А ты…

– Агне. Дочка корчмаря.

– Ты нежичка, а не дочка корчмаря.

Агне раздражённо шикнула. Ещё чего, какой-то полудохлый упырь без шкуры будет насмехаться над ней! Нежицкой сущности в ней – капля, сухая шкурка и жажда людской крови. Всё остальное – своё, родное, и она ни на что не променяет свою жизнь.

– Замолчи. Я дочка корчмаря, уяснил? Ну а ты что будешь делать? Так и просидишь на привязи у чародея?

– Принеси крови, – попросил Варде. Губы у него были сухие и слипшиеся. Агне даже стало его жаль.

– Ещё чего, – фыркнула она. – Чтобы он обнаружил тебя утром полным сил и понял, что тебе кто-то помог?

– Мне уже помогли, – отмахнулся Варде, – девчонка, что с ним. На пироги кровью капала. А чародей видел её у меня. Подумает, что она дала мне больше, чем на самом деле.

Агне с сомнением повела носом. У неё в комнате хранилось кое-что про запас, но стоит ли тратить своё на этого упыря?

– Вокруг твоей корчмы начали охотиться упыри, несмотря на ваш уговор. Я прав? – хрипло спросил Варде.

Агне услышанное не понравилось.

– Прав, – с неохотой буркнула она.

Агне давно заметила, что стаи стали подбираться всё ближе и ближе. Кружили сначала по полям, потом подошли к самой дороге. Иногда всё было тихо, но в иную ночь выли так, будто окружили саму корчму. Становилось жутко.

Возвращаясь из владений болотного царя, Агне просила одного: чтобы её отцу дали спокойно вести дела и жить той жизнью, к которой он привык. Не убивать путников, несущих деньги в корчму. И выходящих из неё – тоже. Хотя бы некоторое время. Что случится с ними дальше в дороге, Агне не волновало. Но вокруг корчмы должно быть спокойно.

Она по крупицам собирала свою жизнь, слепляла и сращивала из разных кусков. Нельзя, чтобы всё вновь расползлось по швам.

– Ладно. – Агне отряхнула руки и отступила от стойла. – Покровители с тобой. Сейчас принесу.

– Покровители, – тихо рассмеялся Варде. – Нам никто уже не покровительствует. Хватит цепляться за прошлое.

Агне зажала бы уши, лишь бы не слышать его хриплый голос и эти жестокие слова, но тогда Варде понял бы, что задел её, а показывать слабость было нельзя. Агне резко развернулась и, взметнув косами, пошла прочь.

В своих закромах Агне отыскала колбасу, припасённую на крайний случай, – с кровью одного разбойника с дороги. Она гналась за ним несколько часов, прежде чем поймала и покарала за то, что отдал отцу лишь половину платы за постой.

Вернувшись и сунув кусок колбасы в руку Варде, она опёрлась локтями о дверку стойла. Человеческим зрением в полумраке она ничего бы не разглядела, но зрение упырицы ночью было не менее острым, чем днём, и Агне отметила про себя, что Варде порядком досталось.

– Как у тебя шкурку-то отняли? – с любопытством спросила она. Нечасто удаётся поговорить с упырями. Как бы Агне ни старалась прикидываться человеком, всё равно половина сущности в ней теперь нежицкая, и сердца бьются два. Если перед сном затаить дыхание, можно услышать, как первое, человеческое, делает «тух», а другое вторит ему потише: «ту-тух».

Варде с урчанием вгрызся в колбасу и, почти не прожевав, жадно проглотил.

– Сам отдал, – ответил он.

– Зачем это? – фыркнула Агне.

Варде повёл худым плечом, откусывая ещё кусок.

– Проверить себя захотел. Человек я или нет. Сама знаешь, как с двумя сердцами нелегко.

– Не думаю, что это была хорошая мысль. С таким же успехом раскроил бы себе грудь и вынул одно из сердец. Шкурка – наше первичное естество. Ты не мог этого не знать.

Варде неопределённо хмыкнул. Агне продолжала его разглядывать: странного, уставшего, непонятно зачем натворившего глупостей и прибившегося к чародею.

