Czytaj książkę: «Не особо принципиальный отдел», strona 17
Глава 29. Жемчуг, женщина и луна
Любое действие в этом мире имеет свою цену. Лара это хорошо усвоила. Даже если ты не можешь сопоставить причину со следствием, наш мир несправедливо гармоничен. Касторский никогда не поймет, за что Лара переживает все то, что переживает, но во всей ее истории есть закономерности и баланс.
– Нет, Лариса, я не понимаю, зачем ты это сделала? – усмехнулся Дмитрий Викторович, вышедший с Ларой на последнюю прогулку.
– Удивлены? – девушка тоже улыбалась.
– Ты меня уже не удивляешь, но я тебя все равно не понимаю, Ворон. Мы здесь неделю, тебе предложили выйти замуж, оклеветать Родину, стать шпионкой… Лариса, ты бы уже могла решить все свои проблемы.
– Дмитрий Викторович, я совершаю много глупостей, но я не делаю ничего, что могло бы противоречить убеждениям моей совести.
Она задумчиво посмотрела вдаль.
– Вы завтра все же уедете? – почему-то от этой мысли стало грустно.
Касторский, унылый человек, к которому она почему-то привязалась. Наверное, потому что он ее защищал вопреки всему. Показалось, что они могли бы остаться в Европе. Остаться одними против всей несправедливости. Лара нуждалась в другом человеке. Она хотела быть с кем-то. Она не хотела одиночества.
– Предлагаешь с тобой новую жизнь начать?
Они подошли к лотку с мороженым. Холодная осень, а мороженого все равно хотелось. Может быть, они оба давно замерзли внутри и теперь искусственный холод им был не страшен?
– Я до этой истории не знала, какой вы… какой вы человек!
– И какой я человек? – Касторский расплатился.
– Нет, – рассмеялась Лара, – Я не думала, что вы человек! У вас в кабинете всегда так холодно… Люди при таких температурах не живут.
– Вот вроде взрослая девушка, а дурная…
Ему тоже не хотелось расставаться со странной Ворон. С ней он чувствовал, что живет. Она его моложе делала.
– Знаешь, тебе нужно уйти из отеля рано утром, желательно по пожарной лестнице… Сделай вид, что сбежала… Соберись заранее…
Девушка мгновенно побледнела. Серьезный тон начальника сбивал нереальность происходящего. Она останется в Париже совсем одна. Возможно ее снова попытаются завербовать, а может… Как ни крути, она опальная, что бы Лара здесь ни написала, в родной стране об этом не заикнутся. Или заикнутся, но раскритикуют. Ей нет дороги домой. Совершенно новый мир… Она ведь сможет поехать в США. Раньше это было ее мечтой.
– Я могу уйти хоть сейчас, все самое важное, я ношу под сердцем… – вздохнула Лара, дотрагиваясь до живота, словно ждала ребенка. Заметив удивление Касторского, она поспешила добавить: – меня пытались украсть, завербовать… Все свои сбережения ношу на себе.
– Поразительно, – усмехнулся мужчина и добавил: – Я не понимаю, почему ты так за Союз держишься, – признался он. – У тебя же там ничего не осталось…
– Это странно, – кивнула Лара, – мне раньше очень хотелось поехать в Америку. Я даже думала, что смогу там выйти замуж… Мне так ярко представлялось, как мой идеальный возлюбленный делает мне предложение в Нью-Йорке… – она хмыкнула. – Мне казалось, что я могу жить не дома, что я не буду скучать, что меня ничего не держит… Но вот я уже почти три года не видела родителей… И я так тоскую, тоскую по тем вещам, которые раньше раздражали, – Лара вздохнула. – Моя квартира – единственное, что действительно напоминало о прошлой счастливой жизни… А теперь меня выгнали. И может быть, скорее всего так и будет, я налажу свой быт, у меня все будет хорошо, но связи с домом не будет… Это такое одиночество, которое не вылечить. Вы, может быть, однажды это поймете…
Касторский смотрел на ее уставшее лицо и пытался разглядеть в чертах ту взбалмошную заносчивую девчонку, которую прозвали Княгиней. Дмитрию Викторовичу захотелось как-то ее ободрить:
– Нравишься ты мне, Лариса, ты, наверное, самый хороший человек, которого я знаю. Проблема твоя только в том, что ты слишком открытая. Ты же прямая до неприличия…
– Ладно вам, – отмахнулась Лара, – вон я сколько всякой хрени намутила!
– Нет, – Касторский не удивился грубому слову, – в этом и главная твоя загадка: ты очень простая и понятная, но люди отвыкли от такой отважной искренности. Знаешь, я могу кое-что для тебя сделать. – он помедлил. – Я вернусь в Союз и как-нибудь опечатаю твою квартиру. С твоим упрямством, Ворон, я уверен ты еще вернешься. Может не через год, даже не через десять лет. Но все изменится и ты сможешь вернуться домой.