– Ты сейчас можешь сбежать. Хочешь, развяжу? Никто и не узнает.

Агне облокотилась о дверку, и та жалобно скрипнула. От ноги Варде тянулась верёвка – наверняка зачарованная, и, если Агне попытается её развязать, пальцы будет жечь, как от свежих крапивных стеблей. Но можно просто перерезать, и всё. Упырь на привязи у чародея – это унижение, которое нельзя спустить с рук.

– Нет, – ответил Варде, и Агне возмущённо ахнула.

– Как это – нет?! Я предлагаю тебе своё великодушие, а ты думаешь отказываться?

Руки сами собой сжались в кулаки, обида полыхнула в груди, сразу в обоих сердцах.

Варде вздохнул и устроился поудобнее: вытянул связанную ногу, опёрся спиной о стену и заложил руки за голову. Теперь, подкрепившись, он уже совсем не походил на чудовище: обычный парень, бледный и измождённый, только и всего.

– Я устал, – выдохнул он, глядя на Агне. – Быть и тем, и тем. Болотный дух жил, растил себе оболочку и охотился, но когда занял человеческое тело, стал кем-то совсем другим. И этот другой теперь говорит громче первого. Требует того, о чём раньше и помыслить не мог. Подбрасывает воспоминания, в которых я не нуждаюсь. А они падают камнями в нутро и тянут, тянут…

Варде с кряхтением потянулся, разминая затёкшие руки. Агне промолчала. Она слишком хорошо понимала, о чём он говорит.

Её болотный дух умолк почти сразу, стоило ему занять тело недавно умершей девушки. Она помнила свою жизнь так, словно никакого духа, никакой смерти вовсе не было: жила у отца в корчме, вышла замуж, уехала. Умерла. Снова вернулась к отцу, но уже втайне.

Слишком много тайн.

Она не могла признаться отцу, что умерла и воскресла упырицей. Не говорила, что нелюбимый муж забил её до смерти. Сказала, что надоели ссоры и сбежала, чтобы скрыться под родной крышей. Отец поверил и даже не удивлялся, когда шло время, а муж не приходил за сбежавшей женой. Наверное, думал, что и его утомили размолвки в семье. Пускай. Так всем лучше.

– У тебя сильны оба духа, но это не повод расставаться с одним из них, – тихо сказала Агне. – Я считаю себя человеком, но без шкурки боюсь умереть. Второй раз умирать не хочется. Это… больно.

– Я думаю, вдруг упыриное сердце отомрёт? – Варде хмыкнул сам себе, взъерошил волосы пятернёй. Мелькнула и пропала робкая улыбка. – Стану обычным человеком. Как раньше. Вспомню остальную жизнь, человеческую, и вернусь в родные места. Тебе-то хорошо, ты всё помнишь и живёшь со своими. Спишь на своей кровати. Знаешь, я ведь слышал о тебе, нет-нет да обмолвится кто-то из болотного рода: живёт, мол, в корчме красавица-упырица, которая установила свои законы. Вокруг корчмы никого не трогать, на подходе тоже, а дальше – пожалуйста. Иные смеются над тобой, но, чувствую, уважают. Ты будто выше многих себя поставила. Молодец.

Агне едва заметно улыбнулась. Услышать похвалу, пусть неуклюжую, было приятно.

– Но твой болотный дух сильнее людского. Ты, наверное, даже из помнящих?

По лицу Варде пробежала тень. Он закусил губу и отвернулся к стенке, будто резко захотел спать.

– Что с того, – буркнул он. – Заставить людей покаяться – хорошая мысль. Отец того добьётся, я знаю. Но сам для себя хочу не великого, а мелочного: всего-то вернуться в свой угол, каким бы он ни был.

Агне не стала спорить: слишком уж желания Варде совпадали с её собственными. Стоило бы уйти и дать ему отдохнуть, но хотелось остаться. Когда ещё выпадет возможность вот так поговорить с сородичем, да ещё и не покидая родной корчмы?

Хорошо, что, кроме упыря и козла, никого не было, чужие кони наверняка испугались бы, и в байку про свинью никто бы не поверил.

– Ладно, – сказала она с неохотой. – Отдыхай. Попозже зайду. Если не помрёшь без шкурки.

Варде, кажется, уже спал.

Агне вышла во двор. Стояла тихая ночь, только издалека слышалось кваканье лягушек и вздыхал ветер, пролетая над полями. Шелестели метёлки трав, и откуда-то тянуло речной сыростью. Агне прошла ещё дальше, к дороге и краю некошеного поля. Замерла, обхватив себя за плечи, укрытые мягким вышитым платком – отец выменял его у заезжего купца за бутылку морошковой браги.

Вдалеке несколько раз взвизгнули упыри. Выли от голода или загоняли добычу? С тех пор как большинство болотников научилось перекидываться в чудовища, люди почти перестали путешествовать по темноте. Выросло число постоялых дворов и кабаков, но только вдоль основных дорог. Деревень же по уделу рассыпано столько, что не хватит дельцов для того, чтобы поставить корчму на каждом пути.

Второе сердце Агне забилось часто-часто, затрепыхалось, разгоняя густую чёрную кровь. Обернуться бы длинноногим чудищем с выпирающим хребтом, встать на четвереньки и помчаться быстрее ветра вдоль болот, вдыхая пьянящий родной воздух…

Но нет. Она не чудовище. Она – Агне, дочка корчмаря.

Впереди по полю пробежала рябь, но вовсе не от ветра. Травы зашевелились, и скоро к Агне вышла давняя знакомая, упырица Луче.

– Не боишься полуночниц? – Луче хитро прищурилась и кивнула на месяц.

– Быть может, для иных мы и есть полуночницы. – Агне слабо улыбнулась, приветствуя подругу. – Охотишься?

Луче потеребила кончик длинной светлой косы. На груди у неё висели бусы в несколько рядов: красные, коричневые, белые. При ходьбе они позвякивали, но Агне знала, что Луче охотится не в облике упырицы, а вот так, в облике красивой статной девушки. Ей и бегать за жертвами не нужно, только помани пальцем – сами станут виться вокруг и просить внимания.

– Охо-очусь, – протянула Луче. – Только в последние дни что-то аппетита нет. Ты слышала новости?

Агне насторожилась.

– Какие именно?

Луче быстро обернулась на поле, повела плечом, будто разминалась.

– Наши парни сильно обозлились на чародейских мразей. Одна их крыса сегодня выжгла целую стаю. И мало того – осквернила тела. Вырвала сердца, ты представляешь? – Луче горько хмыкнула. – И кто тут нелюди? Мы хотя бы просто пьём кровь. Даже не всегда убиваем.

Агне пробрал озноб. И раньше всё было неспокойно, но сейчас чародейские отряды стали действовать решительнее. Их можно понять: упыри тоже перестали скромничать и всё чаще окружали целые деревни. Агне это не нравилось. Не удастся построить мир, когда сам несёшь только горе. Если болотный царь прознает о гибели многих своих детей, людям не поздоровится. Одно зло плодит другое, и как бы снова не случилось большой войны. Тогда и отцовской корчме не выстоять в бурю.

– Что говорит царь?

– Я была сегодня в Туманном городе, – ответила Луче. – Царь в ярости. Болотники в ужасе – ну, те, кто научился принимать новый облик. Духам-то без разницы, они всегда довольствовались малым: в лягушачьей шкурке много крови не выпьешь. А вот остальные насторожились.

– Выходят на охоту?

– Собираются. Чтобы нападать на чародейские отряды, нужно хорошо подготовиться. В упырином теле плохо соображаешь – да ты и сама должна знать. Жажда, красная пелена перед глазами, запах тёплой крови – всё, что тебя заботит. А в человеческом облике так уж быстро не убежишь.

Луче втянула носом воздух, принюхиваясь, и оскалилась.

– Чую запах гари. Скажи-ка, подруга, а нет ли чародеев среди постояльцев твоего отца?

Агне постаралась придать своему голосу как можно больше безразличия.