Девушка с благодарностью посмотрела на своего начальника, будто он обещал ей царствие небесное.
– Мисс Ворон! – внезапно нарушил идиллию вездесущий Дэвид.
– Мистер Ройс, – она напряглась.
Касторский начал подниматься со скамейки, чтобы пожать подошедшему руку, не надо чтобы шпион знал о его раскрытии. Вдруг Дмитрий Викторович заметил что-то странное. Сам не понял почему, он сделал резкий шаг вправо и загородил Лару собой. Выстрел. Прямое попадание в живот. Дмитрий Викторович рухнул на землю. Короткая мысль: он вернул долг. Лара вскрикнула.
И словно далекая мелодия пианино, та, которая мучала его в кошмарах. Доказательство, что он не справился. Проявил слабость. Тихая песня про звезды.
– Думала, что можно просто так отказать нам?
Тяжелое дыхание, страх почти сковал ее разум. Расплата за все. Ее убьют за легкомыслие.
– Если ты отказала нам…
Лара не была жертвой. Она была бойцом. Бесстрашной и сильной. За свою жизнь девушка умела биться до конца. Ей не хотелось узнать, что еще скажет Ройс. Она не дала журналисту закончить: прежде чем он нажал на курок, она со всей силы толкнула внезапного обидчика в живот и бросилась бежать. Ей хотелось жить. Она не умрет здесь. У Ларисы Константиновны Вовк долгая, наверное, не всегда счастливая, жизнь впереди! Она еще не вернулась домой.
Не думая об убитом Касторском, Лара неслась по темной улице змейкой. Как в кошмаре, никого вокруг.
Дмитрий Викторович лежал на земле и видел, как убегает его Кора. На этот раз он ее спас. Не проявил слабость. Его Кора, чудесная Кора… Она не переживет тех ужасов, через которые прошла из-за его трусости.
Свет людной улицы. Добежать до проспекта. Там ее спасут. Ее не убьют в толпе. Главное – выбежать из этого узкого проулка. Внезапно резкая боль пронзила плечо. Она издала ужасный крик и со всей силы рухнула на колени. Бусы стали душить. Она ухватилась за шею, словно задыхалась. Красные отметины на белоснежном жемчуге. Огромная ранняя луна. Чьи-то ноги. Как хорошо видеть чьи-то ноги. Мужские ноги.
– Помогите… – сорвалось с побледневших губ.
Глава 30. Не последний эпилог
Внезапный порыв ветра распахнул неплотно закрытое окно. Николай Павлович резко выпрямился, очнувшись от беспокойного сна. Он огляделся, будто впервые видел комнату. Непонятный ужас охватил его, будто окно распахнулось не под воздействием ветра, а оттого, что кто-то незнакомый взобрался в него. Показалось, что в рассветном мороке стояла женская фигура – лишь наваждение.
Взгляд зацепился за «Онегина». Он ведь не любил этой книги. С чего же решил перечесть? Лара все время говорила фразами из нее. Великая загадка, как она предвидела текст. А ведь Николай Павлович спрашивал как-то автора, не был ли он знаком с графиней. Александр Сергеевич уклончиво ответил что-то о переписке… Уже и поэта нет в живых. Николай Павлович подошел к окну кабинета. Он любил Гатчину, радовался возможности жить здесь… Почему-то вспомнилось Рождествено, одинокая усадьба на холме.
По Собственному саду полз легкий туман. А если подумать, почти не осталось людей, которые бы помнили Ларису Константиновну Вовк. Граф Булгари скончался несколькими годами позже самой Ларисы, Трубецкие в ссылке, даже тот чудесный Кириллушка исчез. Нет, были еще люди помнившие Лару, не было вспоминавших ее. А зачем ему подумалось о графине? Почему сегодня?
Николай Павлович оперся о подоконник. Он не вспоминал ее. Отчего-то стало горько, что нет ее портрета. Были наброски, карандашные зарисовки, но он все сжег. Портрет был у Булгари, но когда можно было этот портрет забрать, обида на графиню еще была сильна.
Император постарался припомнить ее черты. Ведь было время и он ее из тысячи узнать мог, таких как Лара не забывают. Так казалось. Прошло более тринадцати лет и что же? Мутное лицо, будто по невысохшему портрету кто-то тряпкой провел: золотистые волосы, прямые плечи, длинные гладкие ноги. Словно за девушкой яркий прожектор, словно лишь очертания уловить можно. Он не вспоминал ее, ему не нужно было – он не забывал.
Император посмотрел вдаль. Отчаянная мысль: она жива. она вернется. она будет с ним.