– Да почём мне знать? Они не представляются. Почти никого сейчас нет. Может, поохотимся? Пойдём на большак.

Но Луче продолжала принюхиваться. Агне мысленно выругалась и попыталась взять подругу под локоть, отвлечь и увести от корчмы, но не удалось.

– Чую упыря! Ещё одного. Что, женишок к тебе пришёл? А ещё… чую болотную кровь. – Зрачки Луче расширились, из стиснутых зубов вырвалось шипение. – А-аш! Упыриная кровь и чародей – не тот ли это самый, что отобрал сердца у наших братьев?! Пошли-ка, Агне!

– Стой! – Агне бросилась вслед за Луче, но та почти бегом кинулась к корчме через высокую траву. – Людей перебудишь! А если сожрёшь кого?

Луче на ходу обернулась, сверкнув оскалом.

– За дурочку меня держишь? В корчме не сожру – не безголовая какая-то.

Наконец Агне догнала её и схватила за локоть, резко рванув на себя. Коса Луче метнулась белой змеёй, загремели бусы.

– Говорю же тебе, не ходи! – прорычала Агне одновременно просяще и с угрозой. Луче куда дольше неё была упырицей и накопила много сил, так что в бою Агне не победить. Но можно попробовать уговорить. – Если там чародей, он сразу поймёт, кто мы. Начнётся бойня. И если он и впрямь тот сумасшедший, который выжег целую стаю, то что он сделает с нами двумя? К тому же, даже если мы убьём его первые, делу моего отца придёт конец. Ты можешь подумать о ком-то, кроме себя?

Луче зашипела и вырвалась из хватки Агне.

– Вообще-то только о других и думаю. О тех ребятах, которые сгорели заживо. Как считаешь, весело им было? А ты… – Она оглядела Агне с головы до ног и презрительно скривила губы. – Деревенская дурёха. Всё цепляешься за мирскую жизнь. Куры, козы, коровы. По-твоему, вытирать с полов блевотину в кабаке лучше, чем охотиться на болотах?

– Не лучше. – Агне попыталась снова ухватить Луче за локоть, но та увернулась. – Но пока моя жизнь может оставаться мирной, я сделаю всё, чтобы так и было.

Луче оскалила белые зубы в горькой усмешке.

– Всё это выдумки, пойми ты. Не будет мирной жизни, пока мы жрём людей, а чародеи нас убивают. Либо мы их, либо они нас. Пошли, я должна взглянуть на этого чародея хоть одним глазком. Обещаю, в корчме твоего папаши не прольётся кровь. Выманю его как-нибудь.

* * *

Мавна честно пыталась заснуть, но никак не удавалось. Комнатка в корчме была совсем маленькой: узкая кровать да столик с дешёвым мутным зеркалом. В окне виднелся месяц и бескрайние поля, укрытые таким плотным туманом, что казалось, будто это стелется дым от огромных костров.

Она злилась на себя: когда ещё удастся лечь под крышей? Высыпайся на здоровье. Сонной и разбитой она никак не поможет Раско, будет только огрызаться на Смородника. Но как раз из-за Раско сон никак не шёл.

В голове роились мысли: Раско-козёл, Чумная слобода, владения болотного царя, рассказы Смородника о Варме и его изгнании, Матушка Сенница, грядущий поход в Озёрье, Варде без шкурки, все эти странные и опасные дни, так не похожие на прежнюю жизнь.

Мавна не выдержала, встала, оправила нижнее платье, подошла к столику и плеснула воды из кувшина в кружку. Глотнула, намочила пальцы и слегка протёрла глаза, лоб и шею. Вспомнился Илар: он никогда не упускал случая умыться из бочки или вовсе нырнуть туда по плечи. В груди разлилось тепло, и Мавна улыбнулась. Как он там? Как Купава? А мама с отцом? Сколько добра уже унесли чародеи? Забрали ли её красивый платок, который она надевала только на праздники? А баночки с духами и пахучими мазями для губ и щёк?

Мавна встряхнула головой, и распущенные волосы, наконец-то ничем не перевязанные, свободно рассыпались по плечам и спине волнистыми прядями. Глупости какие. Ей завтра снова идти с хмурым чародеем в Озёрье, к райхи, которые смогут расколдовать человека, которого болотный царь превратил в козла. И вовсе не обязательно, что этим человеком окажется Раско. Но что ей ещё делать? Она вернулась со дна болот, и единственное, что ей досталось в награду, – козёл. Ну, хорошо хоть жива осталась.

Наверное, она неправильно сделала, что вечером сбежала к Варде и козлу. Надеялась, что почует родную душу, глупая. Только разозлила Смородника. А он и так потратил слишком много сил на схватку с упырями, вечером сидел совсем никакой. Наверное, ему и без того непросто: один, без отряда и семьи, скитается по болотам и убивает упырей, а теперь ещё должен следить, чтобы она, Мавна, не попала в беду. Не стоило добавлять ему проблем.

За дверью скрипнула половица. Мавна прислушалась: кто-то ходил мимо её комнаты. Должно быть, Смородник встал за водой. Мавна прислонилась к двери и замерла. Раз ему тоже не спится, может, выйти и извиниться, что сбежала на скотный двор? Хотя это он должен извиняться за то, что пленил её и оскорблял, называя нежичкой.

Мавна выдохнула и всё-таки приоткрыла дверь. Во всяком случае, пускай увидит, что ей тоже не спится. Может, они ещё до рассвета соберутся в путь, чтобы скорее попасть в Озёрье.

Дверь в комнату Смородника была приоткрыта, но за дверью стояла незнакомая девушка, красивая, высокая, со светлой косой и в простом платье, зато грудь украшали несколько рядов бус. Девушка заметила Мавну и приложила палец к своим губам: молчи.

Мавна отступила на шаг назад, в свою комнату, но дверь не закрыла, оставила щёлку. Эта девушка была красива, гораздо красивее её самой, и Мавна приняла это осознание спокойно: ну что ж теперь. Не хотелось мешать – мало ли для чего красивые женщины заходят в спальню сильного молодого чародея. Но что-то тут всё равно было не так.

Незнакомка скользнула в комнату и бесшумно закрыла за собой дверь. Мавна снова вышла и прислушалась. Если что-то случится, она сможет позвать на помощь корчмаря. Ну а если нет, вернётся к себе и постарается заснуть.

Скоро послышались другие шаги, на лестнице. Мавна растерялась, не зная, оставаться на месте или спрятаться у себя. Но ничего решить не успела: к ней поднялась ещё одна незнакомая девушка, русоволосая, ростом пониже той, которая скрылась в комнате у Смородника.

– Привет, – тихо произнесла незнакомка. – Тут… Ты не видела мою подругу? Она немного не в себе, ей может потребоваться помощь.

Девушка заметно нервничала. Было темно, Мавна даже подумала взять свечу, но даже света, падающего из приоткрытой двери, хватало, чтобы разглядеть бледное лицо и лихорадочно блестящие глаза. Незнакомка поправляла ворот платья, будто не могла найти покоя своим пальцам.

– Д-да… Вроде бы. Я слышала шаги.

Мавна почувствовала, как начинают гореть уши. Она не смогла сказать, что подруга незнакомки зашла в комнату к её попутчику – даже в мыслях это звучало смущающе.

– Где она?

Незнакомка с неожиданной прытью распахнула дверь в комнату Мавны, но, никого там не увидев, вернулась и с силой толкнула дверь в комнату Смородника.

– Луче! – зарычала она. – Ты же обещала!

Дверь распахнулась ещё шире, и Мавна увидела Смородника, лежащего на кровати. Над ним склонилась та самая девушка со светлой косой: так низко, как склоняются для поцелуя.

Луче вскинула голову. С губ стекали тёмные струйки и капали на грудь Смородника. Она ощерилась, показывая окровавленные зубы, быстро вытерла рот рукавом платья и стремительно кинулась к окну. Громыхнули ставни, задребезжало разбивающееся стекло, и Луче исчезла, словно её тут и не было.